Экономическое и социально политическое развитие СССР в период 1921-1928 гг. В оценках зарубежных авторов.
Модульный контроль по С/К 12,
Сатлыково Екатерины Витальевны
Курс , группа А, специальность «История»
Становление и развитие русоведения. Зарубежные центры изучения российской истории.
Американское русоведения
1. В рамках нового, социокультурного направления сложился особый образ России, унаследовавший некоторые характеристики от тоталитарного и ревизионистского направлений американского россиеведения.
2. Образ России в американском россиеведении развивался под действием трех долговременных факторов:
-политической ситуации в США и России (СССР) и идеологического фактора;
-стереотипов обыденного сознания, сложившихся в сознании представителей американской нации уже к к. XIX- н. XX вв.;
-научных стереотипов, абстрагированных от основных теорий и концепций американской россики.
3. Образ России формировался с помощью методологии, заимствованной из различных общественных наук; особенностью его создания в советский период стало применение методики разделения предмета изучения на две части - официоз и ноноконформизм.
4. Социокультурное направление американского россиеведения отказалось от гегативных характеристик как основы образа России; наша страна не рассматривается больше как “империя зла”, но как “партнер в развитии” и “догоняющая страна”.
Германское руссоведение
Одним из важных исследовательских учреждений, занимающихся историей Восточной Европы в Германии, является Тюбингенский институт восточноевропейской истории и страноведения (основан в 1953 г В. Маркертом), где в 1970-х гг начала складываться научная школа профессора Д Гайера, который сегодня является одним из ведущих специалистов по истории России в Германии Среди многочисленных учеников профессора необходимо отметить Д Байрау, Б Бонвеча, М Хильдермайера, В Ейхведе, Р Яворски, которые своими работами внесли вклад в освещение многих проблем российской истории.
|
|
|
Китайское руссоведение
Для руководства правящей в КНР Коммунистической партии Китая возникла задача осмыслить то, что произошло в нашей стране. Имеется в виду исчезновение такого государства, как СССР, такой правящей партии, как КПСС. Все это требуется объяснить членам КПК и всему населению КНР. Цель при этом состоит в том, чтобы внушить им «правильность» и прежнего, и нынешнего пути КПК и «ошибочность» происшедшего в нашей стране.
Такие сложные задачи встали перед КПК, ее идеологическим и пропагандистским аппаратом, и в частности перед россиеведением в КНР, начиная с 1991 г.
К настоящему времени в Китае выработан взгляд на то, что произошло в нашей стране, на историю наших двусторонних отношений. Этот взгляд и разъясняют современные китайские специалисты по России.
|
|
|
Они работают в различных партийных и государственных, а также научных и учебных учреждениях.
Главными среди них являются следующие:
— Академия общественных наук КНР, где сосредоточены исследования идейно-политического и исторического характера применительно к России и к тому, что именуется «мировым социализмом»;
— Институт России, Восточной Европы и Центральной Азии Академии общественных наук Китая, который призван объяснять прежде всего современную ситуацию в нашей стране и в регионе, прилегающем к России: Центральной Азии и Восточной и Центральной Европе.
Объединять усилия россиеведов в КНР призваны Китайское общество изучения отношений Китая и России и функционирующая с 2004 г. Китайская ассоциация по изучению России, Восточной Европы и Центральной Азии.
Создание упомянутой ассоциации, в частности, отражает нацеленность в современной КНР на то, чтобы теперь ставить Россию в общий ряд с другими объектами изучения, не выделяя ее отдельно. Такой взгляд внушается населению Китая. Хотя на самом деле максимально возможное углубленное изучение именно нашей страны и наших двусторонних отношений продолжается в КНР без каких-либо перерывов.
|
|
|
Революционные события 1917 г. И гражданской войны в зарубежной историографии.
Советские историки рассматривали с марксистских позиций Великий Октябрь как закономерный результат острых классовых противоречий антагонистического общества, то западные историки изначально стали культивировать так называемую «тоталитарную» модель Октябрьской революции, направляя все свои усилия на доказательство случайности революции, стечения чрезвычайных обстоятельств, которыми воспользовались большевики, чтобы придти к власти, отсутствия серьезной социальной поддержки, сознательного стремления большевистских лидеров к установлению диктатуры .
В 1960-е годы в западной историографии появилось «ревизионистское» направление, отказавшееся от порожденного политикой антисоветизма и «холодной войны» тенденциозного подхода к истории Октябрьской революции. «Ревизионисты» (А. Рабинович, У. Розенберг, Р. Такер, С. Коэн, Р. Суни, С. Р. Томпкинс и др.) стали рассматривать социалистическую революцию 1917 г. как результат революционной активности масс, вызванной социальной поляризацией предреволюционного российского общества.
|
|
|
Однако «перестройка всех сторон жизни советского общества», завершившаяся крушением СССР, возродила «тоталитарную» модель Октябрьской революции (З. Бжезинский, Дж. Ф. Кеннан, Ф. Фукуяма, Н. Верт, Р. Пайпс, Ш. Фитцпатрик и др.)
Легитимность Октября отстаивали Э. Карр, А. Рабинович, Д. Байрау, Ст. Коткин, Д. Кёнкер, Б. Бонветч, Дж. Боффа, Ань Цинянь, Хуан Лифу, О. Арин, проживавший в Германии А. Зиновьев и др. Октябрьская революция рассматривалась ими как результат всего предшествующего развития, а не только как разрыв с историческим прошлым. «В самом общем смысле российская революция в целом, как и ее октябрьская фаза, была и объективно обусловлена и своевременна» [2], – с этим утверждением С. Живанова (Югославия) на сегодняшний день могут согласиться многие западные исследователи.
Следствием одновременного существования за рубежом двух научных направлений явилось естественное формирование «конвергентного» взгляда на русскую революцию: при преобладании общей негативной оценки революции ее события анализировались с научных позиций историзма. В XXI веке большинство зарубежных исследователей признает революцию 1917 г., имея в виду ее Октябрьский размах, центральным событием мировой истории XX в., определившим главные векторы ее развития; ими отмечается глобальная общецивилизационная значимость революции [3]. Германский историк В. Дённингхаус, американский исследователь Д. Нортроп, шведские историки Х. Карлбек, Л. Экдаль, Ч. Эстберг подчеркивают прорывное значение социалистической революции.
С. Бэдкок, А. Верт, И. Дойчер, Э. Каррер д′Анкосс, Ст. Коэн, Д. Ливен, Р. Пайпс, Дж. Сэнборн, Дж. Хоскинг, Л. Энгельштейн в своих трудах отмечают всевозрастающий накат массового характера революционной стихии, что является показателем коммунитарных настроений российского населения, нежелающего останавливаться на февральском этапе революции. Развивая положение о двухэтапности революции 1917 г., группа чешских исследователей М. Реймана подразделяет ее по признаку «характер революции» на общегражданскую (буржуазно-демократическую) и плебейскую (социалистическую).
Мощное давление «снизу» отмечают Н. Верт, П. Гэтрелл, Р. Петибридж, М. Рейман, С. Себаг-Монтефиоре, Р. Уэйд, Л. Хеймсон и др. Американский историк Р. Уорт в своих изысканиях делает безальтернативное заключение: «…большевики основали свою власть на твердом фундаменте массовой поддержки» [23]. По данной проблеме он даже не скрывает своего исследовательского удивления по поводу устоявшегося на постреволюционном Западе мнения о случайном стечении обстоятельств установления советского режима. Здесь следует обратить внимание на подмеченную Р . Уортом методологическую слабость тогдашней буржуазной социологии в прогнозах и предсказаниях относительно устойчивости Советской России.
Практически все исследователи отмечают радикально антинародную политику (активную или бездейственную) Временного правительства, которое не только не ликвидировало анархиюв стране, не предупредило кризисные проявления во всех сферах российской жизни, но и теряло контроль над ситуацией, тем самым, отталкивая от себя народные массы. Британская исследовательница С. Бэдкок, поработав в некоторых областных архивах Российской Федерации, нашла «ключ к пониманию фиаско всего курса Временного правительства»: «Его несоответствие ожиданиям народа становится очевидным, если посмотреть, как крестьяне, рабочие и солдаты реагировали не только на продовольственный кризис, но и на земельный вопрос». В трудах британского историка Дж. Хоскинга фигурирует термин «народные ожидания», указывающий, что именно они (народные ожидания) привели к власти большевиков . Французский историк Н. Верт тоже указывает на «ожидания», но только уже с противоположной стороны – со стороны Временного правительства, «ожидавшего» созыва Учредительного собрания [27]. В периоды революционных изломов промедление и бездействие политических групп сметает их революционным вихрем, вызываемым массовыми требованиями и надеждами, и этот вихрь, наполняющий паруса революции реально-жизненными помыслами («хлеба, мира, земли»), всегда радикален. Так что социальные ожидания российского народа, по Дж. Хоскингу, опрокинули ожидающее легитимности Временное правительство и его формационную приверженность.
Зарубежные советологи, признающие массовый характер русской революции, правда, освещают его через призму партийного влияния. Они единодушны в том, что либеральные и умеренные социалистические партии оказались бессильны в борьбе за массы. Э. Каррер д`Анкосс лето 1917 г. называет рубежным в смысле отхода российского общества от либеральных партий., а П. Кенез, Дж. Хоскинг – и от умеренных социалистических партий.
На фоне стихийного революционного размаха возрастала значимость большевистской партии. Зарубежные исследователи (Д. Дж. Рейли, А. Б. Ретиш, А. Б. Улам, Р. Уорт, Дж. Хоскинг, Л. Энгельштейн) солидарны в утверждении, что к осени 1917 г. массы окончательно повернулись в сторону большевиков.
Еще в прошлом веке европейский историк И. Дойчер очень точно подметил традиционализм и «русскость» большевистской партии, которая «выстрадала» марксизм в российской трактовке и в конкретных российских реалиях: «Партия Ленина корнями уходила глубоко в российскуюпочву , она впитала все, что эта почва могла дать, и революционную силу , и суровость, и потрясшуюмир отвагу, и примитивную неразвитость». Только эта партия была поистине народной – по происхождению, по менталитету, по подвижничеству, по альтруизму, по жертвенности и справедливости! Эти характерные черты большевистской партии – национально-традиционалистские с аспектом российской духовности с трудом воспринимаются и понимаются зарубежными исследователями. Американский историк-«тоталитарист» М. Малиа с укором констатирует, что «…русский социализм, равно как и марксизм, очень многим обязан идеализму» [31]. Ему невдомек, что так оно и есть, что социализму всегда присуща национальная специфика, которая придает теоретическому построениюэмпирическое основание. Загадочная русская душа не может существовать без идеализации своего бытия и его проектов, большевизм в данном случае – не исключение, а норма!
Конечно, трактовки и обоснования большевистского «полевения» масс в зарубежной историографии самые разнообразные, вплоть до противоположных. Многие в нарушение общепринятых критериев политических предпочтений людей, констатируя лидерские качества большевиков, делают упор на собственное субъективное понимание ситуации и отторгают объективный характер партийно-политической борьбы в 1917 г.
С другой стороны, ряд исследователей отмечает позитивный характер деятельности большевистской партии, для которой, в отличие от всех других российских партий, было характерно единство программных положений, тактических обещаний с действенным практическим их воплощением (В. Дённингхаус, П. Кенез, П. Эврич). Чешские историки М. Рейман, Б. Литера, К. Свобода, Д. Коленовская, резюмируя итоговую оценку роли и места большевистской партии в период Русской революции, подчеркивают непреходящее восхождение большевиков к вершинам власти и долговременное пребывание там: «Гражданская война закончилась, так и не дав населению России реальной альтернативы большевикам» [33]. Очень ценное замечание в адрес современных российских историков-инноваторов, хронологически доводящих Великую российскую революцию до 1922 г. и выводящих из соответствующего революционного пятилетия лишь «диктаторскую» сущность большевизма.
Американские историки У. Розенберг и П. Холквист секрет народности большевистской партии выявили в том, что политика большевиков «по сути, являлась скорее радикальным продолжением, чем революционным разрывом с прошлым» [34]. Оказавшись перед выбором между западной модельюэкономического развития, западным парламентаризмом и традиционно народной формой общинного труда и самоуправления, российский человек выбрал последнее. А это в народном сознании и поведении уже идентифицировалось с большевизмом.
Подводя итог краткому историографическому обзору, можно заключить, что в трудах зарубежных исследователей, как сторонников ревизионистской трактовки российской революции, так и приверженцев тоталитарной ее модели, выявляются объективные исторические факты и процессы, свидетельствующие о неизбежности Октябрьской социалистической революции как этапа Великой российской революции в силу нарастания радикализации населения, как следствии кумулятивного характера естественных, ментальных потребностей российского населения в социалистическом выборе своей исторической судьбы. Показателен вывод А. Рабиновича (США), что «…Октябрьская революция в Петрограде была в меньшей степени военной операцией, а в большей – объективным и постепенным процессом, корни которого крылись в массовой политической культуре…»
Экономическое и социально политическое развитие СССР в период 1921-1928 гг. В оценках зарубежных авторов.
Начиная примерно с середины 1950-х годов на Западе вышли десятки исследований, если и не всецело посвященных НЭПу, то уделявших ему значительное внимание. Тематика этих работ чрезвычайно разнообразна. Если попытаться выделить основные аспекты НЭПа, рассматривавшиеся в зарубежной исторической литературе, то это следующие проблемы: 1) сущность и хронологические рамки НЭПа; 2) В.И. Ленин и его роль в разработке новой экономической политики; 3) частное предпринимательство и иностранные концессии в СССР; 4) государственный сектор в промышленности и темпы экономического роста; 5) социальное положение крестьянства и проблема "кулака"; 6) советский государственный аппарат и его функционирование.
Интересную попытку классификации основных точек зрения в западной историографии на природу НЭПа предпринял выдающийся британский историк Роберт Дэвис. Он выделяет, видимо, в соответствии с законами архитектоники, три большие группы западных историков с различными мнениями по поводу НЭПа.
1) оптимистическая точка зрения, заключающаяся в признании высокой экономической эффективности НЭПа, обеспечивающего удовлетворительные темпы воспроизводства и прироста сельскохозяйственной и промышленной продукции. По мнению Теодора Шанина, английского социолога, представляющего эту точку зрения, для обеспечения возможности дальнейшего развития по пути НЭПа необходима была его "органическая модификация", выражающаяся в гармонизации отношений между городом и деревней;
2) умеренно пессимистическая точка зрения, согласно которой нормальное развитие советской экономики без той или иной формы государственного административного планирования было далее невозможно. Выразителем этой точки зрения Дэвис считает, в частности, Эдварда Карра, полагавшего, наряду с таким авторитетным экономистом, как Кеннет Гэлбрейт, что переход от частнопредпринимательского капитализма к крупномасштабному плановому хозяйству – это мировая тенденция в современной экономике. РеальнойРеальной проблемой НЭПа, по мнению Карра, стало несоответствие индивидуального крестьянского хозяйства планомерной индустриализации. В то же время он не считал сталинизм и массовые репрессии 1930-х годов неизбежным политическим следствием поворота от нэповского компромисса к ускоренному экономическому развитию;
3) крайне пессимистическая точка зрения, оценивающая НЭП как неудачную попытку реализации рыночных отношений. Для полноценного рынка необходимо свободное формирование рыночных цен, а в СССР при НЭПе этого не было. Напротив, государство контролировало экономику, в том числе цены, создавало привилегированное положение для государственных предприятий, что резко снижало эффективность производства (А. Гершенкрон, П. Грегори).
Сам Дэвис занимает промежуточную между первыми двумя, как он сам говорит, "трусливую" позицию, заключающуюся в оптимистической оценке жизнеспособности НЭПа, при условии более умеренных темпов экономического развития, чем те, которые были заданы советским руководство.
В плане определения основной тематики исследований историков-ревизионистов о советской истории 1920 – 1930-х годов в целом и о НЭПе в частности необходимо, прежде всего, отметить М.Левина и Ш. Фитцпатрик. Славу Левину принесла изданная вначале во Франции, где он преподавал в Сорбонне, а затем уже на английском языке в Великобритании и США его фундаментальная докторская диссертация "Русское крестьянство и Советская власть». Левин в своих работах уделял большое внимание преемственности советской политики и, в частности, проблеме влияния Гражданской войны и "военного коммунизма" на формирование НЭПа и его судьбу. Он совершенно справедливо отмечал несколько аспектов негативного влияния "военного коммунизма": 1) бюрократизация партии вследствие отождествления в Советской России партии и государства; 2) формирование "командного" менталитета советско-партийных чиновников, что сыграло большую роль в свертывании НЭПа в конце 1920-х годов; 3) изменение крестьянского менталитета в смысле возврата к уравнительно-общинным принципам ХIХ века и ликвидация тем самым положительных результатов столыпинской реформы. Все это, по мнению Левина, стало питательной средой для формирования впоследствии сталинского режима и ликвидации НЭПа.
Ш. Фитцпатрик уже более тридцати лет активно занимается изучением социальных и культурных аспектов советской истории, опубликовав за это время около десятка книг по широкому кругу проблем. В первую очередь стоит отметить ее исследование по социальной мобильности в СССР в 1920 – 1930-е годы, в котором она рассматривает такие процессы, как миграция крестьян в города, повышение трудовой квалификации рабочих на крупных предприятиях, а также пополнение низшего и среднего звена партийно-советского аппарата за счет рабочих и крестьян – так называемых "выдвиженцев". Одним из каналов мобильности Фитцпатрик считает повышение образовательного уровня населения, невозможное в таких масштабах до революции. Расширяя в 1980 – 1990-е годы проблематику своих исследований, Шейла Фитцпатрик предпринимает всестороннее исследование сталинской культурной революции, начиная со своей знаменитой статьи "Культурная революция как классовая война". В ней автор не только проводит различие между ленинской и сталинской культурной политикой, но и выделяет два этапа в сталинской "культурной революции":
1) годы первой пятилетки, отмеченные революционным натиском молодых "активистов" на старую, традиционную культуру и ее носителя – "буржуазную" интеллигенцию; 2) период "реакции", когда приоритеты в культурной политике меняются, возрождается классическое искусство, разгоняется РАПП и другие левацкие организации, а статус "буржуазных" специалистов вновь повышается. Сталинская культурная революция, таким образом, возвращается отчасти к ленинским принципам. При этом в выигрыше остаются практически все слои населения: и крестьяне, и рабочие, и старая интеллигенция, и новая. "Если бы провели опрос среди интеллигенции, допустим, в 1934 году, – полагает Фитцпатрик, – он, несомненно, показал бы возросшее доверие к власти (и не только по сравнению с 1929, но и с 1924 годом) и надежды на дальнейшее улучшение ситуации".
И, разумеется, у Фитцпатрик и речи не шло об абсолютном насилии "верхов" над "низами": по ее мнению, "революция сверху" вполне успешно сочеталась с "революцией снизу".
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 114; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!