ПОЛЬ АНРИ ГОЛЬБАХ (1723—1789)

 

[О ПРИРОДЕ]

 

Люди всегда будут заблуждаться, если станут пренебрегать опытом ради порожденных воображением систем. Человек — произведение природы, он существует в природе, подчинен ее законам, не может освободиться от нее, не может — даже в мысли — выйти из природы. Тщетно дух его желает ринуться за грани видимого мира, он всегда вынужден вмещаться в его пре­делах. Для существа, созданного природой и ограниченного ею, не существует ничего, помимо того великого целого, часть ко­торого оно составляет и воздействия которого испытывает. Пред­полагаемые существа, будто бы отличные от природы и сто­ящие над ней, всегда останутся призраками, и мы никогда не сумеем составить себе правильных представлений о них, равно как и об их местопребывании и образе действий. Нет и не мо­жет быть ничего вне природы, объемлющей в себе все сущее.

Пусть же человек перестанет искать вне обитаемого им мира существа, способные дать ему то счастье, в котором ему отка­зывает природа. Пусть он изучает эту природу и ее законы, пусть созерцает ее энергию и неизменный образ действий. Пусть он применит свои открытия для достижения собственного сча­стья и молча подчинится законам, от действия которых ничто не может его избавить. Пусть он согласится с тем, что не знает причин, окруженных для него непроницаемой завесой. Пусть безропотно покорится велениям универсальной силы, которая никогда не возвращается вспять и никогда не может нарушить законы, предписанные ей ее собственной сущностью.

Мыслители явно злоупотребляли столь часто производив­шимся различением между физическим человеком и челове­ком духовным. Человек есть чисто физическое существо; ду­ховный человек — это то же самое физическое существа, только рассматриваемое под известным углом зрения, т.е. по отношению к некоторым способам действий, обусловленным особенностями его организации. Но разве эта организация не есть дело рук природы? Разве доступные ей движения или способы действия не являются физическими? Видимые дей­ствия человека, равно как и совершающиеся внутри него не­видимые движения, порожденные его волей или мыслью, яв­ляются естественным результатом, неизбежным следствием его собственного устройства и получаемых им от окружаю­щих существ импульсов. Все, что было придумано в ходе ис­тории человеческой мыслью, чтобы изменить или улучшить жизнь людей и сделать их более счастливыми, всегда было лишь неизбежным результатом собственной сущности чело­века и воздействующих на него живых существ. Все наши учреждения, наши размышления и познания имеют своей целью только доставить нам то счастье, к которому нас за­ставляет непрестанно стремиться наша собственная приро­да. Все, что мы делаем или мыслим, все, чем мы являемся и чем мы будем, всегда лишь следствие того, чем нас сделала всеобъемлющая природа. Все наши идеи, желания, действия представляют собой необходимый результат сущности и ка­честв, вложенных в нас этой природой, и видоизменяющих нас обстоятельств, которые она заставляет нас испытывать. Одним словом, искусство — это та же природа, действующая с помощью созданных ею орудий.

Природа посылает человека голым и беспомощным в этот мир, призванный быть его местопребыванием. Вскоре он начинает носить в виде одеяния шкуры, а затем мало-помалу прясть золото и шелк. Существу, которое жило бы в заоблачных высо­тах и оттуда могло созерцать человеческий род со всеми его изменениями и прогрессом, люди казались бы одинаково под­чиненными законам природы как тогда, когда они совершенно нагие бродят в лесах, с трудом добывая себе пищу, как и тогда, когда, живя в цивилизованных, т.е. более богатых опытом, об­ществах и утопая под конец в роскоши, они с каждым днем измышляют тысячи новых потребностей и открывают тысячи новых способов удовлетворять их. Все, что мы делаем для изме­нения своего существа, является лишь длинной цепью причин и следствий, представляющих собой только развитие получен­ных нами от природы первичных импульсов. [...]

Все заблуждения людей — это заблуждения в области физи­ки; люди обманываются лишь тогда, когда пренебрегают при­родой, не желают считаться с ее законами и призывать себе на помощь опыт. Так, не имея опыта, они составили себе несовер­шенные представления о материи, ее свойствах, сочетаниях и силах, ее способе действия, или энергии, вытекающей из ее сущности. Поэтому вся Вселенная стала для них ареной иллю­зий. Они не поняли природы и ее законов, не увидели необхо­димых путей, начертанных ею для всего, что в ней заключено. Мало того! Они не поняли самих себя; все их системы, гипоте­зы, рассуждения, лишенные основы опыта, представляют со­бой лишь сплошную сеть заблуждений и нелепостей.

Всякое заблуждение пагубно; впав в заблуждение, человече­ский род стал несчастным. Не познав природы, он создал себе богов, которые стали единственными предметами его надежд и опасений. Люди не поняли, что эта природа, лишенная как доброты, так и злобы, создавая и разрушая существа, сразу же заставляя страдать тех, кого она наделила чувствительностью, распределяя между ними блага и бедствия, непрерывно изме­няя эти существа, следует лишь необходимым и непреложным законам. Они не поняли, что человек должен искать в самой природе и в своих собственных силах средства удовлетворения своих потребностей, лекарства от своих страданий и пути к сча­стью. Они ожидали этих вещей от каких-то воображаемых существ, в которых видели виновников своих удовольствий и страданий. Отсюда ясно, что теми неизвестными силами, перед которыми так долго трепетал человеческий род, и суеверными вероучениями, которые были источниками всех его бедствий, люди обязаны незнанию природы.

Из-за незнания собственной природы и собственных стрем­лений, своих потребностей и прав человек, живя в обществе, утратил свободу и стал рабом. Он отрекся от желаний своего сердца и счел необходимым заглушить их и пожертвовать сво­им благополучием прихотям своих вождей. Он не понял цели общества и правительства, безоговорочно подчинился таким же, как он сам, людям, на которых под влиянием предрассудков стал смотреть как на существ высшего порядка, как на земных богов. Эти последние воспользовались его заблуждением, что­бы поработить его, развратить, сделать порочным и несчаст­ным. Так вследствие незнания своей собственной природы род человеческий оказался порабощенным и стал жертвой дурных правительств.

Из-за незнания самого себя и необходимых отношений, су­ществующих между ним и другими людьми, человек отрекся от своих обязанностей к ближним, не понял, что другие люди необходимы для его собственного счастья. Он не понял также своих обязанностей по отношению к самому себе, не усмотрел изли­шеств, которых должен избегать, чтобы добиться прочного счастья, не отличил страстей, которым должен сопротивляться, от тех, которым должен отдаться ради своего собственного счастья. Одним словом, он не понял своих истинных интере­сов. Этим объясняется беспорядочность его жизни, его невоз­держанность, его постыдные удовольствия и все пороки, которым он предался в ущерб своему здоровью и прочному благополу­чию. Таким образом, незнание человеческой природы помеша­ло человеку уяснить себе задачи нравственности; впрочем, развратные правительства, которым он был подчинен, помеша­ли бы ему осуществить на деле предписания морали, даже если бы он их знал.

Точно так же именно потому, что человек не исследовал при­роду и ее законы и не старался открыть ее свойства и ресурсы, он коснеет в невежестве или делает столь медленные и невер­ные шаги по пути к улучшению своей участи. Из-за лени он предпочитает руководствоваться скорее примером, рутиной, ав­торитетом, чем опытом, который побуждает к деятельности, и разумом, который требует размышления. [...]

Поднимемся же над облаками предрассудков. Выйдем из окру­жающего нас густого тумана, чтобы рассмотреть взгляды людей, их различные учения. Будем остерегаться разгула воображения, возьмем в руководители опыт, обратимся к природе, постара­емся почерпнуть в ней самой правильные понятия о заключающихся в ней предметах. Прибегнем к содействию наших чувств, которые пытались сделать подозрительными в наших глазах;

станем вопрошать разум, который бесстыдно оклеветали и уни­зили; будем внимательно созерцать видимый мир и посмотрим, не достаточно ли его, чтобы дать нам возможность судить о неведомых землях духовного мира. Может быть, мы найдем, что не было никаких оснований отличать друг от друга и разде­лять два царства, одинаково входящие в область природы.

Вселенная, это колоссальное соединение всего существую­щего, повсюду являет нам лишь материю и движение. Ее сово­купность раскрывает перед нами лишь необъятную и непре­рывную цепь причин и следствий. Некоторые из этих причин нам известны, ибо они непосредственно воздействуют на наши чувства. Другие нам не известны, потому что действуют на нас лишь посредством следствий, часто очень удаленных от своих первопричин.

Разнообразнейшие вещества, сочетаясь на тысячи ладов, не­прерывно получают и сообщают друг другу различные движе­ния. Различные свойства веществ, их различные сочетания и разнообразные способы действия, являющиеся необходимыми следствиями этих свойств и сочетаний, составляют для нас сущ­ность всех явлений бытия, и от различия этих сущностей зави­сят различные порядки, ряды или системы, в которые входят эти явления, в совокупности составляющие то, что мы называ­ем природой.

Таким образом, природа, понимаемая в широчайшем смыс­ле этого слова, есть великое целое, получающееся от соедине­ния различных веществ, их различных сочетаний и различных движений, наблюдаемых нами во Вселенной. Природа, пони­маемая в более узком смысле или рассматриваемая в каждом отдельном явлении, — это целое, вытекающее из сущности, т.е. из свойств, сочетаний, движений или способов действий, отли­чающих данное явление от других. Так, человек есть некое выте­кающее из комбинаций известных качеств, одаренных специ­фическими свойствами, целое устройство, которое называется организацией и сущность которого в том, чтобы чувствовать, мыс­лить, действовать — одним словом, двигаться способом, отли­чающим человека от других существ, с которыми он себя срав­нивает. В результате этого сравнения человек относит себя к существам особого порядка, системы, класса, отличающимся от класса животных, в которых он не замечает тех же самых свойств, что и у себя. Различные системы существ, или, если угодно, их специфические сущности, зависят от общей системы, от великого целого, от всеобъемлющей природы, часть которой они составляют и с которой необходимо связано все существу­ющее (1.666—672).

 

[О ЗАКОНАХ ДВИЖЕНИЯ]

О ЗАКОНАХ ДВИЖЕНИЯ, ОБЩИХ ДЛЯ ВСЕХ ТЕЛ ПРИРОДЫ; О ПРИТЯЖЕНИИ И ОТТАЛКИВАНИИ, О СИЛЕ ИНЕРЦИИ, О НЕОБХОДИМОСТИ

[...] Самые сложные движения всегда являются лишь резуль­татом сочетания простых движений. Поэтому, если мы будем знать общие законы тел и их движений, нам будет достаточно разложить на составные части и проанализировать сложные про­цессы, чтобы открыть составляющие их простые движения, а опыт покажет нам следствия, которые мы можем ожидать от последних. Мы увидим тогда, что причинами необходимого со­единения различных веществ, из которых составлены все тела, являются очень простые движения, что эти тела, различные по своей сущности и свойствам, имеют свои особые способы дей­ствия, или особые движения, и что их совокупное движение есть сумма частных движений.

Всякая причина производит следствие, не может быть след­ствия без причины. Всякий импульс сопровождается более или менее заметным движением, более или менее значительным из­менением в получающем его теле. Но все движения, все спосо­бы действия определяются, как мы видели, природой тел, их сущностью, свойствами, сочетаниями. А так как все движения или способы действия тел и существ зависят от некоторых при­чин и эти причины могут действовать лишь согласно своему способу бытия или своим существенным свойствам, то отсюда следует заключить, что все явления необходимы и всякое суще­ство или тело природы при данных обстоятельствах и прису­щих ему свойствах не может действовать иначе, чем оно дейст­вует.

Необходимость есть постоянная и нерушимая связь причин с их следствиями. Огонь необходимо зажигает горючие вещест­ва, попадающие в сферу его действия. Человек необходимо же­лает того, что полезно или кажется полезным его благополу­чию. Природа во всех своих явлениях с необходимостью дейст­вует согласно свойственной ей сущности. Все содержащиеся в ней тела необходимо действуют согласно их особым сущностям. Именно движение связывает целое с его частями, а части — с целым. Таким образом, все связано во Вселенной: последняя есть лишь необъятная цепь причин и следствий, непрерывно вытекающих друг из друга. Достаточно немного поразмыслить, чтобы понять, что все наблюдаемое нами необходимо, т.е. не может быть иным, чем оно есть, что все тела и существа, кото­рые мы видим, равно как и те, которые ускользают от нашего взора, действуют сообразно определенным законам. Согласно этим законам тяжелые тела падают, а легкие поднимаются, сход­ные субстанции притягиваются, все существа стремятся к са­мосохранению, человек любит самого себя, стремится к тому, что, насколько ему известно, выгодно, и питает отвращение к тому, что может быть ему вредным. Наконец, мы вынуждены признать, что не может быть независимой энергии, изолиро­ванной причины, ни с чем не связанного действия в природе, в которой все существа непрерывно действуют друг на друга и которая сама есть лишь вечный круг движений, сообщаемых и получаемых согласно необходимым законам.

Мы воспользуемся двумя примерами, чтобы сделать более наглядным только что изложенный принцип. Один из них мы заимствуем из области физики, а другой — из области духовной жизни. В вихре пыли, поднятой буйным ветром, как бы хао­тичным он нам ни казался, в ужаснейшем шторме, вызванном противоположно направленными ветрами, вздымающими вол­ны, нет ни одной молекулы пыли или воды, которая располо­жена случайно, не имеет достаточной причины, чтобы занимать то место, где она находится, и не действует именно тем спосо­бом, каким она должна действовать. Математик, который в точ­ности знал бы различные действующие в этих двух случаях си­лы и свойства приведенных в движение молекул, доказал бы, чти согласно данным причинам, каждая молекула действует в точности так, как должна действовать, и не может действовать иначе.

Во время страшных судорог, сотрясающих иногда политиче­ские общества и часто влекущих за собой гибель какого-нибудь государства у участников революции ~ как активных деятелей, так и жертв — нет ни одного действия, ни одного слова, ни одной мысли, ни одного желания, ни одной страсти, которые не были бы необходимыми, не происходили бы так, как они должны происходить, безошибочно не вызывали бы именно тех действий, какие они должны были вызывать сообразно местам, занимаемым участниками данных событий в этом духовном вих­ре. Для ума, который был бы в состоянии охватить и оценить все духовные и телесные действия и противодействия лиц, спо­собствующих такой революции, это было бы очевидным.

Наконец, если в природе все связано и все движения в ней возникают друг из друга, хотя часто их взаимодействие усколь­зает от нашего взора, мы должны быть уверены, что нет столь малой и отдаленной причины, которая не оказывала бы на нас иногда в высшей степени огромного и неожиданного влияния. Может быть, в бесплодных долинах Ливии зарождается буря, которую занесут нам ветры и которая, сгустив нашу атмосферу, воздействует на настроения и страсти человека, в силу сложив­шихся обстоятельств способного влиять на множество других людей и по своему произволу решать судьбы многих народов (1.679-681).

 

[О БОЖЕСТВЕ]

 

О БОЖЕСТВЕ, О ДОКАЗАТЕЛЬСТВЕ ЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ, О ЕГО АТРИБУТАХ, О СПОСОБЕ, КАКИМ БОЖЕСТВО ВЛИЯЕТ НА СЧАСТЬЕ ЛЮДЕЙ. ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАШИХ ИДЕЙ О БОЖЕСТВЕ

[...] Первые мгновения жизни человека отмечены рядом потребностей; это значит, что человеку в целях самосохра­нения необходимо содействие ряда соответствующих факто­ров; потребности обнаруживаются в человеке в виде какого-то расстройства, какой-то апатии и вялости его организма, вызывающих в нем тягостное ощущение; это расстройство остается и усиливается до тех пор, пока соответствующая при­чина не восстановит порядка, присущего человеческому ор­ганизму. [...]

Если бы в этом мире не было зла, человек никогда не по­мышлял бы о Божестве. Если бы природа дала ему возможность легко удовлетворять свои неизменно возобновляющиеся потреб­ности или испытывать лишь приятные ощущения, то его дни протекали бы в постоянном однообразии и у него не было бы поводов исследовать неизвестные ему причины вещей. [...]

Разрозненно жившие дикари вовсе не знали законов приро­ды или знали их крайне несовершенным образом; только обще­ственная жизнь дает возможность развиваться человеческому знанию; чтобы разгадать природу, необходимы разнообразные и взаимодополняющие друг друга усилия. Если иметь это в ви­ду, станет ясно, почему для наших диких предков все явления были чем-то таинственным, а вся природа — загадкой; все яв­ления должны были казаться чудесными и грозными лишен­ным опыта существам; все, что они видели, должно было пред­ставляться им необычным, страшным, противоречащим поряд­ку вещей. [...]

Невежество, тревоги, бедствия всегда были источником пер­вых представлений людей о Божестве. [...] Представление об этих могущественных силах всегда соединялось с представле­нием о страхе; их имя всегда напоминало человеку его собст­венные бедствия или бедствия его предков: мы трепещем те­перь потому, что наши предки трепетали тысячу лет тому назад. Представление о Божестве всегда вызывает в нас горестные мыс­ли. [...]

Если боги народов были порождены посреди тревог, то точ­но также посреди страданий каждый отдельный человек сотво­рил для самого себя некую неведомую силу. Человек, испыты­вающий какое-нибудь несчастье или неприятное ощущение, не умеет объяснить их из-за незнания естественных причин и спо­соба их действия. Возникающие внутри него и вопреки ему дви­жения: болезни, страдания, страсти, тревоги, болезненные из­менения, испытываемые его организмом, причины которых он не знает, наконец, смерть, вид которой так страшен для привя­занного к жизни существа, — все эти явления представляются ему сверхъестественными, так как противоречат его природе; поэтому он приписывает их какой-то могущественной причи­не, которая несмотря на все его усилия, располагает им по своему произволу. Его воображение в отчаянии от кажущихся неиз­бежными бедствий немедленно создает ему какой-нибудь при­зрак, перед которым он не перестает трепетать в сознании своей собственной слабости. Тогда, скованный страхом, он начинает печально размышлять о своих страданиях и в трепете изыски­вает средство устранить их, обезоружить гнев преследующего его призрака. Так в мастерской печали несчастный человек со­здает призрак, из которого он делает себе Бога.

О неизвестных нам предметах мы всегда заключаем по тем вещам, которые в состоянии познать. Человек по аналогии с самим собой приписывает всякой воздействующей на него не­известной причине волю, ум, намерения, планы, страсти — одним словом, качества, подобные его собственным. [...] Сооб­разно с этими представлениями, всегда заимствуемыми человеком у самого себя, из своего собственного способа действовать, он любит воздействующие на него предметы или боится их, приближается к ним доверчиво или с опаской, стремится к ним или избегает их, если думает, что может избежать их влияния. [...] Все это дает нам возможность объяснить образование богов-хранителей, которые имеются у каждого человека среди гру­бых и диких народов. […]

В начале своей общественной жизни люди, часто претер­певая бедствия по вине природы, приписали стихиям или управляющим им скрытым силам волю, намерения, потреб­ности, желания, подобные тем, которые имеются у человека. В этом — источник жертвоприношений, придуманных, что­бы кормить эти неизвестные существа; возлияний, предназ­наченных утолять их жажду; фимиама и ладана, которые должны доставлять удовольствие их обонянию. Полагали, что раздраженные стихии или повелевающие ими силы можно умиротворить, как раздраженного человека, мольбами, низ­копоклонством, подарками. [...]

Так как старики обладали большим опытом, то на них обык­новенно возлагалась миссия примирения людей с раздражен­ным божеством. Эти старики окружали обряд примирения с богом всякого рода церемониями, предосторожностями и фор­мулами: они записывали для своих сограждан полученные ими от предков сведения, сделанные ими наблюдения, выдуманные ими сказания. Так возникло жречество; так сложился культ; так мало-помалу образовалась религиозная доктрина, передававша­яся в каждом обществе от поколения к поколению. [...]

Первая богословская система в начале заставила человека бояться и почитать стихии, материальные грубые предметы; затем он стал поклоняться существам, управляющим стихиями, — мо­гущественным гениям, гениям низшего порядка, героям или людям, одаренным великими доблестями. В ходе дальнейших размышлений он решил упростить эту схему, подчинив всю при­роду одному-единственному агенту — верховному, разуму, ду­ху, мировой душе, приводящей в движение природу и ее части. Восходя от одной причины к другой, люди в конце концов пе­рестали различать что бы то ни было, и в этом мраке они по­местили своего бога; в этих темных безднах их встревоженное воображение продолжает фабриковать химеры, которые будут страшить людей до тех пор, пока познание природы не освобо­дит их от веры в эти призраки — предметы их постоянного и бессмысленного поклонения.

Если мы захотим понять сущность наших представлений о божестве, то должны будем признать, что словом Бог люди всегда обозначают наиболее скрытую, далекую и неизвестную причи­ну наблюдаемых ими явлений; они употребляют это слово лишь в тех случаях, когда перестают разбираться в механизме естест­венных и известных им причин; утратив из виду последова­тельность и связь этих причин, они прекращают свои поиски;

чтобы покончить с затруднениями, называют Богом последнюю причину, т.е. ту, которая находится за гранью всех известных им причин; таким образом, они дают лишь туманное название некоторой известной причине, перед которой останавливаются под влиянием лености мысли или ограниченности своих по­знаний.

Если незнание природы породило богов, то познание ее дол­жно их уничтожить. С ростом знаний человека растут его силы и его орудия; науки, искусства, ремесла оказывают ему свою помощь; опыт делает его более уверенным, помогая ему оказы­вать сопротивление многим явлениям, перестающим пугать его, лишь только он познает их. Одним словом, людские страхи рас­сеиваются по мере роста просвещения. Просвещенный человек перестает быть суеверным.

 

[1] Термин «idolum» первоначально (в греч.) означал «призрак», «тень умершего», «привидение». В греческой философии встречается у Демокрита и Платона. В средневековой церковной латыни означал «фигура божка», «идол». Ф. Бэкон возвращается к изначальному значению термина, имея в виду призрак, уводящий человеческое познание на ложный путь. Интересно, что и Р. Бэкон (XIII век) говорил о четырех препятствиях на пути познания: доверие недостаточному авторитету, привычка, приверженность общепринятым мнениям, боязнь признаться в собственном незнании.

[2] Ф. Бэкон имеет в виду тезис, обычно приписываемый софисту Протагору (см.: Платон. Гиппий больший).

[3] Образ-символ «пещера» заимствован у Платона (см.: Государство. Кн. 7, 514 в.).

[4] В тексте опущена нумерация афоризмов, принятая автором. – Ред.

[5] Вероятно, это высказывание Декарта полемически заострено против сентенции Монтеня: «Правильно делают, что ставят человеческому уму самые тесные пределы» (Монтень М. Опыты. Кн. I-II. М., 1979. С. 492)

[6] Определяя интуицию как несомненно понимание ума, несводимое к свиде­тельству чувств или к суждению воображения, Декарт тем самым проводил четкое различие между интеллектуальным познанием и познанием, приобрета­емым благодаря чувствам и воображению. Примеры последовательного разли­чения такого рода изредка встречались и в «школьной» философии (так, отде­ляя интеллектуальное познание субстанции от чувственного или квазичувст­венного познания ее акциденций, Франсиско Суарес писал: «Хотя мы призна­ем (что довольно спорно), что мыслительная способность иногда образует по­нятие единичной субстанции как таковой, тем не менее невероятно, что оно является первоначальным понятием, образованным в силу впечатления чувств или фантазии (Suares F. Mataphysicae disputationen. Disp. 38. Sect. 2. N 10. Т. 2. Моguntiае, 1600. Р. 348)).

[7] Если в качестве основных компонентов системы научного знания традици­онно допускались интуитивно познаваемые умом первоначала (см., напр., Ари­стотель. Вторая аналитика II 19, 100 b 12; Никомахова этика VI 6,1141 а 7—8) и дедуктивно выводимые «отдаленные» следствия, то Декарт выделял наряду с ними особую сферу научных положений, постигаемых «то посредством интуи­ции, то посредством дедукции». Ведь, хотя Декарт неоднократно подчеркивал необходимость четкого различения интуиции и дедукции, в «Правилах» явно прослеживается тенденция к систематическому сближению интуитивного и де­дуктивного, т.е. дискурсивного, познания.

 

[8] Названия теорем, данные Б.Спинозой, опущены. – Ред.

---

Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 141; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!