Евфросиния Керсновская и ее книга «Сколько стоит человек»
Все сказанное воплощается и суммируется в примере Евфросинии Керсновской. В годы массовых репрессий она без вины была подвергнута конфискации имущества, пыткам и заключению. Ее историю можно включить в ряд историй трех мореплавателей, оказавшихся в открытом океане. Правда, в случае с Евфросинией речь идет не об океане воды, а о Великом Океане тайги.
Внешняя реальность обрушилась на Евфросинию достаточным количеством импульсов, чтобы отчаяться, опустить руки, раскрыться навстречу нейрофизиологическим процессам формирования травматического опыта (о Евфросинии Керсновской и о нейрофизилогических предпосылках формирования травматического опыта см. в части третьей цикла лекций «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря», в лекции 00 – «Ядро личности и доминанта души: Основная идея третьей части цикла – «Остаться человеком»»). Выше упоминалось, что она прошла через пытку стоянием, отмечалось, что на примере Евфросинии суть этой пытки будет описана подробнее.
Керсновская писала, что в рамках жестких допросов с целью получения показаний побои применимы не ко всякому человеку. Человек дошедший до предельного истощения в результате побоев впадает в прострацию или умирает. Также определенным «несовершенством» обладали и прочие методы воздействия. Невыносимая боль вызывает шок, вследствие чего восприятие боли притупляется. Холод мучителен, но вызывает нечувствительность еще быстрее, чем невыносимая боль. Мучителен и голод, он способен довести до исступления, но после интенсивность страдания снижается.
|
|
|
Эффективным способом добиться признания являлась методика допроса, доводящая человека до состояния невменяемости. Нервная система выводилась из строя путем переутомления. Переутомление в сочетании с отсутствием сна и другими факторами приводит к своего рода «брейкдауну» (от англ. breakdown – срыв, расстройство, надлом), когда «разум и воля парализуются и бедный «подопытный кролик» подчиняется чужой воле».
Чтобы добиться вхождения заключенного в указанное состояние, ему днем не давали в камере не то, что спасть, а даже – опустить голову или прислониться к чему-либо. По окончании же дня (после команды «отбой») его уводили на допрос, с которого в камеру он возвращался к подъему. И все начиналось сначала.
Днем человек стоял навытяжку в кабинете следователя, ночью – ожидал допроса и пытки усталостью. В результате такого воздействие рождалось «все нарастающее чувство безнадежности». Усталость, голод, допросы и разного рода унижения нанизывались как бусы на нитку и начинали душить. «Кажется, что ты проваливаешься в бесконечно глубокий колодец; все меньше кружок света над головой, все удушливей атмосфера, а внизу темнота… Смерть».
|
|
|
От Керсновской следователь (следствие в годы массовых репрессий пользовалось и пытками физическими, и методами психологического давления) пытался добиться покорности в подписании документа, на основании которого в отношении Керсновской мог быть составлен обвинительный приговор (в те годы для обвинительного приговора достаточно было показания подследственного, неважно каким путем добытого). Когда Керсновская была истощена до предела и почти потеряла способность сопротивляться давлению, произошло чудо. Музыка, лившаяся из радио, расположенного в кабинете следователя, привела в движение, выражаясь языком данной статьи, доминанту положительную, сформированную в детстве, проведенном в обстановке любви и доверия (о том см. в статье «О спонтанности (в хорошем смысле понимаемой)», в самом тексте статьи и в приложении №3).
Исходя из записей Керсновской можно сделать некоторые выводы о условиях, на основании которых формировалась положительная доминанта, имеющая потенциал противостояния сминанию личности перед опытом травматическим. Во-первых, необходимо отметить, что Евфросиния была христианкой (в главе «Сталин, Америка и Пасха для заключенных», она описывает, как встречала Пасху; в главе «Я не только крестная, но и священник» она рассказывает, как крестила ребенка тем чином, которым при отсутствии священника окрестить ближнего может каждый христианин).
|
|
|
Выживать в запредельных по человеческим представлениям условиях воздействия на личность травматического опыта, ей помогал неистощимый оптимизм, перенятый ею от мамы. У ее мамы была «сильная и чистая душа; у таких всегда найдутся внутренние ресурсы. Это как стальная пружина, которая сгибается только для того, чтобы сильнее распрямиться». Мама «смотрела на все сквозь призму любви, а поэтому видела все в ярких цветах». Секрет безграничного оптимизма мамы, который помог пережить ей много лишений и горя, состоял в том, «она никогда и ни в ком не видела зла». «Только оптимизм помог ей не сломиться под тяжестью ударов жестокой судьбы, и только лишь доброта не дала очерстветь сердцу…»
«Мама «замечала и запоминала лишь одно хорошее». Действие маминого оптимизма ассоциировалось у Евфросинии с сказкой про девушку, которую хотела погубить колдунья, подослав к ней трех жаб. Так как девушка была чиста, эти жабы, прикоснувшись к ней, превратились в три розы. «Отталкивать от души своей всякую грязь, – писала Евфросиния, – и по возможности превращать жаб в розы научила меня именно она – мама!» Эта способность отталкивать от себя грязь помогла Евфросинии и в суровейших условиях не ожесточиться и не замкнуться в себе.
|
|
|
Ефросинии один человек, например, советовал никогда ни с кем не делиться едой, скрывать кусок хлеба, а также – свои страх и боль. Этой «мудростью» Евфросинии не прониклась. Когда у нее была еда, она делилась ею с другими даже в условиях жестокого голода. В рамках эгоистической модели выживания ее поведение могло показаться безумием. Но по факту, Евфросиния избегала разрушительных последствий влияния голода.
Голод не доводил ее до исступления. Она «даже на грани голодной смерти … не испытывала звериного эгоизма» [эта мысль необычайная важна потому, что нередко потеря контроля над своим поведением вследствие голода становилась причиной гибели людей]. Некоторые люди, столкнувшиеся с голодом, «малодушничают и готовы на любую подлость. Эти погибают морально раньше, чем физически». «Не знаю, как и почему, – делилась она своими воспоминаниями, – но тяжелых, необратимых форм авитаминоза [от недоедания] я избежала».
Евфросиния считала, что, если бы пришлось пройти весь путь сначала, она «пошла бы по тем же своим следам», хотя на каждом шагу она «резала в кровь об острые камни ноги, рвала о шипы свою кожу и расшибала лоб обо все острые углы». Она бы заново прошла этот путь, потому что «на эту тропу страданий показывал указатель с надписью “правда”». «Иного пути, – писала она, – мне бы не указали ни отец, ни мать» (ради краткости здесь не приводятся многочисленные случаи того, как Ефросиния, не боясь возможного расстрела, рисковала жизнью, чтобы спасти людей; как в условиях усталости и недоедания старалась работать хорошо и по-совести).
Образ жизни, основанный на правде, становится в каком-то смысле этого слова недосягаемым для воздействия опыта травматического. Так, залогом морального здоровья, помогавшего рикошетом выжить Евфросинии в самых тяжелых условиях, было отсутствие сожалений о прошлом.
[Речь идет не о отупении, вследствие которого снижается порог восприятия происходящего. Речь идет о стремлении соотнести свои поступки с нравственными нормами, с голосом совести. Поступая по совести, Евфросиния не входила изматывающее состояние само-раскола и самопротиворечия].
Так как совесть ее была чиста, она не изводила себя вопросами типа: «Ах, зачем я так поступила, а не иначе?» Так как она и в будущем собиралась совершать свои ежедневные выборs в соответствии с голосом совести, она не трепетала перед будущим, не мучилась вопросами типа: «Что сделать, чтобы избежать страдания, чтобы облегчить свою судьбу?» «От поздних сожалений, – отмечала она, – спасение лишь в одном – никогда не сходить с прямого пути и не искать спасения на окольных дорожках».
Сомнения и колебания мучительны. Вследствие того, что Евфросиния не колебалась, принимая то или иное решение, ей было легко приводить его в исполнение. «Какое это счастье, когда не испытываешь колебаний, прислушиваешься к голосу своей совести и подчиняешься только ее приказаниям!»
Евфросиния твердо верила, что перед ней лежит лишь один путь: «никогда не выгадывать, не искать спасения путем хитрости и лжи», чтобы ни случилось – «воспринять это как волю Божью, а она во зло обратиться не может». Она решила не задавать себе вопроса: «Что мне выгодно?» и не взвешивать все «за» и «против», когда надо принимать решение.
[Речь идет не о бездумном принятии решений, не о безрассудстве. Речь идет о том, что в условиях внешнего давления перед человеком нередко встает соблазн предать свои идеалы, доверившихся ему людей. Соблазн поступиться голосом совести ради, например, выгоды. Соблазны прикрываются многочисленными доводами типа: мне же детей кормить и лишние деньги мне помешают (и пр.). Да и люди, задавшиеся целью сломать кого-либо, призывают его подчиниться давлению, апеллируя к мнимой выгоде: если, мол, подчинишься, то избавишься от таких-то и таки-проблем. Евфросиния же не рассматривала подобные варианты].
Она решила спрашивать себя, не будет ли ей стыдно перед памятью отца. И спросив себя, – поступать так как велит честь. «Глупость? Донкихотство? Может быть». Но такая позиция придавала ей силы и закаляла волю. У нее не было сомнений, колебаний, сожалений, того, что «грызет человеку душу и расшатывает нервы». «Вся жизнь, – объясняла она – цепь соблазнов: уступи один раз – и прощай навсегда, душевное равновесие! И будешь жалок, как раздавленный червяк. Нет! Такой судьбы мне не надо: я – человек!»
Она считала, что «сломанный человек лишается своей души». Если для человека собственная душа была не существенна, то ею потерю он переносил легко. Место, в котором некогда была душа, зарубцовывалась, человек становился самодовольным, равнодушным и покорным. Если же человек воспринимал свою душу как нечто важное, как главное в жизни, то он испытывал боль в том месте, где некогда была душа. Человек с вырванной душой напоминал футляр, в которую пытался втиснуть партийность [приверженность господствующей в то время идеологии партии], «надеясь, что она прирастет и закроет незаживающую рану».
Комментируя эту мысль, можно сказать, что человек, не имеющий внутренней опоры, не может долго находится в состоянии вакуума. Он ищет, к чему бы прилепиться. Человек с разрушенной системой ценностей (с несформировавшейся) рискует прилепиться к навязываемой ему доктрине, рискует подчиниться импульсам внешней среды, даже если эта доктрина и эти импульсы вызывают у него чувство протеста. Если у человека нет внутреннего ритма, он подчинится ритму внешнему. Приводя себя в соответствие с вызывающими чувство протеста доктриной, импульсами, ритмом, человек деформирует свою личность, открывает себя для воздействия травматического опыта.
Некоторые аспекты деформации личности, возникающей в данных условиях, отчасти разбирались в статье «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря. Часть 5», в разделе «Параноидальное я». Здесь можно привести две мысли, дополняющие текст раздела.
Первая мысль основана на заметках упомянутого выше репрессированного разведчика Быстролетова (см. его книгу «Пир бессмертных»). Люди, репрессированные советским тоталитарным строем и отправленные в длительное заключение, проходившее в бес/нечеловеческих условиях, по идее, должны были разочароваться в советской доктрине. Но так как положительного мировоззрения у них не было, а жить в условиях мировоззренческого вакуума они не могли, то они вернулись к изначально усвоенной доктрине.
«Все находились, – как писал Быстролетов, – в состоянии психического потрясения, из которого выходили медленно, мучительно и по-разному. Одни опустились до животного состояния и разменялись на заботы о еде, одежде, обуви. Другие стали культурными зверями и мало чем отличались от урок. Наконец, многие вернулись к тому, с чего начали – к Советскому Человеку».
Подытожить эти зарисовки можно мыслью (это – вторая мысль) польского психиатра Антона Кемпински. Он считал, что «вождь иногда может увлечь за собой огромные массы людей». Внутренняя интеграция сторонников вождя облегчается тем, что они «впитывают в себя его идеологию, а вместе с ней, по крайней мере частично, и его личность. … иметь искусственную упорядоченность внутреннего мира лучше, чем не иметь никакой»[24].
Внутренний же мир Керсновской, как мы видели, был упорядочен, и потому травматический опыт не мог в него вклиниться. В этом смысле можно привести еще несколько штрихов из ее истории.
Во время заключения в Нарымском крае она была лишена по распоряжению начальника возможности получить питание. Вследствие его распоряжений гибли люди. Умирая от голода, Ефросиния задумала зарубить начальника. Она ворвалась к нему в дом с топором (как и прочие заключенные она работала лесорубом), но, увидев, что начальник сидит к ней спиной, не смога поднять на него руку, ударив со спины.
Примечательно, что перед тем, как Евросиния попытался зарубить начальника, она лежала в бараке, и к ней относились как к уже почти готовой покойнице, – ей вложили зажженную свечу в руку.
От дома начальника Евросиния направилась к реке, чтобы утопиться в проруби. Подойдя к проруби и взглянув на воду, она отшатнулась от такого гиблой перспективы. Травматический опыт ударной волной попытался качнуть ее в эти два направления (убийство и самоубийство), на за счет того, что у Евфросинии был «внутренний киль», она, покачнувшись, не упала, и «стабилизировалась».
И дальше произошло что-то невероятное. Переступив через прорубь, она побежала. Взобравшись на берег реки, она взмолилась, сложив, как в детстве, для молитвы руки: «Боже! Боже! Укажи, что мне делать? И, что бы ни случилось, да будет воля Твоя!»
Затем она вскочила на ноги, нахлобучила шапку, подхватила рюкзак и повернулась спиной к лагерному пункту (лесозаготовка «Суйга»), чтобы больше его никогда не увидеть. «Впереди была тайга. Темная, жуткая, чужая, враждебная. Впереди была, должно быть, смерть; позади [в лагерном пункте] была – и это уж наверняка – смерть». И Евфросиния сделала свой выбор, открывая первую страницу новой своей книги, не зная, что на ней будет написано.
Ефросинию никто не останавливал, потому что лагерный пункт не охранялся, ведь идти было некуда. Впереди – Великий Океан тайги. Ефросиния решилась отправиться в путь, умирая от истощения. На полторы тысячи километром пути у нее была пайка еды, которую стоит описать: «2 картофелины вареные и 3 сырые (величиной с орех); 2 маленьких луковицы и головка чесноку; кусок с ладонь величиною замерзшей кислой капусты; с полкило замерзшей сыворотки; горсть творогу. И, наконец, самый ценный из даров: ломтик хлеба – грамм сто» (обычному человеку описанного количества еды может не хватить и на завтрак (с учетом того, что сыворотка может оттаять и быть выпита).
Как человек, умирающий от истощения, смог с таким количеством еды преодолеть полторы тысячи километров непроходимого Севера? Совесть Евфросинии была настолько чиста, чтобы в ней смог отразиться свет Божественной благодати.
«Ужасный это был путь! – писала она. Недаром тайгу сравнивают с морем и, перефразируя поговорку, говорят: кто в тайге не бывал, тот Богу не маливался.
Почему в эти самые безнадежные дни я не испытывала ни страха, ни отчаяния? … Что давало мне силы встать [когда она засыпала и была на волосок от вечного сна] и идти дальше? … Казалось бы, можно с ума сойти от ужаса. Но мне нисколько не было страшно».
Если соединить эти слова с размышлениями, приводимыми в самом начале данной (третьей части статьи «Преодоление травматического опыта…»), то можно сказать, что идеалы Евфросинии предоставили ей «реального верблюда и реальную воду для реального перехода через реальную пустыню».
Идеалы и выживание
Таким образом вырисовывается значение идеалов, веры в деле преодолении всего того, что в совокупности может быть обозначено как травматический опыт. Травматический опыт может проявить себя в состоянии охваченности неуправляемыми состояниями, в паталогическом влечении, в панике, в желании покончить с собой.
Идеалы, совесть, мировоззрение, вера, навыки (основанные на реализации в ежедневной жизни идеалов и принципов веры) могут стать барьером на пути прорастания травматического опыта в сознания (в то время как сознание атакуется угрожающими образами, в которые отливается реальность).
То есть, сужая высказывание, можно сказать, что идеалы могут способствовать выживанию человека как психологическому, так и физическому. Идеалы, вопреки приведенным в самом начале данной части (третьей части статьи «Преодоление травматического опыта…») высказывания Фр. Перзла, могут «предоставить реального верблюда и реальную воду для реального перехода через реальную пустыню».
«Идеалы – это лекарство для выживания», – цитирует одного автора известный психиатр Виктор Франкл. Он считает, что боязнь сталкивать молодежь с идеалами, привела к тому, что от идеалов решили отделаться. Но когда человек утрачивает идеалы и ценности, из его жизни уходит здоровое напряжение, потребность к чему-то стремится. В итоге, чтобы искусственно вызвать напряжение, человек прибегает нередко к нездоровым способам.
Речь идет о провокации полицейских, рискованном поведении, употреблении наркотиков. Франкл писал, что «в Англии “моды” и “рокеры” сражаются друг с другом… Каждую ночь дюжина волонтеров, в возрасте от 14 до 18 лет, охраняет бассейн в Фрогнер-парке и ездит на городских трамваях, чтобы предотвратить порезы сидений. Большая половина из них – бывшие хулиганы. “Они находят, что быть на стороне закона такое же возбуждающее дело … как и быть против него”. Другими словами, они ищут возбуждения и напряжения, которого их лишило общество».
Утрата связанного с идеалами смысла порождает, по Виктору Франклу, экзистенциальный вакуум, проявляющийся, в том числе, в виде апатии и скуки. Психиатр считал, что апатия и скука, охватывающие человека, является, в том числе, и следствием воздействия на человека определенных идей, заимствованных из арсенала психологии.
Ведя речь, например, о студентах, Франкл отмечал, что у них чувство пустоты и бессмысленности усиливается «из-за того, каким образом им трактуют научные открытия, а именно, из-за редукционизма [в данном случае речь идет о сведении сложных, многогранных проблем, встающий перед личностью, к упрощенным трактовкам]. Студенты подвергаются идеологической обработке со стороны механистической теории о человеке и релятивистской философии жизни».
Как человек может проявлять интерес к жизни и инициативность, если его учат, что «человек – не что иное, как поле битвы сталкивающих друг с другом притязаний таких аспектов личности, как Я, Оно и Сверх-Я?» На основании чего у человека может возникнуть интерес к жизни, на основании чего он может задуматься о идеалах и ценностях, «если его уверяют, что они [идеалы и ценности] не что иное, как реактивные образования и механизмы защиты?»[25]
Утрата интереса к жизни у студентов происходит под влиянием идей, сводящих человека к вещи. Франк, цитируя еще одного специалиста, призывал задуматься в отношении той мысли, что, если люди приходят к идее, что их существование напоминает существование столов и стульев [механистическая теория человека], они «совершают самоубийство».
По своим собственным словам, Франкл неплохо разбирался в биопсихологическом устройстве человека. Он являлся профессором в двух областях – неврологии и психиатрии. Но также он являлся и тем человеком, который выжил в четырех концентрационных лагерях, и потому он знал, что человек «обладает «свободой выйти за пределы всех предпосылок и противопоставить даже самым тяжелым и страшным обстоятельствам» силу, которую он назвал упрямством духа[26].
Речь идет не о том упрямстве в силу которого два барана встав друг против друга на узком мосту не могут разойтись, потому что один не пропускает другого. Речь идет о способности человека направить свою деятельность на определенный смысл и основать свою жизнь на определенных ценностях и идеалах.
Франкл во время своего заключения в концентрационном лагере пытался помочь заключенным, которые, будучи придавленными тяжелыми обстоятельствами, были готовы совершить самоубийство. В трудное для многих людей время, он стал говорить им о том, что человеческая жизнь всегда и при любых обстоятельствах (даже если речь идет о встрече со страданиями, нуждой и смертью) имеет смысл. И он «увидел на их глазах слезы…»[27]
Приложение: «Психология Возрождение близкого» – комментарий слушательницы лекций «Преодоление травматического опыта…»
Каждый начинает свой путь к истине из разных исходных точек, при различных условиях и изначальных данных. И часто без карты ориентирования на местности. Главный же смысл – прийти, пусть и разными маршрутами, к одной цели. Встреча же с человеком, достигшим духовных высот и внутренний чистоты, – это возможность срезать часть дороги и ускорить движение. Это особое благословение. Не каждому оно дается.
Если говорить о помощи психологии, то, наверное, будет неверно полностью отрицать значимость книг, направленных на осознание масштаба проблемы. Есть много литературы, посвященной непосредственно теме людей, выросших в дисфункциональных семьях. В ней поднимаются вопросы психоэмоционального формирования в подобной среде, где повреждается восприятие и чувственная сфера.
Деформация может начаться очень рано. Ребенок, вырастая в обстановке, пораженной зависимостями и расстройствами, впитывает, как губка, искаженность других, перенимает ригидные модели мышления, пассивное отношение к жизни, усваивает ложные идеи. Он не в силах сопротивляться натиску пагубной реальности. Пусть внутренний камертон и подсказывает какое-то несоответствие и неправду, ему приходится закрывать на это глаза, подавлять свои реакции. Он учится не видеть реальность, не справляться с ней, не менять ее, а просто отрицать. Рождается позиция жертвы обстоятельств или короля мира, который идет наперекор всем законам. Границы человека размыты, он меняет свою ответственность на чужую, и, вырастая, может выступать неумелым спасателем тех, с кем сам пойдет на дно. Ведь он еще сам не научился плавать. Его опора находится не в нем самом, она перемещается в других людей.
Такие семьи становятся производством страстей, им там легко гнездиться. В спутанном внутреннем клубке неразличимых мыслей и неопределенных чувств помыслы не разобрать. Само понятие помысла недоступно человеку, который все мысли принимает за свои, подлинные, имеющие основание. Свои чувствования – за продолжения событий и людей. Предчувствия – за приближающуюся реальность. Да и в потоке сменяющихся событий есть только реакции и действия на автомате. Человек зачастую не может и даже боится увидеть, что происходит внутри.
Восприятие уже загнано в жесткие схемы. В психологии они называются когнитивными ошибками восприятия или паттернами ограниченного мышления: катастрофизация, персонификация, сверхгенерализация, фильтрация или избирательное абстрагирование, поляризованное или «черно-белое» мышление, преувеличение, «чтение мыслей», долженствование, эмоциональное мышление. Знакомство с этими понятиями может стать первым шагом в интроспекции и поставить под вопрос истинность своего видения.
Ребенок привыкает жить в постоянном стрессе. Спокойная среда, добрые отношения, к котором, казалось, все мы стремимся, позднее будут вызывать лишь скуку. Приходит закладывание психобиологической предрасположенности. Во взрослом возрасте человек может не пристраститься к алкоголю, зато у него разовьется зависимость от стресса, риска, эмоционального возбуждения, от работы или наоборот нестабильности. По какой-то «неведомой» причине он будет с неизменной верностью влюбляться не в тех, несвободных, нестабильных, людей с уже начинающимися зависимостями. И задаваться вопросом, почему с такой безусловной точностью он попадет в ненужную цель.
Одиночество, порожденное семьей, где истощилась истинная любовь, где нет духовно-эмоциональных связей, воспитывает отсутствие доверия к другим и миру в целом. Человек не знает, кто он. Ему никогда об этом не говорили. Он словно никогда не видел себя в зеркале, не встречал своего настоящего отражения. Он не видит примеры его вдохновлявшие. Ему твердят, что все так живут, а некоторые и ещё хуже. Он всего боится. Панический страх быть покинутым, брошенным, ненужным заставляет выстраивать защитные стены из иллюзий, фантазий, эгоизма, высокомерия, выдуманного безразличия или держаться за видимую значимость другого. Но эти стены не спасут от очередного личностного кризиса и краха собственных представлений. Необходимо начать возводить основы своей личности, закладывать стены своего внутреннего храма, определять внутренние границы, за которыми, как за монастырской стеной, будут храниться самые главные святыни души, именно их важно и нужно оберегать. Только так можно устоять во время натиска и бурь.
В условиях непростой реальности ребенок вырабатывает психологические защиты, подавляет страхи и нежные чувства, усваивает искаженные шаблоны мышления и поведения. Защитные механизмы психики, направленные на уменьшение отрицательных и травматических переживаний, тормозят развитие и заставляют действовать неосознанно. Проекции, рационализация, отрицание, вытеснение, регрессия, держат человека в отсеке безопасности. Он существует в ограниченных рамках. Ведь для восприятия сложной реальности нужен прочный внутренний стержень. Силы и уверенность, что ты можешь что-то изменить, иначе эта реальность тебя просто сомнет.
Заложенные в детстве дисфункции могут передаваться через поколения и, как хамелеон, менять обличия. Различны пути порождения зависимости, но она, как вирус, прорастает в определенной среде и окружении, становится наследственным повторением. Тем же наркотиком оказывается хроническое беспокойство, агрессия, хаотичные отношения, ревность, любимый человек, экстремальные виды спорта, стресс. Существует термин “пара-алкоголизм”. Этому недугу можно противостоять только развитием сильного духовного и личностного иммунитета.
Осознание многоплановости проблемы может помочь в возрождении близкого. Поражение захватывает многие слои личности: сломлена воля, отсутствует адекватный взгляд на вещи, в человеке идут неконтролируемые процессы, реактивны его эмоции, а действия компульсивны. Тут бессмысленно просить человека просто перестать пить. Все окружение зависимого так или иначе вовлечено в процесс его болезни. Они роднятся с зависимостью. Только проявляется она в разных формах. Личность может оставаться несформированной, неважно, сколько человеку лет. Взрослость не выражается в возрасте. Люди застревают в эмоциональной незрелости, которую выдают поверхностные, незрелые суждения, эмоциональная несостоятельность, ярко выраженная пассивно-страдательная или агрессивная позиция, недостаточность сознательной и целевой активности, пассивно-зависимый стиль межличностного общения. Отсутсвие же понимания жизненных целей и перспектив, стремления к росту и развитию души, замкнутость на однотипных окружающих примерах начинают определять поведение человек и весь вектор его жизни.
Здесь необходим поиск новой внешней и внутренней реальности. О ее существовании человек иногда даже не подозревает. Теплые заботливые отношения, в которые можно завернуться как в шерстяное одеяло, которые согреют солнечным светом. Отношения, основанные на подлинной любви, ласковом терпении, внутренней заботе. Не ограничивающий контроль и манипуляция, а свобода и бережное доверие. Умении отойти в сторону и дать пространство другому. Их стоит искать, за ними стоит отправиться в далекие путешествия.
Такими теплыми семейными примерами могут стать и книги. Например, «Под кровом Всевышнего» – воспоминания Наталии Николаевны Соколовой, жены священника и матери пятерых детей. «Моя жизнь с отцом Александром» матушки Иулиания Шмеман. «Я встречаю каждый день как благословение. Каждое утро я чувствую себя счастливой, что в моей жизни есть еще один день. В моем возрасте тело немощно, но мне повезло больше, чем многим. Я люблю жизнь», – так она пишет о себе.
Можно никогда не выходить за пределы одного района, не выезжать в другой город. А ведь существуют не только другие города, но и целые страны. Учиться любить сложнее, чем учиться разговаривать на другом языке. Есть такая книга «Любовь в северной стране». В такой северной стране мы иногда и вырастаем, где жесткость, контроль и манипуляция подаются под соусом любви. Навязывание своего мнение и авторитарность – под заботой. У человека спутаны все понятия. У него просто отсутствуют на физическом уровне ощущения любви. Можно читать про скользящие под ногами песок, теплоту обнимающих волн, как солнце вплетается в мокрые волосы. Но человеку, никогда не купавшемуся в море и привыкшему к скрипучему морозному снегу, полярной ночи и толстой шубе, сложно в полной мере ощутить эту картину. В любви нужно немного прожить, увидеть хоть один правильный пример простоты и добра.
Когда на чистый лист детского восприятия наносят слой чужого опыта, неправильный рисунок, многократно повторенный через семейный трафарет, позднее приходится долго и тщательно стирать. Так во время реставрации в храме нужно иногда сломать уродливые перекрытия, чтобы восстановить разрушенные аркадные своды. Участие в таинствах, монастырские службы, доброе окружение могут стать настоящей лечебницей для человека, лишенного этой полноты в детстве.
Возрождение близкого невозможно без изменения себя самого. Движимые раздражением и гневом, мы зачастую пытаемся переделать другого лишь для того, чтобы удобнее и проще жить самому. Затуманенные собственными амбициями, мы видим в нем лишь объект, мешающий нашему счастью. Как часто мы забываем, что перед нами живая душа. Потерянная, унылая, терзаемая, больная. Душа, утратившая всякие ориентиры и смыслы, запертая в деформированном и поврежденном сознании и теле. Словно изувеченному в тяжелой аварии, с переломанными руками и ногами, человеку заново нужно учиться ходить, разговаривать. Смотреть на окружающую действительность новыми глазами. На его восстановление могут уйти многие годы. Перед ним нужно заново раскрывать мир, только сперва этот мир необходимо найти самому. По кирпичику начать встраивать новую реальность, постепенно наполнять ее светлыми, чистыми и добрыми образами. Открывать окна ограниченного восприятия, искать новые опоры и идеалы, иные формы общения и пытаться понять, что же такое действительно любовь. Задаться вопросом: нет ли неуважения, презрения, грубости, едкой насмешки, надменности в обращении. Поставить под сомнение свою непоколебимую правоту, упрямые мнения и однобокое восприятие вещей.
В неспособности объять всего человека, мы видим всего лишь одну его версию, иногда совсем потускневшую и унылую. Он предстает перед нами только в одной из возможных форм. Красота и полнота способны раскрыться только любовью.
Наверное, исцеление начинается тогда, когда мы оставляем попытки менять ближнего в угоду себе, а просто остаемся тихо рядом. Единственное, что мы можем сделать, это предложить руку, оперевшись на которую, он сможет подняться, если захочет встать. Поддержать его, если решит идти дальше. По крупице, по маленькому клочку обрабатывая невозделываемое многие годы поле, прививать примеры из книг, Евангелия, встречи с людьми, молитвы. При внимательном, тонком участии, деятельной заботе засеянные озимы однажды начнут прорастать. Человек увидит, что кроме мелькания телевизионных каналов и пересудов соседских историй, есть еще огромный мир других жизней, полной любви.
Семья и окружение играют огромную роль в начальном становлении или сломе той же личности. Она либо обогащает, приобщает, взращивает, либо повреждает. Являясь частью тела семьи человек может начать воспроизводить неведомую ему схему, ведь вне контекста он не существует. Этот контекст психология и пытается изучить и ставит своей задачей исправить. Но только с помощью Божией человек может разорвать любые узы, вырваться на новые орбиты и коснуться первого робкого чувства свободы.
Человеку, соприкасающемуся с первоисточником, не нужны другие подспорья. Психология позволит разобрать завалы на каком-то этапе, но, будучи интеллектуальной наукой, не научит человека любить. Она не даст ему основ мироздания и прочной внутренней опоры. Став каркасным рисунком, не сможет вдохнуть жизнь. Не научит мыслить вне категорий и вопреки логики. Не станет вдохновением для реального творчества и гениальности. Не позволит заглянуть в неповторимость другого, да это и бывает только по откровению свыше. В поиске сути вещей и глубины, оперевшись на это подспорье, человек пойдёт дальше и в какой-то момент его отбросит.
Как и каждая наука, психология имеет свои пределы и ограниченность, а возведённая на пьедестал непреложности истин способна и нанести вред. Она может стать лишь отражением грани бытия, но, как и любое отражение, призвана нести всего лишь часть реального образа, иногда в замутненном виде. Только оторвав прикованный к земле взгляд, мы начнем живописать полноту окружающей действительности в ее первозданном виде. Мудрость Божьего промысла никогда не разгадают логические формулы человеческого изобретения.
Одна из главных задач человека, наверное, преломить ход истории, иногда и целых поколений, в себе самом. Направить движение своей жизни по новому руслу. Создать в себе тот образ, который, как маяк, повел бы близких сквозь бури жизненных волнений к берегам большой земли. Образ, в котором тьма преломится лучами света. Это сложно, это большая ответственность. Но, если к вопросу о себе и своей жизни подходить именно с этой точки зрения, то отпадут пусть и обоснованные обвинения в сторону обстоятельств, родных и близких. Не уйдут сразу обиды, печаль, раздражение и гнев, но появится надежда, откроется озаренный рассветным солнцем горизонт новой жизни. Взросление и становление, возможно, и состоит в способности видеть реальность без прикрас, в силе принятия на себя новых обязательств и в ответственности за преображение этой реальности в самом себе.
Оперевшись на прошлое, нужно оттолкнуться от него. Если бы под творчеством мы понимали сотворение себя самого, наш внутренний поиск никогда не заканчивался. Любые знания стали бы содействовать движению к главному ориентиру – Любви. И в бесконечном повторении рисунка собственной личности, удалось бы, наконец, нащупать те первоначальные грани, которые задумал вложить в нас Господь. И вероятно, в какой-то момент показать другому, как провести хоть один правильный штрих.
Философия, история, психотерапия могут стать лишь инструментами для нашего полного раскрытия. Каждый настолько неповторим и уникален, что никакие концепции не смогут нас вместить. Полноту свою мы обретём лишь когда-то в полной мере в воссоединении с первоисточником Любви. А сейчас она иногда открывается своим преддверием через откровения красоты, добра, у святых мощей, в молитвенном вздохе.
Чтобы двигаться дальше, нужно выгрузить чемодан своих устаревших взглядов, жестких суждений, негативных программ, ограниченных теорий, однотипных чувственных реакций, повторяющихся установок, страхов, предчувствий. Чтобы подняться на самолет, необходимо оставить ненужные и опасные предметы, иначе не возьмут на борт. Главное помнить, куда мы идём, летим, бежим, едем. Для чего мы смотрим в зеркало книги или другого человека? Приковать себя к увиденному? Обвинить, позавидовать, присвоить, завладеть? Или измениться и стать лучше? Иногда в чистое отражение нам невозможно взглянуть – мы бы ужаснулись. Поэтому и нужны всего лишь земные отражения, через которые, главное, стараться себя преобразить. А действительно бояться стоит, наверное, застыть и замереть гипсовой фигурой.
Если неповторим рисунок каждого дня, как же непонятен и необъятен человек? Психологические концепции способны исследовать определенные больные точки, помочь выпрямиться какой-то изогнувшейся ветке. А мы стремимся иногда весь ствол души пригнуть к этой ветке. Нам так хочется запереться в маленькой понятной комнате, будь то психологическая концепция, человек, наше страдание или гениальность. Да так, что потом приходится вышибать дверь, чтобы нас откуда выдворить. А кругом идут жизни, расползаются в чудных формах облака, сменяются сезоны. За секунду ветер растреплет листву, и ни одно мгновение дня никогда непохоже на другое. Среди бесконечно подвижной природы, наша Личность такая же живая. Пытаясь встроить себя или другого в чужое лекало логических заключений, мы обречены отрезать целые куски живой материи. А она расширяется, разрастается с каждым новым переживанием, встречей, страданием, радостью.
Солнце сделает дневной круг, и лицо встречного человека всего лишь за несколько минут преломится столькими цветами и красками. Французский художник-импрессионист Моне создал целый цикл различных видов Руанского собора, меняющегося от времени дня, года и освещения. Более 40 работ с 1892 по 1895. Он превратил огромную каменную глыбу в чистую вибрацию света. Мимолетные состояния, едва заметные полутона, малейшие нюансы. Погодные настроения, цветовые рефлексии, солнечные переливы. Бледные стены в фиолетово-синем платье туманным зимним утром, медово-золотистом – в осенний полдень и ярко-розовом на летнем закате. Строгий фасад преображается в свете небесного видения.
Какие же сухие концепции смогут отразить преломление опыта света и тьмы в архитектурной неповторимости души? Мы можем начать рисовать картины души, только просвещенные светом небесной любви. Той, которая не судит, не ставит штампы, не вешает ярлыки. Той, которая за каменной вязью стрельчатых окон, готическими арками и вереницей статуй видит жизнь. Как великий художник, любовь способна сотворять новые полотна каждый день, выходя за пределы наших логических пониманий, наполняя нас смыслами, которые вне нас и в полной мере лишь когда-то нами обретутся. Как капля возвратится в океан, а луч вернется к своему источнику света.
Моне видел в серии единое произведение, но его желание не разделять картины не осуществилось – покупателя, готового приобрести все двадцать холстов, выставленных на продажу, не нашлось. Лишь через сто лет они ненадолго встретились на выставке в Руане. Так и наш образ разрозненных картин однажды соберется в одну серию, объединится смыслами, свяжется одной любовной нитью Божьего промысла.
[1] Фредерик С Перлз. «Эго, голод и агрессия».
[2] Фредерик С. Перлз. «Внутри и вне помойного ведра. Радость. Печаль. Хаос. Мудрость. Свободно плавающая автобиография человека, который развивал гештальттерапию».
[3] Из сборника творений Ухтомского А.А. «Доминанта. Статьи разных лет. 1887–1939».
[4] Из книги А.В. Брушилинского «Психология субъекта» (под редакцией проф. В.В. Знакова).
[5] Святитель Николай Сербский: Епископ, писатель, дипломат.
[6] Письма архимандрита Иоанна (Крестьянкина).
[7] Божий Инок. К 100-летию со дня рождения Архимандрита Иоанна (Крестьянкина)
Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь 2009.
[8] Новая цель // Быстролетов Д.А. Пир бессмертных. М.: Граница, 1993.
[9] Головкова Л.А. Сухановская тюрьма: спецобъект 110. М.: Возвращение, 2009.
[10] Николаев В.Н. Из рода в род. Документальная повесть. Спасо-Преображенский Мгарский монастырь; Изд-во ЗАО «Тираж-51». С. 120–124.
[11] Письма священномученика Василия (Соколова) из Бутырской тюрьмы, 19–26 мая 1922 года.
[12] Духовное утешение на пути ко спасению. Размышление смиренного сердца.
[13] Открывающие небо. Новомученики и исповедники / Сост.: Д. Михайлов, Т. Краснянская. СПб: Сатисъ, 2001. С. 24.
[14] Наставления преподобного Серафима Саровского.
[15] См. главу 19 в части второй «Писания старца Силуана» из книги архимандрита Софрония (Сахаровано) «Старец Силуан».
[16] Старец-мирянин Феодор Соколов и его окружение / Сост. 1-й части Г. М. Прохоров, 2-й части – мон. Даниила (Никитина). СТСЛ, 2018. С. 73–74.
[17] Клаус Кеннет. «2 000 000 километров до любви. Одиссея грешника» (в зарубежном издании название романа несколько иное – «Born to hate, reborn to love. A spiritual odyssey from head to heart») / Пер. с англ. Ирины Крейниковой. М.: Никея, 2019. С. 225–226.
[18] Там же. С. 301–302.
[19] Мелхиседек (Артюхин), архим. Была такая история… Составление и литературная обработка Елены Прокофьевой. М. Изд-во храма Покрова Пресвятой Богородицы в Ясеневе, 2019. С. 22–34.
[20] Молитвенный дневник старца Феодосия Карульского.
[21] Труханов Т. Прот. Первые сорок лет моей жизни. Воспоминания / протоиерей Михаил Труханов. Минск: Лучи Софии, 2018. (Беседы с духовными чадами; кн. 1).
[22] Беседы с духовными чадами.
[23] Брушилинский А.В. Указ соч. См. главу третью «Из истории современной философско-психологической мысли».
[24] Из книги А. Кемпински «Психология шизофрении».
[25] Из книги Виктора Франкла «Воля к смыслу».
[26] Из книги Виктора Франкла «Доктор и душа: Логотерапия и экзистенциальный анализ» / Пер. Л. Сумм.
[27] Из книги Виктора Франкла «Сказать жизни «ДА!» Психолог в концлагере».
Тип: Соловецкий листок
Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 108; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!