Сугубо конфиденциальная беседа 11 страница
Вокруг пышного цветка
Вьётся жёлтая пчёлка.
О, пьянящий аромат!
Так или иначе, слуги дома не было, самому же ставить самовар было лень, поэтому Эраст Петрович решил удовольствоваться сигарой. Пуская струйки синего дыма, пересчитал бусины. Получилось число, для Востока необычное – двадцать пять. Если б двадцать четыре, понятно: три восьмёрки, то есть трижды счастливая цифра, знаменующая счастье и долголетие. Но двадцать пять? Пятью пять – это что‑то жёсткое, логическое, европейское.
Фандорин повертел чётки и так, и этак, даже зачем‑то лизнул один камешек (благо в комнате никого не было), а потом ещё и понюхал. Никакого вкуса язык, разумеется, не ощутил, а вот запах был – едва уловимый, но всё же несомненный. Эраст Петрович узнал его. Пахло неподдельной, истинной древностью, как от византийских мозаик или развалин Колизея. Именно такой аромат источает время, когда его накапливается очень много: от сгустившегося времени веет покоем, прахом и немножко полынью.
Пальцы сами защёлкали шариками, и внезапно в голову пришла не вполне понятная мысль: двадцать пять – это трижды долголетие плюс единица. То есть больше, чем трижды долголетие? Что это может значить? Нелепица какая‑то.
Вдруг раздался легчайший треск – это лопнула нитка, и камешки зелёным дождём посыпались вниз, но на пол не упали, потому что реакция у Эраста Петровича была отменной. Он моментально опустился на колени, подставил ладони ковшом и поймал все бусины кроме одной – той самой, двадцать пятой. Она ударилась о паркетный пол со странным чмокающим звуком и откатилась в сторону. Странно было не только непонятное причмокивание, которого никак не могло произойти при столкновении камня с деревом. Не менее удивительным показалось Фандорину и то, что донёсся звук не снизу, а сверху.
|
|
|
Коленопреклонённый Эраст Петрович поднял голову, обернулся и увидел, что в изголовье, где за секунду перед тем находилась его голова, подрагивает толстая короткая стрела, вошедшая в обивку кресла чуть не по самое оперенье.
Это загадочное явление до такой степени поразило надворного советника, что он сначала потряс головой, а уже потом высыпал шарики в кресло и выдернул из обивки пернатую гостью. Такие стрелы Фандорину уже приходилось видеть раньше – ими стреляют из маленьких, мощных арбалетов, какими с незапамятных времён пользуются профессиональные убийцы в Японии, Корее и Китае.
Не раздумывая более ни единого мгновения, чиновник особых поручений легко перемахнул через подоконник, пружинисто приземлился на мягкую клумбу и нажал пальцами на глазные яблоки, чтобы зрение после света быстрей приспособилось к темноте.
|
|
|
Но ещё прежде, чем расширились зрачки, слух Эраста Петровича уловил шорох – некий человек в наряде, тесно облегающем фигуру, пригнувшись бежал к ограде, что отгораживала усадьбу барона Эверт‑Колокольцева, во флигеле которой квартировал Фандорин, от уже упоминавшегося яблоневого сада. Несостоявшийся убийца мчался сквозь тьму легко и проворно, почти бесшумно касаясь ногами земли.
Револьвера у надворного советника при себе не было, да если б и был, Эраст Петрович все равно стрелять бы не стал. Во‑первых, очень уж хотелось объясниться с безвестным недоброжелателем, а во‑вторых, сей интересный стрелок совершил непростительную топографическую ошибку – очевидно, из‑за недостаточного знания местности. В том направлении, куда он сейчас нёсся со всех ног, двор был замкнут не обыкновенным забором, а высокой, в добрых полторы сажени, стеной. Отлично зная, что деваться новоявленному Вильгельму Теллю некуда, Фандорин и бежать за ним не стал, а направился следом спокойно и неторопливо.
Но здесь чиновника ожидал новый сюрприз. Не замедлив бега, злоумышленник оттолкнулся от земли и подпрыгнул так высоко, что смог ухватиться руками за край стены. Безо всякого усилия подтянулся, присел на корточки и исчез на той стороне. Прежде чем спрыгнуть в сад, беглец задержался на верхушке – не долее чем на миг, однако Фандорин успел отчётливо разглядеть чёрный силуэт: узкие штаны в обтяжку, короткую куртку и конусообразную шапочку. Это был китаец!
|
|
|
Рванувшись с места, Эраст Петрович попробовал залезть на стену таким же манером, но из‑за халата и домашних туфель с первого раза не получилось. Когда же надворный советник, наконец, оседлал трудную преграду, продолжать погоню уже не имело смысла: яблоневый сад встретил Фандорина безмятежной неподвижностью – не подрагивали ветки, не шуршала трава, и понять, в какую сторону устремился злодей, не представлялось ни малейшей возможности.
Назад Эраст Петрович вернулся разочарованным и недоумевающим. На всякий случай задвинул шторы, хоть в комнате от этого сразу стало душно. Походил взад‑вперёд, похлопал в ладоши, помассировал виски, но в голову ничего путного не лезло. По опыту Фандорин знал, что самое лучшее средство для разгона застоявшейся мысли – какая‑нибудь механическая работа. Кстати и дело нашлось.
Чиновник сходил в комнату Масы, порылся в шкатулке с иголками и нитками. Остановил свой выбор на катушке с красно‑золотой наклейкой
|
|
|
Замьчательно прочныя
И надежныя шелковыя нитки
тов‑ва «Пузыревъ и сыновья».
Сел в кресло, покосившись на дырку от стрелы, стал нанизывать шарики на нить. Ах да, был ведь ещё один – откатился в сторону.
Двадцать пятая бусина обнаружилась под письменным столом. Эраст Петрович поднял её и вдруг ощутил подушечкой пальца какой‑то резной узор. Поднёс камешек к лампе и увидел полустёртый иероглиф «железо» – по‑японски он читался «тэцу», по‑китайски «те». Что бы это значило?
Присоединив последний кругляшок к его собратьям и завязав нитку, чиновник проверил, удобно ли камешкам на новой основе. Оказалось, что очень даже удобно. Зелёные шарики весело защёлкали один о другой.
«Железо», «те» ? Неужто…
Фандорин вскочил на ноги и бросился к шкафу, в котором стояли старинные книги, в своё время вывезенные им из Империи Восходящего Солнца.
4
На следующий день Эраст Петрович на службу не пошёл, послав в канцелярию коротенькую записку, в которой ссылался на некие неотложные дела. В самом этом обстоятельстве ничего удивительного не было, поскольку надворный советник не имел определённых присутственных часов и вообще находился на завидном положении вольной птицы. Странности начались позднее, уже ближе к вечеру.
Молодой человек, всегда одевавшийся с иголочки и слывший одним из первых московских щёголей, нарядился в потрёпанный сюртук, извлёк из особого отделения платяного шкафа нечистую рубашку, хранившуюся там специально для подобных случаев, дополнил свой туалет прочими соответствующими предметами и отправился пешком в сторону Сухаревского рынка. Путь был некороткий, но Фандорин не спешил, наслаждаясь мягким дыханием погожего летнего дня.
Очевидно, столь продолжительная прогулка понадобилась чиновнику для пробуждения аппетита. Во всяком случае, достигнув Сухаревки, он сразу же направился в одну из самых непрезентабельных харчевен китайского квартала – одно название что квартала, а на самом деле нескольких кривых и тесных переулочков, где обосновались китайские мелочные торговцы и разнорабочие, с недавних пор начавшие селиться в Древнепрестольной.
В тёмной и грязноватой комнате не было ни одного европейца. Там резко пахло жареной селёдкой и каким‑то едким маслом, а за низенькими столами сноровисто ели палочками низкорослые узкоглазые люди с длинными косами, все как на подбор в синих или чёрных суконных курточках со стоячими воротниками. Вежливость и опасение обжечь губы предписывали есть суп и втягивать в рот лапшу со свистом, поэтому отовсюду доносилось деловитое хлюпанье и причмокивание, какого не услышишь и в самом распоследнем хитровском трактире.
Эраст Петрович заказал суп из акульих плавников и жареные блинчики с яйцами и капустой. Пока дожидался, безмятежно поигрывал старинными нефритовыми чётками. На взгляды искоса отвечал лёгким покачиванием головы, а когда ему принесли мисочку с супом и тарелочку с хрустящими свёрнутыми блинами, захлюпал и зачмокал не хуже прочих едоков.
Ел долго, с аппетитом, а потом ещё не менее трёх четвертей часа пил из закопчённого бронзового чайника жасминовый чай. Наконец встал, вытер вспотевший лоб несвежим платком, положил на стол пятиалтынный и перебрался в соседнее заведение, где подавали сласти и шла игра в маджонг.
Китаеведческая экскурсия чиновника особых поручений продолжалась до темноты, которая застала Фандорина в некоем мрачном подвале, затерянном в глубине одного из Сухаревских дворов. Это было довольно просторное помещение с низким сырым потолком и почти безо всякого освещения, если не считать нескольких масляных плошек.
На полу рядами были разложены ватные тюфячки, на которых сидели и лежали люди – по преимуществу китайцы, но попадались и европейцы. Пахло сладким, щекочущим ноздри дымком, который медленно и грациозно покачивался под сводом подземелья. Никто не разговаривал, здесь царила тишина, лишь время от времени откуда‑нибудь раздавалось приглушённое, невнятное бормотание.
Эраст Петрович не без брезгливости уселся на засаленную подстилку, и молчаливый китаец сразу же принёс и с поклоном подал ему дымящуюся костяную трубку с длинным, украшенным драконами черенком. Покосившись по сторонам (слева дремал какой‑то бледный, бородатый господин в чиновничьем мундире со споротыми пуговицами, справа восседал толстощёкий китаец с блаженно зажмуренными глазками), Фандорин первым делом выложил на край тюфяка чётки, затем тщательно вытер платком мундштук и осторожно затянулся – единственно из научного интереса. Ничего особенного не произошло – ни после первой затяжки, ни после второй, ни после третьей.
Успокоившись, надворный советник сделал вид, что тоже дремлет, сам же из‑под прикрытых век – благо глаза уже привыкли к сумраку – стал незаметно приглядываться к лицам курильщиков. Странные это были лица: как бы лишённые возраста, с одинаково приопущенными подбородками и тёмными ямами вместо глазниц. Внимание чиновника привлёк старый китаец с длинной седой бородёнкой, что сидел прямо напротив. Эраст Петрович удивился остроте собственного взгляда – так отчётливо ему было видно каждую морщинку на благостном лице старца. Вдруг глаза китайца приоткрылись, и оказалось, что они вовсе не сонные и одурманенные, а, напротив очень живые, ясные и, пожалуй, даже весёлые. Подмигнув молодому человеку, старик спросил ласковым, несказанно приятным голосом, причём безо всякого акцента:
– Что, трудно?
Отчего‑то чиновник сразу понял, что загадочный китаец спрашивает его не о каком‑нибудь мелком неудобстве вроде непривычки к сидению на комковатом тюфяке, а о том, трудно ли ему, Эрасту Фандорину, жить на свете.
– Нет, – ответил Эраст Петрович. А подумав, сказал:
– Да.
Запахло цветущими яблонями, и вдруг выяснилось, что оба они – и Фандорин, и симпатичный старик – сидят вовсе не в сыром подвале, а на вершине невысокой горы. Внизу простиралась зелёная долина, поблёскивающая квадратами заливных рисовых полей, на склонах росли усыпанные цветами деревца, вдали виднелся белостенный монастырь с диковинными башенками и пятиярусной пагодой, а предзакатное небо было зелёно‑лилового оттенка, какого никогда не увидишь в средней полосе России.
Перемещению в пространстве Эраст Петрович нисколько не удивился – наоборот, счёл уместным и даже само собой разумеющимся. Он знал, что старца зовут Те Гуанцзы, а гора называется Тайшань.
Помолчали.
– Боишься смерти? – снова спросил старец.
И снова Эраст Петрович ответил сначала «нет», а подумав – «да».
– А ты её не бойся, – улыбнулся Те Гуанцзы. – Ничего страшного в ней нет. Если захочешь, смерти и вовсе не будет. Научить тебя этой тайне?
– Да, мудрый! – вскричал Фандорин. – Научи!
– Слушай же, но только не умом, а духом, потому что ум подобен листку, который распускается весной и облетает осенью, а дух – это могучее дерево, живущее тысячу лет.
– Я не хочу жить тысячу лет, – сказал Эраст Петрович. – Но я хочу знать тайну.
– Сейчас ты её узнаешь, – ещё ласковей улыбнулся волшебник. – Она проста. Ведь что такое смерть?
Чиновник наклонился вперёд, чтобы не пропустить ни единого слова, а мудрейший смежил веки, вытянул руку – что‑то очень уж далеко, на целую сажень. Чудодейственно удлинившаяся рука ухватила Эраста Петровича за плечо и стала сильно‑сильно трясти.
– Гаспадзин, гаспадзин, скорей, уйдзёт! – услышал Фандорин голос, изъяснявшийся по‑русски с чудовищным японским акцентом.
– Постой, Те Гуанцзы, – попросил надворный советник, – не уходи. Это Маса, я его сейчас отошлю, чтоб не мешал.
Но было поздно. И кудесник, и яблоневая гора, и зелёная долина исчезли.
Эраст Петрович сидел все на том же тюфяке, в продымлённом сухаревском подвале, а над ним, согнувшись, стоял Маса и тряс одурманенного опиумом хозяина за плечо.
– Тётки! – быстро говорил Маса – тот самый круглолицый азиат, что ещё недавно сидел по соседству с чиновником. – Он взяр тётки!
И действительно – чётки, которые Фандорин положил рядом с собой, исчезли.
– Кто взял? Те Гуанцзы? – лениво спросил Эраст Петрович. – Ну и пусть. Это его чётки.
– Какой Те Гуанцзы? Взяр старый теровек, он сидер тут.
Маса показал на место, где только что обретался чудесный старец. Тюфяк был пуст.
– Ах, Маса, как ты невовремя, – пробормотал чиновник, но слуга бесцеремонно дёрнул его кверху, поставил на ноги и потащил к выходу.
Фандоринский камердинер перешёл на свой родной язык – впрочем, если бы кто из сидевших в курильне и знал по‑японски, то из этого сбивчивого рассказа всё равно ничего бы не понял:
– Когда вы, господин, уронили голову и зашлёпали губами, а на лице у вас появилась эта глупая улыбка, которая осталась до сих пор и, боюсь, теперь останется навсегда, он поднялся, встал в проходе и уронил подле вас трубку. Наклонился подобрать и быстро схватил чётки. Убить вас он не пытался – я всё время был начеку. Скорее, он не мог далеко уйти! Мы его догоним!
– Кто он? – лучезарно улыбнулся Эраст Петрович. Он чувствовал приятное умиротворение, гнаться за кем‑либо ему совсем не хотелось.
– Старый китаец, что сидел напротив вас, кто же ещё! Вы совсем опьянели от этой подлой травы! Наверняка это тот убийца, что пустил в вас стрелу и после перепрыгнул через стену!
Фандорин глубокомысленно насупился, желая показать, что находится в ясном рассудке и трезвой памяти.
– Каков он собой?
Маса немного подумал и, пожав плечами, сказал:
– Китаец.
Потом добавил:
– Старый. Совсем.
– А я думал, молодой, – сообщил ему Эраст Петрович и зашёлся в приступе легкомысленного хохота – таким смешным ему показалось, что китаец, запросто перемахнувший через высокую стену, совсем старый: прыг‑скок, и на той стороне. Не дедушка, а какой‑то попрыгунчик.
Коротко обернувшись, слуга проворно влепил надворному советнику две звонкие оплеухи, отчего Эраст Петрович перестал киснуть со смеху и хотел было обидеться, но поленился.
Они уже находились во дворе. Было темно, ветрено, булыжная мостовая блестела от дождя, а по лицу мелкой дробью колотили капли. От свежести и влаги Фандорин отчасти пришёл в себя.
– Вон он! – показал Маса, выглядывая из подворотни.
Впереди, шагах в тридцати, быстро семенила согбенная фигурка. Локти поджаты, будто человек ёжится от холода или прижимает что‑то к груди. Звука шагов слышно не было.
– За ним, т‑только осторожно, – сказал Фандорин. Голова теперь работала лучше, но немного заплетался язык и колени были будто не свои. – Посмотрим, куда идёт.
Старик повернул налево, ещё раз налево и вышел на Сухаревскую площадь, где горели фонари и все ещё шла торговля, из чего потерявший счёт времени Фандорин заключил, что час не слишком поздний.
Проскользнув по самому краешку площади, похититель снова нырнул в узкую улочку, и преследователи ускорили шаг.
– Ваше высокоблагородие, никак вы? – услышал чиновник зычный голос, показавшийся ему знакомым.
Обернулся, чуть не потеряв равновесие от этого не слишком сложного движения, и увидел околоточного надзирателя Небабу, державшего за ухо какого‑то оборванца с перевязанной щекой. Убедившись, что это и в самом деле надворный советник, Небаба кивнул на задержанного:
– Ширмач. Взят с поличным.
– Дяденька Макар Нилыч, отпусти, – заныл воришка. – Лучше поучи своей рученькой, только в холодную не волоки.
Как кстати, подумал Эраст Петрович. Китаец шустёр и ловок, Масе в одиночку справиться с таким будет трудно, а на себя в нынешнем одурманенном состоянии надежды мало. Раз Небаба столько лет служит на Сухаревке и до сих пор жив, значит, калач тёртый и постоять за себя умеет. Да и все здешние закоулки лучше любого китайца знает. Определённо встреча с Небабой была подарком судьбы.
– Этого отпустить, – коротко приказал Фандорин. – За мной. Только сапогами потише.
На ходу коротко объяснил полицейскому суть дела.
Старик просеменил по улочке, повернул в Андриановский и вдруг юркнул в узехонький проход между домами.
– Всё, ваше высокоблагородие! – выдохнул чиновнику в ухо Небаба. – Надо брать! Там выход в три подворотни, да ещё мокеевские подвалы. Уйдёт.
И, не дожидаясь команды, бросился вперёд, да ещё в свисток задудел.
Маса и Фандорин кинулись следом.
В тесном дворе околоточный догнал китайца и схватил за плечи.
– Осторожно! – крикнул Эраст Петрович. Откуда дуболому‑полицейскому было знать, какие сюрпризы умеют преподносить худосочные китайские старички?
Однако Небаба легко справился с задачей – похититель и не пробовал бежать или сопротивляться. Когда надворный советник и его камердинер приблизились, китаец смирно стоял, втянув голову в плечи и дрожащим голосом повторял:
– Мэй ши! Мэй ши!
Маса расцепил пальцы арестованного, отобрал нефритовые чётки (старик и в самом деле прижимал их к груди) и передал Фандорину.
Эраст Петрович вглядывался в темноту, пытаясь получше рассмотреть китайца. Старик как старик. Ни мудрости Те Гуанцзы на перепуганном лице, ни поджарой ловкости вчерашнего стрелка в тщедушном теле. Что‑то здесь было не так.
Околоточный, стоявший за спиной арестованного, скептически заметил:
– Воля ваша, господин Фандорин, только непохоже, чтоб этот огрызок мог Пряхина топором изрубить. Он, поди, и топора‑то не подымет.
Ответить Эраст Петрович не успел. Из темноты донёсся шорох, звук короткого выдоха и сочный удар мягким о мягкое. Небаба рухнул лицом вниз и раскинул длинные руки. Там, где только что стоял околоточный, обрисовался силуэт, в котором Фандорин сразу признал давешнего прыгуна через стены: тот же облегающий наряд, пружинность позы, коническая шапочка. Маса яростно зашипел, готовясь к рукопашной, но поперхнулся – чёрный человек молниеносным движением выбросил вперёд ногу и припечатал японца точнёхонько в подбородок. Удар был так неправдоподобно быстр, что застал верного фандоринского слугу, бойца бывалого и грозного, совершенно врасплох.
Даже не вскрикнув, Маса повалился навзничь, и оказалось, что всё войско Эраста Петровича повержено в первые же секунды баталии, а сам главнокомандующий совершенно не готов к схватке со столь грозным противником – точнее, даже с двумя.
Нет, оказалось, что всё же с одним – старый китаец бросаться на чиновника явно не собирался. Он попятился к стене, обхватил голову руками и запричитал:
Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 135; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!