Таинственное происшествие в Кампанье 5 страница
Эпидемии болезней в неосушенных деревнях обычное дело во Франции и Англии; французские дети, к сожалению, умирают постоянно. Но Адель это представлялось чем-то сверхъестественным, и, забыв о своей привычке к сдержанности, она взахлеб говорила с каждым встречным и поперечным о таинственной болезни, поразившей Пьевро и дом Кабанеля. Она полагала, что это больше, чем просто болезнь, но не могла ни дать ей название, ни найти средство, которое вылечило бы ее маленького племянника. Она говорила, что творятся странные дела и что в Пьевро с недавних пор все изменилось к худшему. Жаннетт нередко замечала, что Адель сидит, глядя на англичанку с убийственным выражением красивого лица, переводя взгляд со свежего личика и пышного тела иностранки на бледного, чахлого, исхудавшего ребенка. Потом Жаннетт рассказывала, что этот взгляд Адель заставлял ее стынуть от ужаса.
Однажды ночью Адель, словно не в силах больше терпеть, примчалась в дом старого Мартина Бриоли, чтобы тот объяснил ей, что происходит и как от этого избавиться.
– Дело в том, мадам Адель, – сказал Мартин, перетасовав засаленные гадальные карты и выложив их на стол по три, – что тут нечто большее, чем видят люди. Кто-то видит только, что бедный малыш вдруг заболел, это вполне возможно. И в этом нет никакого вреда, причиненного человеком? Господь посылает болезни всем нам и делает мое ремесло прибыльным. Но маленького Адольфа поразил не Господь. Я вижу пожелание злой женщины!
|
|
|
Он снова перетасовал карты и нетерпеливо их разложил. Морщинистые руки дрожали, он произносил слова, которые Адель не могла разобрать.
– Да защитят нас святой Иосиф и все святые! – воскликнул он. – Иностранка, англичанка, та, которую называют мадам Кабанель, – она не законная мадам! О горе!
– Говорите, папаша Мартин! Что вы имеете в виду? – воскликнула Адель, хватая его за руку.
Ее черные глаза смотрели дико, ноздри раздувались, губы – тонкие, изогнутые, трепещущие – раздвинулись, показав маленькие квадратные зубы.
– Повторите ясно, что вы сказали!
– Бруколак![8] – низким голосом произнес Мартин.
– Я так и знала! – воскликнула Адель. – Я так и знала. Ах, мой Адольф! Будь проклят тот день, когда хозяин привел в дом этого белолицего дьявола!
– Неспроста эти красные губы, мадам Адель, – продолжал Мартин, кивая головой. – Посмотрите на них – они блестят от крови! Я говорил это с самого начала, и карты сказали то же самое. Я вытащил червы и пиковую даму в тот вечер, когда хозяин привез ее, и сказал себе: «Ха-ха, Мартин! Ты на верном пути, парень, на верном пути!» И, мадам Адель, я ни разу с него не свернул! Бруколак! Вот что говорят карты, мадам Адель. Вампир. Смотрите – и увидите, смотрите – и увидите, и поймете, что карты говорят правду.
|
|
|
– А когда мы поймем, Мартин? – хриплым шепотом спросила Адель.
Старик снова перетасовал карты.
– Когда мы поймем, мадам Адель? – переспросил он, растягивая слова. – Вы знаете старый пруд у леса? Старый пруд, где шныряют гномы и где Белые Дамы ломают шеи тем, кто натолкнется на них в лунном свете? Может, Белые Дамы поступят так же с английской женой месье Кабанеля? Кто знает?
– Они могут, – мрачно заметила Адель.
– Смелее, храбрая женщина! – подбодрил ее Мартин. – Они это сделают.
Единственным действительно симпатичным местом в Пьевро было кладбище. Вокруг деревни таинственно разрастался мрачный лес; по широкой равнине можно было идти весь долгий летний день, но так и не дойти до конца. Все это мало подходило для прогулок молодой женщины, как и бедные поля, которые крестьяне с трудом возделывали, выращивая зерновые. Поэтому мадам Кабанель, при всей своей лености, как все англичане, имевшая врожденную любовь к ходьбе и свежему воздуху, довольно часто посещала небольшое кладбище. У нее не было с ним связано никаких сентиментальных чувств. Она не знала никого из покойников, лежавших в узких гробах, и не беспокоилась ни об одном из них; но ей нравилось смотреть на милые клумбы, венки из бессмертника и прочее; кладбище было не так далеко от дома, чтобы прогулка ее утомила. К тому же отсюда открывался прекрасный вид на равнину, темную полоску леса вдали и горы.
|
|
|
Пьевронцы этого не понимали. Они не могли представить, что кто-то в здравом уме будет постоянно ходить на кладбище – не в День поминовения и не для того, чтобы украсить могилы близких, а просто побродить среди гробов и отдохнуть, глядя на равнину и горы за ней.
– Совсем как… – говоривший это, некто Лезуф, вдруг замолчал.
Он сказал это в трактире «Вдова настоятеля», где по вечерам собиралась вся деревня, чтобы обсудить события, произошедшие за день. Главной темой вот уже три месяца, с самого приезда, была мадам Кабанель, ее иноземные привычки, грешное незнание молитвослова и странное поведение. Жители деревни перекидывались шутливыми вопросами: как все это нравится мадам Адель? что станется с малышом Адольфом, когда появится законный наследник? И добавляли, что месье храбрый человек, так как заставил двух диких кошек жить под одной крышей, – и что из этого будет? Наверняка ничего хорошего.
|
|
|
– Она бродила среди могил, совсем как кто, Жан Лезуф? – переспросил Мартин Бриоли и, приподнявшись с места, добавил приглушенно, но вполне отчетливо, так что было слышно каждое слово: – Я скажу, как кто, Лезуф. Как вампир! У мадам Кабанель красные губы и красные щеки, а на ваших глазах погибает маленький племянник мадам Адель. У мадам Кабанель красные губы и красные щеки, и она часами сидит среди могил. Сможете отгадать загадку, друзья мои? Для меня ответ так же ясен, как благословенное солнце.
– Да уж, папаша Мартин, вы нашли правильное слово – как вампир! – задрожав, согласился Лезуф.
– Как вампир! – стонущим эхом отозвались остальные.
– Я первый сказал «вампир», – заметил Мартин Бриоли. – Вспомните, я сказал это первый.
– Верно! Так и было, – ответили все. – Вы сказали правду.
Недружелюбие, с которым встретили и которое сопровождало молодую англичанку с тех самых пор, как она приехала в Пьевро, достигло апогея. Семя, брошенное Мартином и Адель, наконец пустило корни. Пьевронцы были готовы обвинить в неверии и безнравственности любого, кто не согласен с их решением. Они объявили, что симпатичная мадам Кабанель, обыкновенная, ни в чем не повинная молодая женщина с привлекательной наружностью, данной ей природой, и превосходным здоровьем, сосет кровь ребенка и живет среди могил, чтобы сделать своей добычей тех, кого недавно похоронили.
Маленький Адольф становился все бледнее и худее; жестокое летнее солнце сказывалось на полуголодных обитателях грязных хижин, окруженных неосушенными болотами; и прежнее несокрушимое здоровье месье Жюля Кабанеля сильно пошатнулось. Доктор, который жил в Креш-эн-Буа, глядя на все это, покачал головой и сказал, что дело плохо. Когда Адель стала настаивать, чтобы он объяснил, что случилось с ребенком и месье, он уклонился от ответа; вернее, произнес слово, которого никто не понял и не смог повторить. Правду говоря, доктор был недоверчивый человек, у которого все вызывало подозрение. Он выдвигал теории, а затем искал доказательства их правильности. Он предположил, что Фанни тайно отравила и мужа и ребенка; и хотя он ни словом не намекнул на это Адель, она продолжала считать, что во всем виновата мадам Кабанель.
Что до месье Кабанеля, то он был человек без воображения и не подозрительный; человек, который просто смотрел на жизнь и не боялся никого оскорбить; человек эгоистичный, но не жестокий; человек, для которого превыше всего собственное удовольствие, и поэтому он не может представить, чтобы кто-то вступил с ним в противоборство или не желал относиться к нему с любовью и уважением. Однако он любил свою жену, ибо никогда прежде не любил женщину. Грубо скроенный, простой по своей природе, он любил ее со всей силой и страстью глубоко спрятанной поэтической натуры; и если таковая была в нем не слишком сильна, зато ее смело можно было считать подлинной. Но и в него закрались сомнения, когда то Адель, то доктор стали вести с ним загадочные разговоры, одна о дьявольском влиянии, другой (с помощью записок) о том, что ему надлежит быть осторожным, особенно в отношении того, что он ест и пьет, как это приготовлено и кем. Адель постоянно намекала на вероломность англичанок и на то, что светлые волосы и чудесный цвет лица – от дьявола. Несмотря на всю его любовь к молодой жене, непрерывно капавший яд не мог не возыметь действия. Но о его стойкости и преданности говорило то, что это действие все же было очень небольшим.
Однажды вечером, когда мадам, как обычно, отправилась на прогулку, Адель припала к ногам месье Кабанеля.
– Почему вы оставили меня ради нее? – воскликнула она. – Меня, которая любила вас и была вам предана, ради нее, которая гуляет среди могил, пьет вашу кровь и кровь нашего ребенка? Ради нее, у которой только и есть, что дьявольская красота, и которая вас не любит!
Месье Кабанеля словно ударило электрическим током.
– Несчастный глупец, что я наделал! – воскликнул он, прижался головой к плечу Адель и заплакал.
Сердце Адель прыгало от радости. Неужели ее власть будет восстановлена? Неужели она избавится от соперницы?
С того вечера отношение месье Кабанеля к молодой жене изменилось, но мадам Кабанель была слишком легкомысленна и доверчива, а если что и замечала – так она любила мужа не слишком сильно, скорее относилась к нему со спокойным дружелюбием, а потому и не переживала. Она приняла его неприветливость и резкость с таким же добродушием, как и все остальное. Было бы мудрее с ее стороны кричать, устраивать сцены и закатывать месье Кабанелю скандалы. Тогда они лучше поняли бы друг друга; французы любят громко и с удовольствием выяснять отношения.
По природе своей мягкосердечная, мадам Кабанель часто ходила в деревню, предлагая больным свою помощь. Но никто, даже последний бедняк, не встретил ее учтиво и не принял от нее хоть что-то. Если она хотела дотронуться до умирающего ребенка, мать, дрожа, торопливо брала его на руки; если она говорила с больным, его тусклые глаза смотрели на нее со странным ужасом, и он слабым голосом бормотал на местном наречии слова, которых она не понимала. Но одно и то же слово звучало всегда: «Бруколак!»
«До чего же эти люди ненавидят англичан!» – думала она, отворачиваясь, немного обиженная, но слишком флегматичная, чтобы испытывать неудобство или тревожиться.
То же самое происходило дома. Если она хотела сделать что-нибудь для ребенка, Адель яростно отказывалась от помощи. Как-то она грубо выхватила мальчика из рук хозяйки, приговаривая:
– Мерзкий бруколак! Как ты смеешь делать это у меня на глазах?
Однажды, когда Фанни, беспокоясь о муже, предложила приготовить для него чашку крепкого английского бульона, доктор посмотрел на нее так, словно хотел пронзить взглядом. Адель опрокинула кастрюлю.
– Для вас это недостаточно быстро, мадам? – дерзко спросила она, хотя на глаза ей навернулись горячие слезы. – Что ж, сперва вам придется убить меня!
Фанни ни на что не реагировала; она только подумала, что доктор плохо воспитан, так как слишком пристально посмотрел на нее, а Адель ужасная злючка со скверным характером. Английские экономки совсем другие!
Но месье Кабанель, которому рассказали об этой сцене, позвал Фанни к себе.
– Ты ведь не причинишь мне вреда, женушка? – сказал он ласковее, чем обычно в последнее время. – Не сделаешь мне ничего плохого? Ведь ты добра и любишь меня?
– Плохого? Что плохого я могу сделать? – удивилась Фанни, широко открыв свои голубые глаза. – Что плохого я могу сделать моему лучшему и единственному другу?
– А я твой друг? Твой возлюбленный? Твой муж? Ты любишь меня, дорогая? – спросил месье Кабанель.
– Дорогой Жюль, кто мне здесь дороже и ближе? – ответила она и поцеловала мужа.
– Благослови тебя Бог! – пылко сказал он.
На следующий день месье Кабанелю пришлось уехать по срочному делу. Он сказал, что должен отлучиться на два дня, но постарается приехать раньше. И молодая жена осталась одна среди врагов, даже без такой ненадежной охраны, как его присутствие.
Адель ушла. Была темная и жаркая летняя ночь, и малыша Адольфа лихорадило больше, чем днем. К тому же он был очень беспокойным. К вечеру ему стало совсем худо. И хотя Жаннетт были даны строгие указания не позволять мадам до него дотрагиваться, ее напугало состояние мальчика; поэтому, когда мадам вошла в комнату, чтобы предложить свою помощь, Жаннетт с удовольствием избавилась от ноши, которая была для нее слишком тяжела, и позволила леди взять его на руки.
Сидя с ребенком на коленях, Фанни то ворковала, то пела ему колыбельную. Ей показалось, что приступ миновал, и малыш уснул. Но мальчик прикусил себе губу и язык, и теперь из его рта сочилась кровь. Он был симпатичный малыш, а смертельная болезнь сделала его трогательно прекрасным. Фанни наклонила голову, поцеловала бледное спокойное личико – и на ее губах осталась его кровь.
Пока она продолжала склоняться над ним – ее женское сердце тронула тайна собственного будущего материнства, – в комнату быстро вошла Адель в сопровождении старого Мартина и других деревенских жителей.
– Смотрите на нее! – закричала она, хватая Фанни за руку и поднимая ее лицо за подбородок, – смотрите, что она делает! Друзья, взгляните на моего ребенка – он мертвый, мертвый в ее руках, а на ее губах его кровь! Вам нужны еще доказательства? Она вампир, и вы видите это собственными глазами!
– Да! Да! – хрипло заревела толпа. – Она вампир, существо, проклятое Богом, и враг человека! Тащите ее к оврагу! Она должна умереть, как заставила умирать других!
– Умри, как заставила умереть моего мальчика! – сказала Адель.
И многие, кто во время эпидемии потерял родственника или ребенка, повторили за ней:
– Умри, как заставила умереть моего!
– Что все это значит? – спросила мадам Кабанель, поднявшись и представ перед толпой с храбростью истинной англичанки. – Какой вред я причинила хоть одному из вас, зачем вы явились сюда в отсутствие моего мужа, отчего эти злые взгляды и наглые слова?
– Какой вред ты причинила? – воскликнул старый Мартин, подходя к ней. – Ты колдунья, и ты околдовала нашего доброго хозяина. А еще ты вампир, который питается нашей кровью! Разве у нас нет доказательств? Посмотри на свой рот, проклятый бруколак. Вот лежит твоя жертва, которая обвиняет тебя в своей смерти!
Фанни презрительно улыбнулась.
– Я не собираюсь отвечать на ваши безумные обвинения, – сказала она, подняв голову. – Вы мужчины или дети?
– Мы мужчины, мадам, – ответил мельник Легро, – и как мужчины мы должны защитить тех, кто слабее. У нас у всех были подозрения – и у меня больше, чем у других, потому что трое моих малышей ушли в мир иной до срока, – и теперь они подтвердились.
– Я укачивала умирающего ребенка и старалась его успокоить! – заявила мадам Кабанель с невольной горячностью.
– Ни слова больше! – крикнула Адель и потянула ее руку, которую все это время не выпускала. – К пруду ее, друзья, если не хотите увидеть, как умрут все ваши дети вслед за моим ребенком и детьми нашего доброго Легро!
Толпу сотрясла дрожь, раздался стон, прозвучавший как проклятие.
– К пруду! – кричали они. – Пусть демоны заберут ее!
В мгновение ока Адель связала белые руки, форма и красота которых так часто раздражали ее, заставляя ревновать; прежде чем бедная девушка успела закричать, Легро зажал ей рот мускулистой рукой. Хотя уничтожение монстра, по их мнению, не было убийством человека, тем не менее они не хотели слышать крики, казавшиеся вполне человеческими, как и сама мадам Кабанель. Молча и угрюмо ужасный кортеж направился в лес, унося живой груз с завязанным ртом, беспомощный, словно труп. За исключением Адель и старика Мартина, эти люди не были враждебно настроены против мадам Кабанель, скорее их подстегивало непреодолимое желание защитить себя. Они были палачами, а не врагами; и палачами их сделал самосуд, а не закон. Но постепенно толпа таяла, пока их не осталось всего шестеро, в том числе Легро и Лезуф, потерявший единственную сестру.
Пруд был в английской миле от дома Кабанель. Мрачное уединенное место, куда не каждый храбрец отважился бы пойти в одиночку после наступления сумерек, даже в сопровождении кюре; но компания добавляет храбрости, сказал старый Мартин Бриоли; полдюжины крепких мужчин во главе с такой женщиной, как Адель, не побоялись бы даже гномов и Белых Дам.
Они несли свою ношу так быстро, как могли, и все это в абсолютной тишине. Кортеж двигался по торфянику. Один или двое несли факелы; ночь была темной, и в пути могла подстерегать опасность. Они приближались к пруду, и их жертва становилась все тяжелее. Она давно перестала бороться, и теперь лежала в руках своих носильщиков, точно мертвая. Но никто не говорил ни об этом, ни о чем-то другом. Они не обменялись ни словом, и кое-кто из оставшихся уже начал сомневаться, мудро ли они поступили и не стоит ли все сделать по закону. Только Адель и Мартин твердо намеревались довести начатое до конца, да еще Легро. Но он был слаб и по-человечески сожалел о том, что, как он чувствовал, обязан сделать. Что касается Адель, то ревность женщины, мучения матери и суеверный страх не заставили бы ее и пальцем пошевельнуть, чтобы облегчить страдания жертвы или понять наконец, что она самая обыкновенная женщина, а не вампир.
Вокруг становилось все темнее, а расстояние до места расправы – все короче. Наконец они добрались до пруда, куда хотели бросить перепуганного монстра, вампира – невинную бедняжку Фанни Кабанель. Когда они опустили свою ношу на землю, свет факелов осветил ей лицо.
– Великий Боже! – воскликнул Легро и стащил шляпу. – Она мертва!
– Вампиры не умирают, – возразила Адель. – Это только видимость. Спросите папашу Мартина.
– Вампир не может умереть, пока его не заберет дьявол или не похоронят с осиновым колом в сердце, – нравоучительно сказал Мартин Бриоли.
– Я не хочу на это смотреть, – проговорил Легро; то же самое сказали и остальные.
Они вытащили кляп изо рта бедной девушки; и пока она лежала в мерцающем свете, с прикрытыми голубыми глазами и смертельно бледным лицом, в жителях деревни на мгновение проснулось сочувствие, словно над головами прошумел легкий ветерок.
Вдруг все услышали звук конских копыт, доносившийся с равнины. Они посчитали: две, четыре, шесть лошадей; а их только четверо безоружных мужчин, не считая Мартина и Адель. С одной стороны им грозила людская месть, с другой – могущественные и злобные лесные духи. Поэтому храбрость их испарилась, и они потеряли присутствие духа. Легро со всех ног помчался в темный лес, Лезуф последовал за ним. Двое других побежали по равнине, в то время как всадники приближались. Только Адель держала факел высоко над головой, освещая себя, охваченную темными страстями и желанием мести, и труп своей жертвы. Она не хотела ничего скрывать, она сделала свое дело и теперь торжествовала. Всадники подскакали к ней – впереди Жюль Кабанель, а за ним доктор и четверо сельских полицейских.
– Негодяи! Убийцы! – только и сказал Жюль, спрыгнув с лошади и прижавшись губами к бледному лицу жены.
– Хозяин, – обратилась к нему Адель, – она заслужила смерть. Она вампир, она убила нашего ребенка.
– Глупости! – воскликнул Жюль Кабанель, отбрасывая ее руку. – О моя любимая жена! Ты, не причинившая вреда ни человеку, ни зверю, убита людьми, которые хуже, чем животные!
– Она постепенно убивала вас, – возразила Адель. – Спросите месье доктора. Чем болел хозяин, месье?
– Не вмешивайте меня в это чудовищное преступление, – сказал доктор, осматривая умершую. – Чем бы ни болел хозяин, она не должна была здесь лежать. Вы стали ей судьей и палачом, Адель, и вы должны ответить за это по закону.
Дата добавления: 2019-11-16; просмотров: 146; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!