Золотухина-Аболина Е. В., Золотухин В. Е.

Идеология для России: пути и препятствия. Публицистические размышления

Аннотация. Статья посвящена проблеме поиска идеологии для России. Авторы отмечают, что вопрос об идеологии обсуждается давно, но обсуждение пока не дало практических результатов, хотя есть ряд идей, которые могли бы послужить основой для ее создания. Это прежде всего идея о "могучей России сегодня", которая должна предполагать ориентацию на достойный уровень благосостояния всего населения, на справедливость и высокую культуру. Однако разработка и проведение в жизнь такой идеологии невозможны в силу трех причин: либерально-рыночной, социал-дарвинистской ориентации власти; игнорирования когорты обществоведов-патриотов; и самое главное - раскола и противоречий во властно-управленческом аппарате, который занят исключительно своими корыстными интересами и не стремится ни к эффективной экономике, ни к вдохновляющей идеологии для России.

Истоки вопроса

Проблема "идеологии для России" обсуждается уже не первый год. Вопрос о ней фактически встал уже тогда, когда к концу 1990-х была окончательно сокрушена прежняя советская система ориентиров, еще некоторое время проявлявшая завидную инерцию. Разрушение прежних ценностных основ общества было не случайной акцией, оно длилось (не без помощи наших "геополитических партнеров") все "годы перестройки" и последующий период, вплоть до начала двухтысячных годов. Тогда из истории России и ее недавнего прошлого изымалось все позитивное, перечеркивались достижения страны, низвергались героические фигуры, патриотизм становился предметом иронических улыбок и прямых издевок. Либерально-рыночную власть в те годы вполне устраивало увлечение молодых людей бандитской романтикой, девушек - карьерой "ночных бабочек", обывателя - турецкими и китайскими шмотками в магазинах. Многим казалось, что ничего другого и не надо; главное - мы отказались от "ошибок и злодеяний прошлого" и стройными рядами движемся в прекрасное капиталистическое будущее (совсем как нашим украинским собратьям сегодня кажется, что они вот-вот попадут в европейский рай). В тот период идеология объявлялась ненужной и невостребованной, потому что на повестке дня не стоял вопрос консолидации страны, а, напротив, активно поощрялись центробежные тенденции. В ходу была басня о "деидеологизации", будто бы царящей во всяком цивилизованном государстве. Несомненно, это был обман.

Но прошло время, в начале двухтысячных сменился лидер, возникла задача консолидации того, что осталось от Советского Союза, и обнаружилось, что идеология все-таки нужна. Ведь она - неотъемлемая часть любой общественной жизни, система ценностей и целей, на которую ориентируются люди. Она и объединяет, и дает жизненный смысл, и обеспечивает чувство идентичности, и вдохновляет, и сообщает поступкам тот пафос, который приводит к реальным достижениям. Как же без нее? Тогда-то и пошли разговоры о том, какой надо быть идеологии в современной России. И продолжаются эти разговоры по сей день - хотя и без большого успеха, вяло и скучно, а иногда даже переходят в шутейный режим - вроде того, что, мол, "не воруйте!" - вот и вся идеология.

Почему так происходит? Разве перевелись конструктивные идеи в головах россиян? Потерялась у них способность ставить серьезные задачи и вдохновляться прекрасными идеалами? Вроде, нет. Вот, к примеру, какой "ценностный костяк" можно было бы предложить в качестве ведущего идеологического тренда.

Благосостояние, справедливость, культура

Разумеется, находить каркас единого, консолидирующего мировоззрения мононациональным и монорелигиозным государствам легче, чем многонациональным и предполагающим свободу совести. Исторически сложившаяся культурная монолитность дает основания для идеологий национализма и религиозной исключительности. Но федерация народов России с их различными национальными особенностями, с ее полирелигиозностью и светским сознанием стоит перед сложной задачей поиска единого основания идентификации. Впрочем, при всех мировоззренческих расхождениях и некоторых исторических претензиях, которые народы предъявляют друг другу, в целом у людей доминирует ориентация на сегодняшний день. Повседневное сознание таково, что метафизические вопросы, как и проблемы исторической памяти, отступают перед задачами насущного момента: всем хочется жить сытно, заниматься тем, что интересно, весело общаться и иметь для себя и своих детей захватывающие перспективы. Иначе говоря, никто не хочет быть обижен и отвергнут. Иначе говоря, объединяющим началом самых разнородных групп в единой стране - России являютсяуниверсальные человеческие интересы, которые можно удовлетворить здесь, на этой земле, у себя дома во взаимодействии с соседями.

Речь идет именно о возможности жить полноценно в своей стране, на своей исторической земле, в своем климате, среди своих родных людей и в компании своих, местных, животных и растений. Речь не идет о том, чтобы бежать в поисках достойного существования на край света, меняя фамилию, язык и род деятельности. В том-то и смысл выдвижения нескольких фундаментальных ценностей в качестве ведущих, что они должны ложиться на патриотическую основу и собой упрочивать ее. Это уже, кажется, начинает понимать наше правительство, выдвинувшее государственную Программу патриотического воспитания на ближайший период [1]. Субъект идеологической ориентации в данном случае - вся Россия, взятая как единство. Нам представляется, что ядром и сутью всероссийской идеологии должна быть "могучая Россия сегодня", могучая - потому что люди имеют полное право гордиться ею и гордиться собой, асегодня - потому что ныне живущие поколения должны радоваться жизни в собственной стране и делать все, чтобы она процветала. Это процветание связано с реализацией таких целей, как достижение благосостояния, справедливости и высокого уровня культуры.

Итак, первый важнейший "маяк", на который следует ориентироваться и народу, и власти, и каждому отдельному человеку, - этоблагосостояние, понятое и как материальное, и как социальное. Еще Аристотель, чей 2400-летний юбилей мы отмечаем в этом году, писал, что счастье не обходится без обеспеченности. В наши дни совершенно ясно, что человек должен иметь достойный уровень жизни, возможность удовлетворять свои потребности, не ходить с протянутой рукой, быть способным зарабатывать честным трудом, дать образование и обеспечить развитие детям. Возможно, благосостояние не является особой ценностью для экономически успешных стран, но для России, претерпевшей в конце XX в. либерально-бюрократическое разорение, высокий уровень и качество жизни народа - важнейшие ценность и задача.

В то же время было бы абсурдно ориентировать всех на достижение богатства, поскольку, как уже показал нам в конце прошлого столетия Ж. Бодрийяр, во всяком, даже самом развитом обществе воспроизводится "закон структурного неравенства" - всегда есть имущественные контрасты. Ориентация исключительно "на богатство" породила бы у многих лишь усиление зависти и упрочение комплекса неполноценности; однако каждый должен знать, что достичь высокого уровня жизни своими усилиями и талантами - достойно и похвально, и что общество готово создавать для этого условия. Представление о "должном уровне благосостояния", разумеется, исторически изменчиво.

Но если социум ставит себе ориентир соответствовать этому подвижному индикатору благополучия, он может достичь такого соответствия. Тогда не будет в ходу космополитическая установка "Где платят - там и родина".

Второй важный ценностный ориентир для России - справедливость. Современная ситуация потому так тяжело переживается людьми, что они видят огромный разрыв между бедными и богатыми, даже сверхбогатыми согражданами, да к тому же нажившими свое богатство нечестным путем. Среди граждан родной страны нет "богов-небожителей", поэтому при нормальном положении дел доходы разных групп населения не могут находиться в состоянии ошеломляющего контраста. Труд людей должен адекватно вознаграждаться - тогда и трудолюбие будет процветать, и не придется сетовать на низкий уровень производительности. Права и возможности разных групп населения обязаны быть трезво соотнесены, и регулировать их - дело здраво ориентированного государства, понимающего, как избежать социального раскола.

Справедливость как ориентир политики и жизни предполагает не только равенство в ряде экономических и правовых вопросов, но также достойное вознаграждение за подвиги, а за преступления - наказания. Особо значимы честность судебной системы, проработанное и адекватное право, наличие социальных "лифтов" для трудолюбивых и талантливых. Если справедливость выступает как реальная ценность, которой следует власть, то и каждый человек сочтет своим долгом проявлять это качество в тех ситуациях, о которых он должен выносить суждение.

Ценность культуры как одного из столпов идеологии предполагает, что людям в России предоставляется возможность быть грамотными, эрудированными, творческими, развивать свои таланты, обладать широким кругозором и способностью размышлять. Ориентация конкретных индивидов на культуру означает интерес к истории и литературе, религии и философии, умение гармонично общаться и следовать установкам морали. Для государства это предполагает поддержку и поощрение культурного развития граждан, их нравственности и гуманитарной образованности, их художественных склонностей. Кроме того, ориентация на "высокую культурность" заключает в себе уважение наших соотечественников к самим себе. В умах должно доминировать спокойное и достойное принятие себя как граждан своего Отечества, а не вечное покаяние за "грехи прошлых поколений" - как того хотели бы противники России.

"Россия обеспеченная, справедливая, культурная - сегодня и впредь!" - чем не благородная идеологическая задача? Чем не ценный ориентир для каждого, кто живет на нашей земле? И при такой оптимистичной и гуманной идеологии, почему не жить под лозунгом "любисвое и уважай чужое"? Он был бы совсем неплохой заменой как пролетарскому интернационализму, так и трепетному обожанию западных ценностей.

Однако любая попытка создать реальный "идеологический корпус" наталкивается в современной России на ряд препятствий.

Препятствия идейные и организационные

Правила жизни в любом обществе определяет власть. Вольно было теоретикам марксизма, тому же Г. В. Плеханову, считать, что историю делает народ, массы. Народ-то делает историю, да только под водительством узкого круга лиц. Сам по себе народ живет своей обыденной жизнью, порой трудно выживает, приспосабливается, но, кроме ситуаций крайней нужды, сам не решает, как общество должно строить политику и какую насаждать веру. Он выдвигает лидеров, которые прочерчивают траектории и, как нынче модно выражаться, "составляют дорожные карты". Проблема в том, что политическая элита России не может договориться между собой не только о том, какое мировоззрение должно быть у россиян, но и о том, на каких вообще принципах должна строиться жизнь страны.

Тот проект, который мы кратко очертили в предыдущих строках, на самом деле напоминает коммунистические идеи. Люди постарше помнят про "материальные блага, которые польются полным потоком", про лозунги распределения при коммунизме "от каждого по способностям, каждому по потребностям", а при социализме "от каждого по способностям, каждому по труду". Собственно, речь шла как раз о благосостоянии, справедливости, культуре и развитии каждого. История показала, что избранные Советской властью средства оказались не так хороши, как хотелось, - но сама идеология была вполне человечна и гуманна. В свое время мы сетовали на то, что благостные призывы и скромные концерты и кинофильмы, проводившие эту идеологию, скучноваты, - но отмена этой "гуманной скучноватости" обернулась откровенным разгулом цинизма и прославлением пороков со всех страниц и экранов. Сейчас устали уже и от этого. Не пора ли вспомнить о лучшем?

Но нет. К сожалению, вспоминать некому. В 1990-е гг. наша экономическая и политическая элита взяла курс на либерально-рыночные ориентиры, где социальные контрасты - естественны и закономерны, где "война всех против всех" - нормальное состояние, где властвует атеистическая насмешка над слабым и страдающим (Бог-то умер!), где кто сильнее, тот и прав. Речь не идет о реальной жизни "европейского человечества" в конкретных странах, где нередко многое куда лучше, чем у нас, - адекватней, справедливей, обеспеченней. Речь идет о захваченности ведущих российских лидеров - политиков и экономистов - либерально-рыночными идеологемами и о стремлении получать советы от геополитических противников России, которые парадоксальным образом являются их, лидеров, идейными единомышленниками... Как же господам-либералам вернуть тему обеспеченности, справедливости и культуры для граждан? Они не могут этого сделать и по корыстным, и по идейным соображениям. Они вдохновлены образами господства крупного капитала, пропитаны высокомерием и настоящей классовой ненавистью по отношению как к "работягам-ватникам", так и к "заумным интеллигентам", не забывшим еще про "любовь к народу".

Поэтому все попытки "дать российскому сообществу идеологию" наталкиваются на возврат, реверс обратно к рыночно-либеральной доктрине, где человек человеку - волк, на стремление заменить свое чужим. При этом нынешним либералам вовсе не светят лавры Петра Первого, продвинувшего Россию вперед, потому что им не нужны ни промышленность, ни сельское хозяйство, ни наука. Их вполне устроила бы Россия просто как территория, на которой "продвинутые страны" торгуют друг с другом. А люди? Людей - заменить иностранцами. Как высказался года три назад один наш молодой знакомый из Высшей школы экономики в отношении преподавателей российских вузов: "Да вас всех вышвырнем и трех американцев на ваше место привезем". Интересно, что именно так все сейчас и происходит. Какая уж тут "российская идеология"?

Возможно и даже скорее всего, в правящей элите наблюдается раскол, что есть среди нее и "народники-государственники", и "либералы-западники". Но "западники", уповающие на рынок и преследующие цели личного обогащения, пока побеждают. Они сильнее. Именно они стремятся везде, где возможно, заменить русский язык английским, внедрить во всем иноземные стандарты (даже если те не слишком хороши), привить нам и упрочить чувство второсортности. Действительно, какую идеологию они могут дать? Они атеисты и прагматики - и православный загробный рай вместе с поучением "отдать и рубашку" им несимпатичен, это "не их фишка". Они антикоммунисты - и "будущий коммунизм", предназначенный для всех, а не только для них самих, им тоже претит. Они социал-дарвинисты - и способны предложить идеологию только либерального толка, где побеждает самый беспринципный, а "слабое" звено с неизбежностью выбывает из игры. Но такая идеология ведет к распаду, а не к консолидации, к дисперсии, рассеянию, разбеганию, фрагментации общества и атомизации людей.

Помимо этого, у той части правящей элиты, которая не страдает избыточным либерализмом и, по сути, хотела бы вернуться к "разумному, доброму, вечному", есть свои несколько странные предпочтения, которые не способствуют созданию светских мировоззренческих ориентиров высокого качества. Это убеждение, что формирование мировоззрения могут осуществлять исключительно церковь или СМИ, представленные лояльным журналистским корпусом. А где же гуманитарии, преподающие в вузах, техникумах, школах? Ведь именно они составляют и теоретический, и пропагандистский костяк, именно они, "доценты с кандидатами", способны генерировать новые идеи для страны и проводить их в жизнь, общаясь с молодежью.

Конечно, столичные интеллектуалы в последние десятилетия показали себя достаточно скверно. Индивидуалистическая "жажда личной свободы" порой ведет их к откровенному космополитизму и антироссийским настроениям. Но в стране вполне хватает и патриотов - философов, историков, экономистов, культурологов - тех, кто взяток не берет и совести не продавал, кому доверяют и с кем советуются студенты и ученики. Патриотическое гуманитарное сообщество вполне способно участвовать в выработке всероссийской светской идеологии, в то время как церковь ограничена своей паствой, а журналисты нередко просто не знают теории и видят свое воздействие на аудитории лишь во взвинчивании эмоций и игре на примитивных страстях. Специалисты-гуманитарии - опора для той власти, которая действительно захочет видеть Россию сильной и здоровой.

Препятствия практические

Существует еще одно препятствие, которое тормозит в нашей стране создание внятной для людей идеологии, препятствие, возможно, наиболее серьезное и крайне трудно преодолимое. Это практико-политические, а не только идейные противоречия в правящей экономической и политической элите.

Ну предположим, мы возьмем те ориентиры и лозунги, которые были представлены выше, и начнем через СМИ, церковь и когорту патриотов-гуманитариев активно внедрять эти идеи в массы. Мгновенно обнаружится, что практика власти им не соответствует. Прежде всего потому, что ни законодательная, ни исполнительная действующая власть, которые "заказывают музыку" для всей страны, не стремятся на деле ни к заявленному благосостоянию всего народа, ни к справедливости, ни к развитию культуры. Для них это "только слова", способ "поставить галочку", чтобы больше не отвлекаться на "ненужное". А те, кто желает и способен реально совершенствовать и экономику, и управление, и духовную жизнь России, просто остаются за пределами власти, за ее порогом. Что же дадут прекрасные лозунги без их исполнения? Очередные разочарования.

Каждый день мы видим, что личные корыстные интересы властвующих элит оказываются доминирующими, вызывают раскол правящей верхушки, создают ситуативные, выгодные узкому кругу альянсы, не ведущие к благу России. Идет борьба за финансы, личное влияние, собственные удобства, делятся природные богатства, присваивается еще "недоприсвоенное", средства массово вывозятся за рубеж. Страна как целое мало интересует того, кто взялся ею управлять, - так же, как богатых бюрократов не занимает ни вуз, ни завод, ни больница, которыми они поставлены руководить. В обществе нарастают бессмысленность и хаос, порождающие у населения вместо благих порывов актуализацию старого лозунга "Спасайся, кто может". Трудно не согласиться со словами Глеба Павловского, который пишет: "В остатке нет ничего, кроме привычки людей к тому, что всем помыкают начальники, неспособные управлять. И помыкают бесцельно. Слово-чемпион 2015 года - "абсурд", оно звучит от коридоров Кремля до самых до окраин".

Вспоминается старая грустная шутка: "Кому он нужен, этот кот Васька?" Бюрократия гнет свое, олигархи - свое. Верховная власть раздваивается, то объявляя приоритет Русского мира, то забывая о нем, правой рукой грозя Соединенным Штатам, а левой - обрушивая образование и мелкий бизнес, медицину и науку. Очевидно, власти все же стоит определиться, чего она хочет. И если раньше вопрос стоял так: "демократии или севрюжины с хреном?", то теперь несколько иначе: "все же быть Россией или стать колонией Запада?". Всегда очень хочется остановиться на компромиссе, но бывают ситуации, когда "третьего не дано", и все компромиссы находятся уже внутри одного или другого решения. "На двух конях сидеть - седалища не хватит", - как выразился граф Калиостро, герой фильма "Формула любви".

"Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет", - писал наш великий баснописец И. А. Крылов. Государство должно найти согласие в самом себе, идеологию для самого себя, ту идеологию, которая способна объединить народы России с одной стороны, власть и народ - с другой. Мы не знаем, как и когда это произойдет, но уверены, что в основу такой идеологии точно не будет заложена либеральная доктрина.

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ИДЕОЛОГИЯ И НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ: КОНСТИТУЦИОННО-ЦЕННОСТНЫЙ ПОДХОД Автор: В. И. Якунин Государство и право, № 5, Май 2007, C. 5-12 Как человека нельзя назвать личностью, если у него нет идеи, смысла жизни, социализированной ценностно-целевой нагрузки, так и нация не может быть успешной и исторически устойчивой без национальной идеи. Россия эту мысль подтверждает своей историей, причем как на положительных, так и на отрицательных примерах. Однако в настоящее время редко кто может сказать, в чем состоит национальная идея в современной России. Почему ее нет и так трудно ее сформулировать? Парадоксально, но она запрещена Конституцией России. Конституция РФ 1993 г. как идеологический феномен Необходимость обращения к содержанию Конституции РФ определяется особенностями ее принятия в декабре 1993 г., связанными не столько с формированием общественного консенсуса, сколько с разрешившимся силой конфликтом между исполнительной и законодательной ветвями власти. Но сначала необходим небольшой лингвистический экскурс. Поскольку в 90-е годы многие российские государственные документы - от указов президента и законов до самой Конституции - появлялись на основе переводов текстов с английского языка на русский, некоторые понятия смешались в своих глубинных смыслах³. Читаем п. 2 ст. 13 Конституции РФ: "Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной...". При очевидной синонимичности категорий "идеи" и "идеологии" в конкретном обсуждаемом нами контексте сие означает, что Российскому государству запрещено иметь государственную идею. "Государственный" по Оксфордскому словарю переводится как "national"⁴. "Идея" звучит аналогично и по-английски - "idea". Реконструкция англоязычного смысла, заложенного в ст. 13, означает, что Российскому государству запрещена национальная идея. Что такое национальная идея, русскому человеку, каждому российскому гражданину не надо растолковывать. Это смысл жизни российского общества и государства, тот самый смысл, без которого ни общество, ни государство исторически нежизнеспособны. Получается, что простая односложная фраза в Конституции приобретает значение смертоносной мины замедленного действия, заложенной под фундамент Российского государства. Быстрое, безальтернативное осуществление конституционной реформы в 1993 г. привело и к иным противоречиям в Основном Законе. С одной стороны, в нем сохранился ряд дефиниций, имеющих смысловую нагрузку лишь в рамках советского идеологического лексикона и не отражающих, таким образом, реалий современной России. С другой - Конституция содержит положения неолиберального свойства, таящие в себе потенциальную угрозу государственной целостности и национальной идентичности нашей страны. Компилированный посредством обращения к западной конституционной традиции, Основной Закон России не отразил в должной мере ее цивилизационной и культурно-исторической специфики. При купировании названия - Россия такой документ может быть отнесен к любому государству. В Конституции игнорируются различные аспекты духовной и национальной ориентированности государства, которые играют важнейшую роль в консолидации сил общества. Идеология и наука В последнее время в российских научных кругах получил распространение взгляд, противопоставляющий категории "наука" и "идеология". Такой подход представляется весьма спорным в методологическом отношении. Согласно, например, словарю Ф. Брокгауза и И. Ефрона, идеология может определяться как "теория какого-либо социального, экономического или политического явления". Но в том, чтобы формулировать теории, и заключается основное призвание науки. Общественные науки по самой своей природе идеологичны. Чем выше уровень научно-теоретического обобщения, тем значимее идеологический компонент. Распространенная в западной философии в 50-е и 60-е годы теория "деидеологизации" сформировалась в контексте "холодной войны" и критики противоборствующей советской системы. В этом смысле она сама являлась идеологией. В 70-е годы ей на смену пришла философия "реидеологизации"⁶. В настоящее время теория "деидеологизации" представляет собой скорее научный архаизм, и апелляция к ее доводам довольно сомнительна. Имманентная необходимость укрепления государственной власти на территории государства порождает проблему обнаружения ценностных оснований проживающего на ней населения. Поэтому идеология (национальная идея) выполняет функцию интеграции общества на основе единых ценностей и норм, обосновывает их как оптимальные. В идеологии рационализируются материально-технологические условия жизни конкретного общества, и на их базе определяются социально значимые образцы поведения и нормы, которые требуется поддерживать и которые воспроизводят общность в исторических поколениях. Под идеологией (национальной идеей) понимается базовая общественная идея, принимаемая всеми слоями социума, проявляющаяся в открытой или латентной форме во всех сферах социального функционирования (экономике, политике, социальной изменчивости). "Базовая идея как идеологический институт отражает и постоянно воспроизводит осознание членами общества его внутренней природы и определяет поведение людей в экономической и политической сферах. В экономической сфере базовая идея и основанная на ней идеология служат естественным критерием принятия решений о направлениях использования общественного продукта, создаваемого населением страны. В политической сфере доминирующая общественная идея является критерием справедливости того или иного государственного порядка и складывающейся системы властных отношений". Базовая социальная идея выражает укоренившиеся в конкретном обществе представления о том, какие формы и цели действий должны быть доминирующими для обеспечения выживания и развития общества. Поддержание единого смыслового (идеологического) пространства - задача не менее сложная и важная, чем достижение правовой гомогенности или сохранение сувереном монополии на право чеканить монету. История Российского государства и права началась задолго до 1993 г. - времени принятия действующей версии Конституции. В более ранних законодательных текстах неизменно присутствовали идеологические компоненты. Преамбула последней советской Конституции 1977 г. начиналась со слов о всемирно-исторической миссии Октябрьской революции, обозначившей переход человечества от капитализма к социализму. При всем утопизме и доктринерстве выдвигаемой задачи необходимо отметить сам факт идеологического целеполагания, напрочь отсутствующего в современной российской государственно-управленческой практике. Тезисы мировоззренческого порядка обнаруживаются и в российском дореволюционном законодательстве. В Основных Законах Российской Империи определялся вероисповедальный принцип русских монархов. Статья 42 - 2 гласила: "Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель Правоверия и всякого в Церкви Святой благочестия". Неправославный император был бы попросту незаконен⁹. Несмотря на присутствие данного положения в Основном Законе, это не приводило к какой бы то ни было дискриминации инородцев. Вероисповедальное определение монаршей власти присутствует и в законодательстве современных европейских королевств. Важно, что наличие такого рода идеологических компонентов не дает никаких оснований для отрицания принципа прав человека. Высшие ценности Российского государства Принятие положения о деидеологизации государства объясняется контекстом борьбы с коммунистической идеологией. В действительности же неидеологических государств не существует. Парадоксально, но ряд компилированных идеологем присутствует и в современной Конституции РФ. Они, как выясняется, Российскому государству не противопоказаны, несмотря на ст. 13. К таковым, например, относится провозглашение человека высшей государственной ценностью (ст. 2). И это совершенно справедливо, но в контексте отсутствуют иные ценности, например, российской государственности. Такое построение конституционной нормы порождает снятие ценностного содержания, наличие принудительно укороченного ценностного ряда. Возьмем определение Российской Федерации в качестве только социального и светского государства (ст. 7). Здесь также укорачивающая ряд идеологизация, парадоксально тождественная в силу этого деидеологизации государства. Это в конечном счете приводит на практике к утрате государством и обществом духовных (и в светском, и в религиозно-мировоззренческом смыслах) ценностных ориентиров, консолидирующей национальной идеи. В Конституции Российской Федерации кроме заключенных в ней основ конституционного строя, провозглашения формы правления, системы государственной власти и системы местного самоуправления немаловажное место занимает институт, нормы которого закрепляют основы правового статуса личности. По Конституции РФ (ст. 2): "Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства" (ст. 2)¹⁰. Данная формулировка есть не что иное, как идеологема. Теория прав человека тесно связана с вполне определенной идеологической позицией. Но свобода без нравственности, без ее социализированной одухотворенности вряд ли может рассматриваться как абсолютная, конституционного масштаба, тем более высшая ценность. Свободу на растление, порнографию, мордобой и убийство, трудно признать за высшую ценность. Наблюдается, таким образом, противоречие между запретом на наличие государственной идеологии (национальной идеи) в одной статье Конституции и ее фактическим предложением в других статьях. Очевидно, что при использовании этого приема табуизация идеологии осуществляется избирательно. На одни ценностные установки распространяются идеологическая квалификация и запрет, на другие - нет. Система двойных стандартов, во всяком случае на уровне Конституции РФ, должна быть переосмыслена. Речь, естественно, не идет об отрицании принципа прав человека в качестве высшей ценности. Но данная идеологема, являющаяся универсальной для большинства стран мирового сообщества, должна быть дополнена и другими, связанными с национальными особенностями, исторически сформировавшейся спецификой России. Статья 2 Конституции предлагает неолиберальную трактовку высших государственных ценностей. Однако в этом ценностном ряду не нашлось места для самой России. Безусловным является то, что ее независимость должна быть отнесена к базовым конституционным ценностям, причем приоритетным по отношению к прочим. В периоды великих войн, угроз физическому существованию страны государство и народ шли на сознательное ограничение прав и свобод человека, признавая, тем самым, более высокий статус ценности независимости России. Не нашли отражения в высшем аксиологическом ряду и ценности традиционных религий России. В принятой формулировке более чем очевидно обнаруживается атеистический парадигмальный подход. Отсюда можно видеть иное звучание данной конституционной конструкции: "Высшими ценностями Российского государства являются государственная суверенность России, накопленные ею в веках и поколениях ценности культуры, религий, традиций, духовное достоинство, права и свободы человека. Запрещается реализация одних высших ценностей Российского государства в ущерб другим. Признание, соблюдение и защита высших ценностей Российского государства - обязанность государства". Нуждается в некоторой корректировке, как политически конъюнктурное, положение Преамбулы о возрождении суверенной государственности России¹¹. Данное положение противоречит идее политического преемства Российской Федерации от Советского Союза и непрерывности потока национальной истории. С изгнанием в 1612 г. поляков из Москвы Россия более не утрачивала государственного суверенитета. Менялись лишь ее официальные названия. Суверенность России сохранялась и в советском периоде ее истории. С этой точки зрения корректнее говорить не о возрождении суверенной государственности России, а об установлении нового формата российской государственности - Российской Федерации. Идеология и проблема национальной идентичности Несмотря на декларируемую деидеологизацию в Конституции РФ содержатся также некоторые идеологические компоненты прежней советской конституционной традиции. Так, взятая за основу дефиниция "многонациональный народ" представляет собой своеобразный парадокс, смысловую мешанину. Народ не может быть многонациональным. Нация - да, так как она есть более широкая по отношению к народу категория и соотносится с государством в целом. Если народ культурологичен и этничен, то нация может быть многонародной, многонациональной. Категория же многонационального народа является доморощенным изобретением. Ни в одной конституции стран мира нет такого понятия. Данная понятийная конструкция ведет происхождение из советского идеологического лексикона. Она представляет собой не более чем воспроизводство идеологемы "новая историческая общность - советский многонациональный народ". Вне определяемого коммунистической идеологией специфического советского контекста это понятие не имеет смысла. Коммунистические идеологи говорили о советском народе как новой исторической общности, т.е. феномене, принципиально отличном в этнополитическом плане от прежнего понимания природы наций. Однако в настоящее время с советским народом, по социологическим данным¹², отождествляют себя всего 3% населения, и понятно, что это пожилые люди, все еще подверженные воздействию коммунистической идеологии. Следует также напомнить, что "советский многонациональный народ" рассматривался в качестве переходной фазы к безнациональному коммунистическому обществу. Положение о полиэтничности государства есть не более чем экстраполяция советской этнополитической модели. Действительно, в СССР численно преобладающий русский народ составлял лишь около 50 % населения. В Российской Федерации картина этнического представительства принципиально иная. Доля русских в населении РФ - более 80%, что соответствует показателям представленности титульных народов в национальных европейских государствах, и этот мировой канон позволяет классифицировать современную Россию в качестве моноэтнического государства, вводя тем самым правовой институт национальности, национального меньшинства и принципиальной функции национального права и государственной власти по защите от дискриминации по национальному признаку. Но если нет правового понятия национальности (например, не упоминается в паспорте), то принципиально невозможно построить правовую систему защиты человека от дискриминации по национальному или расовому признаку. Ключевая норма Конституции превращается в ничтожную: и современная, зачастую трагическая, практика России об этом свидетельствует. Преодоление подобного положения возможно при другой законодательной схеме. В этой связи заслуживает внимания и анализа предложение о внесении поправки в текст Конституции: вместо слов "Мы, многонациональный народ Российской Федерации..." использовать другое субъектообозначающее определение: "Мы, русский народ и все народы России, составляющие в совокупности российскую гражданскую нацию...". Аналог такой формулы содержится, например, в Конституции Испании: "Мы, испанский народ и другие народы Испании...". Характерно, что доля испанцев в населении Испании - 70%, что ниже процентного представительства этнических русских в РФ. Проблема кажущейся этнической несимметрии снимается введением правового понятия гражданской нации как категории, выравнивающей все права и свободы гражданина независимо от его этничности, веры и т.д. Кроме этого, как показано выше, принципиально решается проблема защиты прав человека независимо от его этничности (национальности). Следствием отсутствия государственной идеологии является и отсутствие закрепленной на конституционном уровне коллективной самоидентификации российского населения. Беспрецедентным фактом для конституций мира является полное игнорирование проблемы национальной идентичности преобладающей общности. Русский народ, составляющий 81.3% населения РФ, вообще не упоминается ни в одной из статей Основного Закона. Слово "русский" фигурирует лишь однажды - в связи с определением в п. 1 ст. 68 государственного языка Российской Федерации¹⁵. Вопрос цивилизационной идентичности российской государственности в настоящее время является предметом достаточно оживленной общественной дискуссии, носящей, однако, в лучшем случае публицистический, а по большей части радикально скандализированный характер. Очевидно одно - проблема цивилизационной российской идентичности должна быть отражена на уровне Основного Закона РФ, будучи раскрыта в контексте осмысления многовековых и многопоколенческих ценностных накоплений, аккумулированных нашим обществом, русским народом. Здесь также полезен еще один лингвистический экскурс. В мире не различают категории "русский" и "российский". И это понятно, так как "русский" в этом контексте является больше цивилизационным маркером, чем этническим. Англоязычные написания "RUSSIA" и "russian" в мире означают "Россия" и "россиянин", но одновременно и "русский" тоже. Это только в родном русскоязычном Отечестве кому-то все время хочется вбивать различие между русским человеком и неведомым представителем неведомой возрождающейся мифологемы "новая историческая общность - советский многонациональный народ". Угроза воспроизведения исторического исчезновения "советского многонационального народа" для "российского многонационального народа", да и самой российской государственности вслед за советской слишком очевидна. Упомянутые выше "мины замедленного действия", как и любые мины, закладываются именно для того, чтобы рано или поздно взорваться. В III тысячелетии проблема ведущей в государстве "национальности" продолжает существовать, хотя и приобретает новые аспекты. Как национальные позиционируют себя, к примеру, крупнейшие европейские демократии. Более того, термин "американская нация" встречается и в отношении такого полиэтничного государства как США. Вместе с тем сложился стереотип классификации Российской Федерации в качестве многонационального государства. На его многонациональный характер указывает ст. 3 Конституции РФ. Но может ли считаться полиструктурой система, в которой один из компонентов занимает свыше 80%, а следующий по размеру элемент составляет менее 4%¹⁶? Очевидно применение двойных методологических конституционно-правовых стандартов для характеристики российской и западной моделей государственности. Строго говоря, в современном мире ни одного моноэтнического государства не существует. Если, например, считать моноэтничными государства, в которых представители титульного этноса составляют более 95%, то количество таковых (да и то, не считая не получивших гражданского статуса иммигрантов) в мире не так уж много. Это Япония, Исландия, Норвегия, Португалия, Албания, Мальта, Ямайка, Йемен, Венгрия. Но почему следует брать 95%, а не 80%, например, - это никаким образом не обосновывается. Национальными классифицируются многие европейские государства, в которых численное представительство титульного народа к общей структуре гражданского населения меньше, чем русских в России. Это Бельгия, Испания, Италия, Нидерланды, Франция. Даже прибалтийские республики числятся в ряду национальных государств. Различая "российскую многонациональность" и "европейскую многонациональность" зачастую спекулятивно подменяют понятие "гражданская нация", относя его исключительно к европейцам, и понятие "этничность" - к России. К сожалению, сегодня не реализуются даже те возможности осуществления гражданином своего права на проявление общественной сопричастности, которые закреплены в действующей Конституции. Пункт 1 ст. 26 Конституции РФ декларирует: "Каждый вправе определять и указывать свою национальную принадлежность"¹⁸. Современные российские паспорта такой графы не содержат. Государство должно защищать право человека на национальную идентичность, предоставляя, в частности, такую самоидентификационную возможность при паспортизации. Вместе с тем, та же статья Конституции запрещает принуждение к определению и указанию своей национальной принадлежности. Поэтому заполнение восстанавливаемой в паспорте графы "национальность" должно осуществляться на добровольной основе. Человек, затрудняющийся или не желающий по каким-то причинам декларировать о своем национальном происхождении, должен иметь право оставить соответствующую графу в паспорте незаполненной. В дореволюционной России вместо национальной принадлежности фиксировалась конфессиональная идентичность. Обращение к этому историческому опыту могло бы носить похожий смысловой характер, как и в случае с национальностью, поскольку вероисповедание также относится к коренным факторам идентичности личности, а в совокупности - идентичности общества. Очевидно, что запись о религиозной принадлежности не может и не должна носить обязательного характера. Также очевидно, что конституционная российская норма в этой области в ст. 14 никоим образом не входит в противоречие с подобным добровольным волеизъявлением гражданина. Такая модификация паспорта не только послужила бы усилению национального самосознания, но и обеспечила бы реальное право российского человека, как указано выше, правовым образом защитить свои гражданские права и достоинство. Идеология и проблема религиозной идентичности Идеология государств зачастую раскрывается через их религиозную идентификацию. Конституционное право зарубежных стран знает многообразные формы взаимоотношений государства и религиозных объединений. Анализ проблемы религии и церкви в 68 конституциях стран Европы, Азии, Северной и Южной Америки позволил обнаружить следующую картину. Полное умолчание - три случая (Босния и Герцеговина, Венгрия, Венесуэла). Отделение от государства - 13 (Азербайджан, Болгария, Гондурас, Латвия, Македония, Молдавия, Португалия, Словения, Туркменистан, Узбекистан, Украина, Хорватия, Югославия). При этом в 10 странах употребляется формула "церковь (религиозные организации, учреждения или общины) отделена от государства" (Болгария, Гондурас, Латвия, Македония, Португалия, Туркменистан, Узбекистан, Украина, Хорватия, Югославия), в двух конституциях - "религия (или религиозные культы) отделена от государства" (Азербайджан, Молдавия) и в одной - "государство и церковь отделены друг от друга" (Словения). Термин "господствующая религия" употребляется в одном случае (Греция). Термин "официальная (государственная) религия" - в семи (Великобритания, Дания, Коста-Рика, Лихтенштейн, Мальта, Монако, Норвегия). Термин "традиционная религия" - в пяти (Андорра, Болгария, Грузия, Индия, Литва). "Особая поддержка одной церкви" - в девяти (Аргентина, Боливия, Гаити, Испания, Италия, Кипр, Колумбия, Македония, Польша). Запрет на официальность или доминирование какой-либо религии установлен в 13 странах (Албания, Беларусь, Гватемала, Ирландия, Испания, Литва, Никарагуа, Словакия, США, Таджикистан, Украина, Эстония, Япония). Декларирование светского характера государства - 2 (Турция, Франция). Из приведенного перечня под дефиницию идеологии подходят такие идентификационные категории, как "господствующая религия", "официальная (государственная) религия", "традиционная религия", отчасти также "особая поддержка одной церкви". Юридическое положение церковных организаций в конституциях стран мира отражено восемью "форматами". При этом только в Конституции Колумбии есть специальный раздел "Религия и отношения между церковью и государством". 1) Церковь является юридическим лицом или обладает правами юридического лица - шесть случаев (Албания, Андорра, Бразилия, Гватемала, Италия, Литва). 2) Церковь подчинена общим законам государства (общему порядку) - шесть (Австрия, Андорра, Бразилия, Индия, Молдавия, Хорватия). 3) Отношения между государством и церковью регулируются специальным законодательством - шесть (Албания, Белоруссия, Италия, Колумбия, Люксембург, Польша). 4) Государство не вмешивается в деятельность религиозных объединений (независимость церковных организации от государства) - три (Словакия, Чехия Узбекистан). 5) Церковные организации в своей деятельности пользуются защитой и помощью государства - 1 (Хорватия). 6) Служители всех религий находятся под надзором государства и несут перед ним обязательства - 1 (Греция). 7) Закреплено право церкви на движимую и недвижимую собственность - семь (Австрия, Боливия, Индия, Ирландия, Кипр, Лихтенштейн, Польша). 8) Утверждено положение, что собственность церкви принадлежит государству - один случай (Мексика). Свобода совести декларирована в 61 Конституции. Ограничения свободы совести и другие конфессиональные ограничения содержатся в Конституциях 42 стран. Современная Россия, создав для церкви законодательные основы функционирования в системе формирующегося демократического правового государства в виде законов "О свободе совести и о религиозных организациях" и "О некоммерческих организациях", посчитала свою миссию в данной сфере законченной. Между тем православная церковь на конституционном уровне вообще ни разу не упомянута. Вопрос о религии - один из наиболее слабо представленных компонентов Конституции РФ. Термины "церковь", "конфессия", "религиозный культ" и т.п. не упоминаются в Основном Законе. Показательно, что при акцентировке внимания на многонациональность России игнорируется ее конфессиональная неоднородность. Закрепленное в ст. 14 понятие светского государства не поясняется ни в одном из действующих законодательных положении. На практике под ним зачастую подразумевается атеистическая государственность. Очевидны также некорректность и недостаточность формулировки отделения религиозных объединений от государства. Это выглядит как своеобразное отлучение церкви. Между тем известно, что светская миссия церкви необычайно важна для общества и государства. Более корректно было бы говорить об отделении религиозных объединений от институтов государственной власти. Недостаточна норма о равенстве религиозных объединений перед законом. Как интерпретировать эту норму применительно к человеконенавистническим, тоталитарным, сатанинским религиозным группам и сектам? Эта тема существенно сложна, требует специального анализа и детального законодательного регулирования, на сегодня отсутствующего в действующем российском законодательстве. Мировоззренческие аспекты Основных Законов Выбор государственных целей, как известно, осуществляется на уровне идеологической самоидентификации. Инициирование в России в 90-е годы процесса деидеологизации привело к выхолащиванию заодно с базовыми советскими идеологемами и ценностно-целевых установок самой государственности, как таковой. Конституция Российской Федерации, декларируя запрет какой-либо государственной идеологии, провозглашает тем самым и отказ от целеполагания. Между тем вполне осознанную цель имела в свое время православная Россия, обнаруживая ее в представленном в рамках концепта о Третьем Риме некоем мессианском царствии. Целевая установка советского государства соотносилась с эсхатологией коммунизма. Ту или иную систему высшего целеполагания имеет значительная часть государств современного мира. Для США выбор цели осуществляется в контексте некоего мирового либерального проекта и идеи "Pax Americana", в Израиле - этнополитического, в Турции - пантюркистского, в Иране - экспорта ценностей ислама. Многие государства западного культурного ареала, не претендуя на выдвижение собственного ценностно-целевого ряда, идентифицируют свой выбор с американской моделью целеполагания. Иные ставят себе цели геополитической гегемонии на определенной пространственной протяженности. Только для России целевой идеологический выбор представляет эклектическую неопределенность. Культурная вариативность уникальной национальной законности у стран мира весьма высока, выходя, естественно, за рамки только западной цивилизации. Вне неолиберальной парадигмы существует весьма эффективная шариатская законность, распространявшаяся в том числе и на светских властителей (эмиров). Еще в IV в. до н.э. в рамках конфуцианской традиции философии права Китая Мэн-цзы написал трактат, инструктивно описывавший все случаи легитимного низвержения народом монарха. Власть императора оказывалась ниже власти Закона. Характерно, что под наименованием "законники" ("легисты") в древнем Китае выступали адепты жесткого репрессивного режима. Законность понималась ими, естественно, совершенно отлично от ее версии в либеральном праве. Приоритет закона обнаруживается и в правовой традиции народов номадной центральноазиатской цивилизации. "Все может великий хан, но он не может отменить "Ясы" Чингисхана" - так звучала основная формула правосознания монголов. Закон в правовом контексте иудейской культуры идентифицировался с Торой. По сей день в Израиле отсутствует Конституция, ибо, согласно представлениям ортодоксальных иудеев, Основной Закон уже был дан евреям в виде "заповедей Божьих" Моисею. Под законниками в библейском лексиконе фигурировали саддукеи. Данные примеры различных исторических форм выражения Закона показывают величину амплитуды вариаций их идеологической парадигмы. Мировоззренческо-ценностные аспекты существования государства устойчиво обнаруживаются в большинстве конституций или других высших законодательных актов стран современного мира. Посмотрим на некоторые конкретные примеры. Конституция Албании (принята 22 ноября 1998 г.). В Преамбуле есть слова: "с верой в Бога и (или) другие всеобъемлющие ценности...". Обращает на себя внимание понятие "всеобъемлющие ценности", различаемое с понятием "общечеловеческие ценности ". Конституция Андорры (принята 14 марта 1993 г.). В ст. 26 при рассмотрении вопроса взаимоотношений католической церкви и государства указывается на действие особой андоррской традиции. Конституция Аргентины (пересмотрена в августе 1994 г.). В преамбуле говорится: "Уповая на милость Господа, источника всеобщего разума и справедливости...". В ст. 2 утверждается, что "Федерация исповедует римско-католическую религию". В ст. 19 декларируется: "Любая частная деятельность, не представляющая собой оскорбление воли Божьей и общественной морали и не наносящая вреда третьим лицам, подлежит лишь суду Божьему и не рассматривается судебными властями". "Суд Божий" и "воля Божья" фигурируют как данность. Конституция Бразилии (принята 5 октября 1988 г.). В преамбуле говорится: "В качестве высших ценностей объективно братского, плюралистического общества, основанного на социальной гармонии и уважении внутреннего и международного правопорядка с разрешением разногласий мирными средствами промульгируем под покровительством Бога настоящую Конституцию Федеративной республики Бразилия". Великобритания (Акт о соединении с Шотландией 1707 г.). В ст. 25.2 установлено: "Все и каждый... навсегда свободны от какой-либо клятвы, присяги или подписки в пределах этого королевства, противоречащих или не соответствующих... истинной протестантской религии и пресвитерианскому церковному управлению, религии и благочинию...; перечисленное выше никогда не может быть возложено или потребовано в пределах границ этих церквей или государства от подданных в каком-либо виде; и наконец, после смерти царствующей в настоящее время Ее Величества (да сохранит ее Бог на долгое время) государь, наследующий ей на королевском престоле Великобритании, должен на все последующее время при его или ее восшествии на престол дать клятву и письменное обязательство, что он будет ненарушимо поддерживать и охранять изложенное выше установление истинной протестантской религии и порядок управления, богослужения, благочиния, правами и привилегиями этой церкви...". Конституция Германии (принята 23 мая 1949 г.). В преамбуле содержатся слова: "Сознавая свою ответственность перед Богом и людьми...". Конституция Греции (исправлена в апреле 2001 г.). В преамбуле зафиксировано: "Во имя Святой, Единосущной и Нераздельной Троицы...". В ст.3.1 утверждается: "Господствующей в Греции религией является религия восточно-православной церкви Христовой". В ст. 3.2 содержится утверждение, что текст Священного Писания сохраняется неизменным. Официальный его перевод на какой-либо другой язык без разрешения Автокефальной церкви Греции и Великой константинопольской церкви Христовой запрещается. Конституция Индии (принята 26 января 1950 г.). В пояснении 2 ст. 26 говорится: "Название "индусы" должно толковаться как включающее и лиц (помимо индуистов), исповедующих сикхскую, джайнистскую и буддистскую религию...". Общность нации обеспечивается, таким образом, традиционными религиями Индии, не распространяясь на представителей иных религиозно-культурных традиций, например на широкую группу индийских мусульман. Конституция Ирландии (последние изменения внесены в 1999 г.). В преамбуле отмечается: "Во имя Пресвятой Троицы, от которой исходят все власти и к которой как к нашей последней надежде должны быть направлены все действия человека и государства, мы, народ Эйре, смиренно признавая все наши обязанности перед нашим Священным Господином Иисусом Христом, который поддерживал наших отцов в столетиях испытаний..." Конституция Мальты (изменена в 1987 г.). В ст. 2 утверждается: "(1) Религией Мальты является римская католическая апостольская религия. (2) Органы Римской католической апостольской церкви обязаны и имеют право учить, какие принципы справедливы и какие ошибочны. (3) Религиозное учение Римской католической апостольской церкви должно преподаваться во всех государственных школах как часть обязательного образования". Конституция Норвегии (поправки внесены в 1884 г.). В ст. 2 установлено: "Евангелическо-лютеранская религия является официальной государственной религией. Исповедующие ее жители обязаны воспитывать в ней своих детей". Конституция Польши (принята 23 мая 1997 г.). Преамбула: "Как верующие в Бога - источник правды, справедливости, добра и красоты, так и не разделяющие этой веры, а выводящие эти универсальные ценности из других источников...". Конституция Словакии (последние поправки внесены в феврале 2001 г.). В преамбуле есть слова: "В смысле духовного наследия Кирилла и Мефодия и исторического завета Великой Моравии...". Конституция Турции (принята 7 ноября 1982 г.). В преамбуле говорится: "В соответствии с концепцией национализма, а также формами и принципами, провозглашенными основателем Республики Турции, бессмертным лидером и непревзойденным героем Ататюрком, настоящая Конституция, которая утверждает вечное существование Турецкой нации и Родины, а также неделимое единство Турецкого государства, воплощает:...признание того, что никакие взгляды и убеждения не должны противопоставляться национальным интересам Турции, принципу неразрывного единства турецких граждан со свой страной и территорией, историческим и духовным ценностям Турции или национализма, принципам, реформам и преобразованиям Ататюрка..." Конституция Швейцарии (принята 18 апреля 1999 г.). В преамбуле установлено: "Во имя Всемогущего Бога! Швейцарский народ и кантоны, чувствуя ответственность перед Творением..." Столь пространный перечень примеров отражает принципиальную значимость опыта государств мира, подтверждающего связь высших ценностей, к которым относится и религия, в том числе для атеиста, как минимум, выполняющая культурологическую, традиционалистскую и цивилизационную роль государственной скрепы и устойчивости, жизненной силы общества и государственности. Для вымирающей России этот опыт сверхзначим. Можно констатировать, что тезисы мировоззренческого свойства довольно широко представлены в конституциях мира. Причем наличие идеологических компонентов не является свидетельством законодательной архаики - многие из вышеперечисленных документов приняты на современном историческом этапе. Запрет на конституционную идеологию не соотносится, таким образом, с мировой конституционной практикой. Установка на запрет идеологии характеризует главным образом конституции государств бывшего советского блока и не прослеживается применительно к "старым демократиям". Конституционный опыт многих стран мира подчеркивает, что в России проблемы государственной идеологии и национальной идеи охватывают и пространство конституционного правового строительства, и сферу реальной практики, которая пока для обновленной России не слишком устойчива и ценностно обустроена. Как показано в настоящей работе, эти проблемы вполне познаваемы и разрешимы.

.В. СМИРНОВА

Два аспекта понимания феномена идеологии

Феномен идеологии является одним из самых неоднозначно трактуемых в истории социальнофилософской мысли. Хотя этот термин очень широко используется как в социальных, так и в гуманитарных науках, он до сих пор не имеет общезначимого строгого определения. Практически каждый мыслитель, занимающийся его изучением, понимает его по-своему. В итоге, на данный момент существует большое множество дефиниций данного феномена. Так, в 1991 г. Т. Иглтон приводит более двадцати определений термина «идеология». Вот одно из них: «Процесс производства идей, значений, знаков и ценностей в социальной жизни», «совокупность идей, характерных для определенных социальных групп и классов», «система идей, позволяющих узаконить госу-дарственную политическую власть», «ложное сознание» и др.

Тот факт, что до сих пор не было сформулировано ни одного полностью удовлетворительного определения идеологии, Т.Иглтон объясняет тем, что сформулировать такое глобальное синтетическое определение и вовсе невозможно, так как значения, которыми наделяют этот термин разные философы и исследователи, порой просто невозможно совместить друг с другом. К примеру, нельзя объединить в одну теорию понимание идеологии как «системы идей, характерных для определенной социальной группы или класса» и как «системы идей, позволяющих узаконить государственную власть».Особенно остро проблема определения идеологии встает, когда мы пытаемся осознать ее место и роль в обществе, понять, может ли она быть полезна и нужна России и другим странам.

Иногда идеологию называют «национальной идеей».

Новгородцев в своей книге приводит следующее понимание идеологии: «Система координат, карта, компас и маршрут движения одновременно». Указывая на такие позитивные функции идеологии, как способность объединять людей (консолидирующая функция) и побуждать их к созидательной деятельности (мотивирующая функция), современные исследователи и политические деятели сходятся в одном, а именно, что необходимо создание идеологии как духовного интегратора, отвечающего насущным потребностям развития современного российского общества. Подобное ее понимание, очевидно, не увязывается с представлением об этом феномене как о «ложном сознании», потому что в противном случае получалось бы утверждение о том, что обществу нужна и полезна ложь. Тем не менее, современному обществу необходимо понима-Чтобы внести ясность в эту путаницу, необходимо выделить признак, который мы могли бы положить в основу классификации определений идеологии. Можно продолжить мысль Т. Иглтона о невозможности создать одно удовлетворительное определение идеологии утверждением о том, что это и не нужно само это понятие уже слишком часто употребляется как в политической практике, так и в научных трудах, и даже в повседневных обсуждениях. Поэтому, даже если мы и не можем создать глобальной теории идеологии, которая объединяла бы в себе все существующие концепции, мы все равно можем эти концепции определенным образом упорядочить.

Найти подобное основание для классификации пытался еще, к примеру, К. Манхейм. В частности, он вводит не прижившееся в дальнейшем разделение идеологии и утопии, в основе которого лежит социальная позиция (а конкретнее –отношение к власти) носителей этих взглядов. Таким образом, идеологию он определял как отражение понимания того, что «мышление правящих групп может быть настолько тесно связано с определенной ситуацией, что эти группы просто не в состоянии увидеть ряд фактов, которые могли бы подорвать их уверенность в своем господстве».

Утопия же, напротив, является порождением сознания угнетенных групп, способных замечать в существующем вокруг строе только то, что направлено на его отрицание. При таком выделении понятий в ходе исторического развития общества (например, с приходом к власти ранее угнетенных слоев) утопии будут становиться идеологиями, и наоборот. Более того, сам Манхейм признает, что даже в конкретный момент времени может быть сложно определить какая система идей является идеологией, а какая –утопией. Таким образом, отношение к имеющейся власти вряд ли подходит на роль искомого основания классификации. В современной науке термин утопия» в том смысле, в котором употреблял его К.Манхейм, практически не используется.

Более оправданным представляется выделение аспектов идеологии не по содержанию их идей и не по отношению к существующей социальной ситуации, а в связи с общей их установкой –практической, ценностной или познавательной. В основу подобного деления можно положить древний принцип, который принято называть «гильотиной Юма». Английский философ утверждал, что нам необходимо отличать суждения факта (которые правомерно оценивать с точки зрения их истинности или ложности) и суждения долга (прескриптивные, внеистинностные суждения). Юм добавлял к этому, что невозможно выводить из одного типа суждений суждения второго типа. Впоследствии этот принцип несводимости сущего и должного получил развитие в учении И. Канта. Называя в качестве главных вопросов философии «Что я могу знать? Что я должен делать? На что я смею надеяться?» он показывает, что первый из них является чисто спекулятивным, а второй –практическим. Для ответа на эти вопросы он пишет две разные работы: «Критика чистого разума» и «Критика практического разума».

М. Вебер также много внимания уделял разработке учения об оценках (суждениях, выражающих личные предпочтения человека, которые неправомерно рассматривать с точки зрения их истинности или ложности). Профессиональный ученый, по его мнению, хотя и не может полностью отказаться от оценок того или иного рода, все-таки должен постоянно отделять их от своих научных знаний, истинность которых он может доказывать научными методами. Этот принцип Вебер называл «принципом интеллектуальной честности».

Однако если добросовестные ученые стремятся полностью освободить свою науку от оценочных суждений любого рода, то такое поведение вовсе не характерно для идеологов. В отличие от науки в идеологии большую роль играют разного рода оценки, наряду с практическими целями и рекомендациями. Поэтому, говоря об идеологии, необходимо осознавать, что она неминуемо содержит в себе два различных структурных уровня –теоретический уровень, на котором описывается окружающая реальность, а также широко используются научные термины и достижения, и уровень ценностный, практический, на котором идеология мотивирует людей к тем или иным поступкам и действиям.

Английский исследователь Т. Иглтон и вслед за ним В. Пащенко предлагают выделять два ракурса рассмотрения идеологии –онтологический и гносеологический. Гносеологический уровень –познавательный, на нем центральной проблемой является соотношение идеологии и науки. Онтологический рассматривает идеологию вне вопросов обее истинности или ложности в качестве организующей общественной силы, способной выступать как апологетом существующего порядка, так и его противником. В реальности эти уровни практически никогда не могут быть четко отделены друг от друга, однако, в дальнейшем мы постараемся показать, что их необходимо все-таки выделять, чтобы давать правильное толкование данному феномену. Более того, именно подобное выделение аспектов позволяет нам истематизировать и исторически различные подходы к пониманию феномен а идеологии как концентрирующие свое внимание либо на онтологическом, либо на гносеологическом аспекте феномена идеологии. К примеру, изначально понятие «идеологии» было введено А. Дестютом де Траси для обозначения науки о происхождении идей из чувственного опыта. Хотя это определение идеологии в дальнейшем не прижилось, оно все-таки относится к гносеологическому подходу. Если же обратиться к дефинициям, которые получили максимально широкое хождение в рамках философской и социологической литературы, то,в первую очередь, следует назвать концепцию идеологии, изложенную в трудах К. Маркса и Ф. Энгельса. Именно им принадлежит одно из популярнейших и наиболее влиятельных толкований идеологии в качестве «ложного сознания», которую тоже можно отнести к гносеологическому аспекту исследования данной проблемы. В своей работе «Немецкая идеология» философы пишут: «Во всей идеологии люди и их отношения оказываются поставленными на голову, словно в камереобскуре». Подобным своим толкованием мыслители заложили основу будущей традиции в рамках гносеологического подхода, неизменно трактовавшей идеологию в качестве иллюзорного сознания и в конечном итоге приведшей к зарождению в середине ХХ в. теорий деидеологизации Д. Белла, Р. Арона и др.

Примером же онтологического подхода к феномену идеологии может служить концепция В. Ленина, который писал, что «сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его». Таким образом, именно идеология является тем самым источником творения нового мира. Конечно, философ признает тот факт, что идеологии необходимо суметь отразить социальную реальность (что лишний раз подтверждает мысль о том, что гносеологический и онтологический подходы в чистом виде практически никогда не встречаются), однако, делает акцент все-таки на ее преобразовательном, созидательном потенциале.

В целом же, в исторической перспективе именно сосредоточение на гносеологическом аспекте идеологии, на ее попытках дать свое описание и трактовку социальной реальности (подчас, действительно, далекую от объективности), сравнение науки и идеологии (очевидно, не в пользу последней) и привело к появлению течения деидеологизации. Действительно, некоторые ученые предполагали, что, постепенно развиваясь, наука как объективное и независимое знание постепенно вытеснит предвзятый и ангажированный взгляд на мир, характерный для идеологии. Однако, если мы обращаем внимание на другой, онтологический, аспект этого феномена, то видим, что каждый раз принимая те или иные решения, политики будут опираться на различные системы оценок и ценностей. И в каждом обществе будут обязательно ставиться те или иные цели и формулироваться программы по их достижению. В этом смысле мы говорим об идеологии как о содержащей в себе некую программу действий, совокупности целей и ценностей, которые управляют поведением ее приверженцев.

И в этом смысле от идеологии «избавиться» нельзя никогда. Таким образом, мы предлагаем выделять в идеологии два уровня, но только один из них, гносеологический, может рассматриваться в терминах «истины-лжи». Именно на гносеологическом уровне идеология, претендуя на истинность, чаще всего оказывается «псевдонаукой». Пытаясь дать обоснование и оправдание своих целей и ценностей, идеология действительно способна трактовать факты определенным образом в угоду своим целям или же делать из них выводы, на самом деле из них не вытекающие. И мы действительно можем сравнивать различные идеологии в этом отношении как более или менее отдаленные от истины. На другом, онтологическом, уровне речь идет о целях, ценностях, программах действий, но говорить об их истинности или ложности было бы неправомерно. Однако это вовсе не значит, что если мы не можем говорить об истинности или ложности тех или иных ценностей, предлагаемых идеологиями, то, значит, в этом отношении все идеологии совершенно равны и их невозможно сравнивать. Мы все-таки имеем возможность определенным образом оценивать их и объяснять, почему те или иные идеологии могут быть предпочтительней других.

Во-первых, с точки зрения их соответствия другим, более общим и постоянным системам ценностей, например, морали. Так, в частности, идеология, призывающая, к примеру, совершать массовые убийства людей, хотя и не может быть оценена как ложная, может быть названа аморальной. Во-вторых, можно оценивать идеологии и по степени их разумности. Об этом пишет К. Момджян. Философ указывает на то, как важно не путать проблему истинности оценок и «связанную, но не совпадающую с ней проблему верности или неверности целевых указаний, а также правильности или неправильности действий, выступающих как средство реализации этих указаний». Это имеет прямое отношение к идеологиям. Мы можем оценивать предлагаемые идеологией программы действий с точки зрения их правильности, т.е. соответствия поставленным целям. Мы можем и должны оценивать цели, предлагаемые идеологиями, с точки зрения их верности. В конечном итоге, мы должны осознавать, способствует ли достижение тех или иных целей процветанию и даже выживанию того или иного общества или нет. Наконец, цели и средства их достижения, предлагаемые идеологией, могут сочетаться с общими культурными традициями и экономическим положением того или иного общества или нет. Если воспользоваться терминологией марксизма, идеология как надстроечное явление может гармонировать с базисом конкретного общества или же быть совершенно произвольной по отношению к нему. Для обозначения подобных систем взглядов А. Грамши вводит понятие исторически органичных (органических) и неорганичных идеологий. Исторически органичные –значит адекватные тому или иному периоду. Неорганичные –значит, надуманные, неадекватные наличной ситуации и данному обществу не подходящие.

Хотя мы и настойчиво предлагаем разделять эти два подхода к содержанию феномена идеологии, но фактически между ними часто бывает сложно провести четкую разделительную линию. Большинство философов обращаются к обоим этим ракурсам, хотя часто и отдают предпочтение какому-то одному из них. Первый из этих подходов практически неминуемо ведет к формированию отрицательного, негативного отношения к идеологии. Второй же подход способен увидеть и оценить позитивное содержание идеологии, ее общественную пользу. Именно в этом смысле ее понимают, когда в современной России ведутся дискуссии о том, что нашей стране необходима идеология. Действительно, идеология способна выполнять важнейшие общественные функции –консолидирующую и мотивирующую. Иными словами, она способна объединять и примирять людей и социальные общности, способна направлять их к общим целям. В целом, в современном обществе все большее влияние получает именно онтологический подход, а поэтому отношение к самому феномену идеологии со стороны общества становится все более положительным.

Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 366; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 23

Мы поможем в написании ваших работ!