Гильфердинг. «Финансовый капитал». 82 страница

619

предприятиях и компаниях, имеющих своей целью «освое­ние» Марокко посредством постройки портов, железных дорог, рудников и других общественных работ. Никаких реальных результатов это соглашение не дало, и раздра­жение, нараставшее в Германии по поводу проволочек французской дипломатии и французских финансовых кругов, вылилось в форме посылки канонерки «Панте­ра» в Агадир в качестве прелюдии к дальнейшим «пере­говорам». Мы знаем из последующих расследований сенат­ской комиссии, чем кончились бы эти переговоры, если бы г. Кайо остался у власти. Он не только согласовал бы французские и германские колониальные интересы, но и осуществил бы общее соглашение, охватывающее всю сово­купность франко-германских отношений. Все пункты, по которым он начал переговоры, носили экономический характер, и главным из них было предложение положить конец бойкоту Багдадской железной дороги со стороны французских финансовых кругов и допустить германские ценные бумаги к котировке на парижской бирже. Тревога, которую этот смелый шаг г. Кайо вызвал как среди фран­цузских патриотов, так и среди английских империалистов, еще не забыта, и отголоски ее были слышны и в Лондоне и в Париже, когда к концу 1913 г-н Кайо вернулся в пра­вительство. В этих неофициальных переговорах он по­ложил начало пересмотру франко-германских отношений, который должен был бы изменить не только французскую, но и европейскую политику, если бы г. Кайо оставался премьером еще несколько месяцев. Французские патриоты подняли тревогу, опасаясь, что он собирается отнять у них мечту о реванше за 1870. Английские империалисты на­падали на него в нашей консервативной прессе из боязни, что если Франция уладит свой спор с Германией, то Анг­лия останется изолированной. В одной фразе во время прений (27 ноября 1911), последовавших за агадирским кризисом, сэр Эдуард Грей прибег к выражениям, которые показывают, что наша дипломатия разделяла страхи кон­сервативной прессы. По его словам, был риск, что Франция может быть втянута в орбиту германской дипломатии. Именно по этой причине, а не потому, что нас действительно интересовали размеры компенсаций, предоставляемых Францией Германии в Конго за захват Марокко, мы готовы были поддерживать менее примирительную дипломатию

620

преемников г. Кайо в случае надобности даже силой оружия. Это был, пожалуй, поучительнейший инцидент в новейшей истории европейской дипломатии» (с. 38—40).

«Французский банк Перье недавно ссудил турецкому правительству миллион фунтов, который оно употребило на первый взнос в счет оплаты крейсера-дредноута, по­строенного в Ньюкасле. Через несколько дней было объ­явлено, что тот же банк, очевидно в счет комиссионного вознаграждения, получил концессию на железную дорогу Смирна — Дарданеллы. Признавая, что экспорт капитала не может осуществляться без некоторого движения това­ров, мы, с точки зрения социологии классов, все же должны проводить резкую грань между финансовой операцией и простым товарообменом. Торговля, ведущаяся на основе развитого кредита, более выгодна инвестирующим клас­сам, чем простой обмен, происходящий между нациями, находящимися на равном уровне экономического разви­тия. Если мы отправляем уэльский уголь во Францию кг получаем в обмен искусственные цветы, то капитал полу­чает двойную прибыль — прибыль английских владельцев угольных копей и прибыль французских потогонщиков. Но если мы ссужаем Аргентине деньги, на которые она покупает у нас рельсы с тем, чтобы впоследствии, в целях оплаты процентов по займу, вывезти мясо для продажи его нам, тогда капитал получит тройную прибыль — прибыль английской стальной промышленности, прибыль арген­тинской мясной торговли и прибыль английских банкиров и инвесторов. Эту-то третью прибыль живущий на нетру­довые доходы класс ценит больше всего, и развитие этого рода торговли, требующей такой кредитной базы, т. е. торговли с более слабыми нациями-должниками, является целью империализма» (с. 73—74).

«Г-н Мэлхолл для «Словаря политической экономии» вы­числил, что наши иностранные и колониальные вложения росли с 1882 но 1893 с поразительной быстротой — на 74% в год. Но решающее доказательство привел сэр Роберт Гиффен. Он подсчитал, что в 1899 прибыль от всей нашей внешней торговли товарами с иностранными государствами и колониями составила только 18 миллионов стерлингов. Прибыль же от иностранных и колониальных вложений для того же года он определил в 90—100 миллионов стер­лингов» (с. 77).

621

«Десять лет спустя, как утверждал сэр Джордж Пэйш в докладе, прочитанном в Королевском статистическом обществе, наши прибыли от иностранных и колониальных вложений исчислялись в 140 миллионов» (с. 77—78).

«За ними * стоят посольства, а за посольствами флоты всей Европы, которые уже через несколько часов по получе­нии приказа вышли бы по направлению к турецким водам, если бы произошла какая-либо отсрочка или колебания в уплате доходов, гарантированных европейским железно­дорожным компаниям или держателям турецких облига­ций. Словом, дипломатия и вооружения пускаются в ход для поддержки бессовестных, ростовщических сделок, за­ключавшихся с помощью взяток бароном Гиршем и его под­ражателями с турецкими министрами, которых ни один честный человек не удостоил бы пожатия руки» (с. 85).

«Постов в армии и на гражданской службе в течение долгого времени было так много, что они стали доступны сыновьям зажиточной буржуазии. Для этих людей Индия и Египет приобрели, наконец, реальное значение — это места, где «хорошо живется» сыну, брату или хотя бы двою­родному брату» (с. 86—87).

««Разоблаченный военный трест» Дж. Т. Уолтона Нью-больда, магистра наук («Национальное рабочее издатель­ство». Манчестер, 1 пенс), трактует главным образом о взаимоотношениях английских военных фирм. «Воору­жения и патриотизм» П. У. У. («The Daily News», 1 пенс) целиком посвящена участию м-ра Мюллинера в создании морской паники 1909. «Торговцы войной» Дж. Г. Перриса («Национальный совет мира», 167, С.-Стефеисхауз, Вест­минстер, 2 пенса) содержит большую часть фактов, при­водимых в двух других брошюрах с некоторыми дополни­тельными материалами. Все они основаны на официальных неопровержимых материалах» (с. 89, примечание).

«Это цветущий концерн. В текущем столетии Арм­стронг никогда не выплачивал меньше 10% и его Дивиденды часто достигали 15%. Крупные француз­ские заводы в Крезо (Шнейдера) выплачивали иногда Даже 20%. Постройка и снаряжение дредноута Должны приносить по крайней мере четверть мил­лиона прибыли  фирме, получающей заказ. Такая

держателями турецких облигаций. Ред.

622

ставка стоит усилий, а эти фирмы вполне в состоянии ока­зывать политическое и общественное давление. В списке акционеров одного лишь завода Армстронга имеются имена 60 представителей знати или их жен, сыновей и дочерей, пятнадцати баронетов, двадцати членов рыцар­ского сословия, восьми членов парламента, пяти епис­копов, двадцати военных и морских офицеров и восьми журналистов. Среди лиц, заинтересованных в этих фир­мах, прошлым летом было два либеральных министра, одно лицо, занимающее высокий судебный пост, и два лидера парламентской оппозиции. Имеется забавное соот­ветствие между этими списками акционеров и реестрами членов Морской лиги и Лиги национальной военной службы» (с. 90).

«Подлинные факты были в то время изложены адмиралом фон Тирпицем в рейхстаге, а также главой фирмы Крупп. Парламент предпочел поверить м-ру Мюллинеру. В резуль­тате м-р Мак-Кенна высчитал, что Германия будет иметь к «опасному моменту», т. е. в марте 1912, семнадцать дред­ноутов, и в соответствии с этим пересмотрел свою собствен­ную программу. М-р Бальфур предсказывал даже, что у Германии будет 21 или 25 линейных кораблей. Последу­ющие события показали, что адмирал фон Тирпиц го­ворил правду: когда этот момент наступил, у Германии их было девять. Этот страх обошелся нам в четыре «кон­тингентных» дредноута — величина хотя и умеренная, но обострившая раздражение и недоверие в Европе в размерах, не поддающихся никакому количественному исчислению» (с. 91).

«.Международные отношения фирм, торгующих воору­ жением, представляют собою соблазнительную тему для сатиры. Комментарии неизбежно и ясно вытекают из фак­тов и они будут здесь изложены без прикрас. Капитал лишен патриотизма. Выдающаяся германская фирма оказывается под руководством французских директоров. Германские фирмы восстанавливают русский военный флот, который является соперником германского. Британские фирмы имеют в Италии отделения, строящие те самые итальянские дредноуты, о которых говорят, что они являются сопер­никами наших собственных. В Нобелевский трест и, до недавнего времени, в компанию Гарвей входили все веду­щие фирмы по производству вооружений: английские,

623

французские, германские и американские. Одно время французская фирма Шнейдер и германская фирма Крупп объединились в синдикат для разработки железных руд­ников Уенца в Алжире» (с. 92).

«Во всем мире эти концентрированные силы, решитель­ные и хорошо осведомленные, неуклонно подавляют более раздробленные и менее поддающиеся централизованному руководству силы, стоящие за разоружение и мир. Число лиц, наживающихся на вооружениях и войне, относительно невелико по сравнению со всем населением цивилизован­ного мира. Но их индивидуальное значение крупнее, они работают в союзе с «обществом», которое рассматривает империю как поле для карьеры своих сыновей, и с финан­совыми кругами, которые считают ее сферой для инвести­ций» (с. 93).

«Г-н Гладстон пришел к власти после Мидлотианской кампании с программой решительного противодействия империализму, Главным актом внешней политики его правительства была оккупация Египта. С тех пор ложь запала в душу либерализма» (с. 103—104).

«Под таким влиянием либерализм стал империалистской партией с лордом Розбери, а позднее сэром Эдуардом Греем в качестве единственно возможных руководителей ее иностранной политики. Лорд Розбери по браку связан был с семейством Ротшильдов, и именно влияние Рот-шильда привело к оккупации Египта» (с. 105).

«Не было бы разрыва с Францией, и Сердечное согласие могло бы быть установлено лет на двадцать раньше. Евро­пейские вооружения не были бы столь подавляющими, и дипломатия Бисмарка имела бы меньший триумф. И главное, никогда не был бы заключен союз, который на­полнил казну русского самодержца французским золотом и таким образом увековечил жесточайшую из европейских деспотий» (с. 108).

««В течение 1907 были начаты или закончены следующие общественные работы в Кумасси: почта, женская тюрьма, больница и диспансер, европейская больница, прачечная Для стирки белья европейцев и несколько зданий для пол­ков Золотого берега».

Перевертывая страницу, узнаешь, что «была сделана площадка для гольфа на 13 лунок». Золотые рудники, тюрьмы, казармы, прачечная для европейцев, построенная

624

на общественные деньги, и площадка для гольфа_______

вот наша цивилизаторская работа. Но ни одной школы» (с. 127).

«Другими словами, какая бы партия ни была у власти, министром иностранных дел всегда будет империалист, лицо, которому безоговорочно могут доверять «The Times», Сити и консервативная партия. Радикал имеет не больше шансов сделаться министром иностранных дел, чем римский католик стать лордом-канцлером. Доктрина «преемствен­ности» означает, что иностранные дела фактически изъяты из сферы партийного правительства и подчиняются сейчас влиянию только правящего класса, т. е. мнению тех, кто вращается при дворе и в обществе, кто смотрит на армию и гражданскую службу как на занятия, закрепленные за их семьями, и взирает на мир, находящийся за пределами британских островов, главным образом как на сферу для вложения их избыточного богатства» (с. 132).

«Еще более важно бессилие палаты общин в отноше­нии договоров. Если они не содержат финансовых статей, то не обязательно представлять их парламенту, и никакое обсуждение их не может иметь места до тех пор, пока они не будут окончательно подписаны, ратифицированы и опубликованы. Следствием этого является, между прочим, то, что тайный договор связывает нас не менее, чем опуб­ликованный. Тайный договор, надлежащим образом под­писанный и ратифицированный одним британским пра­вительством, связывает его преемников. В теории — король и его министр иностранных дел, действуя с согласия своих коллег по кабинету, имеют право взять на себя са­мые важные и существенные обязательства от имени управляемого ими сорокамиллионного населения этих островов, не спрашивая их выборных представителей» (с. 137-138).

* — государственного переворота. Ред.

«В этих письмах открыто признается, что лорд Джон Россель, премьер-министр, был совершенно не в состоя­нии контролировать Пальмерстона, который постоянно решал важные дела без полномочия кабинета в целом и даже его главы. Он зашел даже так далеко, что при­знал Луи Наполеона после coup d'etat * исключительно под свою личную ответственность и против желания

625

не только общественного мнения, но даже и королевы и своих коллег. На советы сместить Пальмерстона лорд Джон Россель всегда отвечал, что если его сместить, он отомстит тем, что вступит в ряды оппозиции и свергнет правительство. Насколько основательно было это опасе­ние, показали следующие события. В конце концов Паль-мерстон был вынужден в конце декабря 1851 уйти в отставку. Однако уже в феврале 1852 он сбросил своих быв­ших коллег. Кабинет, который не может уволить министра, должен быть готов предоставить ему свободу действий» (с. 143-144).

«С другой стороны, мир, в котором она * вращалась, был мир монархов и правительств. Наций она не знала и не признавала. В огромных потрясениях, происходивших между 1848 и 1860 и создавших итальянскую нацию, она не видела ничего, кроме ряда нападений Сардинии на Австрию» (с. 148—149).

«Когда Пальмерстон и Луи Наполеон в 1848 вели пере­говоры о плебисците для решения судьбы Ломбардии, она заявила, что «будет бедствием на целые века», если наро­дам будет позволено менять подданство посредством всеоб­щего голосования» (с. 149).

«Прежде чем можно будет положиться на устойчивость демократий в моменты национального кризиса, необходимо усилить воспитательную пропаганду, необходимо прило­жить больше сознательных усилий для утверждения прин­ципов» (с. 160).

«Необходимо внедрять всеобщий и глубокий скептицизм для того, чтобы на благонамеренные абстракции и пылкие речи инстинктивно отвечали вопросом: «О каком займе, концессии или сфере экономических интересов вы, соб­ственно, говорите?» Такая задача лежит за пределами ком-петенции, а иногда и понимания наших специальных про­пагандистов мира» (с. 160).

* — королева. Ред.

«Говоря сегодня о разоружении и арбитраже, он будет завтра работать для партии, которая едва ли меньше, чем ее соперница, зависит от крупных подрядчиков и банки­ров, поддерживающих современную связь дипломатии и финансов. Работа по воспитанию и организации в ин­тересах мира проводится в должной степени только

626

социалистическими партиями и только они представляют собою силу, которая всегда будет единодушно выступать против милитаризма и империализма» (с. 161).

«...война — анахронизм, почти невозможное явление в обществе, основанном на уважении к частной собственности и привыкшем вести свои дела на основе системы космопо-литического кредита» (с. 162).

«Допустим, что война — безумие с точки зрения нацио­нальных интересов, тем не менее она может быть вполне разумной с точки зрения немногочисленного, но могуще­ственного правящего класса» (с. 163).

«Не к «местам под солнцем» обращает свой при­стальный взгляд современный империалист. Он ищет новых стран «для эксплуатации», многообе-щающих областей с нетронутыми рудниками, невоз-деланными полями, городами без банков, дорогами без рельс. Вот возможности, которых он жаждет. Он рад получить их без завоевания, он не желает войны. Его идеал — огородить их как сферу эко­номических интересов, внутри которой он может по­мещать свой капитал на основе национальной моно­полии.

Это — процесс, который мы должны себе наглядно представить, если хотим понять живучесть вооруже­ний. Но этот процесс слишком мало учитывается в доктрине г-на Нормана Эйнджелла» (с. 164). «Когда господствует Тройственное согласие, оно захва­тывает Марокко и делит Персию. Когда берет перевес Тройственный союз, он захватывает Триполи, обеспечи­вает свою власть над Боснией, успешно осуществляет экономическое проникновение в Азиатскую Турцию» (с. 167).

«Для нашей цивилизации характерно затушевывание связи дипломатии с вооружениями, с одной стороны, и с финансами — с другой, под маской изощренного кодекса любезностей и лицемерия» (с. 168).

«Если бы все великие державы, внезапно осененные здравым смыслом, приняли бы завтра решение о сокраще­нии своих вооружений наполовину, это не освободило бы нас от моральных последствий неустранимого конфликта между престижем и силой, возникающего при попытке установить между ними равновесие» (с, 169),

627

«Хороший состав комитета являлся бы некоторой гаран­тией того, что политика министерства иностранных дел будет действительно отражать волю нации» (с. 213).

«Только концентрируя свое внимание на подобных пред­ложениях и особенно на создании постоянного комитета по иностранной политике, демократия может надеяться, что она будет оказывать решающее влияние на факторы, которые определяют мир и войну, обусловливают рост во­оружений и ограничивают наши возможности служить делу человеколюбия во всем мире» (с. 217).

«С 1854 до 1 9 0 6 Сити бойкотировало Россию. Заем 19 0 6 последовал за намеками, содержавши­мися в речах сэра Эдуарда Грея, и явно инспириро­ванными статьями в «The Times», которые предска­зывали заключение политического соглашения, о котором тогда велись переговоры. Финансы и дип­ломатия оказывают друг другу взаимные услуги, и в современном мире они стали друг для друга не­обходимы. Огромной поддержкой для дипломатии, имеющей дело с государством-должником, является сознание, что она фактически имеет за собой экспорт­ный капитал богатой страны, который она может предоставить или задержать. Если бы какая-либо дер­жава или группа держав удерживала монополию на мировом денежном рынке хотя бы в течение нескольких лет и сознательно использовала ее в по­литических целях, она в конце концов диктовала бы свою волю России, Китаю, Турции и республикам Латинской Америки» (с. 221).

---

Дата добавления: 2019-11-25; просмотров: 191; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!