Часть четвёртая: КРИК НА ДЬЯВОЛА 2 страница
К счастью, с одной рукой я не мог колоться самостоятельно. Это держало меня под контролем. Я также не мог играть на басу, но с нашим продюсером Томом Верманом (Tom Werman) это не было проблемой, потому что он постоянно звонил на "Электру" и жалобно убеждал кого-то в том, что я не могу играть, а Винс не может петь. Так что я приходил в студию с рукой на перевязи, просто околачивался там, балдел и наблюдал за происходящим.
Верман твердил мне на протяжении всей сессии, "Что бы вы ни делали, не заглядывайте в мои рабочие записи. Там есть вещи, где я размышляю о перспективах развития вашей музыки, и я не хочу, чтобы вы беспокоились по этому поводу". Конечно, это было худшее, что он мог нам сказать. С тех пор мы всё время пытались выяснить, что же такое он там пишет. Но всякий раз, когда он выходил из студии, он брал свои заметки с собой. Однажды вечером, когда он пошел в ванную, он их забыл. Я подбежал к микшерскому пульту, возбуждённый от мысли, что сейчас я, наконец, узнаю, что на самом деле у него в голове. Я открыл записную книжку и посмотрел на слова: "Не забыть покосить лужайку в воскресенье. Не забыть получить балетные туфли для школьной постановки. Купить новую клюшку для гольфа...". Я вскипел от ярости: я даже не мог предположить, что человек, который называл себя нашим продюсером, мог думать о чем-то другом, кроме как о "Motley Crue" и рок-н-ролле.
Я вышел из студии, чтобы найти его, но регистратор остановила меня. В соседней студии работал Элис Купер (Alice Cooper), и я в течение многих дней упрашивал её позволить мне встретиться с ним. Он казался мне больше, чем Богом. И сегодня было моё счастливое воскресение. "Он готов встретиться с вами", - сказала она. "Он сказал, чтобы вы ждал его в комнате рядом с его студией в три часа".
|
|
|
В три около его студии стоял безупречно одетый человек в костюме, с портфелем в руках. "Элис появится через секунду", - сказал он мне, как будто я собирался встретиться с Крестным отцом. Минуту спустя дверь студии отворилась, и откуда-то повалил дым. Из центра облака медленно возник Элис Купер. В руках он нёс ножницы, которые он всё время открывал и с лязгом защёлкивал. Он приблизился ко мне и сказал, "Я - Элис". И все, что я мог вымолвить, было, "Чёрт, точно ты!" С таким появлением, он действительно был Богом. Только годы спустя я выяснил, что дым был реальным.
К тому времени, когда моя рука зажила, наш второй альбом "Shout at the Devil" был закончен, и мы снова были готовы играть живые концерты. Когда мы жили вместе, мы без конца смотрели "Безумного Макса" ("Mad Max") и "Побег из Нью-Йорка" ("Escape from New York"), пока каждая сцена не отпечаталась в нашем сознании. Нам начинал надоедать образ глэм-панка, т.к. слишком много других групп копировали его, поэтому наш внешний облик начал развиваться в направлении между двумя этими фильмами. Превращение началось однажды ночью на шоу в "Санта Моника Сивик Сэнтр" ("Santa Monica Civic Center"). Джо Перри (Joe Perry) из "Aerosmith" был мертвецки пьян, когда я зашел к нему, взял жирный карандаш и намазал им под моими глазами в стиле "Дорожного воина" ("The Road Warrior" - вторая часть фильма "Mad Max"). Джо сказал, что это выглядит круто, и этого одобрения мне было достаточно. Позднее я надел скреплённые одной застёжкой наплечные доспехи и нанёс боевую раскраску под глазами, подобно одному из газовых пиратов в "Дорожном воине". Затем мне пришлось заставить кого-то сделать для меня высокие кожаные ботинки с петардами, вмонтированными в каблуки, которые испускали дым, когда я нажимал кнопку. Задник сцены мы разрисовали под городской пейзаж, взяв за основу "Побег из Нью-Йорка", наши усилители были сделаны в виде шипов, а возвышение, на котором стояла ударная установка, напоминало груду булыжников от взорванной автострады.
|
|
|
МЫ ДУМАЛИ, ЧТО МЫ САМЫЕ ПЛОХИЕ СУЩЕСТВА на всём белом свете. Никто не мог сравниться с нами в умении создавать проблемы, и никто не мог избегать неприятностей так легко, как мы. Впрочем, мы ни с кем и не соревновались в этом. Чем более испорченными мы становились, тем больше людей думали, что мы такие, и всё больше подталкивали нас на то, что мы должны стать ещё хуже. Радиостанции приводили к нам группиз; менеджмент снабжал нас наркотиками. Все, кто нас встречал, убеждались в том, что мы постоянно трахаемся и катимся вниз по наклонной. Мы, не задумываясь, могли вытащить свои члены и помочиться прямо на пол во время интервью на радиостанции или трахнуть ведущую эфира, если она хоть немного сносно выглядела. Нам казалось, что мы подняли поведение животного на уровень искусства. Но затем мы встретили Оззи.
|
|
|
Мы не были в восторге, когда "Электра Рекордс" сообщили нам, что они заполучили для нас открывшуюся вакансию разогревающей группы в туре Оззи Осборна "Bark at the Moon". Мы отыграли несколько концертов с "Kiss" после выхода "Too Fast for Love", и мало того, что они были мучительно скучны, но, к тому же, Джин Симмонс (Gene Simmons) вышвырнул нас из тура за плохое поведение. (Вообразите мое удивление семнадцать лет спустя, когда мне позвонил крутой бизнесмен Джин Симмонс, когда я писал эту самую главу, с просьбой предоставить ему права не только на съёмки фильма "The Dirt", но также и эксклюзивные права на фильм об истории "Motley Crue" в вечное пользование).
|
|
|
Мы начали подготовку к туру с Оззи в Лонг Вью Фарм, штат Массачусетс (Long View Farm, Massachusetts), где репетировали "Rolling Stones". Мы жили в верхних комнатах, а я попросил их поселить меня там, где спал Кит Ричардс (Keith Richards), и это оказался какой-то сарай. Наши водители лимузинов привозили нам из города столько наркоты и проституток, что мы с трудом могли держать глаза открытыми во время репетиций. Томми и я держали ведро, которое стояло между нами, чтобы, в случае чего, было куда взблевнуть. Однажды днем наш менеджмент и компания звукозаписи нагрянули, чтобы посмотреть, прогрессируем мы или нет, а я всё ещё был под балдой.
Мик, наш беспощадный надзиратель, наклонился к микрофону и объявил собравшейся толпе бизнесменов и управляющих, от которых зависело наше финансирование: "Возможно, мы могли бы сыграть для вас эти песни, если бы Никки всю ночь не ширялся героином". Я был так взбешён, что бросил свой бас на землю, пошёл к его микрофону и схватил стойку. К тому времени Мик был уже у двери, я погнался за ним вниз по переулку, оба на высоких каблуках мы были похожи на двух борцов кэтфайт (catfight - женская борьба) .
Тур начался в Портленде, штат Мэн (Portland, Maine), и мы пришли на стадион, чтобы посмотреть, как Оззи проводит саундчек. Он носил огромный жакет, сделанный из лисьего меха, и был украшен фунтами золотых драгоценностей. Он стоял на сцене с Джейком И. Ли (Jake E. Lee) на гитаре, Руди Сарзо (Rudy Sarzo) на басу и Кармином Эпписом (Carmine Appice) на барабанах. Это не будет ещё одни тур "Kiss", подумал я тогда. Оззи был колышущимся, пульсирующим комком нервов и сумасшедшей, непостижимой энергии, который рассказал нам, что, когда он был в "Black Sabbath", он принимал кислоту каждый день в течение целого года, чтобы посмотреть, что из этого получится. Не было ничего, что Оззи не делал бы за этот год и, в результате, не было ничего, что он мог бы вспомнить из того, что делал.
Мы зажили с ним душа в душу с самого первого дня. Он взял нас под своё крыло и заставил нас чувствовать себя комфортно каждой ночью перед лицом двадцати тысяч людей, поднял наше самомнение на прежде недосягаемый для нас уровень. После первого шоу, меня посетило чувство, подобное тому, которое я испытал, когда мы распродали нашу первую ночь в "Виски". Только это было больше, лучше и намного ближе к победной черте, где бы она ни находилась и чем бы она ни была. Маленькая мечта, которая была у нас, когда мы жили вместе в Пёстром Доме, начинала становиться реальностью. Наши дни убийства тараканов и траханья в обмен на продовольствие были закончены. Если выступление на Американском Фестивале (US Festival) было всего лишь маленькой искоркой, слабо озарившей наш путь, то тур с Оззи был спичкой, от которой зажглась вся группа. Без него мы, вероятно, были бы одной из тех лос-анджелесских групп, таких как "Лондон" ("London") - бесспорные звезды, которые никогда не выстрелят.
Оззи редко ночевал в своём автобусе: он всегда был в нашем. Он внезапно вламывался к нам в дверь с мешочком, полным кокса, и при этом пел, "Я - человек крелла, сожру весь крелл, какой смогу, а я смогу" ("I am the krelley man, doing all the krell that I can, I can" - крелл это кокаин), и мы нюхали крелл всю ночь напролет, пока автобус не останавливался, и мы не оказывались в следующем городе.
Однажды этим городом оказался Лэйкленд, штат Флорида (Lakeland, Florida). Мы вывалили из автобуса под палящим полуденным солнцем и направились прямиком в бар, который был отделен от плавательного бассейна стеклянной перегородкой. Оззи стянул свои штаны и зажал долларовую купюру у себя между ягодицами, затем вошёл в бар, предлагая доллар каждой паре внутри. Когда пожилая леди начала проклинать его, Оззи схватил ее сумочку и убежал. Он возвратился к бассейну, одетый в одно короткое ситцевое платье, которое он нашел в сумочке. Мы нахваливали его новый наряд, хотя не были уверены, была ли его проделка свидетельством злого чувства юмора или серьезного случая шизофрении. Все больше и больше я склонен верить последнему.
Мы болтались там, мы в футболках и коже, Оззи в платье, как вдруг Оззи слегка подтолкнул меня локтем. "Эй, напарник, кажется, у меня есть, чем вмазаться".
"Чувак, - сказал я ему, - у нас нет кокса. Может быть, я смогу отослать за ним водителя автобуса".
"Дай мне соломинку", - сказал он, оставшись безразличным к моим словам.
"Но, чувак, там нет никакого кокса".
"Дай мне соломинку. У меня есть доза".
Я вручил ему соломинку, он подошёл к трещине в тротуаре и наклонился над ней. Я увидел длинную колонну муравьев, идущую к маленькому песчаному бугорку там, где кончался тротуар. И только я успел подумать, "Нет, он этого не сделает", как он это сделал. Он засунул соломину себе в нос и, со своей голой белой задницей, выглядывающей из-под платья, похожей на дыню с вырезанным тонким ломтиком, втянул целую колонну муравьев, щекочущих его нос, одним единственным, чудовищным вдохом.
Он встал, откинул назад голову, и мощно сопя правой ноздрёй, заключил, что, вероятно, послал одного или двух заблудших муравьёв себе в горло. Затем он задрал сарафан, схватил свой член и помочился на тротуар. Даже не обращая внимания на растущую аудиторию - все прогуливающиеся наблюдали за ним, в то время как старухи и семейства у бассейна делали вид, что ничего не замечают - он встал на колени и, вымочив платье в луже, начал лакать из неё. Он не просто щелкал своим языком, он долго, в течение нескольких минут, медленно и основательно вылизывал её, словно кот. Затем он встал и, сверкая глазами и ртом, мокрым от мочи, посмотрел прямо на меня. "Сделай это, Сикс!"
Я сглотнул и вспотел. Но это было давлением пэра, поэтому я не мог отказать. В конце концов, он так много сделал для "Motley Crue". И, если мы хотели поддержать нашу репутацию самой идиотской рок-группы, я не мог отступить на глазах у всех присутствующих. Я расстегнул молнию на своих штанах и вытащил свой член на виду у всех в баре и вокруг бассейна. "Да мне, собственно, плевать", - думал я, чтобы успокоить себя, пока делал свою лужу. "Я оближу мою мочу. Кому какое дело? Как бы там ни было, это всего лишь часть моего тела".
Но, как только я наклонился к луже, чтобы закончить то, что начал, Оззи оттолкнул меня и сам плюхнулся в неё. Там, на четвереньках у моих ног, он облизывал мою мочу. Я вскинул руки вверх: "Ты победил", - сказал я. И он действительно победил: с того момента, мы всегда знали, что везде, где бы мы ни находились и что бы мы ни делали, был кто-то, кто был ещё более болен и отвратителен, чем мы сами.
Но, в отличие от нас, Оззи имел сдержанность, предел, совесть и тормоз. И эта сдержанность воплощалась в форму невзрачной, полной, низенькой англичанки, от одного только имени которой дрожали губы и подкашивались колени: Шерон Осборн (Sharon Osbourne), трудяга и педант, как никто другой из всех, кого мы когда-либо встречали, женщина, присутствие которой могло мгновенно возвратить нас назад к нашему забытому детскому страху перед авторитетом.
После Флориды Шерон присоединился к туру, чтобы восстановить порядок. Внезапно, Оззи превратился в идеального мужа. Он ел свои овощи, держал её за руку и ложился спать сразу после каждого выступления, без всякой дури в носу и мочи во рту. Но одного Оззи ей было не достаточно. Шерон хотела, чтобы и мы вели себя также. Когда она вошла в нашу раздевалку и обнаружила там девчонку на четвереньках и четверых нас, стоящих со спущенными штанами и с выражением "виноватых маленьким мальчиком" на наших лицах, она приняла закон. Она больше не позволяла нам принимать наркотики, приглашать девочек за сцену или развлекаться любым другим способом вплоть до настольных игр. Чтобы удостовериться, что её правила выполняются, она исключила алкоголь из нашего рациона и назначила себя единственным хранителем и распространителем пропусков за кулисы. Мы настолько расстроились, что нам пришлось заставить компанию по производству мерчендайза, которая путешествовала с нами, сделать новую футболку. Спереди футболки было изображено улыбающееся лицо, пронизанное кровавыми отверстиями от пуль. На спине был круг с колонкой, содержащей слова: "секс, веселье, выпивка, вечеринки, уличные гонки, пипка, героин, мотоциклы" ("sex, fun, booze, parties, hot rods, pussy, heroin, motorcycles"). Круг перечёркивала жирная красная черта, а ниже было написано "Безрадостный Тур: '83-'84" ("No Fun Tour: '83-'84"). Мы раздали майки всем, включая Оззи.
В конце концов, я был вынужден приползти к Шерона на четвереньках с мольбой, "Мне действительно необходимо перепихнуться. Иначе, я сойду с ума".
"Нет, ты не можешь, Никки", - сказала она твердо. "Ты подцепишь какую-нибудь заразу".
"Мне плевать на болезнь", - кричал я. "Я сделаю прививку. Просто мне нужно трахнуться".
"Хорошо", - смягчилась она. "Но только один раз".
"Спасибо, Мамочка".
Она отвела меня за руку в сторону от сцены и спросила, "Ну, какую ты хочешь?", будто я был маленьким ребенком, выбирающим конфеты.
"Можно я возьму вон ту в красном".
Той же самой ночью Кармин Эппис покинул тур. Он играл с "Vanilla Fudge", "Cactus" и Родом Стюартом (Rod Stewart) и, в какой-то степени, был звездой со своими собственными амбициями, он даже продавал свои собственные футболки. С нетипичным великодушием Шерон предоставила ему разрешение. Но когда фанатам вернули футболки, которые они отдали на подпись Кармину, на всех них спереди зияла огромная дыра: Шерон и Оззи вырезали лицо Кармина из всех его футболок. Это обернулось настоящей войной, которая закончилась уходом Кармина и возвращением в группу Томми Олдриджа (Tommy Aldridge), который сменил его за ударной установкой.
Всякий раз, когда Шерон оставляла тур, Оззи возвращался к полному разложению. В Нэшвилле (Nashville) он по всем стенам ванной Томми размазал дерьмо. В Мемфисе (Memphis) они с Винсом украли автомобиль с ключами, висевшими в замке зажигания, терроризировали пешеходов на Бил Стрит (Beale Street), а затем расколотили его, выбив стёкла и распоров обивку. Несколько дней спустя, случилось так, что мы приехали в Новый Орлеан (New Orleans) на вторую ночь Марди Гра (Mardi Gras - праздник масленицы с красочным карнавалом). Город был весь в огне. Томми, Джейк И. и я вступили в поножовщину в баре на Бурбон Стрит (Bourbon Street), в то время как Винс и Оззи совершали турне по стрип-клубам. Когда все мы возвратились в отель, пьяные и перемазанные кровью, Мамочка уже ждала нас: Шерон прилетел в город, и она снова запретила нам болтаться с Оззи.
Иногда, когда Шерон уезжала, Оззи был сломлен, словно ребенок, потерявший свою мать. В Италии он купил надувную куклу, пририсовал ей усы Гитлера и держал её в задней комнате нашего автобуса. На пути в Милан он всю дорогу разговаривал с ней, будто она была его единственным другом. Он рассказал кукле, что существует некий заговор, все настроены против него и разработали план с целью убить его. Когда он вышел на сцену той ночью, на нём были гестаповские ботинки, шорты, лифчик и белый парик. Поначалу казалось, что он в полном порядке, но после нескольких песен, он быстро изменился и начал плакать. "Я - не животное", - рыдал он в микрофон. "Я - не наркоман". Затем он попросил прощения у публики и ушёл за кулисы.
Той ночью в гостиничном номере, который делили Мик и я, он спросил, может ли он воспользоваться нашим телефоном. Он снял трубку и сказал, "Англию, пожалуйста".
Я выхватил трубку у него из рук и повесил её на место. "Чувак, ты не можешь звонить в Англию. У меня нет таких денег".
Тогда он стал звонить в кредит с оплатой отвечающей стороны. Шерон приняла звонок. "Я просто звоню, чтобы сказать тебе, что я хочу развода", - сказал Оззи так трезво и серьезно, как только мог.
"Заткнись и ложись спать", - резко ответила она, ибо даже не представляла себе жизни без него.
По каким-то причинам у нашего менеджера тура возникла блестящая идея поселить невыносимого меня и тихого Мика Марса в одну комнату: мы были похожи на "Странную Парочку" ("The Odd Couple" - фильм-комедия 1968 года). Как-то, когда он бренчал на гитаре и мешал мне писать песню, я взял свою гитару и вышел в коридор, где разбил ею все фонари. Затем я возвратился в комнату, волоча за собой свой сломанный инструмент, и спросил Мика, "Скажи, я могу позаимствовать твою гитару?" Мы регулярно вступали в драки, обычно потому, что я устраивал в нашей комнате вечеринки или приводил туда девочек. После того, как я вырвал у него клок волос, когда он не позволил мне взять его гитару, мне, наконец, выделили отдельную комнату. Это, тем не менее, не помогло Мику обрести мир и покой, потому что чуть позже, одна из постоялиц гостиницы вызвала полицию после того, как она увидела, как Томми пронесся голым вниз по направлению к холлу, а полицейские вместо него случайно арестовали Мика.
Мы совершали турне с Оззи, то выходя из него, то примыкая снова, в течение более чем года, беря отпуск для того, чтобы играть сольные концерты с "Saxon". Тем временем мы получили наши первые золотые и платиновые диски, наши песни начали гонять по радио, а меня начали узнавать на улицах не только в Лос-Анджелесе. Все менялось так быстро, и, в результате, все наши личные связи тоже начали ломаться. В день, когда закончился тур, автобус высадил меня перед домом, где жили я и Лита. Я десять минут стоял снаружи с чемоданом в руке, не уверенный, войти мне или нет. Когда я вошёл, я обнял её, не говоря ни слова. Я просто стоял, как истукан. Я не знал, что мне теперь делать. Что-то выключилось во мне за время тура, и я понятия не имел, как это вернуть.
Когда, спустя несколько дней, Лита уехала в свой собственный тур, я вздохнул с облегчением. Я был не в состоянии продолжать отношения с нею, особенно, когда оба мы были в постоянных разъездах, и я понятия не имел, как общаться с женщиной, к которой я был уже равнодушен. Ко времени, когда она возвратилась, я уже договорился переехать через улицу и жить у Роббина Кросби. В день, когда я переехал к нему, жизнь снова вернулась к полной нищете и безнравственности. У него была только одна кровать, и он был достаточно любезен, чтобы позволить мне спать на ней, в то время как сам он прозябал на полу. Вместо холодильника у него был пенопластовый ящик, заполненный мешками со льдом. В его днище была дыра, и вода постоянно просачивалась по всему полу кухни. Управляющий дома ненавидел меня и предупреждал каждый день, что, если я буду устраивать громкие вечеринки, распивать спиртные напитки у бассейна или ещё как-либо плохо себя вести, то он возьмёт меня за мою татуированную задницу и вышвырнет вон.
Дата добавления: 2019-11-25; просмотров: 155; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!