Терапия как встреча и трансформация
Слово «терапия» восходит к греческому θεραπεία, что означает «служба, лечение, уход и исцеление». Глагол θεραπεύω – «ухаживать». В терапии мы имеем дело с заботой о человеке, направленной на то, чтобы он «исцелился». Слово «исцеление» соотносится с «целым», так что «исцелять» – значит «делать целым».
Терапия связана с «целостностью», но под этим понимают не совершенство, а полноту. Наша тоска по целостности является потребностью соединить вместе то, что было разделено. Терапия направлена на внутреннее единство, при котором разломы и разрывы человеческого существования остаются вполне осознанными. Я не придерживаюсь идеологии совершенного, здорового, целого человека[102].
Для меня процесс заботы о душе означает уход за ее ранами и язвами, их «перемещение» изнутри наружу, чтобы они могли заживать. Как терапевт я полагаюсь на самоисцеляющие силы души, пытаюсь пробудить в человеке его внутреннего целителя.
Жертвы инцеста годами находились в состоянии оцепенения и отделенности от себя самих, и теперь в терапии у них появляется возможность вновь быть в чувственном контакте с собой, воспринимать то, какими людьми они могли бы и должны были бы стать. Терапия имеет отношение к этому внутреннему обновлению. Я могу соприкоснуться с внутренним целителем другого человека, с его «внутренним учителем», если я как терапевт знаю о собственных ранах. В юнговской психологии важное место занимает образ раненого целителя, который лечит с помощью своих ран. Аналогичные мысли выражает Мартин Бубер, когда говорит: «Нужно быть рядом с собой, чтобы суметь выйти к другому»[103]. Только если я в контакте с собой и чувствую себя, я могу войти в контакт с другими людьми. Только если я чувствую связь с собственной Самостью, становится возможной соединяющая связь «Я – Ты», считает Бубер. Я убеждена, что исцеление как обретение целостности может по-настоящему происходить, только если двое встречаются и вступают в диалог, который является больше чем проекцией и переносом. Такой диалог дает человеку возможность действительно быть человеком. Только во взаимосвязях с другими людьми можно «найти себя». В моей терапевтической работе это означает, что, вступая в отношения, я сопровождаю другого на пути поиска и формирования его собственного образа себя, и это всегда путь осознания своего мировоззрения.
|
|
|
Мое представление об исцелении состоит в том, что это процесс развития, преобразования, причем путь и есть цель. В своей практике я часто слышала вопрос: возможно ли вообще исцеление? За таким вопросом скрывается идея, что исцеление – это цель, нечто, чем когда-то однажды можно будет владеть как собственностью. С этим связана идея, что мы исцеляемся, когда нам удается избавиться от болезни. «В психологии проблема – сам человек, именно я сам и есть моя проблема»[104]. Человек является своей болезнью, а не у человека имеется болезнь. Вот почему терапия – это «служение» человеку, забота о нем.
|
|
|
Мы не можем «совершить» исцеление, а лишь помогаем разобраться с трудностями на пути, блокирующими исцеление, о чем нам напоминает римская пословица «Medicus curat, natura sanat» – «Врач ухаживает, природа исцеляет».
Аналогично Дюркгейм различает тело, которым мы обладаем, и плоть, которой мы являемся. Когда человек полностью воплощен во плоти, которой он является, он по-настоящему здоров, даже если в житейском смысле он может быть болен. Во плоти, которой мы являемся, мы выражаем наш способ быть в этом мире. Так же и с душевными проблемами, и болезнями. Мы являемся проблемами, мы не «имеем» их.
Я понимаю исцеление как процесс, как пребывание на пути к себе. В желании исцелиться выражается тоска и страстное желание восстановить связи с утраченными частями себя самого. Одна молодая женщина выразила свое представление о цели терапии в таких словах: «В данный момент моя цель не более чем тоска, и она кажется мне безмерной. Это представление об исцелении в смысле обретения целостности, тоска по жизни. Сейчас я полностью вне себя, лишь свидетель происходящих процессов, и, кажется, они не имеют отношения к моим желаниям. Я ничего не хочу настолько же сильно, как „жить“, в смысле быть живой, открытой новому, внутреннему и внешнему. В некоторые моменты я живу. Предел моих желаний – я хочу уметь жить в своем теле. Возможно, сейчас уже поздно, и расщепление теперь такое сильное, что моего желания и целеустремленности не хватит, чтобы справиться. Речь идет, скорее, о вопросе: где то, что осталось от меня? Раскопки, наверное, будут носить вполне археологический характер».
|
|
|
Те, кто был использован сексуально и эмоционально, утратили себя. Человеческому не было предоставлено место, чтобы раскрыться, так что ничего не осталось, кроме самоотчуждения и пустоты. Чтобы спасти свою жизнь, душа был предана, ведь в детстве этим женщинам никогда нельзя было быть теми, кем они на самом деле были, никогда не были признаны чувства из глубины их души. Все должно было утаиваться, даже ужасная амбивалентность чувств, пока, наконец, все эмоции не были отвергнуты и их просто «больше не стало».
|
|
|
Теперь терапия должна предоставить пространство, которое сделает эмоциональные реакции и воспоминания возможными для этих женщин. Возвращение и повторное проживание болезненного опыта во многом зависит от того, как в терапии будет создано такое пространство. Вместо разодранной в клочья эмоциональной сети семьи женщине нужна новая основа, которая поддерживает и достаточно крепка, чтобы выдержать даже травматические воспоминания. На встречах в ходе терапии могут быть интернализованы новые селф-объекты и выстроены структуры, которые позволят лучше выдерживать прорывы сильных эмоций.
Люди, которые годами существовали в лучах «Танатоса», по Фрейду, разрушительной энергии, связанной с оцепенением и смертью, в процессе своего исцеления получают опыт пребывания под властью жизнеутверждающего и соединяющего «Эроса».
В поисках потерянной души человек встречает своего внутреннего ребенка, и только при этом повторном обнаружении ребенка, которым человек когда-то был, он может исцелиться. Только если оцепеневший, окаменевший ребенок внутри заново пробудится к жизни и сможет говорить, то человек сможет сделать шаг к «Тебе», шагнуть в окружающую его жизнь.
«Моя надежда и цель – встать и пойти, ощущая почву под ногами и силу в спине, заполнить всю себя до кончиков пальцев рук и ног и даже немножко выйти за пределы себя самой. Еще разок выпасть из себя, но не провалиться сквозь землю, прикасаться и ощущать прикосновения к себе, иметь возможность углубиться в себя и снова всплывать на поверхность, давать и брать».
Тут нужны мужество и стойкость. Весь процесс исцеления требует риска и осознанного решения изменить свои установки и способы поведения. Одно только «время» не лечит. Человек должен снова и снова брать на себя ответственность за исцеление, и ему нужны люди, которые поддерживают его в этом процессе.
Несколько лет назад я нашла в библиотеке одного телесно-ориентированного терапевта книгу, в которой был эпиграф, глубоко тронувший меня: «Исцеление означает влюбить человека в здоровье». В этом смысле терапия для меня означает не только изобилие любви, но и страх любви, потому что любовь всегда преобразует и преображает. В терапии два человека вступают в связь друг с другом, чтобы создать что-то новое. Старые позиции и установки необходимо «отпустить»; и возникает новое, шаг в жизнь. Также терапия означает «Умри и стань!», изменение направления, к вопросу «откуда» добавляется вопрос «куда».
Психологических теорий и аналитического ремесла недостаточно для сопровождения человека в этом процессе исцеления и трансформации. Без любви, без подлинного диалога, который является более чем эмпатическим пониманием, душа не может исцелиться. Ей нужна истинная встреча в терапии – позволить подпустить себя к другому человеку и отказаться от установки «как бы». Таким образом, поиск терапевта – нечто большее, чем поиск хорошо образованного профессионала. Пострадавшим от инцеста нужен человек, который может взять их с собой в путешествие к собственной сердцевине, к центру своей самости. Я знаю многих женщин, для которых такой поиск стал настоящей одиссеей. Поскольку я знаю, сколько мужества и энергии нужно для каждого нового старта после неудачной попытки терапии, я хотела бы дать несколько советов, которые могут пригодиться при выборе терапии.
Выбор терапии
В настоящее время очень трудно пробираться через лабиринт различных видов терапии. Легче, наверное, определиться, что жертва инцеста точно не может вытерпеть в отношениях, что является самым трудным, чего не хотелось бы ни при каких условиях. Иногда можно приблизиться к своим потребностям только таким методом исключения нежелательного.
Например, женщина чувствует, что для нее невозможно работать с мужчиной, потому что ее пугает быть в комнате наедине с ним. Другая женщина считает женщину-терапевта невыносимой, так как ее ненависть к собственной матери и презрение ко всему женскому предотвращают любой контакт с женщиной-терапевтом, это кажется немыслимым. Возможно, терапевт-мужчина окажется предпочтительным, поскольку пострадавшая женщина не может себе представить, что сумеет быть значимой в жизни какой-либо женщины, даже если она терапевт, и получить заботу и внимание. Решение о том, какого пола будет терапевт, является глубоко личным делом каждого клиента.
Я не верю в аподиктическое утверждение, что мужчины в принципе не могут сочувствовать жертвам инцеста или что они всегда отождествляются с преступниками. Просвещенные, открытые терапевты понимают, что инцесту сопутствует сексуальное насилие, и осознают неравное распределение власти в обществе. Терапия инцеста выдвигает особенно высокие требования мужчинам-терапевтам. Им приходится бороться с трудными реакциями контрпереноса, с возможным вуайеристским интересом к сексуальным подробностям, к сексуальной стимуляции и т. д. Некоторые терапевты ведут себя очень дистанцированно, чтобы не создавать сексуальной атмосферы, которая может привести к сильным чувствам в переносе. Другие прикладывают немало усилий, чтобы быть хорошими отцами, которые «все знают» и своей гиперопекой предписывают клиентке быть беспомощной.
Некоторые женщины чувствуют, что обязаны поставить перед собой терапевтическую цель в контексте сексуальности, имеющую отношение к половой функции, с мужской точки зрения. Я также встречала женщин, которые сообщили об очень позитивном, исцеляющем опыте с терапевтами, проложившими для этих женщин путь к умению быть в плодотворном контакте с мужским в себе и в мире. Терапевты, с которыми женщины чувствуют себя безопасно «как в лоне Авраамовом», соединяют в себе отцовское и материнское, устанавливают четкие границы и различают потребность в близости и сексуальную потребность.
Большинство женщин ищут терапевта-женщину, потому что чувствуют, что она поймет их лучше, и им легче говорить о сексуальных переживаниях с женщиной. Часто женщины-терапевты лучше информированы в отношении специфической темы злоупотреблений, поскольку ни одна женщина не может избежать реальности эксплуатации, неотъемлемой от социума. С другой стороны, для женщины-терапевта существует риск чрезмерной идентификации с жертвой, что усиливает ее собственное чувство беспомощности и ощущение бессильной пассивности. Если ее собственное детство и пережитые личные травмы не были проработаны, повышается риск того, что терапевт не допустит выявления и перепроживания эмоций клиентки. Пострадавшие от инцеста часто рассказывали мне, что у них было впечатление, что их терапевт четко сигнализировал о своем дискомфорте во время обсуждения инцеста и сексуальных нарушений. Некоторые терапевты меняли тему разговора и тем самым поддерживали избегающее поведение и тенденции отрицания. Также возможны и совсем другие чувства терапевта: гнев на насильников, поддержка конфронтации с ним, отвращение и обобщение его поведения до типичного мужского. Особенно важной становится ответственность терапевта, он должен справляться со своими чувствами так, чтобы не вмешиваться в процесс клиентки, а также не ранить ее позитивные чувства по отношению к насильнику.
После того как принято решение встретиться с каким-либо психотерапевтом, может быть начат поиск конкретного человека, с которым захочется работать. Хорошим началом может стать разговор с другими женщинами, у которых уже есть опыт терапии, возможно, существуют группы самопомощи для жертв инцеста, члены которых составили список терапевтов, имеющих опыт работы с женщинами, подвергшимися насилию. Те, кто социально изолирован и не имеет таких контактов, могут получить информацию в женских консультациях, по телефону горячей линии для родителей, в приютах для женщин.
Важно, чтобы женщины, которые решились на терапию, действительно выбрали свое терапевтическое сопровождение. Под этим я подразумеваю, чтобы они сами решали, где они чувствуют себя комфортно, и не соглашались с тем, что надо начинать терапию там, где есть свободное место. Это не принесет пользы – суетиться и доверяться первому встречному, даже если срочно нужно что-то сделать, даже если страдание кажется невыносимым, стоит приложить усилия и особенно внимательно вглядеться и активно выбирать. К сожалению, именно жертвы инцеста, как правило, не принимают всерьез предупреждающие сигналы собственной психики, быстро говорят «да» и слишком поздно понимают, что в очередной раз оказались в отношениях, в которых для них нет ничего хорошего. Особенно необходима осторожность, если уже в конце первой встречи терапевт настаивает на договоренности о следующей встрече и не дает клиентке времени, чтобы спокойно обдумать свое решение. Некоторые женщины стыдятся отказаться. Это связано с их внутренними трудностями говорить «нет», особенно если они чувствуют, что сам терапевт готов работать с ними. Я хочу призвать всех женщин давать себе время подумать и уважать свои собственные потребности, а не беспокоиться о ранимости помогающего профессионала. Всю жизнь они оглядывались на других, теперь же пришла пора, наконец, услышать собственный голос. Я рекомендую также женщинам спрашивать о том, что для них важно. Каждый имеет право узнать, на какую терапию он соглашается. Может быть, я хочу знать, что мой терапевт понимает под исцелением, из какого представления о человеке исходит. Терапевты, которые не демонстрируют готовности иметь дело с инцестом, также не готовы учиться у своих клиентов и не смогут поддержать их на их собственном пути. Например, в Калифорнии невозможно продлить срок действия лицензии в качестве семейного психотерапевта, если не получить подтверждения, что пройден учебный курс по вопросам жестокого обращения с детьми.
Может быть, для кого-то важна феминистская ориентация, чтобы быть уверенной, что сексуальное насилие будет восприниматься всерьез, а не как фантазия. Можно также получить информацию о том, как происходит работа: только беседы или с использованием творческих средств и телесных техник.
Во время и после первой беседы важно вслушаться в то, как вы себя чувствуете. Слушал ли меня этот человек на самом деле? Заслуживает ли доверия? Является ли настоящим? Могу ли я себе представить, что в отношениях с ним спущусь очень глубоко, достаточно ли места, чтобы открыться? Дает ли он мне время? Давит ли на меня? Ощущаю ли я этого человека открытым для поиска смысла? Найдется ли достаточно места для религиозности в этой терапии? Стало ли мне внутренне тепло, может ли возникнуть надежда или все осталось холодным и на уровне головы?
Людям, которые чувствуют себя очень неуверенно, когда они решают начать психотерапию, я бы рекомендовала книгу Тильмана Мозера: «Компас души. Путеводитель для тех, кто проходит психотерапию»[105]. Она написана непринужденно и с юмором, автор поддержать читателя и заостряет его способность к восприятию.
Выбор терапии в случае инцеста зависит от того, отдает ли человек, которого вы собираетесь выбрать как сопровождающего, себе отчет в социальных аспектах сексуальной эксплуатации. Также для вас может быть важно выбрать такого человека, рядом с которым вы почувствуете себя «отраженной», замеченной, и такую терапию, в которой вам не придется постоянно ощущать, что вы смотрите в пустое зеркало. Терапия инцеста имеет много общего с терапией людей с ранними нарушениями развития. Такая работа требует иных стратегий по сравнению с классической аналитической техникой.
Осторожность понадобится, когда эзотерически ориентированные терапевты очень быстро переходят к концепции кармы и создают духовную надстройку до того, как травма будет действительно проработана. Несколько раз у меня была возможность наблюдать, как вредит женщинам такое «перепрыгивание» через важные этапы совладания с ситуацией.
Важнейший вклад в исследования и терапию инцеста внесло женское движение 1970-х годов. В рамках этого движения речь шла о переосмыслении таких важных тем, как сексуальность, власть и насилие. Феминистский подход привел к появлению новых терапевтических стратегий, которые стали революционными для самопонимания женщин, и я хотела бы представить здесь феминистскую модель, в которой «загадка женщины» решается иначе, чем в психоанализе.
Терапия инцеста и феминизм
Феминистские исследовательницы особенно интенсивно занимались доминирующими образами женственности и демаскировали отношения полов как потенциально насильственные. Можно упомянуть ранние исследования по изнасилованиям, проведенные Сьюзен Браунмиллер, и последующий анализ социального подавления на примере женщин, подвергшихся насилию. Это привело к тому, что брак и семья были демистифицированы и разоблачены как рассадник насилия. Было очень четко показано, что насилие в отношении женщин внутри и вне брака прочно закреплено в структурных принципах нашего общества. Насилие в отношении женщин тотально интегрировано в женский образ себя и является одним из архаичных переживаний женственности.
В этом контексте должен быть рассмотрен и инцест. Сексуальная эксплуатация является злоупотреблением властью, насильственным преступлением в сексуальной обложке. Остается лишь добавить, что большинство преступников – мужчины, потому что в нашем обществе в ходе мужской социализации, особенно сексуальной, санкционировано все, что имеет отношение к насилию. Мы все усвоили образы мужественности, которые полны агрессивности, доминирования и всемогущества. Как женщины мы привыкли, что мужчины сексуализируют все сферы жизни, власть, любовь и любые формы близости. Заслугой женского движения стало то, что эти механизмы стали более осознаны обществом и были четко очерчены пределы ответственности за все более угрожающие масштабы инцеста.
Приведу пример феминистских размышлений о проблеме инцеста. Была сделана попытка ответить на вопрос: какова причина того, что подавляющее большинство преступников – мужчины? По данным статистики, несмотря на занижения, несомненным является факт, что в основном сексуально эксплуатируют мужчины. Это не означает, что не существует женщин-преступниц. Матери также бывают преступницами, но они в большей степени эксплуатируют своих детей эмоционально, а не сексуально.
Недавние американские исследования Расселла и Финкельхора показывают, что женщины составляют не более 5 % преступников, эксплуатирующих девочек, и не более 20 % преступников, эксплуатирующих мальчиков.
Почему это так происходит? Саттлер и Флитнер из университета Фрибура изучили соответствующую литературу и в своей работе[106] называют четыре основные причины этого, которые я хочу дополнить некоторыми замечаниями.
1. Положение мужчин в семье «на краю».
2. Образ мужской сексуальности.
3. Перелом мужского полового развития.
4. Мужская власть внутри и вне семьи.
Я объясню каждый пункт более подробно. Разделение функций мужчин и женщин в нашем обществе привело к тому, что мужчины в основном заняты наемным трудом вне семьи и не включены на постоянной основе в естественный уход за детьми. Они имеют гораздо меньше телесного контакта со своими детьми и уж тем более опыта выражения любви вследствие мужской социализации и поэтому фиксированы на том, чтобы ощущать близость через сексуальность.
Женщины могут гораздо лучше различать нежность и сексуальность, в то время как мужчины немедленно воспринимают нежность как провокацию или сексуальное возбуждение. Кроме того, наша культура устанавливает, что мужчина берет на себя сексуальную инициативу, а женщина, напротив, должна вести себя ожидающе и пассивно. Мужчины часто интерпретируют сопротивление и «нет», сказанное женщиной, в качестве скрытого «да», так что чувствуют себя вправе навязывать свои сексуальные потребности даже сопротивляющейся женщине.
Женщины знают, что значит быть жертвой и поэтому воспринимают намного более остро и реалистично то, какой ущерб сексуальное насилие может нанести ребенку. Кроме того, я считаю, что для мужчины чувство собственного достоинства и уверенность в себе намного теснее связаны с сексуальностью, чем у женщин. Поэтому женщины в значительно меньшей степени компенсируют свою неустойчивую самооценку с помощью половых актов со своими детьми.
Эмоциональная зависимость мужчины от женщины, которая могла бы открывать для него сферу нежности и тепла, вызывает у него большой страх. Желание близости вселяет ужас чрезмерной близости и слияния, что может привести к тому, что мужчина пытается через инцест воссоздать дистанцию[107].
В образе мужской сексуальности удовлетворение является центральным мотивом, и это низводит женщину до объекта. С этой точки зрения, дети еще лучше подходят для того, чтобы быть сексуальными объектами, так как они более зависимы, беспомощны, доступны и дают мужчине ощущение того, что он сильный и мощный. В контексте нашей социализации это означает, что мужчина выбирает младшую, более слабую, невинную и бессильную партнершу, а женщина ищет большого, сильного, старшего защитника. Потребность в молодых и слабых партнерах интерпретируется авторами-феминистками как то, что мужчины должны компенсировать свою глубокую неуверенность и страх перед взрослой женщиной. Эта экзистенциальная неуверенность объясняется с опорой на психоаналитическую концепцию. Для развития мужской идентичности необходим отказ от изначальной первичной идентификации с матерью, несмотря на мощное стремление вернуться в материнский рай, к изначальному единству с матерью. Так как эти регрессивные импульсы подвергают сомнению мужскую идентичность, от них должна быть выстроена мощная защита. Однако при каждой встрече с женщиной, в каждой любовной ситуации эта изначальная тоска по раннему слиянию вновь реактивируется, что неизбежно приводит к постоянной защитной позиции по отношению к женщине, к судорожным попыткам внутренне держаться на расстоянии.
Это бессознательное чувство бессилия компенсируется ощущением силы, предоставленным обществом. Мужчины обладают в семье правом силы, правом владения женой и ребенком. Напомню, что в Швейцарии грубое принуждение к сексу между супругами даже не является уголовным преступлением. Патриархальное общество санкционирует такую структуру власти.
В пределах феминистского движения существуют различные точки зрения на то, что представляет собой семья. Оно было совершенно отдельным от семейно-терапевтического движения, которое в 1970-х годах интенсивно занималось терапией инцеста. Изначально оба движения были едины в своем отделении от классического психоанализа Фрейда. В результате они сильно разошлись и особенно сильно в связи с темой инцеста. В этой книге я пишу о терапии взрослых жертв сексуальной эксплуатации, поэтому выношу за скобки позиции семейных терапевтов. Отмечу, что семейная терапия исходит из концепций системной теории. По сути, это теория коллюзий, которая утверждает, что в межличностном треугольнике «отец – мать – дочь» все вступают в сговор (коллюдируют) друг с другом. Однако мать обычно оказывается краеугольным камнем патологической семейной системы, которая понимается как соглашательство всех со всеми.
«Проблема состоит в том, что практически всё – кем является или не является мать жертвы инцеста, что она делает или допускает – впоследствии интерпретируется как сознательный или бессознательный, активный или пассивный вклад в формирование инцеста отца и дочери. Ей нельзя ни умереть, ни иметь психологических проблем, ни болеть, ни беременеть; ей нельзя покидать дом, не говоря уже о ее собственном удовольствии, а с другой стороны, семья не должна оказаться в социальной изоляции; ей нельзя быть покорной, доминировать, быть холодной, слишком страстной, ханжой, распущенной и т. д., и т. д. Ее положение можно сравнить с положением собаки в пословице: кто хочет бить собаку, быстро найдет палку»[108].
Для феминисток не мать является краеугольным камнем, а патриархальное общество, которое молчаливо передает мужчине право сексуально эксплуатировать женщин, причем не только в семье, но и в других иерархических отношениях зависимости.
С феминистской точки зрения, не может идти речи о том, чтобы любой ценой сохранять семью, напротив, конечная цель – оптимальная защита и безопасность ребенка. Такой приоритет отражается в требовании, чтобы именно преступник удалился из семьи, а не ребенок, как обычно было до этого, и помещение его в социальное учреждение или приемную семью было дополнительным травмированием.
Среди феминисток нет единодушия в том, как обходиться с преступником; некоторые требуют тюремного заключения и считают возмутительным, что убийство души не рассматривается и не наказывается как отдельное преступление. Они утверждают, что для ребенка важно знать, что человек, который нанес ему ущерб и поступил с ним плохо, привлечен к ответственности за это. Ребенок, которого наказывают за все подряд, понятно, вправе спросить, почему отец остается безнаказанным. Другие феминистки не верят в ценность наказания и требуют вместо этого, чтобы для преступника была обязательной психотерапия. В Америке часто сочетается приговор о тюремном заключении и участие в индивидуальной или групповой психотерапии.
В Швейцарии прикладываются усилия к пересмотру с феминистской точки зрения уголовных наказаний за сексуальные преступления. В частности, юристы выступают против сокращения срока давности с 10 до 2 лет. Я уже показала в предыдущих главах, что причины часто пожизненных отсроченных последствий инцеста изначально вытесняются и лишь в ходе многолетней терапии возвращаются в сознание. При коротком сроке исковой давности, который хочет ввести Швейцария, и это изменение выделит ее на фоне других стран, которые увеличивают эти сроки, преступник, в конечном счете, останется безнаказанным. Аргументы, что при этом происходит вмешательство в интересы жертвы, являются для тех, кто обстоятельно вник в эту тему, слабыми и их легко опровергают любые научно-исследовательские материалы. Юристы требуют других сроков давности и предлагают уголовные сроки и возможное досрочное освобождение только при обязательном прохождении психотерапии и т. д.
В заключение можно сказать, что феминистки понимают инцест как экстремальную травму, которую обязательно нужно рассматривать в социальном контексте. Они исходят из субъективной реальности женщин. Заявления женщин заслуживают доверия, они не являются фантазиями, их симптомы и защитные механизмы не обесцениваются до психопатологических феноменов, а считаются попытками адаптации, которые позволили им выжить. С этой точки зрения, феминистская терапия инцеста пытается вернуть женщинам, прежде всего, веру в свои силы и поддерживает автономию и самодостаточность. Это помогает им вернуть себе владение своим телом, чтобы они смогли переживать свою сексуальность по-новому, не по принципу подчинения. В феминистской психотерапии речь идет о том, чтобы «прекратить трагический цикл передачи от матери к дочери такой социализации»[109]. Группа является важным инструментом на этом пути отказа от собственной изоляции. Так, в рамках феминистской модели появилось немало групп самопомощи для женщин, пострадавших от эксплуатации и жестокого обращения.
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 112; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!