Активизация антисоветской деятельности белой эмиграции в Синьцзяне, 1927–1930 гг.

Е.Н. Наземцева Барнаульский государственный педагогический университет

http://new.hist.asu.ru/biblio/vost/14.pdf

Последняя треть и конец 1920х гг. отмечены новым всплеском антисоветской деятельности русских эмигрантов, находящихся в Китае. Во многом это было следствием тех событий, которые происходили в отношениях между двумя государствами в этот период, а также в их внутренней политике¹.

Белоэмигрантские лидеры в Харбине, Шанхае, Тяньцзине и Синьцзяне объективно оценивали свои силы и поэтому рассчитывали на поддержку иностранных государств, как в тайной, так и в открытой борьбе с советской властью. Они также были сами готовы прийти на помощь тому государству, которое выступит против Советского Союза.

Активизация антисоветской деятельности белогвардейской эмиграции в Синьцзяне в последней трети 20х гг. проявилась в различных формах. Во второй половине 20х гг. в Синьцзяне существовало несколько организаций бывших белогвардейцев. В первую очередь – это остатки отряда атамана Дутова.

Наиболее спаянной организацией бывших дутовцев являлся «Офицерский союз», возглавляемый полковником Павлом Петровичем Папенгутом. В 1926–1927 гг. члены союза занимались в основном лесным промыслом и охотой. Однако, несмотря на мирный характер своей деятельности, в организации была сохранена дисциплина и субординация. Большинство казаков и офицеров носило военную форму².

В ближайшее окружение Папенгута входили полковник Кузнецов, хорунжий Чернов, а также Яковлев, Красильников и др.³ Общая численность поддерживающих Паппенгута в 1925 г. составляла 45 человек офицеров⁴. Союз поддерживал командующий Илийским округом Джен Шоу Ши, надеясь на помощь белогвардейцев в случае возможного обострения политической ситуации в округе⁵.

Группа Паппенгута встречала поддержку и со стороны католической миссии в Суйдуне, при помощи которой члены союза, возможно, осуществляли связь с белогвардейскими организациями на Дальнем Востоке, а также получали «достоверные сведения» о международном и внутреннем положении СССР⁶.

Полковник Папенгут Павел Петрович (стоит) и адъютант атамана Дутова есаул Могутный (сидит)

Другая группа дутовцев во главе с бывшим начальником отряда полковником А. Ткачёвым первоначально в 1925 г. состояла из 35 человек. В неё входили офицеры И.В. Могутнов, Цветков, Федченко. После смерти Ткачёва (в 1926–1927 гг.) эту группу возглавил полковник И.В. Могутнов⁷. За обеими группами советскими властями было установлено постоянное наблюдение.

В Урумчи также довольно активно действовала группа монархистов-белогвардейцев. Одним из членов этой группы был капитан Бородин, в своё время занимавший видное место в отряде атамана Анненкова. По сведениям советского осведомителя, в конце 1925 – начале 1926 г. Бородин был командирован в Чугучак специально «для поддержания духа местной белогвардейщины»⁸.

Одной из самых активных в своей антисоветской деятельности групп белых эмигрантов провинции являлась группа, в состав которой входили бывший консул А.А. Дьяков, И.В. Глушков, Россов, Фадеев, С.В. Недачин⁹.

Недачин, Семён Васильевич

Довольно примечательной была личность С.В. Недачина. Окончив Институт восточных языков во Владивостоке, он до 1918 г. служил секретарём Российского консульства в Кульдже. В 1918 г. вследствие недоразумения с консулом Люба Недачин был уволен сослужбы и уехал в Омск. При правительстве адмирала А.В. Колчака поступил на службу в контрразведку. Спустя некоторое время вновь возвратился в Кульджу.

После окончания гражданской войны С.В. Недачин поступил на службу в китайскую разведку и сначала работал в Кульдже, затем был переведён в Урумчи, где получил должность начальника таможни, с одновременной задачей освещать деятельность советского консульства. Часто бывая в консульстве, он смог наладить связь с советским консулом Быстровым. По его просьбе Недачин подготовил доклад, в котором подробно охарактеризовал некоторые политико-экономические вопросы, касающиеся современного положения Синьцзяна. По данным советской разведки, он часто бывал на личной квартире Быстрова, где находились шифр и особо секретные документы¹⁰. В дальнейшем Недачин принял китайское гражданство, однако Быстров ходатайствует о восстановлении его в гражданстве СССР и даже о приёме на работу в НКИД. Однако, по мнению советского консула в Чугучаке Гавро, Недачин продолжал поддерживать связь с китайской разведкой¹¹.

Кроме того, с Недачиным был тесно связан некто В. Чернов, являвшийся одновременно личным секретарём Быстрова. Первоначально Чернов служил в китайской армии, затем, приехав в Урумчи, попал в доверие к Быстрову, которого тот устроил сначала в Казторг, а затем, по личному ходатайству Быстрова, Чернов был восстановлен в советском гражданстве и впоследствии выехал в СССР. Между тем консул Гавро считал Чернова «активным белогвардейским деятелем», связанным с белогвардейскими организациями в Синьцзяне, в частности, в Кульдже. По его мнению, именно Чернов являлся одним из организаторов благотворительных вечеров, целью которых являлись сборы в пользу белогвардейской организации «Оренбуржцев»¹².

Близкими к Генконсульству были эмигранты Б.В. Ахматов, Чельцов и Словатинский, также восстановленные в советском гражданстве по личному ходатайству Быстрова. Б.В. Ахматов был связан с китайской разведкой, ежедневно встречаясь в Чугучаке с её сотрудником — Бурханом и при его помощи тайно переправляя оружие также недавно восстановившемуся в советском гражданстве эмигранту Сидорову¹³.

Чельцов во время гражданской войны являлся бывшим начальником следственной комиссии при Степном корпусе в Семипалатинске. Словатинский был товарищем прокурора Семипалатинского окружного суда. Находясь в эмиграции в Синьцзяне, до поступления на работу в советскую организацию занимался спекуляцией. Однако по советским данным, он продолжал поддерживать связь с белогвардейскими организациями.

Кроме того, руководители этой группы — Фадеев и К.В. Гмыркин вели непосредственные торговые операции с Советским Союзом. В результате советские власти оказались в затруднительном положении: зная об их антисоветской деятельности, а также о том, что именно Гмыркин являлся одним из основных вдохновителей антисоветских акций, прекратить всякие отношения с указанными людьми было невозможно, так как с ними был уже заключён ряд сделок. Более того, Отдел Среднего Востока, принимая во внимание значение фирмы Гмыркина в Синьцзяне, считал «политически не выгодным» осложнять с ней отношения¹⁴.

Между тем, у советского консульства имелись сведения, согласно которым, группой Гмыркина были установлены связи с некоторыми лицами, проживающими непосредственно в СССР. Одним из них был Т.И. Жарков, в течение 1926 г. несколько раз, совершивший нелегальные поездки в Чугучак и Урумчи вместе со своей женой. Причём в Урумчи он встречался непосредственно с Дьяковым. Сын Жаркова, проживающий в Оренбурге, также несколько раз нелегально приезжал в Чугучак¹⁵.

В группу Дьякова — Гмыркина помимо указанных членов также входили: полковник К.Н. Бухарин, подпоручик Н.В. Станкевич, бывший городской голова г. Пржевальска — Ф.П.Миловский, прапорщик А.М. Ушков. Все вышеперечисленные во время гражданской войны входили в корпус генерала А.С. Бакича. Таким образом, оказавшись в эмиграции, они продолжили борьбу с советской властью.

Советские консулы отмечали, что к концу 1920-х гг. участились антисоветские акции, устраиваемые белогвардейцами. Причину этой активизации они видели в ухудшении международного положения СССР, разрыве отношений с Англией и других обстоятельствах. По их мнению, руководством к действиям эмигрантов послужило получение специальных указаний на этот счёт от одного из «идейных вдохновителей» белой эмиграции — великого князя Николая Николаевича¹⁶.

Как правило, акции носили весьма разнообразный характер: помимо нелегальной деятельности, стали довольно частыми открытые высказывания по адресу советской власти, а также в отношении тех эмигрантов, которые зарегистрировались в советском консульстве, усилилась антисоветская агитация. Активизация антисоветской деятельности...

Одними из тех, кто способствовал обострению ситуации, являлись бежавшие в Синьцзян раскулаченные крестьяне, распространявшие различные провокационные слухи об СССР. Более того, в связи с новой волной эмиграции в Синьцзян, на одной из частных встреч эмигрантов высказывалось мнение о возможности организации недовольными крестьянами восстания в Семиречье. Однако этот разговор не дошёл до детальных обсуждений и реализации.

Практически все группы белогвардейцев, действовавшие в Синьцзяне, были связаны с английской разведкой. В этот период Англия пыталась упрочить своё влияние в провинции и использовала для этого любые средства. По сведениям советских источников, «Англия опоясала бедный Синьцзян сетью своих агентов и шпионов во всех отраслях жизни провинции». Среди них — английский миссионер В.В. Этчес, служащий в фирме «Фауст», начальник почты — итальянец Э.А. Кавальери¹⁷.

Разумеется, русские эмигранты, особенно их военная часть, настроенная крайне антисоветски, активно использовались англичанами в своих интересах. Следует отметить, что белогвардейцы нередко сами обращались за помощью к представителям Англии, предлагая взамен свои услуги. В частности, ещё в 1920 г. генерал Рогачёв просил помощи «для борьбы с красными» у английского консула в Кульдже, обещая оказать своё содействие в упрочении влияния Англии в Синьцзяне. Однако в тот момент англичане отказались от такого тесного, но небезопасного сотрудничества¹⁸.

Кроме того, из допроса Атамана Анненкова следует, что сразу после разгрома белогвардейцев и ухода их в Синьцзян, англичане начали вести работу по организации общекитайской организации белогвардейцев-эмигрантов, созданию из них отрядов для борьбы с советским влиянием¹⁹.

Во всех крупных городах провинции были организованы разведывательные резидентуры, с точно установленными платными резидентами и с большим штатом осведомителей, преимущественно из русских белогвардейцев. В обязанности резидентоввходило наблюдение за деятельностью советских представителей, проведение разного рода антисоветских мероприятий, разведывательная работа. Связь резидентов с консулом поддерживалась при помощи почты²⁰.

Помимо нелегальной деятельности, имели место и открытые действия бывших белогвардейцев, направленные против советской власти и её представителей в провинции.

3 марта 1929 г. у ворот генерального консульства белогвардейцами была устроена демонстрация в связи со смертью одного из вождей белой эмиграции — великого князя Николая Николаевича. Демонстрация сопровождалась выкриками по адресу советской власти. Демонстрацией руководил бывший царский консул Дьяков. В ней также принимали участие К.И. Дубровский, М.В. Кузнецов, А.Д. Педашенко, А.И. Полещук, А.И. Проскуряков, Н.А. Ананьин и др. Демонстранты требовали открыть ворота консульства для того, чтобы войти в церковь, принадлежащую консульству, и отслужить панихиду по умершему. Требование демонстрантов было выполнено²¹.

Между тем, накануне, 27 февраля генеральным консульством было сделано предупреждение о недопустимости служб в церкви. Однако после совещания белогвардейцами было всё-таки решено устроить демонстрацию. В результате по этому поводу генеральное консульство СССР выразило официальный протест китайским властям. Однако, несмотря на это, никто из участников демонстрации так и не был привлечён к ответственности.

Иногда акции имели форму частных выступлений: 13 февраля 1927 г. бывший белогвардеец А. Кузнецов нанёс оскорбление представителю Всесоюзного акционерного общества «Шерсть» Злоказову, причём «громко произносил неприличные слова» по адресу Советского Союза и РККА. 24 мая 1928 г. тот же А. Кузнецов явился на территорию генерального консульства СССР в Урумчи и публично оскорбил одного из его сотрудников, в дополнение к этому, угрожая ему расправой²².

По мнению генерального консула, эти инциденты свидетельствовали о сознательных намерениях внести раздор между местными властями и представителями СССР. Консул также направил официальную просьбу генерал-губернатору Синьцзяна о необходимости высылки Кузнецова из Урумчи без права поселения в городах, являющихся местом пребывания консулов СССР²³.

Однако в дальнейшем акции продолжались: 22 сентября 1930 г. тремя белоэмигрантами во главе с П. Арестовым было совершено нападение на работника советского консульства А.Э. Германа и его жену. Активизация антисоветской деятельности... По словам консула СССР в Чугучаке, в последнее время нападения подобного рода участились, никаких действий против их участников и организаторов со стороны китайских властей не последовало.

Тем не менее, несмотря на такое относительно лояльное отношение к выходкам белогвардейцев, местная китайская администрация всё же предпринимала некоторые действия, направленные против этого.

Например, во время конфликта на КВЖД и в связи с активизацией деятельности бывших белогвардейцев гражданский губернатор Синьцзяна запретил эмигрантам ношение каких либо атрибутов и знаков отличия царской армии, организацию собраний; корреспонденция эмигрантов подвергалась строжайшей цензуре, за всеми более или менее заметными эмигрантами было установлено наблюдение.

В среде белогвардейской части русской эмиграции нередкими были размолвки, иногда доходящие до обычных потасовок. В частности, на одном из собраний монархически настроенной группы бывших белогвардейцев в Кашгаре произошёл скандал, а затем и драка всех присутствовавших²⁴.

Несмотря на запреты, собрания, как правило, тайные, постоянно проводились активистами белой эмиграции Синьцзяна. Безусловно, советские власти пытались противодействовать такой активной деятельности бывших белогвардейцев. Формы этого противодействия были различны: от мирных (политика амнистии, восстановление в советском гражданстве и т.д.) до весьма жёстких, вызывавших противоречия в самих советских ведомствах.

Примером последнего может служить эпизод с необходимостью оказания медицинской помощи нуждающимся в ней русским эмигрантам, которую они могли получить только в амбулатории советского консульства. По этому поводу советский консул сделал специальный запрос.

По мнению заведующего III Отделом НКИД В.М. Цукермана, отказ в медицинской помощи политические нецелесообразен, так как это, во-первых, может толкнуть белую эмиграцию (даже ту её часть, которая не отличается особенной враждебностью) на активизацию антисоветской деятельности, во-вторых, эта мера может способствовать сплочению эмиграции. Это было, естественно, не в интересах советских властей²⁵.

Иной взгляд был у ИНО ОГПУ, сотрудники которого полагали, что «на запрос Консула в Шара-Сумэ относительно возможного обслуживания имеющейся при Консульстве амбулатории белых необходимо дать отрицательный ответ»²⁶.

Работа советской разведки в Синьцзяне была одной из основных форм советского противодействия деятельности бывших белогвардейцев. Вообще, борьба с вооружённой белогвардейской эмиграцией, готовившей военное вторжение в СССР, являлась одной из главных задач ИНО ОГПУ в 20-е гг. Разведкой в Китае занималось полномочное представительство ИНО ОГПУ на Дальнем Востоке, находившееся в Чите. Именно оно засылало нелегальную агентуру в Маньчжурию и Китай. Большое значение придавалось Харбину. Через этот город шла разведывательная документация из центрального и южного Китая, Шанхая и Кантона, он служил как перевалочный центр при нелегальной переброске людей из Китая в СССР и обратно. Советская резидентура в Китае была сосредоточена в таких местах, как Пекин, Шанхай, Кантон, Тяньцзинь, Мукден, Харбин, Чанчунь и др.

Соответственно, ИНО ОГПУ имел свою резидентуру и в Синьцзяне. В 1927–1931 гг. генеральным консулом в Кашгаре был военный разведчик Борис Петрович Постников. В 1927–1929 гг. вице-консулом в Кашгаре был резидент ИНО ОГПУ М.М. Казас²⁷.

В 1930 г. консулом СССР в Чугучаке являлся Дедловский. Одной из задач его деятельности являлся сбор информации о положении белой эмиграции в Синьцзяне. Он должен был «следить за её настроениями и борьбой различных группировок, выяснять связи её с китадминистрацией и т. п.»²⁸.

Помимо ИНО ОГПУ собственную разведку в Синьцзяне имел и Коминтерн. На II Конгрессе Коминтерна в июле-августе 1920 г. был специально обсуждён национально-колониальный вопрос и в общем виде принят план действий Коминтерна на Востоке. После II Конгресса были созданы три региональных центра для «руководства революционным движением на Востоке» — в Баку, Ташкенте и Шанхае. Туркестанское бюро Коминтерна (Ташкент), существовавшее с осени 1920 по осень 1921 г., имело два своих филиала по операциям в Северо-западном Китае (Джунгарии и Кашгарии) — в Андижане и Алма-Ате (тогда г. Верный). Исходя из принципов Активизация антисоветской деятельности... Коминтерна о необходимости сочетания легальной и нелегальной деятельности, в структуре Туркбюро Коминтерна с самого начала проводилось строгое разделение. Так, закордонную работу вели конспиративные базы вдоль границы со странами Востока с помощью штатных инструкторов-нелегалов²⁹.

Некоторые русские эмигранты шли на сотрудничество с советской разведкой и выполняли секретную работу по сбору сведений о политико-экономическом состоянии провинции. Одним из них был Григорий Данилович Соловьёв, который «оказал большую помощь консульству в деле изучения края…»³⁰.

Тех же, кто либо отказывался сотрудничать, либо был известен как «активный белогвардеец», принимавший участие в антисоветской деятельности, тайно подвергали аресту и высылали на территорию СССР.

Благодаря активной работе своих агентов, советским властям были доподлинно известны следующие направления антисоветской деятельности: работа английских агентов, деятельность белой эмиграции, а также действия китайской администрации.

Кроме того, активно проводилась в жизнь директива Наркоминдела по разложению эмигрантской среды. В связи с чем, в 1930 г. консул СССР в Илийском округе Китаев констатировал, что «эмиграции, как сколько-нибудь компактной группы в Илийском Округе не существует в настоящее время»³¹.

Рост политических настроений у белогвардейцев Синьцзяна иногда выражался в действиях, смысл которых просто не соответствовал реальному положению вещей. В частности, в связи с некоторой напряжённостью в отношениях между правительством Синьцзяна и представителями советской власти, наметившейся к концу 1927 — началу 1928 г., белогвардейцы ожидали удаления последних из провинции. В связи с создавшимся положением они даже выбрали собственного консула в Кульдже.

Таким образом, активизация антисоветской деятельности белой эмиграции выражалась как в легальных, так и в нелегальных формах: устройстве различных акций, направленных против СССР и его политики, демонстраций, собраний, угрозах в адрес советских представителей в провинции, сотрудничестве с английской и китайской разведкой. Довольно активной, разнообразной и весьма успешной была деятельность советской разведки, одной из основных задач которой продолжала оставаться работа по разложению эмиграции и блокировка действий наиболее активных её членов.

Примечания

1 Подписание Китаем первого равноправного договора, которым стало Соглашение между СССР и Китайской Республикой от 31 мая 1924 г., вызвало значительный политический резонанс внутри страны и за рубежом. Западные державы усилили давление на пекинское правительство. В 1925–1926 гг. в Китае была развёрнута широкая кампания, направленная на срыв начавшегося сотрудничества двух стран. Более того, опиравшийся на южно-маньчжурские гарнизоны Японии Чжан Цзолинь предпринял попытку вооружённого захвата КВЖД. Были и другие осложнения: в частности, противники советско-китайского сближения начали создавать версию об «исторических правах» Китая на многие земли советского Дальнего Востока, Казахстана и Средней Азии. – Галенович Ю.М. Россия и Китай в ХХ веке: граница. М. 2001. С. 18.

2 Архив внешней политики Российской Федерации (далее — АВП РФ). Ф. Референтуры по Синьцзяну. Оп. 10. Папка. 124. Д. 23. Л. 39.

3 Российский государственный военный архив (далее — РГВА). Ф. 25895. Оп. 1. Д. 844. Л. 339.

4 РГВА. Ф. 25895. Оп. 1. Д. 832. Л. 265.

5 АВП РФ. Ф. Референтуры по Синьцзяну. Оп. 10. Папка. 124. Д. 23. Л. 40. Поддерживали дутовцев и другие официальные лица провинции: уездный начальник Сяо Чан и начальник китайского гарнизона Фу Го Джан. — РГВА. Ф. 25895. Оп. 1. Д. 832. Л. 266.

6 АВП РФ. Ф. Референтуры по Синьцзяну. Оп. 10. Папка. 124. Д. 23. Л. 40.

7 РГВА. Ф. 25895. Оп. 1. Д. 844. Л. 338.

8 РГВА. Ф. 25895. Оп. 1. Д. 832. Л. 300. По сведениям консула СССР в Чугучаке и комендатуры ОГПУ в г. Бахты, цель приезда Бородина в Чугучак — организация террористических групптроек для убийства ответственных советских работников. Однако сам консул относился к этому довольно скептически, отмечая, что
Активизация антисоветской деятельности... «местная белогвардейщина совершенно выдохлась и по своей инициативе без финансовой и идейной поддержки какого либо центра совершенно не способна на активное выступление». — Там же. Л. 297.

9 Сотрудники царских консульств, разбросанные по разным городам Китая, также как и сотрудники дипломатической миссии в Пекине, вели разностороннюю антисоветскую деятельность. Ещё в период гражданской войны они собирали белогвардейских офицеров, а затем переправляли их через границу в армии Колчака, Семёнова, Врангеля. Известна роль князя Н.А. Кудашева, возглавлявшего царскую миссию в Пекине, который содействовал некоторым белогвардейцам. — Усов В. Советская разведка в Китае. 20е годы ХХ века. М., 2002. С. 86.

10 АВП РФ. Ф. Референтуры по Синьцзяну. Оп. 10. Папка. 124. Д. 23. Л. 26.

11 Там же. Л. 3, 17.

12 Там же. Л. 17. Кто входил в эту группу — неизвестно.

13 Там же.

14 АВП РФ. Ф. Референтуры по Синьцзяну. Оп. 9. Папка. 117. Д. 15.Л. 67.

15 Там же. Л. 62.

16 АВП РФ. Ф. Референтуры по Синьцзяну. Оп. 9. Папка. 117. Д. 14. Л. 35.

17 РГВА. Ф. 25895. Оп. 1. Д. 842. Л. 337.

18 Российский государственный архив социальнополитической истории. Ф. 62. Оп. 2. Д. 880. Л. 39.

19 Там же.

20 Там же.

21 АВП РФ. Ф. 100. Оп. 13. Папка. 20. Д. 27. Л. 24–25.

22 АВП РФ. Ф. Референтуры по Синьцзяну. Оп. 8. Папка. 11. Д. 23. Л. 12.

23 Там же. Л. 13.

24 АВП РФ. Ф. Референтуры по Синьцзяну. Оп. 12. Папка. 124. Д. 9. Л. 44.

25 Там же. Л. 29.

26 Там же. Л. 38.

27 Усов В. Указ. соч. С. 235.

28 АВП РФ. Ф. Референтура по Синьцзяну. Оп. 12. П. 124. Д. 9. Л. 34.

29 Усов В. Указ. соч. С. 35.

30 АВП РФ. Ф. Референтура по Синьцзяну. Оп. 9. П. 117. Д. 15. Л. 123.

31 АВП РФ. Ф. Референтура по Синьцзяну. Оп. 12. П. 124. Д. 9. Л. 7.

 

Е. Казаки в Синцзяне

Неизвестные страницы отечественной истории XX века

http://kazakvd.blogspot.com/2013/12/blog-post_3368.html

Михаил ЗРАЖЕВСКИЙ  http://ronsru.com/sinzian.htm 

 

ЧАСТЬ 1

Гражданская война выбросила за пределы нашей страны огромные массы русских людей. О русской эмиграции на Западе написано и опубликовано множество материалов, столь же подробно освещена жизнь русских эмигрантов на Дальнем Востоке. Напротив, о русской эмиграции в Западном Китае широкой публике практически ничего не известно. Статья Михаила Зражевского рассказывает о грандиозных событиях в Синцзяне, провинции Китая, принявшей немалое число семиреченских казаков и белогвардейцев, не пожелавших жить под властью большевиков. Оказалось однако, что гражданская война не стала для них последней..

Михаил КАЗЬМИН

К началу тридцатых годов провинция Синьцзян оставалась островком спокойствия и благоденствия в охваченном распрями Китае. Отделенная от центра пустынями и бездорожьем, она не была источником мятежей, опасных для центральных властей. Успешно раскрытую и обезвреженную с традиционной жестокостью губернатором Янем попытку заговора можно не принимать в расчет. Что значат отрубленные прямо на банкете две головы и один расстрелянный публично по сравнению с шанхайской резней?! Жителям провинции не было нужды прятаться от ретивых вербовщиков какого-нибудь генерала и разбегаться от оборванных солдат Чан Кай-ши.

Мир и процветание царили здесь: налоги были легки и часто их платили по желанию. Налог с торговли, по свидетельствам очевидцев, составлял 1% и хотя акцизы на вино и табак были, система лицензирования отсутствовала, не было и подоходного налога. Земли было столько, что каждый желающий, заплатив мизерную пошлину, мог выбрать любой кусок для обработки. Разбой был практически неизвестен. Власти боролись не столько с криминалом как таковым, сколько с его причинами. Существовала довольно оригинальная теория о том, как искоренить преступность: считалось, что люди воруют по двум причинам - либо из нужды, либо в силу испорченности, поэтому первых нужно удовлетворить, а вторых наказать. В течение семи дней преступник должен был быть изобличен, иначе наказание падало на голову местных властей. Очевидцы утверждают, что караваны передвигались безбоязненно, а в трактир можно было идти, оставив свое имущество на дороге. Мирного течения жизни не смогло поколебать даже убийство губернатора Яня на обеде, посвященному выпуску студентов Русской школы. Виновные были казнены, а его место занял министр внутренних дел Чин Шужэнь

 Чин Шужэнь (Цзинь Шужэнь)

Первые признаки надвигающегося мусульманского восстания проявились в 1930 году в Турфане - городе, известном своими мирными уйгурами и сладкими дынями. Недостатка в амбициозных смутьянах, как известно, нет нигде. Подобная группа, предводимая неким религиозным учителем Ахуном, существовала и в Турфане. Когда о деятельности группы стало известно властям, ее члены, опасаясь репрессий, бежали в горы. Оттуда они связались с молодым офицером гарнизона провинции Ганьсу, дунганином по национальности, и призвали его помочь единоверцам. Хотя начальник гарнизона генерал Ма Цзуин (запомним это имя) и сочувствовал восставшим, он запретил кому бы то ни было отлучаться со своих постов.

 Генерал Ма Цзуин (Ма Чжунъин, Ма Чжунин)

Но все же 23 дунганских солдата примкнули к мятежникам. Командир китайского гарнизона Турфана Ма Фумин, тоже дунганин, уговорил своего соотечественника не предпринимать никаких действий, дескать, время еще не пришло. Таким образом мир был восстановлен.

Следующий мятеж спровоцировали сами власти. Предыстория его такова. Город Хами (уйг. Кумул) издавна управлялся одной мусульманской семьей, глава которой носил титул вана (князя) и являлся владельцем всей земли, так что подданные его были и арендаторами. Никаких податей ван не платил, за исключением посылки десятка баранов к столу губернатора на китайский Новый год, в ответ китайское правительство платило вану жалованье в размере 1200 ланов серебром. Убыток невелик - считалось, что мир дороже. К 1930 году подобного рода феодальные отношения выглядели анахронизмом, а для китайских чиновников, вооруженных идеями Второй (гоминдановской) революции, это было просто бельмом в глазу. Смерть старого правителя Махмуд-Шаха явилась для китайских властей сигналом к действию. Наследник Назир и его первый министр Йолбарс-хан, явившиеся за формальным утверждением в Урумчи, были задержаны и хотя министр был отпущен с получением должности главного перераспределителя земель и в сопровождении толпы китайских советников, наследник так и остался под надзором, получив сомнительную должность "высокого советника". Княжество было поделено на три района, все арендаторы стали собственниками обрабатываемой земли. Но теперь каждый был обязан платить налоги прямо провинциальному правительству в Урумчи.

Со стороны все это выглядело красиво и современно, но уйгуры с большим недоверием отнеслись к тому, что ВЛАСТИ ИЗ УЙГУРСКИХ СТАЛИ ПОЛНОСТЬЮ КИТАЙСКИМИ. Кроме того, НА ЧАСТИ КОНФИСКОВАННЫХ ЗЕМЕЛЬ БЫЛИ ПОСЕЛЕНЫ БЕЖЕНЦЫ-КИТАЙЦЫ из провинции Ганьсу. Взамен конфискованной земли уйгурам была предложена земля неорошаемая. Отношения к властям это не улучшило. Богатые торговцы тоже не обрадовались новым порядкам, так как их лишили привилегий, которыми они пользовались раньше.Явилась на свет петиция, где перечислялись все несчастья, свалившиеся на головы жителей Хами, но власти никак на нее не отреагировали, хотя она была подписана представителями всех слоев населения. В общем, причин для восстания было предостаточно.

Йолбарс-хан начал готовить очередное выступление. В его загородное имение Аратам стало свозиться оружие, боеприпасы, продовольствие. Но гром грянул раньше, что в такой наэлектризованной атмосфере не удивительно. Причиной конфликта явился молодой повеса Чэнь, который по протекции занял место сборщика налогов в одном из близлежащих к Хами селений. Используя свое служебное положение, он склонил уйгурскую девушку к сожительству. Отвечала ли она ему взаимностью, неизвестно, но группа молодых людей, предводительствуемых религиозным учителем, ворвалась на вечеринку, посвященную сговору молодых, и убила самих жениха и невесту, а также отца девушки. Были убиты пьяные телохранители, а их оружие захвачено.В туже ночь были разгромлены два военных поста в Тулухо и Лаомахо, вырезаны сотни семей китайских переселенцев. После учиненного погрома восставшие почувствовали себя настолько сильными, что решились атаковать китайскую часть города Хами.

Чтобы полнее представить себе события тех дней, посмотрим на карту города, составленную в 1907 году Маннергеймом, будущим финским маршалом и президентом, а тогда офицером русской армии. Город состоял из четырех районов на берегу речки Нарын. На левом берегу располагался многоэтажный ханский дворец, окруженный глинобитными мазанками, где жили дворцовые слуги. В доброе время престарелый хан Максуд-Шах, носивший еще и почетный титул властителя Гоби, находился во дворце со своим гаремом. Дома его слуг выглядели, мягко говоря, не очень роскошно и грязные дети, играющие в пыли, только усиливали впечатление нищеты. Километрах в двух ниже по течению располагался укрепленный Старый город, где находились китайские учреждения и казармы китайского гарнизона. Между ханским дворцом и Старым городом находился Новый город, населенный китайцами, дунганами и уйгурами. Здесь располагалось сердце города - базар, на котором каждая национальность занимала свою деловую нишу. Китайцы были поварами, банкирами и старьевщиками, дунгане содержали трактиры и караван-сараи, а уйгуры продавали овощи и фрукты. Мусульманские кварталы располагались на правом берегу реки. Недалеко от города был аэродром, на котором приземлялись самолеты, обслуживавшие линию Берлин-Шанхай.

...Укрепленную часть города взять с ходу восставшие не смогли. К Йолбарс-хану присоединились киргизы. Посланные против мятежников 300 китайских солдат были встречены на подступах к городу и уничтожены. Однако развить успех повстанцам не удалось, - прибывшие из Аксу войска сняли осаду с цитадели Хами и предали огню и мечу уйгурскую часть города. Мирное население, страшась карательных мер, разбегалось по окрестностям.

Посольство, возглавляемое Йолбарс-ханом, отправилось за поддержкой к предводителю дунган самому молодому и энергичному из мусульманских генералов Ма. Двадцатиоднолетний Ма Цзуин давно ждал подходящего случая, чтобы самому вмешаться в эту борьбу и занять место губернатора Синьцзяна, а там, может, и выкроить какое ни есть государство с собою во главе. Амбиций у него хватало. Отобедав с Йолбарс-ханом в Сучоу, Ма Цзуин совершает стремительный переход во главе конного отряда в 500 сабель и оказывается под стенами Хами. Боевые качества этого дунганского отряда были довольно высоки, поэтому китайцы поспешили спрятаться за высокими стенами старого города. Объединенное мусульманское войско, не имея артиллерии, с энтузиазмом ринулось на стены. Как описывают очевидцы, сражения под стенами Хами отличались свирепостью и жестокостью и совсем не походили на ссоры китайских генералов.

С приходом последнего мятежные дунгане и сарты перешли от обороны к наступлению и двинулись в направлении к городу Урумчи, столице Синьцзяна. Катившуюся мусульманскую лаву китайцы никак не могли остановить. Дунгане и сарты по пути своего наступления массами уничтожали китайских солдат и где только было можно вырезали и мирное китайское население. К концу 1931 г. Ма Цзуин подошел уже к городу Турфану, перебив за время своего страшного шествия, как говорят, не менее 20 000 китайцев.

У Турфана, однако, Мадзуин получил отпор благодаря бесстрашным действиям небольшой команды русских белых пулеметчиков, поступивших добровольцами на китайскую военную службу.

Китайское правительство Синьцзяна было весьма обрадовано таким оборотом дела, и в Урумчах китайцами был набран конный отряд белых русских в количестве 180 человек и была взята на службу бывшая батарея атамана Анненкова. В командование конным отрядом вступил сотник Франк, а батареей — полковник Кузнецов. Вновь сформированные русские воинские части вступили в военные действия, и под их давлением мусульмане вынуждены были отступить: дунгане ушли в провинцию Ганьсу, а сарты — в горы, где заняли важнейшие горные проходы.

Тем временем губернатор Чин Шужэнь принимает решение, оказавшееся для него роковым. В Илийской долине проживало приблизительно 25 тысяч русских эмигрантов, в основном это были сибирские и семиреченские казаки, пришедшие в Китай с Анненковым. Увидев, что кампания против мусульман продвинулась весьма успешно вперед, решили теперь уже мобилизовать белых русских в Илийском крае из числа тех офицеров, солдат и казаков, что остались здесь от отряда Дутова и Анненкова. Формирование первого отряда из них поручили бывшему сподвижнику атамана Дутова, полковнику Генерального штаба Павлу Петровичу Папенгуту. Некоторые источники утверждают, что казаков заставили служить, пригрозив им выдворением в Россию -: если кто не пожелает пойти в солдаты, будет в 24 часа выслан на границу для передачи советским властям. Всего в таком порядке было мобилизовано до тысячи человек. В результате получился довольно значительный отряд, командование которым принял на себя полковник Папенгут.

 Полковник Папенгут Павел Петрович (стоит) и адъютант атамана Дутова есаул Могутный (сидит)

Первый отряд насчитывал 250 сабель, в него входили только казаки, прошедшие школу гражданской войны, то есть отряд состоял из тридцати-сорокалетних мужчин.

Ранее через британского консула в Кашгаре в Индии было закуплено 4000 винтовок, ими-то призывников и вооружили.

Казакам было обещано жалованье в 1000 ланов в месяц, в случае участия в военных действиях оно удваивалось. Для сравнения отметим: стоимость велосипеда или коровы составляла 800-1000 ланов. Обещано было многое, и, как ни странно, все выполнили.

Отряд полковника Папенгута был послан в район города Хами, где он, однако, под давлением китайских властей не вел решительных действий против мятежных сартов (когда-то сартами называли оседлых узбеков и отчасти равнинных таджиков, Википедия).

Тем временем Ма Цзуин решил двинуть свое войско на Урумчи и разом покончить с правительством провинции. Возле поселка Чикочин произошел первый бой между казаками и дунганской конницей. Бой был скоротечен, да и неожиданная снежная метель охладила боевой пыл обеих сторон, но казаки успели нанести наступавшим дунганам значительный урон, кроме того, был ранен в ноги сам Ма Цзуин. После этого боя дунгане стали разбегаться, бросив на произвол судьбы своих уйгурских союзников. Ма с небольшим отрядом отступил залечивать раны на свою базу в Западном Каньсу. 1 ноября 1931 года осада с Хами была снята. В награду китайское командование разрешило казакам грабить местное население, но ОНИ ОТ ЭТОГО ОТКАЗАЛИСЬ.

В крае временно наступило относительное спокойствие. Осенью 1932 года положение дел снова осложнилось.

В ноябре этого года из Илийской долины, через Карашарский перевал Джудус, проследовали три сотни мобилизованных русских казаков, направляясь в Хами. Желая уничтожить этих казаков и, во всяком случае, преградить им путь, со стороны Баркуля и Дунхана неожиданно спустились к городу Пичану дунгане. В самом Пичане сарты подняли восстание против китайцев. Произошел ожесточенный бой русских казаков и китайских солдат с мусульманами, в результате которого последние потерпели поражение, а самый город Пичан был стерт с лица земли.

Тогда сарты пошли на хитрость и послали к русским делегацию из Турфана якобы с целью начать мирные переговоры. Русские, не подозревая никакого злого умысла со стороны сартов, выслали шесть человек для переговоров в Турфан. Эти русские парламентеры все были зверски замучены сартами. (*Ну и ну, вместо того чтобы мирно сесть за стол, поговорить, наладить отношения и выправить ситуацию, эти сарты всё испортили. Вместо того чтобы обрести добрых соседей – сделали врагов. С такими братьями-единоверцами уйгурам о поиске проблем и неприятилей беспокоиться не пришлось – сарты сделали это за них сами, причем весьма успешно.)

Русские снова взялись за оружие и пошли на Турфан. Здесь опять возгорелся ожесточенный бой, продолжавшийся четыре дня и окончившийся победою русских.

Видя всю тяжесть создавшегося положения, предводитель хамийских сартов Ходжа Нияз-хаджи объявил теперь священную войну против неверных. Весть об этой священной войне разнеслась по краю с быстротою молнии и в феврале 1933 года по всему Синьцзяну начиная от Хами и кончая Кашгаром всколыхнулся весь мусульманский мир. Отовсюду потянулись мусульманские части, где хорошо, где плохо вооруженные, в сторону Урумчей.

Восстание вступило в новую фазу. Беженцы из Хами наводнили юго-восток провинции, внося смуту и разлад в сознание жителей Турфана, Кашгара, Аксу. Восстание грозило поголовным истреблением всем китайцам и белым русским, живущим в крае. Казаки отступили в Урумчи, где занялись созданием своей армии. В феврале 1933 года был произведен набор молодежи в Илийском районе. Было сформировано три кавалерийских полка численностью в 1800 человек. Оружия вначале хватило лишь на два полка,обмундирование выдали китайское, хотя знаки различия и звания были такие же, как в царской армии.

Командиром первого полка был назначен полковник Павел Петрович Папенгут, второго - полковник Николай Иванович Бектиев, третьего - полковник Чернов.

Командующим объединенными силами провинции был назначен Шен Шицай, недавно прибывший из Маньчжурии.

 Шэн Шицай

Пока правительство занималось переформированием своих вооруженных сил, восставшие не теряли времени. Тем более, что и сам Чен Шужэнь старательно наживал себе врагов. Так в мае он пригласил к себе якобы для переговоров торгутского князя Цецен-Гэгэна. После роскошного обеда князя с двумя его помощниками вывели во двор, где им отрубили головы, причем во время казни князю, как лицу высокого звания, положили красный ковер. Таким образом, губернатор лишился монгольской конницы и приобрел новых врагов в лице подданных князя. В этом же месяце Ма Цзуин послал своего наиболее способного офицера Ма Шичина для сбора дунганских частей, рассеянных по Синьцзяну. Он избрал своей базой горы севернее Турфана, откуда вступил в контакт с командиром гарнизона Ма Фумином, тоже дунганином, уже тесно сотрудничавшим с партизанами Йолбарс-хана и Хаджи-Нияза. В июле 1933 года Ма Фумин переходит на сторону мятежников. Он послал к губернатору гонца с просьбой о подкреплении и когда ничего не подозревавший китайский отряд вошел в город, по нему был открыт пулеметный огонь и весь отряд был уничтожен. Такую же операцию Ма Фу-мин проделал с командиром гарнизона Хами, с той лишь разницей, что были взяты пленные, которых публично казнили. После этого восстание приобрело такой размах, что справиться с ним местными силами было уже невозможно.

На юге Синьцзяна уйгуры давно ждали подходящего момента, чтобы поднять очередное восстание. Еще в 1927 году посланцы из Кашгарии побывали при дворе афганского короля Амина Аллы и просили у него помощи в организации антикитайского восстания. В свое время афганский король вынашивал идею создания мусульманской конфедерации, куда бы вошли Афганистан, Коканд, Хива, Бухара и Кашгария. Но как ни близка была его сердцу мысль о помощи восставшим, король им отказал, поскольку у него в это время были другие проблемы, связанные с его непрочным положением на троне.

Весной 1932 года огромное количество киргизов, убегая от коллективизации, перешло через границу в Кашгарию. Движимые ненавистью к советской власти, они совершали рейды в Киргизию, нападая на погранзаставы и угоняя скот. Возглавлялись эти отряды Ид-Мирабом, старым врагом большевиков. Естественно, долго так продолжаться не могло и в июне была проведена совместная советско-китайская операция по уничтожению басмачей. После полного разгрома киргизы были рассеяны, а их имущество разграблено китайскими солдатами. На поддержку китайцев советскими войсками уйгуры тогда не обратили внимания.

В это время один из подручных Ма Ши-мина - Ма Чан-цан двинулся вдоль северной дороги на запад и захватил городок Бугур. В феврале 1933 года совместно с Тимуром, предводителем уйгурского повстанческого отряда, им была занята Куча, после чего они вместе двинулись на Аксу.

Тем временем на южных золотых приисках в Сургаке и Каракаше созрело все для восстания, которое можно было бы назвать "пролетарской революцией", если бы не резко выраженное мусульманское начало в идеологии восставших. Шахтеры, измученные произволом китайских чиновников и обманами при закупке золота, вначале убили местных начальников, а затем распространили свою власть на весь южный оазис. В Керье китайцев вначале не трогали, при условии принятия ими ислама, но затем они были казнены и их головы выставлены на базаре. 16 марта 1933 года был захвачен Хотан - главный город по южной дороге. Но после изгнания китайцев власть оказалась не у шахтеров, а у богатого рода Бухра, который и возглавил политическую и религиозную власть в регионе, провозгласив главенство законов шариата. Китайцы под страхом смерти должны были принимать ислам, но это не спасало их имущество от разграбления.

Правитель Кашгарии дунганин Ма Шао-ю оказался в тяжелом положении. Окруженный со всех сторон мятежниками, он обратился с просьбой о помощи к британскому консулу в Кашгаре, но тот заявил, что ни о какой присылке британских войск не может быть и речи. Урумчи вместо реальной помощи назначило его ни больше ни меньше "главным истребителем бандитов". Ма Шао-ю довольно серьезно отнесся к этому титулу и после праздничного фейерверка по поводу своего назначения приступил к делу. Он назначил китайского офицера Лю командиром конного полка численностью 480 сабель и приданной конной батареи в 9 орудий. Сам Ма Шао-ю остался с конным отрядом в 700 сабель и ротой пехотинцев в 160 штыков. Лю был направлен на соединение с генералом Яном, пытавшимся удержать позиции под Маларбаши, атакуемые соединенными дунгано-уйгурскими силами. Тимур обошел Маларбаши и атаковал отряд Лю, двигавшийся к городу. Значительно превосходившие по численности уйгуры (около 5 тысяч) нанесли жестокое поражение китайцам, а их командир Лю погиб. Генерал Ян попал в окружение и покинул Маларбаши, перед отступлением китайцы разграбили и подожгли город. Китайская колонна двигалась медленно, мост через реку Кашгар был сожжен, и пока китайский отряд переправлялся, он был уничтожен. До Кашгара добрались только 65 человек, генерал Ян попал в плен. Положение Ма Шао-ю стало критическим. Ко всем несчастьям, свалившимся на головы китайцев в Кашгарии, добавился еще мятеж киргизов под предводительством Усмана Али. Киргизы были хорошо вооружены и прекрасно приспособлены к войне в горах Тянь-Шаня.

После захвата уйгурами Яркендского оазиса китайская власть оставалась только в городе Кашгаре. Описание города представляет определенный интерес. Все города Кашгарии были построены по одному принципу: к городу старому, населенному мусульманами, примыкал город новый, укрепленный, населенный китайцами, солдатами и чиновниками. Единственное отличие Кашгара состояло в том, что ямень (администрация) располагался в старом городе, а гарнизон в новом. Кроме того, за городскими стенами у Андижанских ворот располагалось русское консульство, там же в казармах находилась его охрана - две сотни семиреченских казаков. Первым русским консулом был Петровский, человек редкого ума и твердой воли. Там же, за городом, на холме было консульство его главных соперников - британцев, охранявшееся двумя взводами индийских сипаев. Главная улица города вела к базарной площади, где находилась знаменитая мечеть Идга, на воротах которой периодически выставлялась голова очередного возмутителя спокойствия. Население города составляло 60 тысяч человек, и хотя экономическая жизнь была сосредоточенна в Яркенде, местом средоточия губернаторов и мятежных деятелей был Кашгар.

В марте в Старом и Новом городе было введено осадное положение, особенно хорошо был укреплен Новый город, в котором находились огромные запасы оружия, продовольствия и фуража. Китайское население округи, напуганное резней, сбегалось под защиту его стен. Губернатор вооружил все китайское мужское население от 16 до 60 лет, но доверять жителям Старого города у него не было оснований.

Действовавшая в подполье партия "младоуйгуров" (мы называем их так по аналогии с младотурками) призвала на помощь киргизов и подготовила восстание в окружающих город кишлаках. Атака на Старый город началась утром 2 мая - киргизы пошли на штурм всех четырех городских ворот, а громадное количество уйгуров, вооруженных дубинами и самодельными пиками, со всех сторон лезло на стены. Схватка была непродолжительной, и к полудню весь Старый город за исключением яменя был захвачен. Надо отдать должное Усману Али - он быстро навел порядок и не позволил уйгурским повстанцам предаться грабежу. Сделано это было для поддержания дисциплины, а не из гуманных соображений - на следующий день киргизы зарезали около сотни китайцев вместе с их женами и наложницами. К вечеру отряд Тимура численностью в 300 человек вошел в город, следом шли дунгане. Не останавливаясь в Старом городе, они прошли в Новый, где по предварительному сговору с британским консулом им открыли ворота. Гарнизон сдался Ма Чан-цану, никаких эксцессов не произошло. Дунгане даже взяли под покровительство окруженных в ямене Старого города китайцев.

К лету 1933 года в руки восставших попала вся Кашгария. Власть оказалась в руках местной уйгурской верхушки, которая приступила к созданию собственного государства и ее интересы никак не совпадали с интересами дунганских союзников.

Чин Шужэнь заметался в поисках выхода и принял решение, которое ускорило развязку. С помощью советского генерального консула он заключил с СССР договор, по которому в обмен на военную помощь советской стороне были предоставлены торговые льготы и право на разработку полезных ископаемых. В политическом плане Синьцзян попал в советскую сферу влияния и его положение стало похожим на положение Монголии, в то время еще находившейся под номинальной китайской юрисдикцией. С Дальнего Востока были переброшены интернированные маньчжурские части, выучка которых сильно отличалась от местных в лучшую сторону. Был выше и их моральный дух. Солдаты урумчийского правительства вполне соответствовали древней китайской пословице: "Из плохого железа не делают гвоздей, из хороших людей не делают солдат". Набор их проводился примерно следующим образом: на главу местной власти возлагалась квота, которую нужно было выполнить любой ценой. Местные жители нанимали бездельников, слонявшихся по базару, и отправляли их в армию. Можно представить, какие это были вояки! Немногим лучше были и китайские офицеры - опиекурение было не самым худшим их недостатком. Обычным делом было содержание в списках "мертвых душ", продажа военного имущества, грабежи мирного населения. Этому войску было выделено восемь советских самолетов, перегнанных в Урумчи китайскими летчиками. И хотя Чин Шужэнь заключил договор с Советами в тайне от центральных властей, его содержание стало известно русскому командованию. Радости у казаков это, по понятным причинам, не вызвало.

Тем временем объединенные силы уйгуро-дунганских повстанцев, окрыленные успехами, двигались на Урумчи. Столица Синьцзяна лежала у подножья северных отрогов Тянь-Шаня и называлась тогда Тихуа, что значит "город просветления". Располагался город на правом берегу реки Урумчи, река напоминала русским эмигрантам Большую Алматинку в Верном. Город был окружен глинобитной стеной высотой около 4,5 метра и длиной 6 километров. В стене было семь ворот шириной около 4 метров, примерно такова же была и толщина стен. Через северные ворота можно было попасть сразу в китайский город, где располагался ямень, административное сердце города и провинции, дальше к югу находился мусульманский город, а возле южных ворот был русский квартал, где находилось консульство. На территории консульства была церковь, в начале двадцатых годов большевики хотели переделать ее в клуб, но этому резко воспротивились не только верующие, но и губернатор провинции, и все осталось по-старому.

В конце февраля 1933 года мятежники оказались под стенами города, Урумчи был тесно осажден сартами и дунганами, начался первый штурм. Особо жестокое сражение разыгралось у Западных ворот. Несмотря на сопротивление прибывших из Маньчжурии свежих китайских солдат, атакующим удалось ворваться в город, они заняли дома на Мостовой улице, установили на крышах пулеметы и смогли нанести значительный урон русским, оборонявшим этот участок. Положение усугублялось тем, что улица была запружена беженцами. По приказу китайского начальника гарнизона дома были подожжены. Казаки пошли врукопашную и через несколько часов отбросили дунган от города, нанеся им тяжелые потери. На следующий день с этого места свезли около двух тысяч трупов.

Отброшенные от города восставшие наводнили его окрестности, разоряя все на своем пути. Были сожжены все склады с продовольствием, разрушены хутора и заимки, убиты тысячи местных жителей. Губернатор приказал отряду Шен Шицая идти на выручку провинциальной столицы. Ему пришлось оставить Дананченскую крепость, которую тут же заняли дунгане. 1 марта Шен Шицай подошел к пригороду Читанван и с хода атаковал неприятеля, который в панике бежал. Наступившая темнота помешала развить успех. Дунгане отступили, но угроза нашествия не была снята. С наступлением весны возросла угроза эпидемий. Для очистки города от трупов было мобилизовано все взрослое население под командованием Айчен Ю, посланника партии Гоминдан, сыгравшего значительную роль в освещении событий данного периода.

Положение правительства провинции было, тем не менее, отчаянным. Под его контролем оставались Илийский и Тарбагайский районы, а также пригороды провинциальной столицы. После захвата Хаджи Ниязом города Хами провинция была отрезана от Нанкина, прервалось авиационное сообщение. Усугубила положение попытка мятежа в городе Манасе, и хотя мятежникам удалось всего лишь сжечь почту, против них пришлось направлять русских кавалеристов. Организатор мятежа, лейтенант китайской армии, был пойман и расстрелян, остальные мятежники были рассеяны. Благодарный правитель города поднес Папенгуту миллион ланов. Видимо, это явилось причиной задержки жалованья казакам.

Плохое управление и неумелые действия китайского генерал-губернатора генерала Чин Шуженя возбудили общий ропот в населении. Русские были также крайне недовольны поступками и мероприятиями этого китайского сановника, который третировал русских командиров, нанося им незаслуженные оскорбления, неумело руководил военными действиями и вообще делал много такого, что могло только усиливать в крае гражданскую междоусобицу. Даже мусульмане, отогнанные от Урумчей, пообещали теперь прекратить войну, если будет сменено правительство Синьцзяна.

В результате этого всеобщего недовольства созрел заговор против Чин Шуженя, что привело к закономерному перевороту и приходу к власти Шен Шицая.

События 12 апреля 1933 года можно восстановить с большой степенью достоверности, опираясь как на письменные свидетельства участников событий, так и на устные воспоминания одного из очевидцев - Александра Федоровича Серикова, ныне проживающего в Австралии. А.Ф. Сериков, сын последнего атамана Карабулакской станицы Семиреченского Казачьего Войска, родился в 1914 году и в феврале 1932 года был призван в 3-й кавалерийский полк. Он прошел всю кампанию простым казаком и, демобилизовавшись в 1934 году, вернулся в Кульджу.

Заговор был задуман и осуществлен командиром русского отряда Папенгутом, главнокомандующим Шен Шицаем и выходцем из России Гумырко. О последнем известно, что он был оптовым торговцем и содержал автотранспортную компанию. Его дом был местом встреч местной элиты, бывали там и Папенгут, и Шен Шицай, и заезжие нанкинские эмиссары. Во время переворота Гумырко был посланником русских к частям, сохранявшим верность свергнутому губернатору. Следов участия в заговоре советского консульства проследить не удается.

Итак, утром 12 апреля Папенгут приказывает 1-му полку атаковать губернаторскую резиденцию. В рукопашном бою было убито одиннадцать русских и ранено пятнадцать. Китайцы пострадали больше - свыше полусотни убитых. К сожалению, губернатора захватить не удалось - через госпиталь он покинул резиденцию и исчез в неизвестном направлении. В это время 2-й полк занял городские ворота и ключевые посты в городе. 3-й полк остался в резерве в казармах. Отделение казаков на грузовике отправилось захватывать городскую казну. Через два часа они вернулись с грузовиком, полным денег. Следом прибежал министр финансов Чу, требуя вернуть деньги обратно. Разъяренные казаки хотели застрелить его, но прибежавшая жена министра упросила их не брать греха на душу. Части, оставшиеся верными губернатору, под командой полковника Яна пытались в течение суток контратаковать, но видя, что сам губернатор исчез, прекратили огонь и прислали парламентеров для переговоров. Отряд Шен Шицая стоял на восточных холмах возле города, не предпринимая никаких действий.В это время жена Шен Шицая вступила в переговоры с командиром маньчжурского отряда, стоявшего к западу от города, пытаясь заручиться если не поддержкой, то хотя бы нейтралитетомманьчжур. Ей это удалось, после чего Шен Шицай мог смело выходить на первый план.

Таким образом, Папенгут взял власть.Но не напрасно говорят, что взять власть это одно дело, а удержать ее – совсем, совсем другое. Какими могли бы быть варианты дальнейшего исторического развития?, теоретически? 1) Самостоятельная реализация власти казаками. Объявление и построение своего государства – напр. Сыньцзянского Казачьего Войска; утверждение Русского порядка, жизни и самоуправления на основе закона Божьего. Да, это был бы лучший вариант. Однако своих сил для него было явно недостаточно, тем более в условиях, когда с одной стороны затаилась Совдепия, с другой – поджимали, пытающиеся взять верх и навести свой порядок уйгуры с дунганами, с третьей – шевелился Китай. 2) Вариант сотрудничества с режимом большевиков – такое казаками вряд ли могло даже рассматриваться. 3) Можно было бы попробовать вступить в коалицию с дунганами и уйгурами. – Тоже неплохой вариант. Устроить перемирие. Объявить о независимости Сыньцзяна от Китая. Создать Верховный Совет. Включить туда представителей всех племен. Создать Народное Правительство, Народную Армию, китайцев демобилизовать и отправить по домам. Строить нормальную жизнь вместе. Но что было бы с немногочисленной русской диаспорой в огромном мусульманском море? Удалось бы не раствориться, уцелеть, элементарно выжить? С учетом азиатского лукавства, тех же сартов, - очень сомнительно. А возьмите уйгуров, они даже с дунганами никак не могли окончательно договориться, перетягивали одеяло, на что же тогда могли рассчитывать иноверцы - христиане? Представьте, что в Сыньцзяне был бы не Китай, а второй Афганистан или Пакистан - Русских в этих странах нет. Вот почему в тех условиях там доверия не было и не могло быть. 4) Вариант сохранения Китайской крыши. Китай в ту пору едва ли смог бы навязать свою волю кому-либо, поскольку сам разваливался. Возможно, именно по этой причине, данный вариант на тот момент и выглядел наиболее привлекательным. Да ладно, в конце концов были бы силы и желание и тогда всё можно переиграть и решить заново. Вероятно Папенгут просчитывал разные варианты и не по одному разу, но в конце концов остановился на последнем.

Ночью Папенгут собрал членов провинциального правительства для совещания. Министры довольно равнодушно отнеслись к судьбе губернатора. После краткой речи Папенгута приступили к формированию исполнительных органов. Исполняющим обязанности губернатора избрали Лю Вен-луна, старого чиновника, пережившего не одного губернатора. Выработали обращение, в котором заверили всех мирных жителей Синьцзяна в том, что порядок будет восстановлен и справедливость восторжествует. Было заявлено, что организаторы переворота не имеют личных претензий к свергнутому правителю и ему будет предоставлена возможность беспрепятственно покинуть провинцию. Доставить протокол заседания Шен Шицаю вызвался функционер партии Гоминдан Пей, тут же под конвоем двух казаков покинувший собрание. Они проводили его до городских ворот, дальше он отправился один.

Наступило тревожное утро. Шен Шицай не проявил никаких знаков готовности к сотрудничеству, Пей не возвращался. К восточным воротам потянулись арбы и подводы, груженые домашним скарбом. Русские семьи покидали город. Явилась делегация торговцев с просьбой разъяснить происходящее. Папенгут приказал полковнику Могутнову вместе с десятью казаками отправиться в лагерь Шен Шицая и выяснить его позицию. Было прекрасное утро, ярко светило солнце, земля уже просохла после стаявшего снега. Через час казаки были радушно встречены Шен Шицаем. Могутнов и он обнялись, и полковник объявил о переходе власти в руки Шен Шицая. После полудня его войска вступили в город. На митинге в штаб-квартире местного отделения Гоминдана Шен Шицаю был присвоен титул "дубаня". Переворот, стоивший казакам пятьдесят три жизни, был завершен. В этот день была Пасха и русские приветствовали друг друга словами: "Христос воскрес и Синьцзян воскрес", понимая, что униженная эмигрантская жизнь закончилась и власть отныне находится в их руках.

Бывший губернатор через несколько дней объявился в Чугучаке, откуда послал в Нанкин телеграмму, что Синьцзян потерян для Китая навсегда. Затем он проследовал в Теньцзин. Там он был арестован и перевезен в Нанкин, где предстал перед судом по обвинению в несанкционированном заключении договора с Советами. Чан Кай-ши не признал законными действия нового провинциального правительства и послал в Урумчи своего представителя Хуаня. Тем временем Ма Цзуин надвигался из Каньсу, как мамаево войско…

К тому времени все как-то забыли о нем, ставшем уже командиром 36-й дивизии вооруженных сил Китая. Нам трудно представить психологию помощников Чан Кай-ши, пытавшихся этим назначением привязать Ма Цзуина к официальной власти. Он даже окончил краткосрочные курсы для военачальников в Нанкине, но мечту о собственном государстве не оставил, и весной 1933 года дунгане, подкрепленные новобранцами и пополнившие свои запасы, двинулись на Синьцзян.

В мае Ма Цзуин был уже в Хами с немалой для тех мест силой в 7 тысяч бойцов. Полторы тысячи из них составляли старые вояки, остальные были набраны, частью насильно, в западных районах Ганьсу. В качестве вспомогательных войск использовали уйгурских повстанцев, в большинстве своем плохо вооруженных и не отличавшихся высоким боевым духом. Через неделю, пройдя через горы, дунганское войско начало штурм города Гучень, расположенного у северных отрогов Тянь-Шаня. Город взяли за сутки. Полторы тысячи китайских солдат сдались в плен, лишь полусотня казаков защищала крепость до последнего патрона. Захваченные дунганами 17 человек были расстреляны. Во время штурма был убит брат Ма Цзуина, тем не менее последний не стал вымещать злобу на пленных китайцах, зачислив в свое войско 300 приглянувшихся ему солдат, а остальных просто отпустил по домам.

Шен Шицай направил к Ма парламентеров, чтобы выиграть время и выяснить его намерения. Главе делегации Айчен Ю удалось посеять сомнения в душе молодого генерала. Он предложил ему стать главой Южного Синьцзяна, к тому времени и так уже захваченного уйгурами, создавшими на территории Кашгара два "независимых государства". Одно, с центром в Старом городе Кашгара - Исламская республика Восточного Туркестана, другое - Конфедерация Городов, расположенных южнее пустыни Такла-Макан, возглавлявшаяся религиозными авторитетами. Создать единое государство уйгурам не удалось.

После того как командиром гарнизона Кашгара Ма Чан-цанем был пойман и расстрелян его бывший союзник Тимур, а предводителю киргизов Усману Али надоела жизнь в городе и как-то утром он, собрав верных джигитов и гарем, ушел на горные пастбища, власть во всей Кашгарии перешла в руки хотанских эмиров, за исключением Нового города, гарнизон которого постоянно твердил о своей верности нанкинскому правительству. Позиция этих эмиров была резко антисоветской, антикитайской, а впоследствии и антидунганской, поскольку войско дунган вело себя как саранча, грабя мирных жителей. Нередки были случаи избиений, пыток и даже убийств с целью получения зерна и сена для лошадей. Вообще, жители Южного Синьцзяна всегда отличались известной консервативностью и их симпатии никогда не лежали ни к прогрессивным мусульманским деятелям в Западном Синьцзяне, ни к своим единоверцам дунганам на востоке в провинции Ганьсу. Симпатии уйгурского населения Кашгарии всегда принадлежали консервативным мусульманским режимам Турции, Ирана, Афганистана и духовная связь с этими странами необычайно сильна и по сей день. Естественно, что домовитым уйгурам пришлись не по душе единоверцы-освободители, призванные на помощь Йолбарс-ханом. Вначале прохладное отношение сменилось резко враждебным. Не лучшими были и отношения с единоверцами-киргизами, которые не только резали китайское население, но и с не меньшим энтузиазмом грабили уйгуров, а при приближении врага просто исчезали в горах. Поэтому, назначая Ма Цзуина правителем южного Синьцзяна, в Урумчи хотели убить сразу двух зайцев. Посланец долго расписывал перед генералом преимущества обещанного ему положения и даже пообещал содержать дунганское войско за счет провинциального правительства.

Пробыв в лагере Ма три дня, посольство отбыло восвояси. В двенадцати километрах от Гучена грузовик с делегацией был остановлен казачьим разъездом и посольство было препровождено к Папенгуту, который, внимательно выслушав Айчен Ю, выразил сомнение в искренности противника и сообщил, что авиационная разведка донесла о перемещениях дунган, никак не соответствовавших мирным намерениям. Папенгут по-военному кратко предложил атаковать неприятеля, Айчен Ю попросил его воздержаться от военных действий и отбыл в Урумчи.

На следующий день сражение все же началось. По-видимому, Папенгут, не получив никаких указаний, действовал по собственной инициативе; впоследствии ему это припомнят. Под его командованием было три казачьих полка и полк маньчжур. Дунгане наступали цепями со стороны поселка Желисары, казаки действовали в пешем строю, лишь 1-й полк послали верхом в обход правого фланга противника. В центре маньчжуры первыми вступили в бой, началась рукопашная схватка. Численный перевес был на стороне дунган, с криками "лейлы, лейлы!" они яростно бросались на казачьи цепи, но после залпов в упор отбегали метров на двести и все начиналось сначала. Несмотря на почти двукратный перевес, дунганам не удалось добиться сколь-нибудь ощутимых результатов. К вечеру бой утих, войска отошли на холмы и заночевали. Наутро дунгане боя не приняли, оставили Гучен и стали отходить на Милейхо. Казаки преследовали их до ночи и утром заняли Гучен. Затем 1-м полком был занят поселок Милейхо, расположенный между Тянь-Шаньскими горами и Каратагашем. Но вместо того, чтобы двинуться на Хами, как ожидал Папенгут, дунгане двинулись на Пичан, оставив для охраны дороги в Хами своего союзника Хаджи Нияза, не замедлившего тут же переметнуться на сторону Шен Шицая. Таким образом, Ма оказался отрезанным от своей базы в Ганьсу. Оставалось ему только одно - наступать. Но заняв Турфан, а затем Даванчен, Ма остановился. Находясь в этом стратегически важном пункте, дунгане угрожали непосредственно столице провинции.

Наступило затишье, казаки отступили на Урумчи. Началась очередная серия переговоров с Ма Цзуином, на сей раз их вел министр центрального правительства Ло. Переговоры закончились ничем, Ло добился от градоначальника Кульджи заверений в поддержке режима Шен Шицая, но эти заверения были нарушены два месяца спустя.

Тем временем Шен Ши-цай расправился со своими противниками в Урумчи и получил официальное признание нанкинских властей. Передышка закончилась и в конце октября началось наступление казаков на Даванчен - таким образом командование хотело снять угрозу с провинциальной столицы. Бои продолжались несколько дней, но Даванчен взять не удалось несмотря на введение в бой броневиков, один из которых дунгане подбили. Пленных Папенгут приказал зарубить - потери ожесточали обе стороны. К сожалению, мне неизвестны имена всех погибших казаков, я смогу назвать лишь некоторых. Это капитан Князькин, сотник Фокин, казак Бойков. Затем дунгане перешли в контрнаступление. Казакам пришлось бросить подбитый броневик, накануне дунгане уничтожили сотню китайской конницы. Отступать пришлось до озера Сайгу, при отступлении только 1-й полк потерял семь человек. Угроза нависла над самой столицей провинции.

В этой критической ситуации Шен Шицай обратился с отчаянной просьбой о помощи к северному соседу, который отреагировал так, как и должен реагировать союзник, не забывающий о своих интересах. Почему Советский Союз оказал помощь Шен Шицаю, а не великому революционеру, как называл себя Ма Цзуин, и пошел на союз с белогвардейцами? Почему вообще была оказана помощь? Причин было несколько. Во-первых, долгая смута под боком никому не понравится - это беженцы, диверсанты и прочие неудобства. Во-вторых, неизвестно, кто победит и как он будет относиться к своему соседу. В-третьих, в бою под Гученом был захвачен японский гражданин Тадаши Ониши, обретавшийся при штабе Ма с подозрительными намерениями, причем внятных объяснений по поводу его пребывания в Синьцзяне МИД Японии дать не смог. Более того, имели место контакты посланцев т.н. Исламской Восточно-Туркестанской республики с японскими и германскими представителями в Кабуле, что не могло ускользнуть от внимания советских спецслужб. Кроме того, при Ма были два турецких советника. В-четвертых, воспользовавшись слабостью соседа, можно получить торговые и другие льготы, о чем ярко свидетельствует договор, подписанный впоследствии 26 ноября 1940 года в Урумчи, по которому Советскому Союзу предоставлялись такие льготы, о каких и не мечтали победители во второй опиумной войне. В-пятых, воевать лучше на чужой территории, нежели на своей. Да и белогвардейцы будут под присмотром - мало ли чего от них можно ожидать. Пример организации корпуса "Осана" в Маньчжурии ярко показал: если ты не воспользуешься готовой вооруженной силой, ею воспользуется твой враг. Об этом, кстати, не стоит забывать современным руководителям России, которые никак не реагируют на притеснения русских в так называемом ближнем зарубежье, ведь их недовольством может воспользоваться кто угодно и не обязательно в интересах России.

В рассказах очевидцев я не обнаружил никакой тени враждебности между красноармейцами и белогвардейцами, хотя среди казаков были и такие личности, как Молчанов, служивший в ЧК и бежавший затем в Китай. Шен Шицаю пришлось пожертвовать несколькими своими помощниками, которых обвинили в подготовке заговора. 10 декабря Папенгут был отстранен от командования, вызван в Урумчи, арестован и расстрелян. Шен Шицай прекрасно помнил роль и позицию Папенгута в апрельском заговоре. Эх, дорогие генералы, не покидайте преданных вам войск - окруженные вашими порученцами, ординарцами и телохранителями, вы неуязвимы и никакая штатская штафирка не посмеет даже косо посмотреть в вашу сторону. Достаточно лишь мигнуть порученцу и он, мерзавец, будет болтаться на суку. Это хорошо знали древнеримские полководцы, которые поэтому часто становились римскими императорами. Командующим русскими частями был назначен генерал Бектиев, военным советником Шен Шицая стал полковник Антонов.

В ночь на Рождество началось наступление дунган на Урумчи. Передовые посты прозевали его начало, лишь на одном мобилизованный калмык, увидев приближающихся дунган, вскочил на коня и прискакал с этим известием в Урумчи. Командование сидело за праздничным столом и никак не хотело верить в такое неподходящее известие, однако начавшийся артобстрел города заставил их соображать быстрее. Тем временем дунгане, обложив Урумчи, двинулись на Чугучак. Чугучак был захвачен ими с ходу и так же с ходу оставлен под давлением 21-го стрелкового полка Красной Армии. Дунгане отступили на Манас, затем повернули на Кульджу. Еще 26 ноября кульджинский губернатор Чен Пей-янь перешел на сторону восставших, арестовав своего военного советника полковника Вяткина. Он захватил оружейный склад и вооружив всех, кого только можно было поймать на кульджинском базаре, двинулся на соединение с дунганской армией. Тем временем в окруженный Урумчи были посланы два самолета, которые, побомбив дунганские позиции, приземлились у дома Гумырко. Хотя бомбежка не нанесла дунганам большого урона, психологически к встрече с воздушным противником они не были готовы. 1-й полк двинулся на соединение с частями Красной Армии. В ночном бою, в котором погибли Рыхликов, Красиков, Турушев, Соломахин, Пугин, казаки прорвали окружение и вышли к крепости Саньчжи, занятой уже к тому времени советским 21-м полком под командованием Волгина. В крепости находились также 60 кавалеристов под командованием Иманова. На следующий день произошел новый бой, но заставить дунган снять осаду с Урумчи не удалось.

Через два дня прибыло подкрепление - пехота на 45 грузовиках под командованием Белова и батальон китайской пехоты. Наутро дунгане были атакованы на берегу реки Тутун, в 50 километрах от Урумчи. В ходе боев, длившихся несколько дней, дунгане были окружены, часть их была порублена на льду казаками, другая часть была прижата к горам и также уничтожена. На льду остались лежать около двухсот зарубленных повстанцев. Группа мятежников, двинувшаяся на соединение с войсками кульджинского губернатора, была окружена и в скоротечном бою уничтожена. Трехтысячный отряд генерала Чен Пей-яня постигла та же участь на горной дороге Кульджа-Аксу, замерзшие остатки отряда разбежались. Изменник-губернатор, поняв, что дело проиграно, застрелился. Его озлобленный заместитель расстрелял в Кульдже посланника Шен Шицая, маньчжурского полковника.

16 февраля Ма снял осаду со столицы и отступил на Даванчен, пытаясь там закрепиться. В мерзлой земле были вырыты окопы полного профиля, но долго сидеть в окопах может только хорошо обученная вышколенная армия, а не дунганское воинство. Под Даванченом дунгане в последний раз пытались перехватить инициативу, но сила была уже не на их стороне. Против них было сосредоточено до 10 тысяч пехоты и кавалерии, 6 броневиков, 11 самолетов, 28 орудий. Несмотря на отчаянную атаку в пешем строю, дунганам пришлось отступить, бросив разрушенную крепость. В этом бою Ма Цзуин потерял две тысячи убитыми и всего двести пленными - в плен брали редко.

Затем дунгане без боя оставили Сэйгу и стали отступать на Кашгар, где в Новом городе их поджидали соратники под командованием Ма Чан-цана. Русскими частями был занят Турфан. Уйгуры под командованием Йолбарс-хана отступили в Хами, но и там долго не задержались. Отступив в Аратам, они прислали парламентеров для переговоров. Дунгане беспорядочно отступали, но молодой генерал еще верил в свою счастливую звезду. Бектиев пытался блокировать его в Кашгаре, для чего бывший союзник Ма Цзу-ина Хаджи Нияз, которому был обещан пост главы мусульман юга Синьцзяна, со своими джигитами должен был задержать дунган, обороняя дорогу Токсун-Карашар, а полковник Антонов должен был соединиться с подкреплением под командованием Хлыновского, шедшим из Кульджи в Карашар. Если бы это удалось, дунгане попали бы в котел и им бы осталось либо сдаться, либо двигаться через пустыню в Хотан, а это была бы верная гибель. Но генерал Ма, прорвав уйгурскую оборону, ушел Кашгарию. Уйгуры, хотя численно и превосходили дунган, были плохо вооружены. Ходжа Нияз отступил в Аксу, чтобы привести свои войска в порядок.

В Корле Ма конфисковал четыре грузовика, принадлежавших экспедиции, нанятой нанкинским правительством якобы для проведения геодезических работ с целью строительства дороги, но, по-видимому, цели ее были иные. Хотя авиация пыталась разбомбить эти грузовики, Ма Цзуину со своим верным соратником Ма Хо-саном удалось уехать из городка невредимыми. Следом двинулась разгромленная повстанческая армия, грабя и уничтожая все на своем пути. По обочинам дороги валялись раненые, в муках дожидаясь смерти - Ма Цзуин не обременял себя такими излишествами как госпитали. Дунгане еще пытались как-то задержать продвижение русских, устраивая засады и нападая по ночам на казачьи разъезды, но безуспешно.

Прибыв с небольшим отрядом в Кашгар, Ма Цзуин объявил себя посланцем центрального правительства. Местное население, вконец измученное войной и деятельностью провозглашенной в сентябре 1933 года "Исламской Восточной Туркестанской республики", вначале восприняло Ма Цзуина как действительного восстановителя спокойствия. Его подручному Ма Фусану даже удалось временно захватить город Янгихисахр, но уйгурское войско под командованием Махмуда отступило на Хотан в полном боевом порядке в ожидании более благоприятного момента. Дунгане напали на консульство Великобритании в Кашгаре и убили несколько его работников. Подобные действия не вызывали одобрения у местных жителей. Правительство "Исламской Восточной Туркестанской республики" пыталось добиться международного признания, посланцы его главы Сабита Домуллы побывали в Афганистане, Персии, Индии и даже в Ташкенте, но нигде не были приняты как представители независимого государства. На митинге в Кашгаре Ма Цзуин призывал жителей вступить в свое войско, где они покроют себя славой как борцы с неверными. Выступившие старики просили оставить этот край в покое, так как за три года войны они потеряли все и командовать скоро будет некем.

Тем временем генерал Бектиев медленно, но верно продвигался к Кашгару. 14 марта была взята Куча, дунгане пытались закрепиться на правом берегу реки Чирчен-Дарьи, но она была форсирована русско-китайскими войсками. Вскоре все города вдоль южных отрогов Тянь-Шаня оказались в руках Бектиева. 12 апреля казаками практически без боя был занят Аксу, после чего русская бригада не оказывала почти никакого давления на дунган, позволяя им покончить с мятежной "республикой".

В это время Ма Цзуин посетил советское консульство в Кашгаре. О чем он говорил с консулом Максом Думписом, осталось в секрете, но 5 июля грузовик в котором сидели сам Ма, несколько его офицеров и сотрудник советского консульства, пересек возле Иркештама китайско-советскую границу. В СССР Ма Цзуин попросил политического убежища, после чего был перевезен в Алма-Ату, затем в Москву, где прожил два года до своей смерти. Умер он при загадочных обстоятельствах, ходили слухи, что его отравили. Во всяком случае, так объясняет его конец Шен Шицай, посетивший Москву в 1938 году. ...Через две недели Бектиев занял Кашгар, остатки дунганских войск под командованием Ма Хо-сана, заняв несколько городков на южной окраине пустыни Такла-Макан, продержались еще три года, не предпринимая никаких активных действий. Война практически закончилась. Премьер "Исламской Восточной Туркестанской республики" Сабит Домулла был повешен в конце июня в Аксу, но провинциальное правительство не приложило к этому никаких усилий, это сделали подручные Хаджи Нияза. За заслуги перед правительством провинции Хаджи Нияз был назначен пожизненным гражданским губернатором Синьцзяна - китайцы всегда были большими выдумщиками на громкие и ни к чему не обязывающие титулы. Не напоминает ли это читателю кое-что? Действенность древнего китайского правила "уничтожать варваров руками самих варваров" еще раз было продемонстрировано Синьцзяну. В сентябре представители Ма Хо-сана заключили с провинциальным правительством договор о прекращении огня.

Красноармейцы покинули Синьцзян. Для казаков тоже наступил отдых, но по домам их не отпускали до первых признаков неповиновения, которые не замедлили проявиться в 3-м полку, расквартированном в то время в Аксу. Поводом послужило намерение командования перевести полк в Хами для несения гарнизонной службы. Естественно, известие о переводе полка к черту на рога вызвало недовольство казаков. Многие находились в строю уже четвертый год, и после того, как угроза русскому населению провинции миновала, не видели смысла в продолжении службы, тем более, что боевые действия кончились и платить стали вдвое меньше. Утром весь полк высыпал на площадь с криками о роспуске по домам, требованиями возврата наградных денег, жалобами на амуницию и т.д. Генерал Чернов вышел к казакам в сопровождении начштаба полковника Шота, выслушал их, но внятных объяснений, куда делся миллион ланов, полученных в награду от градоначальника Манаса, дать не смог. Погорланив, казаки разошлись. На следующий день прибыл генерал Бектиев. Как водится, смутьянов стали вызывать на допрос в штаб, никаких наказаний за этим не последовало и через несколько дней началась демобилизация. Казакам выдали жалованье за месяц вперед и коня, с этим они и возвращались по домам. Русская община потеряла в этой войне около полутора тысяч человек.

Шен Шицай стал красным милитаристом, впоследствии он вступил в ВКП(б). Чтобы в полной мере оценить действия Шен Шицая и не представлять его примитивным властолюбцем, которому наплевать на интересы отечества, надо представить себе положение, в котором находился Китай в 1934 году. Китай не представлял собой единого государственного организма, отношения со многими провинциями походили на отношения Москвы с Чечней. Маньчжурия была оккупирована японцами и на ее территории было создано государство Маньчжоу-Го, оккупирована была также провинция Чжехол. Хотя формально Япония и Китай не находились в состоянии войны, бои на линии соприкосновения японских и китайских войск были постоянными и китайцы несли немалые потери. Но наибольшую опасность представляли, по мнению Гоминдана, коммунисты, захватившие власть в провинции Чжанси. В 1934 году нанкинское правительство предприняло попытку ликвидировать это, по их мнению, осиное гнездо, возглавляемое Мао Цзе-дуном. В операции было задействовано до миллиона солдат и триста самолетов, но коммунистической армии под командованием Чжу Дэ удалось прорвать фронт и начать Великий поход, который привел их к победе в 1949 году. Как видно, в подобной ситуации Шен Шицаю приходилось рассчитывать только на себя, и время показало, что Синьцзян не был отторгнут от Китая и не стал второй Монголией, вторым Тайванем или шестнадцатой советской республикой…

К октябрю 1934 года демобилизация была закончена. Выдавалось жалование на месяц вперед, а также конь, находившийся до этого в ведении каждого бойца. Русские войска под разными предлогами были разбиты на мелкие части, а затем обезоружены и распущены.В строю оставались лишь офицеры, изъявившие желание участвовать в подготовке китайской армии. Также появилось огромное число советников и специалистов из Советского Союза. Было создано охранное бюро, которым руководил присланный из Москвы чекист Погодин.

Земля у сторонников Ма Цзуина была конфискована и передана демобилизованным казакам. Назначена была также пенсия семьям погибших. На каждого демобилизованного выделялось по 10 гектаров орошаемой земли. В поселках, где проживали дунгане – Тугирак, Аблаш, Нилка – теперь стали жить русские. Нилка вообще стала походить на казачий поселок где-нибудь на Кубани. Впечатление усиливалось тем, что многие жители продолжали носить казачьи фуражки с красным околышем. Многие приобретали земли на отдалении и учреждали заимки, где разводили скот и пчел. Например, семья Маметьева в поселке Кишибаши имела 120 пчелосемей и собирала порой до 800 пудов меда. Если учесть, что стоимость пуда меда равнялась месячной зарплате рабочего, то Маметьевы были людьми зажиточными. Много было учреждено маслобоен с ручным приводом, которые производил в Кульдже умелец Божков. Так, например, казак станицы Карабулакской Федор Хлыновский арендовал 60 дойных коров у киргизов, нанимал ежегодно 3 доярок и полученное масло делил пополам с владельцем скота. Подобная система называлась "ортак” и была довольно распространена в Илийском районе. Зажиточно жили русские люди. Хозяйства в 50 коров и 200 овец были совсем не редкостью. Многие держали работников. Условия оплаты были следующими: хозяин обязывался кормить и одевать работника, а по истечении полугода ему выплачивался годовалый жеребенок и несколько мешков зерна. К слову сказать, мельницы находились тоже в русских руках. Вообще внедрение водяных мельниц в Илийском районе было делом рук Максима Зуева, приехавшего из Семиречья в 1919 году, до этого использовались мельницы с ручным и конным приводом. Производительность их была чрезвычайно низка. За день можно было намолотить до двух пудов муки. С внедрением водяных мельниц картина резко поменялась: перемалывали за ночь до тонны муки, причем мука эта была высокого качества. Вырубание камней для мельниц находилось в руках нескольких русских семей и давало верный источник дохода на протяжении не одного десятилетия. И по сей день русские в Кульдже заняты этим. Немалый доход приносило русским бахчеводство, хотя землю в этом случае приходилось арендовать у шибинцев – потомков маньчжур, расселенных династией Цинь в XVIII веке для охраны границы. Наш старый знакомый А.Ф. Сериков после ухода со службы в департаменте дорог занимался этим с немалой прибылью для себя. Надо отметить, что казаки старались всегда заменить государственную работу на свое собственное хозяйство. Несмотря на оконченные им курсы бухгалтеров под руководством Ильи Илидоровича Соколова – старого дореволюционного счетовода, который выпустил из-под своего крыла около ста бухгалтеров, а затем последующую ударную работу в дорстрое, где русские заняли все более или менее значительные места под руководством своего военного шефа генерала Бектиева, Александр Федорович вернулся к своему хозяйству.

Тот же самый путь прошел и вышеупомянутый Федор Хлыновский, призванный в 1937 году на службу и прошедший ее под командованием сибирского казака полковника Ананина в городе Аксу. Затем был зачислен в летную школу в Урумчи, но вскоре был отчислен по приказу приехавшего с инспекцией советского генерала как "белый бандит”. Впоследствии этого генерала репрессировали как троцкиста. Жалеть мы его не будем. Хлыновский было уже собрался ехать обратно в Аксу, но неожиданная встреча с Бектиевым, знавшим его отца и дядю Зиновия, решили его судьбу. Он был отправлен на учебу в госпиталь, где из него сделали лаборанта, им он и пробыл до своего заболевания тифом, которое напрочь отбило у него охоту служить при больнице. Подобная история произошла с Савенковым Иваном Андреевичем, который, окончив военно-ветеринарную школу в Урумчи, вернулся в родной Аблаш к своему участку, выделенному его семье за гибель отца в дунганской войне. По-видимому, занятие сельским хозяйством было выгоднее всякой службы. Представители Совинторга и их конкуренты, татарские и уйгурские купцы, очень активно скупали сельскохозяйственную продукцию. Синьцзян был завален ширпотребом, произведенным в Советском Союзе, хотя в нем и самом не хватало самого необходимого. Основная масса русского населения проживала не в городе Кульдже, а по всему Илийскому району, занимаясь сельским хозяйством. Русских было не менее 30 000. В Кульдже проживало 5000 русских, в Шарасумэ, административном центре Алтайского округа, примерно 150-200 русских семей в основном из алтайских казаков и купцов; 700 семей староверов проживали в поселках Чингур, Ком, Калгатон, Кильтекей и Коба. В Чугучаке проживало около сотни русских семей. Его вообще называли сибирским городом в Китае, так велико было влияние русской общины. Архитектура домов в Кульдже по сей день носит следы русского влияния. Даже в американском туристическом справочнике на это указывают.

Город располагался на берегу реки Пеличинки, несколько вдалеке от реки Или, на ее северном берегу. В северной части города находилась Орынбакская крепость. Она была окружена глинобитной стеной высотой 3-4 и толщиной 1-1,5 метра и была построена в XIX веке. К моменту описываемых событий крепость обветшала, но выглядела все же внушительно, и располагавшийся внутри гарнизон усиливал это впечатление. Рядом, южнее, располагалось мусульманское кладбище с мечетью. Через реку находился аэродром и летная школа, где преподавали советские инструктора. На берегу же реки Пеличинки (автор употребляет русское название, как ее звали уйгуры и киргизы –неизвестно) располагалось другое примечательное здание – советское консульство. Здание, окруженное крепкой кирпичной стеной с бойницами, было построено в 1880-х годах, когда Илийская долина была занята русскими войсками, и являлось самым значительным зданием в городе. За стеной располагался сад с огромными дубами. Главная улица, которая называлась проспект Сталина, тянулась параллельно реке Или. На этой же улице был ямень, где находилась вся китайская власть, и штаб-квартира Гоминдана. Почти на окраине города, в южной части, располагался так называемый Семейный парк. Здесь устраивались митинги, концерты и танцы для молодежи. Жизнь в Кульдже, несмотря на отсутствие водопровода и канализации, была довольно удобна. Каждое утро по улице ехал с тележкой мясник и продавал мясо в кредит, шел зеленщик, выкрикивая: "Чеза! Лаза! Помидор!”. Молочники привозили молоко, масло, творог прямо на дом. Лепешечники пекли хлеб прямо на улицах в тандырах и, когда доставали невообразимо вкусный и нечерствеющий токаш, кричали: "Биринши! Екинши! Ушинши!”, т.е. первый, второй, третий. Появлялся мороженщик и продавец шлянфу. В принципе женщины могли не утруждать себя приготовлением пищи. В конце каждого месяца нужно было рассчитаться. Иначе продавец мог лечь у ворот дома и находиться там до расчета. К неудовольствию хозяек было также открыто неисчислимое количество кабачков. Водочные заводы Пугачева и Михельсона снабжали русской водкой всех желающих.

Имелась в Кульдже и паровая электростанция, которой владела одна немецкая семья на протяжении 60 лет. По течению реки Кунес располагались угольные шахты, которые снабжали топливом жителей, а также котлы электростанции. Количество рабочих на двух угольных станциях составляло 100 человек. Владельцев у этих шахт было столько, что кому они принадлежали, сказать трудно. Для любителей культурного отдыха был клуб, в котором устраивались просмотры в основном советских фильмов, а в летние дни в семейном парке устраивались танцы, на которых играл духовой оркестр.

В городе существовало три средние русские школы. В одной сохранялась старая система образования и называлась она гимназией. Две другие учили детей по советскому образцу, благо учебниками снабжало советское консульство. Преподавание в советской школе невозможно отделить от политики, кто ее прошел, тот хорошо об этом знает. Но все же пионерской и комсомольской организаций в школах не было. Из-за нехватки учителей окончивший успешно десятилетку мог претендовать на место преподавателя в начальной школе. Последние были в поселках Нилка, Тугирак, Кашибаши, Чимпанцзы, Аблаш.

После войны был учрежден шанзунат (правление), который ведал делами русской общины. Первым председателем был избран Новиков. В ведении шанзуната были школы, клубы, социальная помощь, а также суд. Т.е. русское население было выведено из-под китайской юрисдикции и учреждено что-то вроде русской полиции. После осуждения преступник передавался китайским властям.

После дунганской войны китайские власти предприняли действия, которые можно назвать последней попыткой создания казачьих поселений в истории. Вдоль реки Манас существовали китайские поселения и крепости для защиты города Урумчи с севера от киргизских бандитов. Но во время войны эти поселения и крепости были полностью вырезаны. Шен Шицай, пораженный высокими боевыми качествами казаков, решил поселить их по реке Манасу с целью использования этих качеств в полной мере. С этой целью в Кульдже было набрано 200 желающих семей, которым была выделена арба и лошадь для переезда. По дороге правительство обязалось снабжать коней фуражом, а по прибытии на место выделить подъемные. Первая группа во главе со старым жителем Кульджи Сабаржинским выехала ранней весной 1936 года. Вторая группа выезжала несколько позднее и, не доехав до местечка Чугой на Манасе, где разместилась основная часть, основала выше по течению поселок Антоновку. К сожалению, местность, выбранная для поселения, оказалась не совсем удачной. Весной воды в реке было мало, а летом разлив затапливал окрестности, превращая все в болото. Попытки построить плотину не увенчались успехом. Поэтому полив огородов оказался невозможен. Вообще воевать и копать арыки кетменем – это немного разные вещи. Кроме того, деспотические замашки Сабаржинского только ухудшили обстановку. Переселенцы стали перебегать из Чугоя в Антоновку, а после наводнения сбежали и оттуда под поселок Манас к переправе, и стали просить у местного дубаня поселиться на его земле. Тот посоветовал обратиться за разрешением в Урумчи. Тогда общество, выделив 10 человек, отправило их в Урумчи для переговоров. Приехав на грузовике в провинциальную столицу, ходоки остановились в доме у председателя шунзуната Сорокина. Наутро их принял Шен Шицай. Он попросил их вернуться на старое место в Чугай и пообещал выделить по 800 ланов на каждого переселенца, но русские отказались наотрез, настаивая на манасском варианте. Тогда Шен Шицай приказал поместить их в холодную совместно с базарными ворами. Наутро все делегаты согласились ехать обратно в Чугой, кроме Якова Краснова, которому год пришлось провести в тюрьме, налаживая сенокосилки для покосов дубаня. Остальные вернулись в Чугой, где еще два года пытались наладить свою жизнь, разрабатывая асфальт в горах и возя его на продажу в Урумчи. После того, как Сабаржинский был арестован и репрессирован, переселенцы разбежались окончательно. Яков Краснов после года отсидки и выплаты всех долгов за переселение вернулся домой в Кульджу.

Чтобы более полно осветить жизнь русской общины в Синьцзяне, необходимо перенестись из пасторальной Илийской долины на юг в Кашгарию, события в которой очень быстро повлияют на всю провинцию. Расклад сил был следующий. 36-я дивизия, возглавляемая подручным сбежавшего в СССР Ма Цзу-ина Ма Хо-саном, заняла ряд городов южнее пустыни Такла-Макан, из которых самым большим был Хотан, превратив этот район в единый военный лагерь. Трудно представить себе все тяготы, выпавшие на долю местного уйгурского населения под властью десятитысячного воинства с лошадьми, которых они должны были кормить и снабжать всем необходимым, в то время как войска занимались учениями и развешивали по городам антияпонские лозунги. Шен Ши-цай никак не реагировал на их нахальные претензии на полное господство в провинции до тех пор, пока не укрепил свои позиции и в самом Урумчи. Самого Шен Шицая Ма Хо-сан считал марионеткой Москвы. Периодически в Хотан приходили письма, снабженные печатью самого Ма Цзуина, в которых он сообщал, что переговоры с Кремлем идут успешно и вот-вот он явится во главе отряда НКВД, который поможет им покорить весь Синьцзян. Кто на самом деле писал эти письма, остается неизвестным. Эти письма читались перед строем дунган для поднятия боевого духа, заставляя их еще более усиленно совершенствовать свое воинское мастерство. Как отмечал путешественник Флеминг, в 1935 году посетивший Дунганистан в компании купца Бородишина, соратника Анненкова по гражданской войне, нигде в Китае солдаты не тренировались с таким старанием.

Уйгурское воинство в количестве 2000 человек под командованием Махмуда было размещено в Старом Кошгаре, Янги-Хиссаре и Яркенде. Хотя Махмуд и имел звание командира дивизии, доверять ему было сложно. Правитель Нового Кашгара, Ма Шао-ю, доверием властей тоже не пользовался. В Кашгар градоначальником был назначен ретивый китайский националист Лю Пин, который приказал повесить портрет основателя республики Сунь Ят-сена на мечети Идга. Когда к нему пришли почтенные старики с просьбой снять его со стены, то их сначала избили, а потом посадили в тюрьму за неуважение к основателю государства. В сознании населения еще больше укрепилась мысль, что власть захватили большевики. Не менее оскорбительно для местного населения было введение в школах строевой подготовки вместо изучения Корана. В Кашгарии была организована полиция во главе с коммунистом Кадырбеком, который навербовал в нее киргизских конокрадов. Эти люди стали внедрять в обращение новые деньги, избивая непокорных и прибивая к воротам мечети за уши наиболее упорных из них. Подобные дикие выходки привели к очередному брожению среди уйгур. Новой надеждой их стал дивизионный командир Махмуд, но окруженый офицерами, выученными в Советском Союзе, он не мог организовать полноценный заговор. В марте 1937 года он бежал в Индию. В январе этого же года Шен Ши-цай, чувствуя, как накаляется обстановка, объявил призыв русской молодежи. Кавалерийский казачий полк был размещен в Аксу в специально построенных казармах. Командиром полка был назначен сибирский казак полковник Ананьин. Вначале новобранцы были одеты в русскую форму, но затем через год обмундирование заменили на китайское. Вначале было призвано 276 человек из Илийской долины. Затем к ним прибавили 20 человек с Алтайского округа. В апреле, после бегства Махмуда в Индию, восстали уйгурские гарнизоны в Янги-Хиссаре и Яркенде. Уничтожив просоветскую администрацию в этих городах, они двинулись на Кашгар. Лю Пин послал 9 самолетов бомбить города повстанцев и воззвал о помощи в Урумчи. 20 мая повстанцы заняли старый город в Кашгаре. В это же время, по просьбе провинциального правительства в Урумчи, бригада красноармейцев численностью до 5000 человек пересекла границу и в августе под Аксу совместно с провинциальной армией под командованием Ананьина нанесла сокрушительное поражение сводной уйгурской армии. Два предводителя, Кичик и Ахунд, с 200 человек бежали в Яркенд. Дунгане под предводительством Ма Хо-сана, оккупировавшие было Старый Кашгар и осадившие Новый, не стали дожидаться встречи с превосходившим их по силе противником, растворились в горах Тибета, а сам Ма Хо-сан со своим штабом бежал в Индию.

15 сентября остатки повстанцев сдались в Яркенде. Предводители были казнены и провинциальные силы полностью оккупировали Южный Синьцзян. Советские войска на сей раз не покинули Синьцзян, а заняли Хами силами 8-й бригады. Около тысячи бойцов и командиров были размещены в Урумчи на заводе по сборке самолетов, который носил официальное название Сельскохозяйственной фабрики, а в народе назывался 10-й площадкой. Казаки на сей раз не проявили особого энтузиазма в подавлении восстания и в начале 1939 года полк, к тому времени переведенный в Карашар, был разоружен и всех отправили по домам.

Для полного освещения ситуации, в которой оказались русские в Синьцзяне, перенесемся теперь в Алтайский округ, в котором проживало немало наших соотечественников, в основном из староверов. Кто общался с ними, тот знает, что это мирный трудолюбивый народ, живущий по принципу: "не тронь нас и мы тебя не тронем”. Ко времени описываемых событий жизнь в Китайском Алтае в основном устоялась. Налоги, собираемые с русских, были необременительны и платить их можно было не деньгами, а результатами своего труда. Необходимо было свозить пшеницу в Шарасумэ. В этом городе, расположенном на берегу реки Кран, было консульство и шанзунат под председательством бессменного главы Денисова, которому во взаимодействии с консульством удалось основать школу-семилетку, клуб и библиотеку, в которой можно было получить книги русских писателей и почитать газету на родном языке, издаваемую в Кульдже. Лишь борьба китайцев с киргизским родом Киреев постоянно беспокоила жителей и впоследствии лишила их покоя совсем. До 1942 года русские не конфликтовали с киргизами. Киргизы пасли их скот и покупали у них зерно, муку, мед и т.д. Скот сдавался на том же условии "ортак”, что и в Кульдже. "Ортак” по-киргизски – середина, половина, т.е. половина приплода отдавалась пасущему. Скот угоняли далеко к балкам. Затем он очень хорошо скупался татарами-перекупщиками и угонялся в Советский Союз через Совинторг, который открыл свое отделение в Синьцзяне в 1926 году. Только в 1942 году было закуплено этой компанией 18 100 коров, 50 200 лошадей, 481 000 овец. Гораздо больше проблем возникло у киргизов с китайцами-поселенцами и китайскими гарнизонами, разбросанными по всему округу. Поселяясь в Синьцзяне, китайцы тут же утверждали свой собственный образ жизни, в котором места киргизам не оставалось. Они не пили молоко, не держали скота, не покупали у киргизов продукты животноводства, не водили с ними дружбу, не сдавали скот в аренду и купить у них было нечего. Кроме того, китайское общество было довольно сильно разложено денежными отношениями и золото ставилось выше человека, что не бывало у киргизов. Многие киргизы, прибывшие в Китай, бежав от "коммунизма” и голода товарища Голощекина, бывшего тогда главой республики, были обескуражены слухами о растущей китайской эмиграции. Кочевой мир и привычная система ценностей рушилась на глазах и, естественно, что это вызывало протест. В 1934 году представители киргизских родов собрались на съезд в Койсу, Северный Синьцзян. На этом собрание было решено начать борьбу против китайцев с целью изгнания их из Синьцзяна вообще. Начались налеты на китайские заимки, угон скота, сопротивление властям.В ответ началась кампания разоружения и реквизиции скота. Так как к тому времени Синьцзян попал под сильное влияние Советского Союза и шахты под руководством советских инженеров появились повсеместно, то неизбежно колонны грузовиков, везшие оборудование и продукцию, подвергались нападению. В 1937 году началась крупномасштабная операция по замирению округа, в которой было задействовано 8000 китайских войск, 200 бойцов МНР, а также советская авиация. В марте 1940 года в горах Бадайшана восставшие были разбиты, а их руководитель Ногайбай убит. Но подавить восстание не удалось. Киргизы быстро оправились от потерь и под предводительством сына Ногайбая Ирисхана и его помощника Оспан-батыра здорово потрепали китайцев уже через месяц. Шен Шицай решил вступить в переговоры. Условия, на которых киргизы соглашались прекратить военные действия, были следующие:

1. Освобождение всех невинно арестованных

2. Назначение главой Алтайского округа киргиза

3. Прекращение эксплуатации золотых рудников советскими специалистами

4. Прекращение секретных арестов

5. Прекращение преследования киргизов, сдавших оружие.

Как видно, вражды между русскими поселенцами и киргизами не было, но Советов они боялись и не хотели иметь с ними ничего общего.

В июле 1940 года соглашение было подписано, но Оспан-батыр со своими сторонниками его не подписал, а продолжал борьбу, засев в тех же Бадайшанских горах у монгольской границы. Результатом было прекращение золотодобычи. Его бывший соратник Ирис-хан после подписания договора прожил недолго и в 1941 году умер от чумы, как было официально объявлено.

Теперь перенесемся в Урумчи к самому Шен Шицаю и посмотрим, что же он поделывает, наконец-то расправившись со своими местными противниками. Как известно, союзника легко призвать, но не так уж легко выпроводить. Об этом предупреждал еще Макиавелли. Известно это было и Шен Шицаю. В том же 1937 году под предлогом обезвреживания заговора он арестовывает 435 человек, занимавших различные посты в провинциальной администрации. Среди них был арестован командующий гарнизоном Илийского округа генерал-майор Александр Полинов, оренбургский казак, а также советники Обухов и Соломахин. Из каких соображений был арестован предприниматель Гребенкин, остается неясным. Все эти люди были увезены в СССР. 33 человека были расстреляны прямо в Урумчи.

Тем временем Советы вовсю использовали льготы, предоставленные им провинциальным правительством. Так с Тушанцзе вывозилось 50000 тонн нефти ежегодно, а советские товары не обкладывались пошлиной. Но все же Китаю было передано лишь одних самолетов 885 штук. Шли они через Синьцзян. Поэтому неизвестно в чью пользу складывалось сальдо. Полагаю, что Советский Союз не сильно разбогател на Синьцзяне. Тем не менее Шен Шицай усиленно искал пути, как бы спровадить всех советников из провинции с глаз долой. В том же 1937 году он встретился с братом Мао Цзедуна и прощупал у него почву, как бы приобрести в союзники китайских коммунистов. Но те отклонили его желание вступить в КПК. После этого разговора Мао Цзедун вскоре недосчитался одного из своих братьев.

В августе 1938 года Шен Шицай с семьей отправился прямо в Москву на прием к товарищу Сталину. На первой встрече со Сталиным, на которой также присутствовали Ворошилов и Молотов, Шен Шицай изложил свои планы построения социализма в Синьцзяне, а также попросил доставить как можно быстрее оборудование для заводов в Урумчи. Сталин же основной упор сделал на превращение Синьцзяна в бастион против возможной японской агрессии. В течение беседы Шен Шицай узнал, что советский генеральный консул в Урумчи репрессирован и его давний соперник Ма Цзуин также отправлен к праотцам. В конце беседы Шен Шицай попросил походатайствовать перед китайскими коммунистами о своем приеме в КПК. В ответ на это Сталин предложил ему стать членом ВКП(б) и пообещал лично выдать рекомендацию. Таким образом, Шен Ши-цай стал советским коммунистом. Остальная часть визита в Москву прошла, как бы потом написали, в теплой и дружественной обстановке. Шен Шицай посетил дачу Сталина, был на банкете в его честь, где нимало подивился способности руководителей СССР пить водку, посмотрел фильм "Если завтра война”. Перед отъездом Ворошилов дружески попросил его информировать обо всех недочетах в работе военных советников. Чем кончались подобные "информации”, знают все.

Вернувшись в Синьцзян, Шен Шицай посчитал, что бдительность Советов усыплена и можно начинать укреплять свою личную власть в провинции, прикрываясь партбилетом № 1859118. Летом 1939 года была проведена чистка среди преподавателей и студентов Синьцзянского института. Дубань не пожалел даже своего школьного товарища Ту. 18 сентября 1940 года по обвинению в подготовке заговора под руководством военного советника Латова было арестовано 450 человек и 56 из них впоследствии расстреляли, включая директора бюро дорог генерала Бектиева. Шен Шицай медленно, но верно, менял ориентацию с Москвы на Нанкин.

В ноябре 1940 года в Урумчи прибыли из СССР Бакулин со товарищи с целью подписания договора об аренде оловянных шахт. Во время подписания договора Шен Шицай впервые решил прощупать союзника на предмет выдворения его из Синьцзяна. В самом начале встречи Шен Шицай потребовал изменения срока действия договора с 50 лет до 3, в крайнем случае на время войны. Не понравилось дубаню и доля всего в 5%. Цифра в 20% выглядела несколько привлекательнее. Кроме того тон договора, на его взгляд, был оскорбителен для китайской стороны. Бакулин пытался призвать его к партийной дисциплине, но это не помогло. Шен Шицай пустился в пространные теоретические рассуждения, из которых следовало, что преподавать марксизм теперь будет он, а не Сталин. Один из членов делегации, Карпов напомнил ему, что Синьцзян до сих пор не рассчитался за помощь, оказанную в дунганскую войну. В ответ дубань обвинил СССР в агрессивных намерениях. Бакулин прервал эту дискуссию, посоветовал все же подписать договор, и делегация удалилась до следующего дня. Работница советского консульства Лю Юн, которая являлась информатором Шен Шицая и, вероятно, работала также на НКВД, предупредила его, что в случае его полного неподчинения Синьцзян разделит судьбу Польши. Поэтому дубань договор подписал, но печать поставить отказался, сославшись на то, что это прерогатива центрального правительства. Делегация была удовлетворена. Шен Шицай же после этого взялся изводить китайских коммунистов, в частности арестовал брата Мао Цзе-дуна, а просьбу генерального консула Бакулина об освобождении проигнорировал. Ничего хорошего теперь Советы от Шен Шицая не ждали. В ноябре 1941 года посол СССР в Чунцине сообщил китайскому правительству, что его страна не в состоянии более оказывать помощь Китаю в связи с известными событиями.

В марте 1942 года командующий 8-й военной зоны гоминдана генерал Чу Шао-лянь прибыл в Урумчи для секретных переговоров, в котором он призвал Шен Ши-цая расторгнуть все связи с Москвой и переориентироваться на Чунцин. Этот генерал "знаменит” еще тем, что именно он передал генерала Анненкова советским представителям. 29 августа этого же года в Урумчи прилетела супруга Чан Кайши (Русская по происхождению. – Прим. ред.) и привезла письмо от своего мужа, в котором содержалось прощение грехов Шен Шицая перед китайской властью.

В июле 1942 года в Урумчи прибыл посланец Сталина Деканозов. В нескольких беседах он пытался образумить дубаня и восстановить хорошие отношения. Но Шен Шицай заявил, что он хочет выйти из ВКП(б). В конце он обозвал СССР агрессором и сообщил удивленному Деканозову о своем желании удалиться от дел и стать философом. В качестве своего духовного идеала он привел пример Гегеля, который много сделал для человечества. Стал ли он впоследствии философом, автору неизвестно. Пожелав Деканозову счастливого пути, Шен Шицай приступил к более решительным действиям. 5октября 1942 года он послал меморандум Советскому правительству, в котором потребовал отозвать всех советских специалистов, гражданских и военных, а также убрать из провинции весь воинский персонал в течение трех месяцев. Это уже был открытый разрыв. Дубань прекрасно понимал, в каком положении находится СССР. Генеральный консул Пушкин пытался выиграть время, оттянуть вывод войск, но глава Синьцзяна настаивал на своем, прекратив снабжение советских войск, расположенных в Хами и Урумчи. Кроме того, он начал готовить воинские части для возможных военных действий против Красной армии. Все это не укрылось от глаз советского консульства. 26 октября Пушкин сообщил, что советские войска будут выведены в шестимесячный срок и договор об аренде оловянных рудников остается в силе. Но Шен Шицай настаивал на разрыве договора и немедленном выводе войск. В это время поступило сообщение, что 20 танков пересекли китайскую границу в районе Хоргоса и движутся к Цихо. Шен Шицай потребовал остановить это движение под угрозой атаки со стороны китайской армии. Танки были выведены по приказу советского военного советника Летова. Впоследствии пришлось выполнить все требования, изложенные в меморандуме, хотя в срок, указанный в нем, не уложились. Вывод войск затянулся до 1943 года. Произошел полный разрыв отношений. Граница была закрыта для торговли, что тут же сказалось на уровне жизни населения. Контрабанда пресекалась самым жестоким образом. Так, например, казака Лапкина из поселка Чимпанцзы за мешок контрабандной пшеницы просто разрубили на части китайские солдаты. Исчезли книги и учебники для школ. Пропала одежда и т.д. Шен Ши-цай торжествовал. Он попросил передать Сталину, что теперь у него есть непримиримый враг.Естественно, бросить все на произвол судьбы для Советов было решительно невозможно

Первыми почувствовали на себе решительное изменение в политике киргизские джигиты Оспан-батыра, которые в тот момент прятались от китайцев в районе озера Танкуль. В этом же месте состоялась встреча представителей Монголии, одного русского по фамилии Осипов и киргиза, которые от имени МНР пообещали поддержку Оспан-батыру и установили таксу для поставляемого оружия: 1 лошадь = 1 винтовка и 100 патронов. Так что война войной, а бизнес как обычно. Воспрянувшие духом киргизы так ретиво взялись за дело, что при поддержке монголов вырезали всех китайцев, невзирая на пол и возраст, установили контроль над всей территорией Алтайского округа за исключением самого города Шара-сумэ. В Ижисейском же районе репрессии против молодежи, выученной в просоветских школах, приняли такой массовый характер, что часть их сбежала в Казахскую ССР, а остальные попрятались по горам, внося смуту в уйгурские головы. Наиболее активная группа образовалась возле поселка Нилка, в ущелье Латой. Она состояла из двадцати человек, из которых семеро были русскими. Группа развила настолько бурную деятельность, что после серии нападений на китайские патрули ей удалось в октябре 1944 года занять Нилку и захватить арсенал Нилкинского гарнизона. Во главе этого отряда стал уйгур Ахмеджан Касимов. Тем временем в Алма-Ате был организован комитет по освобождению Синьцзяна. В самой Кульдже образовалась группа людей во главе с Фатеем Лескиным, которая выехала в Хоргос для встречи с генералом Полиновым, выпущенным к тому времени из сталинских лагерей. Полинов снабдил этот отряд из сорока человек 250 винтовками германского производства и листовками, напечатанными в СССР, с призывами свергнуть тирана Шен Шицая. Эта группа вернулась в окрестности Кульджи, ожидая дальнейших событий. Вообще просчитался Шен Шицай жестоко. Уже в 1943 году советская армия перешла в общее стратегическое наступление, а власть самого Шен Шицая стала уходить у него из рук и постепенно переходить к Гоминдану. После успешного японского наступления в 1944 году, когда положение Китая достигло наихудшей точки, дубань созвал членов совета Гоминдана на митинг в Урумчи и арестовал 300 человек, обвинив их в заговоре. Затем он обратился с просьбой к Сталину об оказании провинции военной помощи против Гоминдана, но верить ему уже перестали. 29 августа 1944 года он был назначен министром сельского хозяйства и увезен в Чунцин. Больше в Синьцзяне его не видели.

 

Литература

1. Туркестанские волнения. Айчен Ю. На англ. языке.

2. Синьцзян: обуза или основа. Шен Шицай. На англ. языке.

3. Полет Большой лошади. Свен Хедин. На англ. языке.

4. История Синьцзяна. Чен Жак. На англ. языке.

5. Джордж Хантер. Кейбл Милдред. На англ. языке.

6. Личные воспоминания И. А. Кучеренко и А. Ф. Серикова, записанные автором.

Статья была впервые опубликована в альманахе "Третий Рим" в 2001 г.

7. Серебренников Иван Иннокентьевич, Гражданская война в России: Великий отход. Рассеяние по Азии белых русских армий, 1919–1923 — М: ACT; Ермак, 2003 http://militera.lib.ru/h/serebrennikov_ii1/index.html

P.S. Действия отрядов и подразделений более успешны при их взаимодействии, взаимопомощи, концентрации усилий и координации операций из общего центра, при опоре на этот центр, организации поддержки в нужное время и в нужном месте. Если существующий центр не поддерживает, волынит или продиводействует, казаки должны созвать Круг и создать новый центр или захватить имеющийся, сделать своим и воссоздать Казачье Войско самостоятельно.

Власть захватывают для установления своего порядка, достижения своих целей, благополучия своего народа, а не для того, чтобы передать ее третьему лицу. Третье лицо всегда будет делать то, что придет в голову лично ему (и только оно знает, что придет ему в голову) и не обязательно, что это будет то, что положено или справедливо по отношению к другим. А потому взяв власть, надо устанавливать Русский порядок: общинно государственное устроение при общенародной собственности, народовластие и самоуправление самостоятельно. Примером оплошности в таком вопросе, может служить сохранение царизма как системы управления после прекращения смуты, когда не сменили царскую семейственность на выборного головного атамана или когда не ликвидировали царскую систему назначения управленцев «СВЕРХУ ВНИЗ» после устранения царского самодержавия в 17-м – только вывески поменяли. Еще один пример: казаки, взяв власть на Донбассе, допустили ее перехватывание мироедами и жульем путем махинаций с партийными выборами, – в данном случае казакам необходимо было объявлять о восстановлении Донского Казачъего Войска и вводить казачье самоуправление, а выборы организовывать на местах прямым голосованием, без партий, чтобы люди не разъединялись, а объединялись и выбирали лучших на кругах. Выборы проводятся сразу же по мере занятия территорий, не дожидаясь единого дня голосования и тут же, параллельно, вводятся в жизнь нормы Русского порядка: общинногосударственное устроение, общенародная собственность на основные ресурсы, богатства и средства производства, народовластие и казачье самоуправление на основе закона Божьего.

 

Проект реформ атамана Ионова

журнал "Станица" № 1(52) февраль 2009 г., http://ucs.ucoz.net/index/history_12/0-14

 

 

"Идея территориального обособления должна стать главной

целью строительства нашего Войска"

 

Войсковой Атаман

генерал-майор Александр Михайлович Ионов,

 1919 г.

 

Многие исследователи казачества продолжают утверждать, что политика Войскового Правительства по т.н. "оказачиванию" семиреченских крестьян-старожилов 1918–19 гг. была глубоко ошибочна и привела, в конечном счёте, к поражению в Гражданской войне на территории области. Так ли это, сказать сложно; одно несомненно - клубок сословных и этнических противоречий в крае возник задолго до пресловутого "оказачивания»", восходя к началу русской колонизации края (с конца 40-х годов XIX века). Вначале это были противоречия, главным образом, между казаками-поселенцами и кочевым населением, затем - между кочевниками и крестьянами, а с начала водворения в крае столыпинских крестьян-новосёлов - между последними и местным казачеством. В основе конфликтов - всё тот же неразрешённый земельный вопрос.

Антагонизма между казаками и крестьянами-старожилами не существовало. Более того, само семиреченское казачество - потомки сибирских казаков с Иртышской и Бийской линии - на добрую треть состояло из бывших сибирских крестьян, перечисленных в Войсковое сословие, а отдельные семиреченские станицы были образованы и заселены исключительно бывшими крестьянами - например, Голубевская (Борохудзир, ныне с. Коктал). С. 1856 по 1867 год в край из Западной Сибири прибывали, наравне с казачьими партиями, переселенцы из числа крестьян, зачисленных в казаки. Из 14.648 семиреченских казаков по состоянию на 13.07.1867 г. - 1.610 чел. вчерашние томские и тобольские крестьяне.

Правительство, проводя колонизацию отдалённой окраины, считало, что "каждое русское поселение сильнее привяжет эту окраину к русскому центру, чем лишний батальон, расположенный среди чуждого нам населения". Военно-казачья колонизация рассматривалась как основной способ закрепления вновь присоединённых земель к Империи. При этом удельный вес казаков в общем населении никогда не превышал 3, 5 % (среди русского населения - 12, 4 %).

Генерального штаба полковник Д.Фёдоров в стратегическом очерке "Чжунгарско-Семиреченский приграничный район", изданном. Штабом. ТуркВО под грифом "секретно" в 1910 году, отмечал: "Дальнейшее развитие Войска встречает препятствие вследствие неустройства его земельного положения, так как душевой надел казаков не доведён ещё до положенных 30 десятин. Кроме того, в период 1874-90 гг. от Войска отобрано 213 тыс. десятин в пользу возникших близ станиц городов, а в 1906 г. передано в переселенческий фонд свыше 116 тыс. десятин Войсковых запасных земель (т.н. Чуйские участки). Тяжесть казачьей воинской повинности также удерживает желающих от приписки к Войсковому сословию".

И далее: "Семиреченское Казачье Войско представляет собою часть Сибирского Казачьего Войска, живёт в тех же почти условиях и потому по опыту русско-японской войны может считаться вполне удовлетворительным типом лёгкой конницы. При ведении операций в районе полки этого Войска будут чрезвычайно ценны знанием местных, климатических и географических условий, языка и быта инородческого населения.

Русское население области из старых поселений обладает, приблизительно, теми же качествами и благодаря умению ездить верхом очень пригодно для сформирования конно-разведческих команд, введённых в батальонах области, а также для службы в пограничной страже округа".

Еще наказный атаман Семиреченского Войска генерал-лейтенант М.Е. Ионов (отец будущего Войскового Атамана) с 1901 года представлял "наверх" ряд проектов об обращении всех поселенцев-крестьян Семиречья в Войсковое сословие, так как они "приобрели, благодаря условиям жизни в крае и соседству инородцев, многие качества, свойственные казачеству и особенно пригодны для обороны окраины".

 Наказной атаман СмКВ М.Е. Ионов

Как видно, политика "оказачивания" крестьянства не была в новинку для местной администрации. Непреодолимым препятствием для нее был дефицит Войсковой земли. Точнее, не земли как таковой - в силу природно-климатических условий особое значение имели запасы воды для искусственного ее орошения!

В 1909 году член Государственной Думы А. Трегубов, побывавший с инспекцией в Семиречье, писал: "Необходимо серьёзно взглянуть на Семиречье и позаботиться о скорейшем его заселении - этого требуют законы логики, законы государства, общества, сюда должны быть направлены землеотводные работы для окончательного устройства Семиреченского Казачьего Войска.

Казакам приличествует жить в самых опасных местах области вблизи границ, а не мирных центров, земель же здесь много, и такие долины, как Текесская, Кегенская, Сарыджасская, - вполне годятся для немедленного изъятия их из пользования киргиз, поэтому - наряду с устройством крестьян, сюда могли бы быть передвинуты и казаки тех казачьих станиц, которые считают, что у них земли не хватает".

На заседании земельной комиссии депутат Госдумы от партии кадетов Харламов высказывался за немедленное увеличение казачьего надела семиреков до 50 десятин: "Если в центре Империи теперь Войско казачье потеряло былое значение, то на окраинах, на Амуре и в Семиречье, где они постоянно должны быть конны, оружны и готовы к выступлению, там ещё они своё значение имеют и будут долго иметь, и там широкое удовлетворение землёю этого Войска имеет гораздо большее значение".

Высочайше утверждённым Законом от 03.07.1914 г. "Об установлении Правил о наделении землёй Семиреченского Казачьего Войска" Войску надлежало прирезать 345 тыс. десятин земли, однако из-за войны этим планам не суждено было сбыться. В 1916 году попытку решить земельный вопрос задумал С.Н. Велецкий, заведующий областным переселенческим делом - он собирался отмежевать в пользу Семиреченского Войска в пределах трёх уездов (Верненского, Джаркентского и Копальского) 550.947 десятин земли, в том числе в виде полосы шириной 5-10 вёрст на протяжении 150 вёрст вдоль обоих берегов р. Или. Предполагаемая "Десятивёрстная семиреченская полоса" как бы напоминала аналогичную Сибирскую 10-ти вёрстную полосу Прииртышья.

Таким образом, к 1917 году Семиреченское Войско подошло с неразрешённым земельным вопросом, обострившим межсословные и межнациональные отношения. Войсковое Правительство попыталось еще раз реализовать на практике давно назревшие реформы в области землеустройства и административного управления в самый разгар Гражданской войны. Необходимость их проведения была вызвана, по словам атамана Ионова, "борьбой с тёмными силами, направленными к ослаблению, аннулированию или постепенному изживанию нашего казачества, утопающего среди моря разночинцев". В семиреченских станицах, по данным на 01.01.1917 г., проживало в среднем около 30 % лиц невойскового сословия (духовенство, мещане, крестьяне, запасные и отставные нижние чины), особенно много посторонних было в выс. Каргалинском - 67, 6%, выс. Аксуйском - 63, 2 %, ст. Сергиопольской - 59, 2 %.

Автор проекта реформы видел "светлое будущее нашего казачества" - в выделении особой территории под власть Войскового Правительства, "чтобы строить свою внутреннюю жизнь, не мешая жить соседям, не ведя тяжбу с переселенцами, с администрацией и другими ведомствами из-за воды, из-за земли, из-за пастбищ и из-завсего, что было причиной взаимного недружелюбства и что создало гражданскую войну".

Концепцию реформы Атаман изложил в докладах Верховному Правителю и Казачьему совещанию. В 1919 году в Омске вышла брошюра "Завет семиреченским казакам Войскового Атамана генерала Ионова" - в ней он, в частности, называет две основные причины "затяжного крайне озлобленного кровавого характера Гражданской войны в Семиреченской области":

1) ошибочную политику переселенческого дела, в связи с особенностями земельного вопроса;

2) отсутствие объединения на местах всех "отраслей" административного управления.

Оценивая обстановку в Семиречье, за исключением. Лепсинского и части Копальского уездов, находившегося под контролем красных, он отмечал: "То, что творится ныне в крае, всё равно должно было рано или поздно случиться, и большевизм был лишь сигналом для захватных стремлений разнузданной массы новосёлов".

По мнению Ионова, сначала на казачьи земли селили с государственной целью крестьян, что создало земельную черезполосицу, затем города, построенные на казачьих землях, вплотную к старейшим станицам, получили громадные земельные нарезки из наиболее удобных для казаков площадей - и, наконец, почти насильно к казакам насадили крестьян-новосёлов, точно не установив их земельно-водных и административных отношений.

Зависть новосёлов и мещан, живущих фактически земледелием, к более культурному казачьему населению при ослаблении государственной власти вызвала междоусобную войну из-за земли. Постепенно и внутри казачества всё заметнее стало имущественное неравенство - в обладании скотом, постройками, инвентарём, размерах посева.

Средний слой казачества, могущий выполнить воинскую повинность без значительного ущерба для своего хозяйства, составлял чуть больше 60 %, четверть казачьих хозяйств относилась к категории беднейших (всего на декабрь 1918 года в Войске числилось до 13 тыс. хозяйств с населением до 50 тыс. чел.).

Генерал Ионов характеризовал "большевицкий погром" в Семиречье как "гражданскую аграрную войну, поход разбойничьей массы новосёлов против коренных жителей казаков и большинства старожилов-крестьян за землёй". Киргизский мятеж 1916 года он называл "актом самообороны киргиз от захвата переселенческим ведомством и самочинно крестьянами-новосёлами последних пахотных площадей киргиз".- Хотелось бы напомнить нынешним монархистам о том, что царская администрация грабила и злобила народ, это одна из причин ликвидации царизма. Против народа идти нельзя.

По мнению Атамана, властями были проигнорированы казачьи права на землю в утверждённых границах, согласно Высочайшей грамоте 1868 года, где они были чётко определены.

Семиреченские казаки, 1895 г.

Второй причиной затяжного характера Гражданской войны в Семиречье Ионов считал межведомственную неразбериху. Так, крестьяне-старожилы управлялись Губернским положением, подчиняясь военному губернатору; новосёлы - переселенческими распоряжениями, подчиняясь Главному управлению землеустройства и земледелия; киргизы – Степным положением, подчиняясь военному губернатору; города - городовым положениям; казаки - своим положениям, подчиняясь наказному атаману; таранчи - положением об управлении Туркестанским краем с подчинением губернатору. "Столпотворение законоположений, положений и властей" вело к тому, что ни одно начинание не оканчивалось по намеченному плану, ни один местный проект.

"Дальше жизнь в крае так идти не может!" И, значит, управление в области должно быть реформировано, для чего нужно прекратить в Семиречье всякое переселение, до полного земельного устройства казаков, уже поселившихся крестьян и местных мусульман; лишь затем можно вновь приступать к крестьянской колонизации края - но совершенно на иных началах.

Для укрепления границы предлагалось усилить семиреченских казаков - привлечением в его ряды на добровольных началах старожильческого крестьянского и местного мусульманского элемента (по примеру бурят Забайкальского Войска), а потом и новосёлов, наделяя их землёй: "Казаки должны быть наделены землёй до установленной законом нормы - 30 десятин удобной поливной земли".

Политика Войскового Правительства в области земельных отношений была детально продумана, никакой речи не шло о принудительном "оказачивании", цель ставилась - склонить крестьян к добровольной приписке к Войсковому сословию.

Семиреченское казачество, в отличие от "внутренних" Казачьих Войск, отнюдь не утратило своё военное значение из-за своего стратегического расположения на границе с Китаем, "откуда в будущем, возможно, хлынет волна монголов и китайцев". Проведя, как военный специалист, анализ плачевного состояния вверенного ему Войска, Атаман предлагал пути решения проблемы - создание нового областного административного механизма с разделом области по этнографическому принципу, с непременным выделением в её составе обособленной казачьей территории. "Самая идея казачества и стратегические условия указывают ту полосу, которая должна быть населена казаками, дабы они выполнили свою государственную задачу".

"Казачья полоса" должна была тянуться вдоль государственной границы от хребта Тарбагатай до горного узла Хан-Тенгри, прикрывая четыре естественных входа из Китая между горными хребтами:

1) Чугучакская равнина (между Чугучаком и Бахтами);

2) Каптагайская 10-ти вёрстная теснина между озёрами Эбинор и Алакуль (Джунгарские ворота);

3) Илийские ворота (между Суйдуном и Джаркентом);

4) Долина реки Текес (левый приток р.Или).

Автор проекта указывал на обязательное занятие Илийской долины и восточной половины озера Иссык-Куль казачьими поселениями - создание своеобразной "пробки из казачества", призванной служить надёжной гарантией от вторжения со стороны пробуждающегося и непредсказуемого Китая. Генерал Ионов, конечно, помнил слова Д.И. Менделеева: "Обратите внимание на то, что китайцы… начали заселять пустынную Монголию, и я полагаю, что нам следует усиленно заселять киргизские степи и всю длинную границу нашу с Китаем, чтобы не соблазнять его пустующими соседними землями".

В станичном Правлении, 1895 г.

Обозначенная приграничная полоса, включавшая почти все казачьи станицы (кроме четырёх - Сергиопольской, Самсоновской, Кегетинской и выселка Занарынского), должна была образовать Казачий отдел, где действовали бы казачье самоуправление и Войсковая власть.

Новое переселение крестьян на казачью территорию могло осуществляться исключительно с разрешения Войсковой власти. Всем живущим в этом районе предоставлялось право перехода в казачество. Здесь вводилось земское самоуправление, функции губернатора передавалось Войсковому Правительству.

На остальной части области предлагалось образовать особые один или два киргизских уезда, управляемых на основе изменённого Степного положения, а на юге Семиреченской области (бассейн реки Нарын), населённый кара-киргизами, ещё один особый уезд.

В Пишпекском уезде, населённом преимущественно русскими крестьянами (долина реки Чу с притоком. Кибен), вводилось земское управление.

Центром управления краем должен был оставаться город. Верный, управляемый на тех же началах, что и города Области Войска Донского (Ростов и Таганрог), т.е. городовым положением.

Непременным условием реформы было введение территориального разделения сфер влияния Войскового Атамана и Управляющего Областью, т.к. управление казачеством было основано на выборном начале, а гражданская власть назначалась свыше, проводя "задания Центрального правительства".

Ионов полагал, что "введение этого механизма произойдёт без всякой ломки местной жизни" - "будут лишь проведены по новому границы уездов, согласно этнографическому размещению населения и упразднены одно-три уездных управления".

 Старый казак

Предлагая проект реформ, семиреченский атаман отмечал, что ещё более естественным было бы выделение в сферу влияния казачества всего Нарынского уезда (южнее озера Иссык-Куль-Сонкуль до китайской границы). Хотя это и не принесло бы материальных выгод казачеству из-за суровых природных условий, зато могло бы поставить его "в условия необходимости работать для создания из диких воинственных киргиз надёжного оплота и постепенно перевода в казачество". При реализации этого проекта реформы областной центр переносился в Пишпек.

Размышляя о будущем. Русского Семиречья, автор проекта предлагал, как запасной вариант, включение в казачью территорию целиком. Лепсинского, Копальского, Джаркентского, Верненского и Пржевальского уездов (с передачей Пишпекского в соседнюю Сыр-Дарьинскую область). И «оказачивание» крестьян было лишь одним из элементов реформы всей административно-хозяйственной системы области.

* * *

Начало территориальному обособлению семиреков положил приказ по Войску N° 33 от 02.10.1918 г.: "Семиреченское казачество призывает всё крестьянское население старожильческих русских посёлков области ближайших к казачьим районам влиться в казачество со всеми землями, чем упрочить навсегда своё право и свою вольность, свободно избрав из своей среды народных представителей в Войсковой Круг на равных с остальным казачеством началах для свободного решения своей жизни и образования одной общей братской семьи, дабы под сенью казачьего знамени расти, богатеть и крепнуть на пользу и славу общей матери - Великой России.

Казачество не ищет власти, казачество протягивает братскую руку тем, кто, живя и выросши на далёкой окраине в полном согласии и дружбе с ним, ныне впали в неведение, бесправие и безвластие среди общей анархии. Протягивает руку, дабы, вытянув брата из общей разрухи, поставить наравне с собой для общего светлого будущего.

Казачество не может и не в силах призвать теперь в свою среду крестьян-новосёлов в виду их враждебного к станицам и старожильческим посёлкам направлениям, которые, комплектуя красную гвардию, шли в передовых рядах большевизма на разрушение и на попрание права и свободы русского народа. Казачество зовёт лишь тех, кто живя в сей стране много лет не убивал ближнего, не попирал святыни, не расстреливал своих невинных братьев, не отбирал чужого, а честным трудом создал своё богатство, устроил цветущие посёлки и много лет был гражданином русской государственности".

На воззвание Войска первыми откликнулись крестьяне старожильческих сёл Лепсинского уезда - Захарьевское (Бахты, осн. 1860 г.) и Стефановское (Уч-Арал, осн.1874 г.), в соответствии со своими приговорами целиком перейдя в казачье сословие.

По приблизительным подсчётам, всего в казачье сословие перешло порядка 6-7 тыс. семиреченских крестьян. Вслед за двумя старожильческими сёлами стали поступать просьбы о принятии в казачье сословие от новосёлов и даже ходатайства мусульман. Ионов называл эту "тягу в казаки" коренных жителей Семиречья доказательством жизненной силы и разума, заложенных в самостоятельном Войсковом начинании.

Войсковое Правительство отклик широких слоёв населения приветствовало, но отнеслось к нему крайне осторожно, предпочитая проводить его в жизнь постепенно, "дабы казачество не ослабило бы своей самобытной души, присущей воинской доблести и устойчивости в государственных началах". Не имея возможности принять всех желающих в казачье сословие одномоментно, Войсковая власть обещала, что добившись, в конце концов, своего территориального обособления, введёт для всех разночинцев земское самоуправление.

Генерал Ионов выражал при этом опасения попыткой "расказачивания семиреков" большевиками, с тревогой обращая внимание на эту тенденцию, в условиях "когда управление Войском выделено из рук лиц, объединявших всё управление областью до 1917 года". И в этом отношении Семиреченское Войско (к 1917 году – 45.307 душ обоего пола), как и другие небольшие Войска - Енисейское и Иркутское - было поставлено в самое тяжёлое положение.

К 1919 году наглядный пример "расказачивания" в Семиречье уже существовал - после поражения казачьего восстания в южных станицах весной 1918 года, Семиреченский облисполком принял ряд антиказачьих документов: Декрет N° 1 от 03.06.1918 г. об аннулировании казачьего сословия, Войсковых учреждений и должностей "в области навсегда" и Декрет от 06.06.1918 г. о конфискации пенсионных казачьих земель, а также Приказ N° 164 от 03.07.1918 г. командующего красными войсками Семиреченской области об упразднении всех органов казачьего управления и конфискации имущества, дел и денежных средств, принадлежащих Войсковому Правлению.

Член Омского правительства Г.К. Гинс в опубликованных в эмиграции в 1921 году воспоминаниях писал: "Семиречье - арена борьбы за землю и воду (для орошения). Киргизы озлоблены против казаков и крестьян. Крестьяне ненавидят казаков, которые занимают лучшие земли и истоки рек. Казаки не удовлетворены своими наделами и требуют огромных прирезок. Такой проект был разработан и с одобрения казачьей конференции в Омске должен был появиться в Совете министров. К счастью, в Омске были люди, знавшие обстановку Семиречья, в том числе Иванов-Ринов, долго там служивший, и они содействовали провалу этого проекта".

Казачья семья, 1895 г.

Не последнюю роль в провале политики Войскового Правительства сыграл командующий отдельной Семиреченской армией Б.В. Анненков. Здесь переплелись и личная неприязнь к Войсковому Атаману (корни ее, видимо, в прошлом этих двух казачьих генералов), так и намерение взять под свой контроль все процессы, происходящие на подконтрольной белым частям территории области, нежелание с кем-либо делиться властью. Семиреченский атаман был в этом смысле, несомненно, неудобным и несговорчивым конкурентом. Исследователь В. Шалагинов полагает, что Анненков "искал способа освободиться от опеки Ионова, похоронить его идею оказачивания и, скрутив новосёлов, утвердить над Семью реками одну господствующую фигуру казака-хозяйчика". С ним согласен В. Гольцев: "Анненков был против реформы Ионова и принял все меры, чтобы она провалилась, а для того, чтобы вообще вытеснить его из Семиречья, организовал арест своего соперника".

Победил тот, за кем стояла сила.

Выступал ли сам Анненков против "оказачивания" крестьян? Из его речи на судебном процессе такой вывод однозначно сделать нельзя. Вот его слова:

"На занятых нами местностях сразу же ликвидировалась советская власть и созывались крестьянские съезды. Участвовал в них и я. Цели съездов - прекратить рознь между казаками и крестьянам, относившимися враждебно друг к другу. Первым вопросом всегда было оказачивание области, так как генерал Ионов отдал приказ, чтобы все крупные селения и посёлки переписывались в казачье сословие. Среди крестьян произошёл страшный раскол: кто-то согласился, стал действовать как казаки, собирать мобилизацию. Но большая половина пошла против переписи. Для успешности оказачивания переписавшиеся посёлки облагались меньшими повинностями, а на крестьянские возложили все основные тяготы. Приезжавшие в посёлки наши комиссары говорили людям: кто не припишется к казачеству, будет выселен. Ионов надеялся оказачить всю Семиреченскую область, объединить крестьянство с казачеством. Но результат получился обратный. Между тем оказачивание давало большие возможности в проведении мобилизации, обеспечении продовольствием, лошадьми, подводами, вносило организованность в жизнь местного населения и облегчало управление территориями. За проявление волнений недовольное население облагалось контрибуцией. Иногда приходилось заниматься реквизицией продовольствия и лошадей - за изъятое выдавали квитанции".

Достаточно правдиво, все плюсы оказачивания Анненков называет - разве что не говорит, старожилы или новосёлы были против политики Войскового Правительства.

Вряд ли можно согласиться, что отношения казачества и крестьянства были обострены только лишь "из-за неправильных и вовсе не продуманных действий управляющего всем Войскового Атамана Ионова, решившего принудительно оказачить всю Семиреченскую область, (который) заставлял всех крестьян независимо от национальности перейти в казачье сословие, угрожая, что если они не подчиняться, то все будут насильственно выселены из пределов Семиречья в Сибирь. Переходить же в казаки отказывались целые посёлки". "Оказачить" всю область, неподконтрольную белым, было невозможно. Да и такая цель Ионовым никогда не ставилась. Известно, что кроме Уч-Арала и Бахтов, в казачье сословие записались лишь крестьяне-старожилы селений Ивановского (Маканчи, осн. 1879 г.) и Романовского (Кок-Терек, осн.1872 г.). Никаких иных случаев "оказачивания" здесь не отмечено - тем более неких "крестьян нерусской национальности". Таковых просто не было: кочевники-киргизы почти поголовно были на стороне Алаш-Орды, немногочисленные татары и сарты Сергиополя и Лепсинска, скорее, относились к мещанам, крестьян-новосёлов (выходцев из Малороссии и отчасти Западной Сибири, известных у казачества под именем "хохлы") трудно назвать "нерусскими" - по крайней мере, они себя таковыми не считали.

Полагаю, ближе всех к истине исследователь сибирского казачества В. Шулдяков, считающий, что "хотя Ионов декларировал необходимость объединения с казачеством всего крестьянства и доносил в Омск, что вся Семиреченская область добровольно хочет быть казаками, его планы действительно были скромнее и не столь далеко оторваны от реальности".

Проект реформирования земельного и административного устройства Семиреченской области и Казачьего Войска, известный как "Проект Войскового Атамана Ионова", потерпел неудачу. Но не потому, что был оторван от реальной жизни. Просто проводился он не в то историческое время. Начни его осуществление на два-три года раньше - возможно, все сложилось бы иначе, в том числе и исход. Гражданской войны в Семиречье!

Роль А.М. Ионова как реформатора ещё слабо исследована отечественными историками. Архивы еще хранят тайны деятельности первого и последнего Войскового Атамана семиреков.

А. Ушаков

PS: Генерал Ионов после эвакуации из Владивостока оказывается в Новой Зеландии, затем в Канаде и США. Он продолжает находится на посту Семиреченского Войскового Атамана в эмиграции еще долгие годы, если не до смерти своей, то по крайней мере до конца 30-х годов. Умер он в Нью-Йорке, 18 июля 1950 года. Неизвестно, выбирали ли семиреченские казаки, по примеру других Войск в эмиграции, своего Атамана после смерти генерала А.М. Ионова, но мы можем сказать, что еще в 1976 году, в США существовал штаб Семиреченского Казачьего Войска, начальником коего был есаул. В.М. Питалев. Так казаки-семиреки, далеко за рубежами своей страны, пытались сохранить преемственность от старой России, надеясь, что придет то время, когда начнут возрождаться Казачьи Войска и проходить выборы Атаманов на Родине. Это время пришло к началу 90-х. Но это уже совсем другая история…

(журнал "Станица" № 1(52) февраль 2009 г.)

 

---

Дата добавления: 2019-08-30; просмотров: 532; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!