Г. О роли 2-го полка СмКВ в красном перевороте

По материалам Митропольской Т.Б. «Из истории семиреченского казачества». Учебное пособие. - Алматы: Высшая школа права «Эдiлет», Изд-80 «ЭдтлетПресс», 1997, с. 90.

http://www.istmira.com/razlichnoe/iz-istorii-semirechenskogo-kazachestva/

В течение 1917 года, в период нарастающего в стране политического и экономического хаоса, казачество предпринимало решительные шаги по возвращению к своим исконным, традиционным основам бытия. За небольшой промежуток времени система управления Семиреченским Казачьим Войском претерпела существенные изменения, Войсковая власть стала гораздо ближе к рядовым казакам - к народным массам. Был образован Центральный Войсковой Исполнительный Комитет, со станичными исполкомами на местах, затем избран Войсковой Совет, проведены Казачьи съезды, затем созван Войсковой Круг - вводились элементы казачьего «народоправства»…

Когда в Семиречье пришла весть о падении царизма, семиреченцы не обнаружили ни прочных монархических привязанностей, ни доверия к правому крылу либералов. Документально зафиксирован лишь один случай открытого неприятия свержения самодержавия - со стороны небольшой группы саркандских казаков во главе с атаманом Назаровым. Они были подвергнуты публичному осуждению, а первый Войсковой Съезд принял решение арестовать их как злостных реакционеров.

Временное правительство с первых шагов заявило о незыблемости земельной собственности Казачьих Войск, санкционировало созыв во всех казачьих областях съездов выборных от станиц для выработки предложений по наболевшим вопросам. В станицах было разрешено создавать новые представительные органы власти - исполкомы. Таким путем власть попыталась взять казаков под контроль, привлечь их на свою сторону, закрепиться на троне их силами. Однако, с учетом того, что в станицах уже существовали выборные правления, шаг этот лишь уводил от традиционной системы управления и мог привести к двоевластию. Кроме того, подчеркнув привилегированное положение казачества и при новом строе, правительство скорее намеренно, чем невольно, поставило казаков в глазах российского крестьянства на одну доску с помещиками. Зато решение вопроса о землевладении было им отложено на неопределенное время.

Съезд представителей станиц СмКВ - 1-й Семиреченский Войсковой Казачий Съезд заседал с 6 по 21 апреля 1917 года в здании женского училища в Большой Алматинской станице. К этому времени в Петрограде уже прошел первый Съезд Казачьих Войск, избравший временный Совет. На подходе был второй Съезд, которому предстояло консультировать Союз Казачьих Войск. Семиреченский Съезд направил представителей в оба высших органа объединившегося казачества. Были избраны восемь членов центрального Войскового семиреченского исполнительного комитета. В распространившейся тогда манере, воспринятой из телеграфной переписки, первый в истории Войска представительный орган получил сокращенное наименование “Центроказак”. Возглавил его Я.И. Егошкин. В составе преобладали чиновники и либеральная интеллигенция. Позднее были включены представители станиц, разночинцев, строевых казачьих частей Верненского гарнизона и Центроказак, таким образом, расширился до 24 членов.

Оказав доверие образованной части казачества, 1-й съезд, по-видимому, не воспринял целиком ее программу, сформулированную в местной газете “Семиреченская жизнь”, в частности, по вопросу об узаконивании хуторов. Съезд высказался за демократический строй Российского государства и расширение элементов народоправства в управлении Войском, разработал предложения о реформе воинской службы, землеустройстве, развитии народного образования.

Документы свидетельствуют, что в добром согласии с курсом правящего большинства пребывали в начальный период и казаки-социалисты, да и не только они. По всему Туркестану социалисты разных оттенков сотрудничали в объединенных организациях.

Что же до станичных исполкомов, то казаки не долго думая на первых порах ввели в них атаманов, писарей и других должностных лиц. Разночинцы под разными предлогами отстранялись от участия в выборах. Кроме исполкомов, в станицах действовали продовольственные и земельные комитеты в подобном, если не в том же, составе.Они с самого начала выступили проводниками казачьих узко общинных интересов, отказывая нередко в сотрудничестве не только окрестным крестьянам и киргизам, но и станичным разночинцам и даже соседним казачьим обществам.

Центроказак превратился в общепризнанный высший орган управления Войском, хотя по статусу таковым не являлся. К нему, а не в Войсковое Правление, обращались станичники со всеми своими нуждами, так что комитетчикам то и дело приходилось разъяснять, что порядок разрешения хозяйственных и военных вопросов остался прежним.

С первых шагов Центроказак постарался оградить казаков от влияния возникших еще в марте советов солдатских депутатов, но это не удалось, так как в них уже были представители казачьих частей. В начале апреля они вместе с солдатами голосовали за арест или смещение царских чиновников, реакционных старших офицеров во главе с исполняющим должность военного губернатора, полицейских и жандармов. В Верненском совдепе казаки образовали особую фракцию во главе со старшим урядником оружейной мастерской Иваном Георгиевичем Шершневым. Нечто подобное произошло и в Лепсинском гарнизонном совете. Поэтому Центроказак вскоре избрал другую тактику - подчинения центрального и наиболее авторитетного Верненского совдепа своему влиянию. Тем более, что оба органа роднила в то время поддержка большинством депутатов политики Временного правительства, войны до победного конца и ярое неприятие большевизма.

Оба представительных органа проявили завидное единодушие, требуя ареста Ленина и большевиков после апрельских антиправительственных волнений в Петрограде. Их руководство выступило единым фронтом во время июньских митингов в Верном, когда солдаты и городская беднота требовали реорганизации совдепа и решительных действий по защите их интересов.

Главным раздражителем в аулах и городах был голод. Амнистировав повстанцев 1916 года, правительство не возвратило им средства к существованию. Их “мирные" сородичи продолжали тянуть воз контрибуций, Росло недовольство и в переселенческой деревне. Продолжая принудительные закупки зерновых по твердым ценам (реквизиции), введенные еще в 1916 году, местная администрация не имела ни мужества, ни сил навести в этом деле порядок, общий для всех категорий хлеборобов. Центроказак, на словах осуждая, фактически поощрял сепаративные действия станичных продкомов, поскольку при общей неразберихе и слабости правительства казаки резонно опасались, что продовольственный кризис будет разрешен за их счет.

Когда 18 июня 1917 г. собрался Верненский уездный продовольственный съезд и выяснилось, что казакам разрешено присутствовать лишь как наблюдателям, это вызвало такую бурную реакцию крестьян и горожан, что члены Туркестанского комитета Временного правительства О.А. Шкапский и М.Т. Тынышпаев, прибывшие в Семиречье для урегулирования межнациональных конфликтов, сочли за благо явиться на заседание Центроказака и уговорили его изменить позицию. После этого в городскую продовольст-венную управу от казаков был избран все тот же неутомимый совдеповец И.Г. Шершнев.

Тактика Временного правительства в аграрном вопросе заключалась в проволочках и оттяжках, "Идеальное”, устраивающее все слои населения (будто это возможно!) земельное законодательство неспешно разрабатывала группа ученых и практиков, а между тем деревня уже переходила к “черному переделу".

К середине лета наметились трещины в единении революционной демократии. Появились люди, называвшие себя “правдистами”, потому что именно из большевистской газеты черпали ориентиры. Они были малочисленны и не смогли переломить ход событий, когда Центроказак, областной совет солдатских и рабочих депутатов и Лепсинский гарнизонный совдеп поддержали администрацию и санкционировали подавление июльского выступления фронтовиков и крестьян-новоселов в Лепсинском уезде.

Карателям оказали помощь местные станичные исполкомы, хотя поначалу лепсинский станичный сбор категорически отклонил приказ об аресте руководителей волнения Дегтярева и Черкашина и даже признал их действия правильными. Ведь поводом послужили злоупотребления при назначении отпускников в маршевые роты. С начальниками-лихоимцами у станичников и строевиков были свои счеты. Но тут пришло известие о попытке государственного переворота в Петрограде. К тому же Керенский ввел смертную казнь за измену присяге. Позиция советов тоже сыграла свою роль, как и антибольшевистская истерия во всей стране. Дегтярев и Черкашин были арестованы и зарублены казачьим конвоем из карательной сотни полковника Осипова. Семиречье, уже привычное за последние годы к крови, отреагировало сдержанно, но лепсинские повстанцы поклялись жестоко отомстить за убитых.

Именно в эти июльские дни Центроказак получил удар, откуда не ждал. На политическую арену области выступила новая сила - фронтовое казачество во главе со своими комитетами. Получив с большим опозданием известие о состоявшемся Войсковом Съезде и об обстановке, складывающейся в Семиречье, фронтовики вообразили, что в их отсутствие будет начата реформа землепользования и направили в Верный своихделегатов. 11 июля объединенное заседание офицеров 3-го полка и представителей 2-го и 1-го полков, объявив Центроказак “не отвечающим назначению и по своей форме, и по допущенным неправильностям при избрании в него членов", назначило временное бюро по созыву внеочередного Войскового Круга и поручило этому бюро провести фронтальную проверку деятельности Войсковых учреждений.

К этому времени у фронтовиков уже был кое-какой опыт борьбы за свои интересы. В конце апреля 4-я отдельная сотня вынудила своего командира, подозревавшегося в казнокрадстве, подать рапорт о переводе. 2-й же полк замахнулся не только на своих офицеров, но и на командира Гюргентского отряда генерала А.С. Мадритова. На этом событии стоит остановиться подробнее, поскольку оно показывает коренное отличие действий казаков от солдатских бунтов, которым, в большинстве случаев, был свойственен крайний радикализм, граничащий с экстремизмом.

Дело было в Иранском городе Астрабаде. Однажды утром Войсковому старшине Шебалину, исполнявшему должность командира полка, доложили, что полк в полном вооружении стоит перед штабом и приглашает его для разговора. Больше возмущенный, чем встревоженный, Шебалин вышел на плац и скомандовал разойтись. Вместо повиновения казаки встали по стойке “смирно”. Из рядов вышел председатель полкового комитета К.С. Сазонтов и объявил, что полк постановил направить военному министру требование разжаловать в рядовые есаула Ананьина, восстановить в чине народного заступника Угреинова, а Мадритова с Шебалиным наказать за потворство рукоприкладчику и старорежимные замашки. Казаки желали отменить обращение “ваше благородие” и свободно, без утайки получать из дома письма и центральные газеты.

Вскоре должность командира занял полковник Александр Михайлович Ионов. Ананьин был отправлен на фронт. Полк со своими требованиями подгадал как раз к смещению самого Туркестанского генерал-губернатора А.Н. Куропаткина и обновлению состава Туркестанского комитета Временного правительства под давлением Ташкентского совета.

А. М. Ионов (1880-1950), генерал – майор с 26.02.1918

Почувствовав свою силу, полковой комитет стал инициатором смены власти в своем Войске, опираясь на этот раз на полную поддержку офицеров /* дурная голова ногам покоя не дает/. Попытка Центроказака перехватить инициативу была пресечена в зародыше. Ему ничего не оставалось, как согласиться на созыв съезда.

Формально решающие голоса на Съезде, состоявшемся в Большой станице с 25 июля по 5 августа 1917 года /II-й Съезд СмКВ/,получили поровну представители станиц и строевых частей. Фактически же с первых заседаний им руководили приглашенные с совещательным голосом меньшевик С.Н. Шендриков (младший брат Шендриковых) и трудовик Д.И. Туполев, бывший некогда другом А.П. Березовского. Они опирались на авторитетное содействие социалиста О.А. Шкапского и советы Ильи Шендрикова, который к тому времени входил в состав Туркестанского комитета Временного правительства и был номинально главой семиреченской администрации, оставаясь в Ташкенте. В Семиречье его заменял еще один социал-демократ из казаков - П.И. Шебалин (* Не путать с войсковым старшиной Шебалиным из 2-го Семиреченского полка).

Съезд учредил Войсковой Совет как высший орган власти до созыва Войскового Круга. Председателем Совета был избран хорунжий 1-го полка Андрей Михайлович Астраханцев. Горстка левых радикалов на съезде в лице А.П. Березовского, И.Н. Ламанова, А.Ф. Жданова из 4-й отдельной сотни и еще двух-трех казаков была изолирована и в состав нового политического органа не прошла.

Влияние проправительственной группировки в Войсковом Совете сказалось в первую очередь в том, что Съезд занял позицию полной и безусловной поддержки А.Ф. Керенского. И это в то время, когда уже проклевывался конфликт главы Временного правительства с донским атаманом А.М. Калединым, Кубанским Войсковым Правительством и главнокомандующим Л.Г. Корниловым. Керенский был даже избран почетным стариком Семиреченского Войска. Идея кубанцев о создании Отдельной казачьей армии и замене ею ненадежного Петроградского гарнизона не была допущена к обсуждению. Не решился и вопрос об избрании Войскового Атамана. Каждый полк выдвинул своего офицера, но яркой личности, общепризнанного вождя среди командного состава не оказалось.Шендриковцам удалось провести решение о признании наказным Атаманом вновь назначенного Керенским командующего Войсками области генерала Кияшко(в который раз не семиреченца).

Словом, съезд отверг крайности как правого, так и левого толка и конфронтационные тенденции юго-восточных Казачьих Войск.

Еще одной крупной победой Шендрикова стало решение Съезда блокироваться с областным киргизским комитетом на выборах во Всероссийское учредительное собрание. Оно положило начало длительному политическому союзу двух полномочных органов, продолжавшемуся и в тот период, когда оба они уже лишились поддержки значительной части доверителей. Предложение, о блоке, поступившее от областного крестьянского совета, было отклонено и тот образовал блок “социалистов всех партий”, опять же выдвинув главными претендентами на депутатские мандаты хорошо известных О.А. Шкапского, М.Т. Тынышпаева и П.И. Шебалина. От Казачьего Войска кандидатами в депутаты стали, конечно же, Шендриков с Туполевым.

Съезд утвердил разработанную Д.И. Туполевым властно управленческую конструкцию Войска. Распорядительная власть вручалась Войсковому Кругу, избираемому прямым, равным и тайным (но не всеобщим) голосованием на три года и собирающемуся один раз в год, в январе. В промежутках власть представлял Войсковой Совет, избираемый съездом из равного числа представителей станиц и двух первоочередных полков. Исполнительная власть была оставлена за выборным Войсковым Правлением во главе с Войсковым Атаманом. Непосредственные сношения областной и уездной администраций с Войсковым населением полностью исключались. Вместе с тем делегаты проявили чуть более политической предусмотрительности, чем бывший подпольщик Туполев и внесли в резолюцию о власти положение о предоставлении некоторых прав оседлым разночинцам. Полностью бесправной оставалась армия наемных работников в станицах.

Животрепещущий земельный вопрос был отложен до Учредительного собрания, а покуда “исторические границы Войска” были объявлены неприкосновенными. Войсковому Правлению вменили их строжайшее охранение.

Зато в вопросе о воинской повинности все сокровенные чаяния вырвались на волю. В части сроков и порядка службы казаки потребовали себе полного равенства со всем населением России. Однако служить в мирное время соглашались только на своей территории и под началом офицеров-земляков, а полицейские и карательные функции исполнять там и тогда, где и когда заблагорассудится самому Войску. Таким путем семиреченцы сигнализировали правительству, что более не желают приносить безответные жертвы. Это была общая тенденция всех Войск. Казачество возжелало сохранить привилегии и одновременно отказаться от уникальной повинности, в уплату за которую и имело эти привилегии; захотело сохранить свою волю и долю, но тяжесть бремени по их сохранению переложить на других. Между тем одна из частных исторических закономерностей утверждает, что утрата или отказ от особой общественной функции при сохранении привилегий политическими средствами превращает привилегированное сословие в социального паразита, и другие, социально значимые группы населения рано или поздно вычищают его с исторической арены. Так во всем мире произошло со служилым дворянством, после того как оно добилось закрепления за собой особых вольностей, не связанных со службой государству. На ту же стезю неумолимая логика саморазвития вытолкнула и казачество.

После съезда роль выборной “головки” в делах Войска еще больше возросла. А когда Войсковой Совет, немного поколебавшись, не пошел на присоединение к калединско-кадетскому блоку и отмежевался от антиправительственного выступления Л.Г. Корнилова, перед ним открылась возможность превращения в решающую политическую силу в Семиреченской области. Свое влияние члены совета направили в первую очередь на то, чтобы изгнать левых радикалов из всех демократических организаций и оказать поддержку июльскому буржуазно демократическому режиму в тех вопросах, которые не затрагивали земельных и продовольственных интересов станичных обществ.

Руководители солдатской, казачьей и рабочей фракции Верненского совдепа Мелешко, Шершнев и Муравьев, неугодные члены областного совета солдатских и рабочих депутатов, сформированного из представителей уездных советов, - стали подвергаться постоянным нападкам. Развернулась кампания за их отзыв избирателями. Она особенно усилилась после того, как Мелешко и Шершнев по поручению областного совдепа организовали в Верном митинг протеста против назначения в область Кияшко, известного всей демократической России под прозвищем “палача Нерчинской каторги”. В митинге впервые наряду с солдатами участвовали казачьи части гарнизона и этот факт чрезвычайно возмутил и обеспокоил членов Войскового Совета. Верненскому совдепу было бесцеремонно предписано немедленно осудить устроителей митинга и тот не посмел ослушаться. - Сначала двумя третями голосов отозвал из областного совдепа своих представителей, а затем и вовсе объявил облсовет неправомочным и вывел Мелешко и Шернева из своего состава. Вся процедура “очищения” совдепа длилась с 23 августа по 13 сентября, после чего Войсковой Совет милостиво разрешил Верненскому совдепу отныне именоваться Советом солдатских, казачьих, рабочих и крестьянских депутатов.

Но вот парадокс: чем больше побед одерживала проправительственная коалиция в борьбе за монополию на общественную трибуну, тем четче проступали знамения политического раскола. На защиту Шершнева с немалым мужеством встала маленькая, но сплоченная команда казаков оружейной мастерской. Раз за разом в ответ на приказы командира, уговоры Шендрикова и Кияшко, проработки и запугивания Войскового Совета она принимала резолюции в поддержку своего делегата и отозвала его из совдепа только 4 октября, сразу же избрав своим представителем на фронтовой казачий съезд в Киеве.

Параллельно с “делом” Шершнева развивался конфликт с Копальским станичным исполкомом. Войсковой Совет не нашел ничего лучше, как объявить, что Ламанов и его сторонники вступили “на ложный путь анархии и большевизма”, тем самым как бы подсказав оппозиции способ добиться цели через объединение с левыми. Станица разделилась на два лагеря и сходы иногда превращались в настоящие схватки. Использовав грубые просчеты исполкома, группе специально направленных из Верного депутатов Войскового Совета во главе с С.И. Шендриковвым 20 сентября удалось с помощью уездного комитета общественной безопасности и ополченческой дружины арестовать мятежного атамана. Станичный сход незначительным большинством переизбрал его, но потребовал освободить из-под ареста. Не добившись ничего в Войсковом Совете, ламановцы обратились за поддержкой в Семиреченский областной совет крестьянских депутатов. Это была первая брешь в стене, возведенной казачьими руководителями между казачьими и крестьянскими представительными органами.

Оба областных совета - солдатско-рабочий и крестьянский в этот период, обороняясь от атак администрации и Войскового Совета, все быстрее сближались и при этом поворачивали "налево". Не последнюю роль играло и то, что в них сосредоточились деятели, которые под разными предлогами были удалены из Войсковых и уездных демократических органов. В областном крестьянском совете положение идеолога и неформального лидера прочно занял А.П. Березовский. К нему-то и обратились копальцы, а он нашел верный способ надавить на фактического главу области О.А. Шкапского. Едва успел крестьянский совет 16 октября рассмотреть обращение станичников, как Шкапский телеграфировал в Копал о немедленном освобождении Ламанова.

Еще один факт заслуживает упоминания. В сентябре из фронтовой 2-й отдельной сотни пришло известие, что среди нижних чинов появились... толстовцы, проповедующие отказ от военной службы. Застрельщиком стал старший урядник Т.П. Ерискин. Командир сотни настоятельно просил переправить опасного агитатора в Семиречье, так как, даже будучи под арестом, тот ухитряется влиять на казаков. Получив донесение, Кияшко рассудил, что зачислить такого человека в одну из частей - все равно, что пустить волка в овчарню. В результате Ерискин оказался в софийской тюрьме.

Есть все основания утверждать, что “толстовство” было проявлением не столько антивоенных настроений, сколько недовольства Войсковым руководством. Дело в том, что еще Центроказак выдвинул патриотическую инициативу расширить сотню до дивизиона. В нее было направлено более ста добровольцев. Но о финансировании и снабжении этого притока никто не позаботился. Сами добровольцы, поварившись с полгода во фронтовом котле, потребовали прекратить присылать пополнение. А некоторые “непротивленцы” недвусмысленно давали понять, что вернутся в строй, если им выплатят задержанное содержание. Только Трофим Ерискин, попав в заключение, продолжал и здесь разыгрывать из себя протопопа Аввакума и развлекать станичников диспутами с начальством и священнослужителями всех рангов, вплоть до епископа Семиреченского Пимена. Наконец, Войсковой Совет в сердцах решил ославить Ерискина большевиком. Этим предполагалось вызвать к нему отвращение, но, как и в случае с Ламановым, эффект оказался далеко не тем, какой задумывался.

Феномен скоростной реанимации большевистской партии после июльского разгрома и роста ее влияния уже к сентябрю 1917 года и по сей день кажется историкам необъяснимым. Планомерная правительственная кампания ее очернения только прибавляла привлекательности большевистской программе. Возможно, все дело в том, что эта кампания ненароком создала большевикам образ наиболее последовательного противника половинчатой и слабой политики, от которой уже устала вся страна. Недаром лидер кадетов П.Н. Милюков в качестве главной отличительной особенности большевистской агитации назвал умение договаривать свои мысли до конца и внушать их очень многим людям.

Что же до семиреченских большевиков, то, похоже, впервые они стали именовать себя таковыми в ответ на попытки правящего большинства отлучить их от общественной деятельности. Никакой особой организации они не создали, сосредоточившись на работе в областных советах и городских думах. Тем паче, что такой тактики придерживались и их более опытные ташкентские единомышленники. Сознавая свою малочисленность, они умышленно оттягивали организационное объединение, чтобы не подтолкнуть к межпартийной борьбе тех социалистов, которые ориентировались на левых эсеров. Минус такой тактики обнаружился в том, что организационное единство с уже обозначившимися политическими соперниками не позволило левым социалистам Семиречья выступить самостоятельно на выборах в Учредительное собрание.

К октябрю к ним прибавились казаки. С А.П.Березовским, И.Г. Шершневым и его командой активно сотрудничали комитетчики писарской команды Войскового Правления во главе с Е.С. Студениным и И.И. Снегиревым. Они вели работу во всех частях Верненского гарнизона. В станице Николаевской во главе антиправительственно настроенных крестьян встал казак выселка Охотничьего Н.Н. Доставалов. Березовский в течение сентября и октября не раз выезжал в северные уезды, вместе с Ламановым выступал на сходах во множестве сел и станиц. /*Интересно, кто оплачивал эти поездки?/

Углубившись в политическую борьбу, Войсковой Совет едва имел время заниматься вопросами экономического характера. Впрочем, экономика и политика в революционный период неотделимы. Самым удачным начинанием было создание Казачьего банка. Решение закупить на Дону сельхозмашины оказалось невыполнимым. За урегулирование земельных отношений невозможно было даже толком взяться, столько споров, взаимных претензий и жалоб приходилось рассматривать. А в какую проблему превратилось возобновление арендных договоров на земельные участки перед севом озимых! Всякий хозяин теперь опасался, не отберут ли арендные участки как излишки. Безземельный же люд клял на чем свет стоит прижимистых хозяев, что сами не пашут и другим не дают. И все в один голос предрекали лютый голод в 1918 году.

Ожидание голода неимоверно осложнило обстановку. Сопротивление сел и станиц вызвала уже одна попытка произвести учет урожая. Не удалось реализовать соглашение казачьих и прочих продовольственных органов о введении твердых закупочных цен на хлеб. Против были не только производители (некоторые прямо с полей отправляли урожай оптом перекупщикам), но и беднота, опасавшаяся, что пострадают общественные хлебные запасы станицы. В августе и сентябре в области зарегистрировано семь крупных аграрных и продовольственных беспорядков, сопровождавшихся самосудами, несанкционированными арестами и обысками, грабежами и даже убийствами. Все чаще уездные власти вынуждены были запрашивать казачьи сотни и дружины для подавления беспорядков. А предоставлялись они все менее охотно и не в последнюю очередь потому, что вынуждены были охранять станичные хлебные закрома. Войсковой Совет заклинал станичников подчиниться реквизициям “в целях избежания голодных бунтов, а затем и разрухи, что может повлечь не только потерю хлеба, но и независимости” (ЦГА РК Ф.39. Оп.2. Д.309. Л.5-9). В Курганской, Урджарской, Лепсинской, Петропавловской, Коксуйской, Большеалматинской станицах разгорались конфликты между казачьими и разночинными продкомами.

После октябрьского переворота и захвата власти и арсеналов большевиками в Ташкенте, в ноябре-декабре, один за другим областные центры, малые и большие города, аулы и села Туркестана, преимущественно мирным путем, перешли под власть советов. Семиречье же стало исключением.

В Семиреченской области продолжалась борьба каждого против всех. Разрозненные волнения не приобретали фатального для органов Временного правительства характера. Так, в начале октября председатель Верненского мещанского общества К.В. Овчаров с группой активистов был арестован при попытке городских низов взять под общественный контроль торговлю товарами первой необходимости. Власти погасили страсти, пообещав создать представительную общественную контрольную комиссию, но “демократическая" процедура ее формирования длилась ровно столько, сколько времени понадобилось торговцам, чтобы спрятать товары.

Чиновные саботажники повсюду стремительно теряли доверие масс, но лозунги их насильственного устранения по-прежнему были мало популярны. Петроградское и ташкентское восстания по горячим следам были осуждены даже областными Советами. На экстренном объединенном заседании всех областных организаций 27 октября они, хотя и воздержались от резких антибольшевистских заявлений, все же проголосовали за резолюцию, предложенную С.Н. Шендриковым и А.М. Астраханцевым, с требованием “немедленного наказания изменников Родины, не останавливаясь перед высшей мерой наказания” (Семиреченские ведомости. - 1917. - 29 октября).

Однако попытка провести подобную резолюцию на объединенном митинге верненцев и пригородных станичников потерпела неожиданную неудачу. Выступившие на митинге А.П. Березовский и Т. Бокин добились того, что текст антибольшевистской телеграммы не был утвержден.

Между тем к границам области катился поток демобилизованных солдат. Многие правдами-неправдами сохранили оружие. Можно без труда представить, с какими предчувствиями их ожидала местная контрреволюция (употребляю этот термин, отнюдь не придавая ему оскорбительного смысла, но для обозначения всех сторонников Временного правительства и противников Октябрьской революции). Если учесть, что к этому времени вернулись многие участники восстания 1916 года и киргизские и кара-киргизские рабочие из прифронтовой зоны, у которых тоже имелся политический и боевой опыт, ситуация ожидалась прямо-таки взрывоопасная.

Детонатором мог стать в первую очередь земельный вопрос. Как бы мы не относились сейчас к Ленину, следует признать, что увязка вопроса о власти с судьбой земли была гениальным решением. Утверждение в знаменитом декрете “О земле" эсеровской формулы советской муниципализации земли, разработанной самими крестьянами, дало новорожденной советской власти гигантское число если не прямых сторонников, то попутчиков. А декрет “О мире", провозгласивший односторонний выход России из войны, хотя и добил боеспособность старой армии, зато позволил создать множество местных армий, готовых грудью защищать крестьянскую мечту о свободном труде на свободной земле, воплощением которой в тот момент казался декрет “О земле".

Но в Семиречье спусковой механизм этого декрета сработал не так, как в центральной России. Тех категорий земель, которые он дополнительно передавал в пользование земледельцев (помещичьих, удельных, кабинетских, монастырских, церковных и других) здесь не было совсем или было очень мало. Не было и «казаков-помещиков», как в исторических казачьих областях. Пункт пятый декрета особо оговаривал: “Земли рядовых крестьян и рядовых казаков не конфискуются”. Тем не менее, казаки, особенно после демобилизации солдат, почуяли в декрете непосредственную угрозу своей земельной собственности.

Октябрьский переворот и захват власти большевицкими Советами в Петрограде и Ташкенте подтолкнул семиреченские правящие круги к чрезвычайным мерам. Члены Туркестанского комитета О. Шкапский и М. Тынышпаев вместе с находившимся в Верном с инспекционным визитом военным комиссаром края В.Г. Ивановым обратились ко всем областным комиссарам Туркестана с призывом не подчиняться советскому Ташкенту. Войсковой Совет завязал телеграфную переписку с Дутовым, пытаясь собрать в кулак оренбургские и семиреченские “персидские” полки и двинуть их на помощь Коровиченко. Но подмога катастрофически не успевала и Дутов посоветовал ждать объединенного удара всех антисоветских сил. Ни у кого в этом стане не было сомнения в том, что авантюристы долго не продержатся у власти. Надо было, следовательно, укрепить свои позиции и в нужный момент обрушиться со всех сторон на узурпаторов. Только вот представления о том, на какой основе должна зиждиться властная структура в столь смутное время, что и каким образом отстаивать, оказались у казачьих и чиновничьих кругов различными.

После разгрома Временного правительства в Ташкенте (1 ноября 1917.г.) первый шаг сделали его представители - назначенцы. 2 ноября Шкапский и Тынышпаев объявили себя верховной властью всего Туркестана, ввели своим постановлением в Семиречье военное положение и попытались вручить гражданскую власть комитету общественной безопасности. В состав Комитета они предполагали включить представителей всех сословных, национальных организаций и областных советов, суда, прокуратуры, областного продовольственного комитета и Верненской думы. Главную ставку самопровозглашенный Туркестанский комитет делал на семиреченские казачьи части и “мусульманство”. В тот же день был запрещен обмен корреспонденцией с европейской Россией и революционным Туркестаном.

Но уже 6 ноября все изменилось. Так и не созданный Комитет общественной безопасности был заменен Советом советов при командующем войсками области есауле Шебалине, которому от имени Турккомитета вручалась высшая исполнительная власть в Семиречье. На местах стали создаваться объединенные общественные организации и комитеты при командующих гарнизонами. Совдепы от участия в них отстранялись. Что же произошло?

В ответ на попытку “малого переворота” со стороны комиссаров Туркестанского комитета Войсковой Совет 2-го же ноября ОБНАРОДОВАЛ ДЕКЛАРАЦИЮ, В КОТОРОЙ ПРИНЯЛ НА СЕБЯ ВСЮ ПОЛНОТУ ВЛАСТИ В ВОЙСКЕ (т.е. в станицах). Исполнительная власть передавалась новому органу - Войсковому Правительству в лице Войскового Атамана (на тот момент еще не избранного) и Войскового Правления. Фактически власть была сосредоточена в руках председателя Войскового Совета хорунжего А.М. Астраханцева и членов Войскового Совета.Декларациядышала антибольшевизмом и угрожала беспощадной расправой всем “безответственным группам" в случае вооруженного выступления. /*Надо было запретить все партии – как врагов народа и устанавливать народовластие./Главной целью объявлялось сохранение в области порядка и поддержание власти органов Временного правительства на неказачьей территории.

Последнее было необходимо, поскольку именно с этим лозунгом “суверенизировалось” в эти дни подавляющее большинство казачьих регионов. В своих действиях Войсковые Правительства и Атаманы опирались на законодательный акт Временного правительства о предоставлении автономии казачьим областям, принятый незадолго до Октябрьского переворота.Этот шаг, противоречивший ранее провозглашенным принципам неделимости и непредвосхищения Учредительного собрания, был сделан в надежде на вооруженную поддержку казачьих частей. Тщетная попытка, ибо в подавляющем большинстве казачьи полки заявили о нейтралитете в надвигавшемся столкновении между правительством и совдепами. Более того, получилось так, что антисоветизм (антибольшевизм) новоиспеченных Войсковых Правительств вкупе с поддержкой ими, пусть только на словах, неудачливого Временного правительства в решительный момент превратили эти Правительства в генералов без войска. Повсеместное невмешательство рядовой казачьей массы на первой стадии всероссийского конфликта было не сиюминутным помутнением рассудка миллионов исстрадавшихся и разуверившихся во всем людей, а потребностью жить не принося жертв во имя чуждых и неблагодарных “благородий" и “превосходительств”. Насколько это было тогда возможно, и возможно ли вообще, - другой вопрос. В Петрограде, Москве, Ташкенте и других революционных центрах нейтралитет большинства казачества сыграл на руку большевикам и их союзникам. На Дону и в других местах офицерско-гимназические белые отряды на первых порах потерпели сокрушительное поражение от Красной гвардии. /* Потому что следует провозглашать не нейтралитет, но утверждение своего Русского порядка, а всех узурпаторов и партии гнать одной поганой метлой!

Вернемся в Семиречье. Уже 3 ноября последовало постановление Войскового Совета и Правительства о небывалой еще мобилизации Войска. Во всех станицах было предписано сформировать “добровольные” пешие или конные сотни и команды с содержанием на общественные средства. Ополчение предназначалось для защиты “интересов как чисто казачьих, так и всего прочего братского нам населения в области”.

Таким образом, в области была сконструирована сложная управленческая структура, состоявшая из двух параллельных властей со связующим исполнительным звеном в лице командующего войсками. При этом ни одна из властей не решалась на первых порах впрямую ликвидировать советы, а они, за исключением ручного Верненского совдепа, не спешили с признанием новой структуры.

“Хитроумная” самодеятельность семиреченской политической элиты незамедлила привести к плачевным результатам. Усилилась неразбериха власти, противостояние Верного Петрограду и Ташкенту перекрыло финансовое и промышленное жизнеобеспечение.Зато в областной центр хлынули туркестанские беглецы, главным образом юнкера и офицеры, всех их надо было пристраивать, кормить, одевать. Масштабная милитаризация Войска оказалась пагубной для его хозяйственной жизни. Продовольственные и земельные конфликты продолжались. Бандитствующие элементы наглели день ото дня. Крестьяне не желали платить подати, изгоняли чиновников “несуществующего Правительства”. Лепсинские фронтовики требовали наказания убийц Дегтярева и Черкашина.

Со всех концов в Верный поступали просьбы срочно выслать казачьи карательные команды. Но для того чтобы как-то обуздать стихию, даже этих сил было явно недостаточно. Да и среди вновь мобилизованных казаков и старослужащих нарастало недовольство. 14 ноября в Сергиопольской часть рядовых казаков и солдат гарнизона пыталась арестовать офицеров. 1-я ополченческая сотня, назначенная в пикет на Ташкентском тракте, чтобы не допустить в Верный вооруженных фронтовиков, высказалась против обысков и ее “улов” за полмесяца составил всего-навсего пять винтовок. Из 3-й ополченческой сотни пришлось убрать больше половины личного состава, а оставшихся развести по разным стоянкам. Причина: требовали убрать командира - того самого полковника Осипова, убийцу Дегтярева и Черкашина. 4-я ополченческая сотня отказалась признать вновь назначенного командира и избрала таковым пехотного офицера. Когда же по просьбе областного комиссара ее пытались отправить на “усмирение” в Урджарский район, казаки вынесли резолюцию: "... казачьих отрядов в ведение гражданских властей вообще никогда не вручать”. Тенденция “невмешательства" проникла и в другие части. “Теперь не время создавать осложнения в нашей казачьей среде, давая тем нежелательную пищу смутьянам, искателям беспорядков”, - тщетно заклинал Войсковой Совет (ЦГА РК Ф.39. Оп.2. Д.309. Л.319).

В такой обстановке областной крестьянский Совет в середине ноября начал компанию перевыборов сельских советов. Она шла под знаком широкого вовлечения в советскую сферу станичников и аульчан. Большую роль в этой компании играли агитпоездки А.П. Березовского, Е.С. Студенина и других советских активистов.

С 5 декабря совет стал издавать "Семиреченскую крестьянскую газету”; Березовский был секретарем редакции и одним из главных корреспондентов. Ни одного экземпляра этого издания полностью не сохранилось, и это не случайно. Газета с первых номеров обрушилась на туркестанских комиссаров.

В какой-то мере расклад сил, а больше - накал страстей, отразили выборы во Всероссийское учредительное собрание. В Семиречье они прошли в ноябре. Голосовать пришлось в два этапа. После первого для голосования “Семиреченские ведомости" сообщили, что "выборы в Учредительное собрание по городу Верному прошли довольно вяло: из 22 тысяч выборщиков подано лишь 4662 голоса. А остальные? Судя по отзывам председателей комиссий, дружнее всех голосовали мусульмане, а затем казаки. Апатичнее всех отнеслась к выборам интеллигенция. Около некоторых избирательных участков стояли агитаторы и, попросту говоря, рвали у выборщиков неугодные им списки”. Такие “вывихи” предвыборной борьбы отмечены по всей области.

В целом, как и ожидалось, перевес был на стороне киргизско-казачьего блока, но в Верном, Лепсинском и Копальском уездах убедительная победа досталась Советам. Однако такой результат не соответствовал сословно-национальному раскладу населения.

Что же до казачьих частей, то в них, по-видимому, преобладали сословные мотивы голосования. Известен итог голосования только в одном из полков: 700 голосов подано за “своих", 12 - за Советы, 1 - за список уйгурско-дунганского комитета.

Выборы проходили одновременно с первыми серьезными потрясениями правящего режима области. 22 ноября все почтово-телеграфные конторы Семиречья получили по телеграфу декрет Туркестанского Совнаркома о немедленной передаче власти на местах Советам. По области прокатилась волна организованных выступлений в поддержку этого требования. В этот же день Войсковой Совет утвердил присоединение к созданному на казачьем фронтовом съезде “Юго-Восточному Союзу Казачьих Войск, горцев Кавказа и вольных народов степей”, подписанное в Новочеркасске его председателем - Войсковым старшиной Шебалиным

23 ноября объединенное заседание областных и верненских общественных организаций большинством голосов предложение Войскового Совета присоединиться к этому полугосударственному образованию отвергло.

Решение объединенного заседания обеспечили областные Советы рабоче-солдатских и крестьянских депутатов. Важнейшие политические вопросы они все чаще решали совместно. Главным мотивом их действий было стремление покончить с губительной изоляцией Семиречья. 1 декабря президиумы обоих Советов пригласили Войсковой Совет, “правительственных комиссаров”, председателей казачьих и солдатских комитетов обсудить на объединенном заседании политическую ситуацию в России и целесообразность вооружения семиреченских станиц, а также выработать отношение к ленинской политике заключения сепаратного мира с Германией и к требованиям Ташкента о смещении комиссаров Временного правительства.

В ответ последовал до крайности высокомерный отказ: эти вопросы-де не в компетенции Советов. /*Партии к власти допускать нельзя./ В тот же день командующий Войсками есаул Д. Сапожников издал обязательное постановление. В нем “объединенные заседания двух или более организаций” приравнивались к самовольным митингам и собраниям и безусловно воспрещались.Нарушители запрета, грозно предупреждал есаул, “будут разогнаны военной силой, а виновные будут заключены в тюрьму до трех месяцев или оштрафованы до трех тысяч рублей, независимо от занимаемого ими общественного положения (Госархив Алматинской обл. Ф.137. Оп.1. Д.1а. Л.68). Против кого был направлен приказ - ясно как божий день. /*Да лучше бы он партии запрелил./

Реакция советской стороны не заставила себя долго ждать. Несмотря на запрещение сноситься с Ташкентом, Советы полулегально имели такую возможность через социал-демократическую организацию почтовиков и телеграфистов. 6 декабря Туркестанский Совнарком принял решение о роспуске Верненской городской думы как контрреволюционной организации и об отстранении от власти О.А. Шкапского и В.Г. Иванова. В тот же день Совнарком выпустил обращение “К семиреченскому трудовому казачеству”, в котором содержалось фактическое признание права казачества на самоорганизацию, но лишь на условиях вхождения в советскую систему. Войсковому Совету была предоставлена возможность почетного выхода из противостояния: объявить себя органом советской власти и принять меры против “врагов народной свободы и революции”./* насильники-узурпаторы предложили подчиниться и не сопротивляться.

Войсковой Совет с негодованием отверг протянутую руку. То же сделали Верненский и Джаркентский Совдепы. Через своих людей в Ташкенте, Самарканде и Коканде Астраханцеву было хорошо известно о готовящемся антисоветском восстании сразу во всех областях Туркестана. К юго-восточному союзу вот-вот должно было присоединиться Временное Правительство автономного Туркестана, созданное в Коканде в противовес красному Ташкентскому центру. От Дутова и Каледина также шли обнадеживающие известия. Дутов отдал распоряжение командующему хивинской группой войск полковнику Зайцеву соединиться с другими казачьими частями и оказать вооруженную поддержку Коканду и формируемой им мусульманской армии. Советская власть представлялась весьма непрочной.

Решение Астраханцева и его коллег не сходить с занятых позиций не поколебали даже тревожные признаки снижения их персонального авторитета у строевиков. Им было достаточно того, что за них высказались многие станичные сборы (хотя некоторые - например, джаркентские - глухо молчали) и что офицерам удалось провести нужные им резолюции на общих собраниях сотен 3-го полка.

Между тем на эти резолюции, принятые в первой декаде декабря, стоило обратить пристальное внимание. В целом благоприятные для Войскового Совета, они отразили и недовольство тем, как он выполняет наказы избирателей. Обиняком проводилась мысль, что станичное ополчение отвлекает от хозяйственных дел. Уроженцы северных уездов просили перевести их поближе к дому, чтобы помогать своим семьям. Вместе с тем участились жалобы на бесхозяйственность офицеров, требования о наказании нечистоплотных командиров.

Общую неприязнь к туркестанским комиссарам открыто высказывал казак запасной сотни Зезев. Назначенный 9 декабря в наряд для охраны Шкапского, он заявил командиру, что "не хочет охранять всяких офицеров, награбивших себе денег, а теперь трясущихся за свою жизнь”. Председатель Войскового Совета Астраханцев и председатель Войскового Правления Щербаков, зная, что Зезев имеет большое влияние в свой сотне, тут же предложили Сапожникову арестовать “вредного и опасного человека для примера другим подобным типам”. Но сотня находилась в таком возбужденном настроении, что дело с арестом затянулось на десять дней.

Все же агитаторам Советов, выступавшим в эти дни на многочисленных собраниях и заседаниях казачьих комитетов, не удалось склонить их к признанию советской власти через голову Войскового Совета, а тот теперь просто игнорировал новые и новые приглашения к переговорам с Советами. /* Стремящихся к власти над народом партийцев и партийные Советы надо было не игнорировать, а арестовывать и наказывать как узурпаторов, как богоборцев.

И тогда грянул гром. Из северных уездов стали поступать панические сообщения о том, что компания перевыборов местных Совдепов приобретает ярко выраженную “антиказачью” направленность против Войскового Совета и Правительства.

В повестку дня Капапьского уездного крестьянского Съезда в качестве первоочередного был включен вопрос “О захвате власти казаками”. Уездный комитет общественной безопасности в лихорадочной переписке с Войсковым Советом связал столь резкую формулировку с усилением большевистского влияния и умолял прислать не мирную делегацию, а казачью сотню для разгона Съезда, если тот решит передать власть Советам. Войсковой Совет был вынужден снять запрет на участие станиц в советских Съездах, наказав казачьим делегатам убедить крестьян, “что казаки власти не захватывали и не захватывают, не вмешиваются в жизнь ни крестьян, ни кыргызов, но стоят на страже порядка, спасения Родины, стремятся к честному, мирному объединению крестьян, казаков, кыргыз для здоровой, плодотворной жизни Семиречья” (ЦГА РК Ф.39. Оп.2. Д.309. Л.341). /*Правильнее формулируя - на утверждении жизни по правде и справедливости на основе закона Божьего.

Съезд под влиянием старожильческого крестьянства пошел на компромисс и высказался за передачу власти в Семиречье не Советам, а коалиционному органу из представителей объединенного Совета депутатов всех сословных групп, Войскового Совета и национальных комитетов. Делегаты одобрили намерение казачества поддерживать спокойствие в области, но при этом создание станичных дружин сочли излишним. Наказ крестьян областной власти был недвусмысленен: прекратить поддерживать "несуществующее Временное правительство", отказаться “от вооруженной” и “моральной" конфронтации с центральной советской властью, от продолжения которой, по их убеждению, "пострадают не те лица, которые жаждут власти в Верном, а главным образом трудовое крестьянство, казачество и кыргызы” (ЦГА РК Ф.1414. Оп.1. Д.20. Л.150-151)

Более радикальным показал себя Урджарский районный крестьянский Съезд. 14 декабря за одну только постановку вопроса о признании Советской власти он был разгромлен местной администрацией с помощью казачьей дружины, а руководители Съезда арестованы. /* Любо!

В Верном 11 и 12 декабря произошло слияние областных советов, во главе объединенного облсовдепа встал А.П. Березовский. Вновь встал вопрос о власти. Незамедлительно особым постановлением Войскового Совета и Правительства он был объявлен врагом номер один. Березовский стал чрезвычайно опасен как человек, пользовавшийся огромным авторитетом и у казаков, и у русских, и у киргизских крестьян. Его обвиняли в публикации пробольшевистских статей, в попытках подрыва авторитета Войскового Совета и Правительства, а главное, в оказании влияния на “толпу”.Эти обвинения явно политического свойства легли в основу приказа об аресте Березовского, изданного Сапожниковым 14 декабря.

Но взять Березовского было не так-то просто. Весь город был наэлектризован. 16 декабря против Шкапского и Иванова выступил городской мещанский сход. Делегация схода явилась в Войсковой Совет с предложением совместно обсудить последний приказ Иванова о разоружении армейских частей гарнизона и передаче оружия казакам. Однако делегатов попросту выпроводили.Войсковой Совет отклонил и приглашение принять участие в конструировании демократического городского самоуправления.В тот же день был подписан приказ об аресте председателя мещанского общества К.В. Овчарова.

Обоих лидеров удалось схватить 17 декабря. Но волнения в Верном продолжались. 18 декабря на общегородском митинге, созванном комиссарами Временного Правительства, организаторам буквально не дали говорить, были подняты красные флаги. Советы получили единодушную поддержку.

Все же организационная сторона движения оказалась слабой. Армейские части жили ожиданием демобилизации. Трудовое казачество в массе не было вовлечено и в значительной части шло за Войсковым Советом. Попытка собрать в Верный вооруженных фронтовиков для защиты Советов не увенчалась успехом.

Березовского под конвоем доставили на Большеалматинский станичный сход. “Выборные” были настроены чрезвычайно враждебно, но самосуда не допустили. Тогда в ночь на 19 декабря Березовского с Овчаровым тайно вывели за город под предлогом переправки в софийскую тюрьму и по дороге обоих застрелили конвоиры-казаки. Трупы спрятали с намерением инсценировать побег.

Скрыть убийство не удалось. Доклад конвоиров А.М. Астраханцеву подслушал дежурный по Войсковому Правлению и передал страшное известие соратникам убитых. Пришлось изобрести новую версию: якобы на конвой напал отряд человек в пятнадцать и казаки были вынуждены пристрелить арестованных.

Тем временем шли новые аресты. За попытку добиться расследования убийства были взяты жена и два брата Березовского, попали в тюрьму Зезев и другие бунтари, а также многие горожане, в том числе поручик П.Д. Береснев, товарищ председателя местного союза георгиевских кавалеров и увечных воинов, человек не уступавший в популярности Березовскому. Оставшиеся на свободе сторонники Советов продолжали борьбу, но она уже пошла на спад.

Тем не менее, убийство советских вожаков, особенно всеобщего любимца А.П. Березовского, казаки восприняли как преступление властей.

20 декабря А.М. Астраханцев был вытребован на объединенный митинг запасной сотни и команд оружейной мастерской, Типографии и правления. Оправдываясь, он пытался развивать версию о побеге, но его разоблачили.

23 декабря по инициативе тех же команд собрался гарнизонный казачий митинг. Он принял резолюцию с требованием строжайшего расследования причастности Войскового Совета и Правления к кровавому делу. Среди подозрительных обстоятельств казаки выделили попытку организации самосуда на станичном сходе, назначение в конвой нестроевых казаков во главе с прапорщиком А. Загорулей - известным всему Верному пьяными дебошами и хулиганскими выходками. Его в свое время отказались принять в свои ряды все казачьи части и презирали собратья-офицеры.

Митинг потребовал объяснений, почему конвоиры оставлены на свободе, на каком основании зачислен в штаб бывший жандармский ротмистр Железняков, в чем конкретно обвиняют Зезева и других арестованных. Исполняющему обязанности председателя Войскового Правления Ананьину (*не путать с есаулом Ананьиным из 2-го Семиреченского казачьего полка, разжалованного за рукоприкладство и отправленного на фронт) было категорически предложено "руководствоваться во всем политическим моментом и проводить в жизнь то, что нужно казакам, а не еголичности”. А нужно казакам, как гласила резолюция митинга, было немедленно и открыто отмежеваться от Шкапского и Иванова и выдворить из Верного ташкентских юнкеров и офицеров.

Перед лицом закусивших удила строевиков председателю Войскового Совета довелось пережить несколько тревожных часов. Но если он и дрогнул душой, то виду не показал, зная, что малейшая слабина может стать роковой. Астраханцев сумел переложить ответственность на Правление и командующего войсками, объявив во всеуслышание, что они действуют вразрез с распоряжениями Войскового Совета.

Аресты участников советского движения пришлось прекратить, кое-кого даже выпустить на волю. Задним числом был изготовлен приказ об аресте конвоиров, но следом и другой - о выдаче их на поруки станичным обществам.

Войсковому Совету удалось сохранить контроль над строевыми частями в преддверии III Войскового Съезда, который предстояло созвать в течение месяца. Советы, сильно поредевшие из-за арестов, лишившиеся солдатской фракции, распущенной Ивановым, вынуждены были перейти на полулегальное положение. Но власти снова не решились их окончательно ликвидировать и запретить созыв областного крестьянского Съезда в январе 1918 года. Они рассчитывали, что собираемые почти одновременно с крестьянским Съездом Съезды казачий и киргизский будут иметь более мощное и весомое общественное влияние.

Взятие войсками Каледина и добровольческими белыми отрядами промышленного спутника Ростова-на-Дону города Нахичевань, кажущееся прочным положение Дутова, усиленная подготовка к военным действиям подпольной офицерской антисоветской Туркестанской военной организации внушали надежду, что очаг сопротивления большевицким Советам в Семиречье не останется одиноким.

Организовать международную поддержку обещал консул Временного Правительства в Кульдже Люба. Связь с юго-восточным союзом и туркестанским антисоветским подпольем должен был обеспечить "комиссар Временного Правительства над казачьими частями Туркестанского края и Северной Персии”. Эту должность ввел в середине ноября 1917 года фронтовой казачий съезд, назначив комиссаром представителя 2-го Семиреченского полка Войскового старшину Шебалина.

Дутов, разгромив в Оренбурге Совет и Военно Революционный Комитет, немедленно телеграфировал Астраханцеву: "Войсковое Правительство приняло в Войске всю полноту власти... Просим Войско семиреков быть с нами”. И далее он объявил краткую схему взаимодействия: "Дон возглавляет все казачество. Казачий Съезд в Киеве руководит полками фронтов...” На этом фоне случайной представлялась неудача первой попытки антисоветского переворота в ходе Манифестации в Ташкенте 13 декабря, когда были рассеяны, погибли или оказались за решеткой многие лидеры белого подполья.

В то же время Войсковой Совет не мог не учитывать степень усталости строевых частей, силу стремления казаков к родным очагам. Стало известно, что "полки фронтов" никак не помешали изгнанию Казачьего Съезда из Киева в Новочеркасск, что Каледин и Дутов столкнулись с довольно сильной внутренней оппозицией. Большинство фронтовых казачьих частей без оптимизма отнеслось к планам скоординированного выступления всех Казачьих Войск против Советов (большевиков).

Характерны постановления на этот счет 2-й и 3-й семиреченских отдельных сотен, полученные в Верном в конце ноября - начале декабря 1917 года. В послании комитета 2-й сотни, в частности, говорилось: "... Настоящий тревожный момент известен Войску. Но принимает ли оно во внимание время приближающейся демобилизации и представляет ли оно себе то положение, в котором может и должна очутиться сотня при возвращении? Если мы, ваши дети, дороги вам, пожалейте нас, затопленных в числе 200 человек среди моря “свободных товарищей”, и теперь же извлеките нас, но не старайтесь к нам, измученным, добавить еще”. А общее собрание сотни, поддерживая в целом курс на верность “революции и Временному Правительству” и протестуя против большевистского сепаратного мира с Германией, выразило недоверие своим делегатам в Войсковом Совете и просило как можно быстрее отозвать сотню в Семиречье.

Еще красноречивее постановление комитета 3-й сотни, принятое 23 ноября:

“... Обсудив, с ведома всей сотни постановили:

1. Кругом царит анархия. Кроме того, сотня находится вблизи гарнизона крепости Кушка, который состоит из большевиков и к тому даже крайне враждебно настроенных, и в особенности к 3-й сотне за ее участие в подавлении выступления в Ташкенте 18 сентября 1917 г. в составе Самаркандского отряда, на что даже было через преданных солдат предупреждение, что кушкинцы хотят разоружить, расформировать сотню, продать лошадей, а казаков, разбив на мелкие части, обратить в пехоту.

2. В случае совместного действия в связи с выступлением всего казачества для спасения Родины и защиты общих вопросов всех Казачьих Войск сотня, имея в своих рядах налицо только 65 казаков, представляет собою горсть оторванных людей без реальной силы и какого-либо активного выступления с грозным кому-либо предупреждением.

3. В случае забастовки или порчи железнодорожных путей люди, в особенности лошади, обречены на верный голод и смерть среди ненадежного туркменского народонаселения...”

Заканчивался документ отчаянным воззванием: “Приводя вышеизложенные условия жизни, в которых мы служим, твердо стоим на своем посту, сохраняя дисциплину и перенося отовсюду ненависть к нам и оскорбления. Просим Войсковое Правительство войти в наше положение и помочь нам, и не считать нас людьми, в чем-либо малодушными и способными в чем-либо нарушить данную нами присягу служить до конца жизни своей, твердо, в каких угодно условиях. Но сотня просит не дать нас в мертвую петлю и не лишить возможности быть полезными защитниками Родины и общих интересов казачества, давши нам возможность с честью служить”. (ЦГА РК Ф.39. Оп.2. Д-269)

Все настойчивее требовал отправки на Родину и 2-й полк. К середине ноября обстановка к нем была близка к бунту. Настроениями успешно пользовались полковые левые во главе с сотенным фельдшером Я. Билетковым. Такие же тенденции были в 1-м полку и 1-й отдельной сотне.

Войсковой Совет внимательно рассмотрел все эти обстоятельства и сделал неизбежный вывод, что сохранить боеспособность частей возможно только на территории своего Войска. Он решил отказаться от предоставления главных своих сил в распоряжение руководителей антисоветского движения в Туркестане. В конце ноября Ионов получил распоряжение срочно вывести домой 2-й полк, вобрав в него по пути все части семиреков, стоявшие в Туркестане. 1-й полк должен был переждать смутное время в Мешхеде. Задача была прорваться, если потребуется, силой, сохранив оружие, или, в крайнем случае, сдать его представителям мусульманской армии Временного Правительства автономного Туркестана.

В начале декабря первая команда семиреченцев проследовала по Среднеазиатской железной дороге относительно спокойно. Только 13 декабря в связи с событиями в Ташкенте ее ненадолго задержали в Самарканде по приказу здешнего военно-революционного комитета. Два дня областной военный комиссар А.И. Фролов (он же лидер местных большевиков) вел переговоры с начальником эшелона И.П. Колесниковым и рядовыми казаками. 15 декабря военком доложил в Ташкент, что казаки заверили, что “от кровопролития отказались”, несмотря на приказ “идти напролом”. Почти одновременно в Самаркандский ВРК прибыл некий “делегат из Астрабада”, подтвердивший боевые намерения казачьих офицеров. Фролов предложил правительству срочно направить в Хорасан полномочную комиссию для расследования этих сообщений. Семиреченский эшелон во избежание осложнений самаркандцы отпустили с миром.

Эти события и даже переписка Фролова с Ташкентом по горячим следам через агентуру офицерского заговора стали известны Ионову и Астраханцеву. Ионов получил указание ускорить отправку полка, быть впредь осторожнее и действовать по усмотрению. В Ташкент была послана делегация 2-го полка с изъявлением лояльности и с просьбой дать возможность полку тихо-мирно с максимальной быстротой проскочить красный Туркестан. В штаб дивизии полковник Ионов сообщил, что категорически возражает против использования полка на территории Туркестана “для каких-либо иных целей”.

И вот 1 января 1918 года основная часть полка - более пятисот нижних чинов и офицеров - высадилась с наемных бакинских пароходов в Красноводске и погрузилась в три железнодорожных состава. Еще в Персии полк отверг предложения доморощенных радикалов удалить офицеров и двигался теперь как вполне боеспособная и дисциплинированная часть. В Асхабаде 4 января к нему присоединились старослужащие 1-го полка, прибывшие сухим путем через горные перевалы прямо из Мешхеда и дивизион уссурийских казаков. Сложная политическая обстановка в Закаспийской области способствовала беспрепятственному продвижению эшелонов.

После Асхабада по сотням были розданы винтовки и патроны, ибо эшелоны вступали на территорию безраздельного господства советской власти. Их уже ждали, к встрече готовились и по-хорошему, и по-плохому.

3 января совместное заседание Ташкентского Совета и краевого Совнаркома решило во что бы то ни стало не допустить появления вооруженной части в Ташкенте. Срочно была сформирована делегация для переговоров с полком. Распорядились пропускать эшелоны по одному, а на совсем крайний случай - лишать полк связи со штабом дивизии в Самарканде и даже портить железнодорожное полотно.

Первое столкновение чуть было не произошло 5 января в Мерве, где местный совет предложил представителям полка дождаться приезда ташкентской делегации. Однако полковой комитет в полном составе явился на заседание совдепа и убедил не чинить препятствий.

Еще день на колесах, и дорога потянулась по территории вассального в отношении России Бухарского ханства, где Советы контролировали лишь узкую полосу вдоль путей и немногие опорные пункты. 7 января головной эшелон уже прибыл на станцию Кизил-Тепе в 200 км от Самарканда. Тем временем ташкентская директива начала выполняться: другие эшелоны растянулись до Кагана близ Старой Бухары - резеденции эмира Бухарского. В таком положении полк был остановлен железнодорожниками. Отряд каганских деповцев оцепил арьергардный эшелон и местный Совет вступил в переговоры с казаками о сдаче оружия.

Между тем в Кизил-Тепе Ионов собрал офицеров и актив полка и предложил идти дальше походным порядком, взаимодействуя по необходимости с мусульманской армией и войсками эмира. Собрание недолго проходило в узком кругу. Вскоре горячие споры были перенесены на стихийно возникший митинг. Основная масса казаков колебалась, довериться ли плану Ионова или вручить свою судьбу полковому комитету, предлагавшему склониться перед советской властью.

В самый разгар митинга со стороны Катты-Кургана вплотную к эшелону подошел одинокий паровоз. Он высадил двух безоружных людей, которые сразу приковали к себе всеобщее внимание. Это и была советская делегация: самаркандский военком А.И. Фролов и член Ташкентского Совета от большевиков рабочий С.З. Рубцов.

В те времена, когда рамки воинской дисциплины даже у казаков стали шаткими, появиться перед митингующей вооруженной толпой вот так запросто, без внушительной охраны было рискованно. Смелый поступок делегатов настроил казаков в их пользу. (Неподалеку наготове был отряд красногвардейцев в 170 человек, но казаки в тот момент об этом не догадывались). А делегаты не преминули провозгласить, что полностью доверяют свою безопасность полковому комитету и именно с ним готовы вести переговоры. Они гарантировали полку свободный путь до Верного, если тот немедленно сдаст оружие. /* Фролов пришел, чтобы отнять оружие, практически с угрозой, что иначе дальше спокойно не проедут. Так надо было его арестовать, хорошенько допросить про засады, взять в заложники и двигаться далее под его прикрытием, соблюдая все меры предосторожности и беря под контроль все населенные пункты, обеспечивая беспрепятственное прохождение своим войскам. Вооруженному человеку сдаваться на милость врага, пытающегося его разоружить, – глупо. Например, свой порядок для прохождения наводили казаки Анненкова, белочехи в Сибири.

После короткого обсуждения большая часть эшелона проголосовала за разоружение.Оставили лишь по пятнадцать винтовок на сотню. Сходным образом развивались события и в других эшелонах. В обмен на оружие окружное интендантство выдало теплое обмундирование изрядно обносившемуся полку, он получил доступ к фуражу и продовольствию. /* С оружием они могли бы взять все это и сами.

Казаки искренне считали, что ничем не нарушили присягу. Ведь они ехали домой, чтобы устраивать свою жизнь по приказу Войскового Правительства, а дела Туркестана - это не их забота. Каково же было возмущение, когда по прибытии в Аулие-Ату Ионов отбил в Верный телеграмму, в которой обвинил полковой комитет в измене и попытался бежать с тремя десятками сторонников, да еще прихватил знамя полка, казну и припрятанное оружие!

Была организована погоня и беглецов схватили. Долго общее собрание решало, что с ними делать: убить на месте, отправить на расправу в Ташкент или судить в Верном. В конце концов победили опять-таки умеренные: полковника всего лишь сместили и взяли под стражу.

Стал ли полк в результате всех этих приключений советским или даже большевистским, как утверждает большинство исследователей советского времени? Отнюдь. За все время пребывания в красном Туркестане полк высказывался только за нейтралитет. Но он стал очень и очень самостоятельным, впервые перестал полагаться во всем на командиров, приобрел огромный опыт общения вплотную с Советами и большевиками. Казаки также убедились в больших мобилизационных возможностях новой власти, тем более, что каждая часть, выступавшая на защиту Советов, принимала такое решение самостоятельно, на своем общем собрании. Было о чем задуматься второполчанам да и Войсковому Совету в Верном. /* - да они сдулись, научились сдавать оружие противнику при первом шухере, не отстаивать свою волю, но подчиняться чужой, тьфу…/

Туркестанскую эпопею 2-го полка, но с боями и с трагическим финалом, повторила двумя неделями позже ударная группировка из четырнадцати казачьих сотен под командованием полковника И.М. Зайцева. Выполняя намеченный контрреволюционерами план, этот офицер начал на Среднеазиатской железной дороге “эшелонную войну” с совдепами в поддержку кокандского временного правительства. В его порядках двигались и две семиреченские сотни (судя по всему, 2-я и 3-я отдельные). Поначалу казаки весьма успешно расчищали себе путь на Ташкент, даже заняли Самарканд. Но как только Зайцев, уже уверенный в успехе, выпустил 28 января прокламацию, обнародовав конечную цель своего наступления - свержение советской власти в крае, в рядах группировки произошел раскол. Часть сотен отказалась идти в бой, рядовые казаки двух полков и семиреченских сотен заявили при этом, что они готовы подчиниться местным Советам, настаивали только на сдаче оружия не большевистско-левоэсеровскому Совнаркому, а правоэсеровско-меньшевистскому линейному исполкому в Асхабаде, который им гарантировал доставку оружия в сохранности в казачьи области. Ташкентская советская власть ответила отказом, после чего 1 февраля по старому стилю (14 февраля по-новому) 1918 г. в бою у станции Ростовцево большинство зайцевских эшелонов было разгромлено Красной гвардией, а остатки саморазоружились.

В конце января 1-й Семиреченский казачий полк без особой охоты двинулся-таки походным порядком на Асхабад. Весьма красноречивая телеграмма была получена Войсковым Правительством от его эмиссара из Асхабада как раз 28 января: “Предписываете выступать, а создавшегося положения не знаете. Мы и так не дремлем. Советую быть в курсе дела. 2-я сотня, прочие казачьи части в бою. 1-му полку предстоит то же. 2-й полк сделал пятно, нужно загладить. 1-й полк в опасности. Всюду шелуха". (ЦГА РК Ф.39. Оп.2. Д.275. Л.65).

Автор телеграммы знал, о чем сообщал: на дальних подступах к Асхабаду полк уже поджидали на боевых позициях красногвардейцы и части гарнизона. Но до боя дело не дошло. В поселке Гаудан полк, узнав о разгроме зайцевцев, добровольно сдал оружие делегации асхабадских рабочих. Только в конце февраля эшелоны полка по личному распоряжению Колесова были отпущены из Асхабада на Родину. Отправили по домам и изрядно потрепанных, лишившихся не только оружия, но также части лошадей и сотенного имущества рядовых казаков-зайцевцев. Казачьи части и мелкие команды, продолжавшие прибывать из Северной Персии и с Кавказского фронта, теперь разоружались Советами без особых хлопот. Долго еще красногвардейцы-победители отличали друг друга по трофейным казачьим винтовкам и шашкам.

Семиречье тем временем все чаще становилось ареной просоветских волнений и выступлений. В январе 1918 года советским стал Пишпек. Стоявшая здесь 2-я Семиреченская особая сотня, несмотря на недвусмысленные приказы из Верного, соблюдала «нейтралитет». Попытки заменить ее другой частью натолкнулись на категорическое нежелание ополченцев удаляться от станиц. Прибытие в Пишпек 22 января 2-го полка и 1-й отдельной сотни ничуть не изменило ситуацию. Казаки, большей частью уроженцы других станиц, стремились как можно быстрее покинуть Пишпек и в конце января все части самовольно двинулись в Верный. Невмешательство казаков позволило Советам в течение января-февраля укрепиться во всем уезде. /Нейтралитет – это предательство народа. Бойтесь равнодушных, ибо именно с их молчаливого согласия совершаются на земле самые низкие преступления./

Такой разворот событий подтолкнул заседавший в Верном III Войсковой Круг к выработке плана полного переформирования всех частей с частичной заменой рядового состава за счет срочного призыва очередников 1918 года.

Не дремал и советский лагерь. Состоявшийся в начале января II Семиреченский областной крестьянский съезд с участием рабочих депутатов разогнанного областного совета завершил выработку платформы объединения всего многонационального и разносословного населения. Съезд еще раз привлек внимание общественности к тому факту, что власть в области является анонимной и безответственной. Ни туркестанские комиссары, ни областная администрация, ни Войсковое Правительство не считают себя ответственными за экономическую разруху, правовую неразбериху и разгул бандитизма, кивают один на другого, скрывают правду о положении в стране.Поэтому во главу угла было поставлено требование “твердой власти”, опирающейся “на доверие всех групп населения”. Путь к установлению такой власти - соглашение о паритете между “Советами солдатских, рабочих, крестьянских, мещанских и туземных депутатов”, с киргизским, уйгурским и другими национальными комитетами и советами при обязательном участии казачества. Существующие казачьи представительные органы включались в эту схему только при условии признания ими законности советской власти в России, проведения в жизнь ее распоряжений и отказа от создания сепаратных вооруженных формирований.

Не обошел Съезд вниманием и проекты автономизации области или подчинения Временному Правительству автономного Туркестана. По этому вопросу было принято обращение к трудовому крестьянству, казачеству и кочевому населению с призывом, “объединяясь, отбросить все распри, обсудить этот вопрос совместно, без участия тех, кто домогается автономии с явными для себя выгодами".

В аграрной и продовольственной сферах Съезд признал особые права только за кочевым населением, провозгласив равенство всех хлеборобов перед законом.

Твердую решимость крестьянских делегатов следовать в фарватере Советского Правительства не поколебало даже известие о разгоне большевиками Всероссийского учредительного собрания. После бурных дебатов съезд одобрил этот шаг./* - ликвидацию народовластия большевиками и левоэсерами!/

Резолюции семиреченского Съезда по духу совпали с решениями III Всероссийского съезда Советов, проходившего в середине января 1918 года. Съезд провозгласил Россию федерацией Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов, формирующихся и действующих с учетом местной самобытности. В специальном обращении к трудовому казачеству Съезд признал за территориями его компактного проживания права субъекта советской федерации.

В дни работы Семиреченского крестьянского Съезда до рядового казачества впервые удалось довести постановление Совнаркома РСФСР от 9 декабря 1917 года о значительном облегчении казачьей воинской повинности. 8 января 1918 года оно обсуждалось на общих собраниях казаков 3-й и 4-й сотен 3-го полка. Обе сотни единодушно дали наказ предстоявшему Войсковому Кругу реализовать это постановление, а 4-я сотня, кроме того, высказалась против присоединения к юго-восточному союзу или антисоветской Сибирской автономии, потребовала распространить общественные повинности на чиновников и офицеров, прекратить политические репрессии в области и учредить строгий общественный контроль за исполнительной властью и командованием. Немного позднее обе сотни приняли резолюции (причем в одинаковых выражениях) против участия казачьих частей в "усмирении крестьян с кыргызами”.

Такой взрыв активности не мог быть случайным. Войсковое начальство вполне обоснованно соотнесло его со сведениями об участившемся проникновении в казармы “посторонних”. Решения крестьянского съезда и требования казаков были сочтены происками местных большевиков. Поиски методов борьбы с их влиянием - действительным и мнимым - оттеснили на задний план все другие вопросы, намеченные к обсуждению на III Войсковом Круге Семиреченского Войска.

III Войсковой Круг Семиреченского Войска открылся 15 января 1918 года торжественным молебном и взаимными приветствиями казачьей и областной властей. Наследующий же день он сформировал комиссию по выявлению советских агитаторов в казачьих частях. Судьба Войска решалась под возрастающим нажимом "снизу”. 25 января рядовые казаки настояли на проведении совместного заседания Круга и казачьих частей гарнизона. Повод - отношение к юнкерам. Казаки в который раз потребовали не допускать их к охране крепости с ее арсеналом. По ходу заседания повестка расширилась. Все признавали необходимость обуздать “мародеров" - грабителей и насильников всех мастей, бесчинствовавших по дорогам, в селах и особенно в аулах. Но никто не хотел принимать на себя ненавистное звание карателя.И делегаты сотенных собраний в противовес создававшимся юнкерским отрядам и алашской милиции потребовали сформировать крестьянские дружины, соглашаясь только вместе с ними участвовать в карательных акциях. /* Как это понимать? – бичевать союзников-юнкеров и при этом формировать дружины своих врагов, вооружать конкурентов желающих отстранить казаков от власти, стремящихся стать хозяевами вместо казаков на казачьей земле, чтобы забрать ее в свои руки??? – это ли не бред?!/ “Верхи” и “низы” в этот день проявили единодушие только в одном пункте: был лишен казачьего звания один из офицеров, высказавшийся за “истребление кыргызов” (См. ЦГА РК Ф.39. Оп.2. Д.275. Л.41; Д.273. Л.129).

Документы Круга сохранились отрывочно. Однако можно с уверенностью утверждать, что большое место в его работе заняла “внешняя политика” Войска. Вопрос о присоединении к юго-восточному союзу потерял практическое значение, поскольку на Дону и Южном Урале уже хозяйничала Красная гвардия. В декабре Советы Сибири разгромили Сибирскую областную думу - орган местных автономистов в Томске, подавили Иркутское юнкерское восстание и выступление забайкальского белого казачества. Кокандское временное правительство автономного Туркестана, как ни пыталось, не смогло мобилизовать крупные политические и боевые силы, практически оставило группировку полковника И.М. Зайцева без поддержки. Да и самому этому правительству история отсчитывала последние дни. В конце февраля оно сильно исламизировалось. Воинствующее духовенство вручило власть командующему партизанской мусульманской армией Иргашу, удалив либеральных деятелей прозападного толка типа М. Тынышпаева и М. Чокаева. Но эти меры не помогли. Разоружив зайцевцев, туркестанская Красная гвардия при поддержке ферганских советских сил и местного отделения армянской партии “Дашнакцутюн” в жестоком бою разгромила армию Иргаша. Старая часть Коканда была подвергнута “потоку и разорению". В этом акте во всю силу показала себя оборотная сторона “сознательности” и добровольчества Красной гвардии формируемой из негодяев, уголовников, садистов, сатанистов, неадекватов и дибилов – ее проявлениями стали человеконенавистничество, богоборчество, попустительство к порокам, трактовка свободы как вседозволенности, массовые, возможно и жертвенные, кровопролития… Большевики устроили террор и возродили едва отжившее феодальное право добычи в новых условиях.

Круг семиреченского казачества реалистичнее, чем Войсковой Совет, оценил потенциал красного Туркестана и настроения возвращающихся частей и дал команду, правда, с запозданием, не вступать в открытый вооруженный конфликт с Ташкентом. Это, однако, не означало, что он был готов дать "зеленую улицу” советам в Семиречье, все еще питая иллюзии, что сюда не дотянутся руки пролетарской диктатуры.

Крайне враждебно была встречена декларация крестьянского съезда, провозглашенная товарищем председателя областного Совета Г.А. Казаковым на одном из первых заседаний Круга. Крестьянской делегации пришлось покинуть Круг. Сосредоточив в своих руках контроль над единственно реальным в той обстановке рычагом власти - вооруженными силами, Круг, как и его предшественники, продолжал уклоняться от ответственности в решении вопроса о политической власти. По его постановлению вновь возродился “независимый” от казачества областной комитет общественной безопасности. На первом же заседании 19 января он, явно по предварительному уговору с казачьим руководством, обратился к Кругу с просьбой предоставить казачьи части для борьбы с народными волнениями и бандитскими шайками. Какова была реакция казачьих частей, уже описано выше.

Можно утверждать, что прямых сторонников советской власти среди казаков Верненского гарнизона в то время было не больше, чем в станицах. Только вот сторонников политики своих верхов становилось все меньше.Росло понимание губительности местной формулы власти, бесперспективности противостояния краевому и российскому центрам. Особенно ненавистным было офицерское засилие. Сказывалось генетическое неприятие братства (с офицерами?) в любых его проявлениях, да и опасение, что придется расплачиваться землей. В ташкентских беглецах (офицерах, юнкерах и пр. противниках советской власти) видели главное препятствие нормализации отношений с Ташкентом и Петроградом.

В такой обстановке 31 января в Верный прибыл 2-й полк. В станице Каскеленской ему устроили торжественную официальную встречу. За ней последовало всеобщее гулянье, где рекой лились пугасовский спирт и “самосидка" (местное название самогона). “Сухой закон" был нарушен намеренно, чтобы упредить “посторонних”. Пока уроженцы пригородных станиц пировали с родней, полупьяные "северяне” (казаки из северных станиц Семиречья) были заперты в казармах.

На другой день, 1(14) февраля, все переменилось, улыбки и льстивые речи исчезли...

На полковом построении делегаты круга Шкапский с Ивановым осыпали еще не протрезвевших второполчан градом упреков, внушали, что они должны загладить вину за сдачу оружия, снятие погон и оскорбление командира, обещали золотые горы после победы над большевиками. Тут же объявили об увольнении двух третей полка на льготу. Оставшимся обещали после прихода 1-го полка разместить их поближе к дому.

В свою очередь, леворадикальная казачья группа Студенина и Снегирева лихорадочно вербовала сторонников среди прибывших, провела несколько конспиративных совещаний в Малой станице в доме казака 2-го полка М.Т. Гуляева. Первые результаты этой деятельности сказались так скоро, что захватили врасплох самих сторонников Советов.

Борьба за влияние на 2-й полк разгоралась буквально час от часу. 3(16) февраля Войсковой Круг разрешил собрать у казарм 2-го полка общегородской митинг сторонников Временного Правительства. Но митинг неожиданно повернул в противоположную сторону и принял просоветскую окраску. Одновременно в казачьих казармах началось нелегальное объединенное заседание сотенных и полковых комитетов с участием некоторых делегатов Круга и членов крестьянского Совета.Задачу немедленной смены власти организаторы не ставили, но собравшиеся, впечатленные общегородским митингом, настолько разгорелись, что решили немедленно арестовать комиссаров Временного Правительства и А.М. Астраханцева. Посланная команда из казаков 2-го и 3-го полков их не застала - успели скрыться, но обыскала квартиры и конфисковала документы.

Руководителям подпольных леворадикальных групп Л.П. Емелеву, С.М. Журавлеву, П.Д. Бересневу, Т. Бокину и другим ничего не оставалось, как попытаться направить начавшееся выступление в советское русло. Они подняли верненцев, совместно с казачьим отрядом заняли телеграф и телефонную станцию, отпечатали и распространили прокламации.К ночи в Ташкент и уездные центры уже рассылались телеграммы о падении власти Временного Правительства и указания о поимке беглецов за подписью: казаки и крестьяне. Началась охота на офицеров, с них срывали погоны, обезоруживали.

Поспешность, с которой действовала казачья оппозиция, говорит о многом. Прежде всего, о властолюбии, не подлежит сомнению, что она нацеливалась на захват власти в Войске, на подчинение себе и Круга и Правления. Она выступала и против комиссаров Временного Правительства, и против лично А.М. Астраханцева, и против пришлых офицеров с юнкерами. Вероятно там присутствовало неприятие и рвущихся к власти Советов, и стремление упредить их наступление, и желание помешать устранению Войска с политической арены, обеспечить интересы казачества. – Впрочем в отношении последних пунктов мотивации (в свете произошедших далее событий) имеются большие сомнения.

Поспешность и неподготовленность выступления вскоре обернулись против зачинщиков. Основная масса рядовых казаков гарнизона к ним не присоединилась. Просоветски настроенные рабочие, мещане, коренные жители большей частью подключиться не пожелали. Зачинщики остались в изоляции. Выступления в поддержку событий в Верном, начавшиеся в Копале и Джаркенте, сравнительно быстро были подавлены.

А между тем большинство Войскового Круга в Верном под руководством товарища председателя Малого Круга Мальцева уже 4 (17) февраля сумело оправиться после первых поражений, вызвать дружины из пригородных станиц, юнкерские команды и сплотить против мятежников некоторую часть строевых казаков. По решению Круга вновь начались аресты среди казаков, членов крестьянского Совета, горожан. Емелев, Журавлев и другие сторонники советов перешли на нелегальное положение. За решеткой оказались более 20 казаков, в том числе руководители Е.С. Студеннин, И.И. Снегирев, Т.Е. Шершнев, А. Невротов, И. Астраханцев, а также крестьянские активисты П.Д. Гречко, П.Д. Береснев, И.С. Сизухин (сибирский казак), Ковалев-Вилецкий. Были арестованы и два члена Войскового Круга: И.А. Рощин и Иванов.

События 3-4 (16-17) февраля 1918 года, казалось, оставили Войсковой Круг единственным владыкой области. "Туркестанский комитет" сгинул без следа, никто и не думал его реанимировать. Местная администрация бездействовала. Но Круг все медлил с официальным оформлением своей власти. Более того, он вмешался, когда станичные продовольственные органы вступили в конфликт с профсоюзом почтово-телеграфных работников (который до той поры оставался нейтральным, хотя в него и входила сильная пробольшевистская группа во главе с Л.П. Емелевым), поскольку тот представлял собой один из немногих общеобластных профсоюзов - часть мощнейшей всероссийской организации и ссориться с такой силой было не умно.

В почтово-телеграфных конторах служило много казаков и до этих событий почтовиков обслуживали казачьи продкомы. Теперь же от них стали требовать несения службы в ополчении. Обращения к Войсковому Кругу ничего не дали и профсоюз стал "леветь” буквально на глазах. Особенно возмущало конторских служащих поведение продкома станицы Сергиопольской, где богатые казаки беззастенчиво меняли хлеб на спирт, прямо заявляя тем, кто их урезонивал: "Власть теперь наша, казачья”, что хотим, то и делаем.

В Верненском гарнизоне, несмотря на провал казачьей оппозиции, также сохранялась непростая обстановка. 2-й полк, хотя и высказался за доверие Войсковому Кругу, но выдвинул требования ввести выборность офицеров и сократить их штат, ликвидировать юнкерские команды и оставить оружие казакам, уходящим на льготу.

Подливали масла в огонь такие шаги властей, как создание конной милиции и казачьей батареи, использование алашской милиции для патрулирования в Верном вместо охраны аулов от бандитских шаек. Внушала большие опасения участь арестованных, тем более, что Рощину, Снегиреву, Студенину, Шершневу и Невротову предъявили обвинение в попытке убийства А.М. Астраханцева и шпионаже в пользу большевиков. Тревожили вести из станиц о репрессиях против второполчан-льготников.

В казармах 2-го полка под защитой комитетов скрытно действовали советские агитаторы.Но самая важная работа шла, как ни странно, за тюремной решеткой. В переполненных камерах Береснев, Гречко, Сизухин, Студенин и примкнувший к ним давний бунтарь Ерискин сумели-таки достичь взаимопонимания и выработать в общих чертах план совместных действий. Был сформирован и будущий руководящий орган – Военно Революционный Комитет. Председателем его наметили поручика П.Д. Береснева, а заместителем - "непротивленца” Т.П. Ерискина - самых популярных людей Верного. Ждали только толчка, способного сдвинуть с места строевых казаков.

И вот настало 17 февраля (2 марта). Утром второй полк получил от Круга приказ о построении без оружия. Решился ли Астраханцев разоружить рассадник оппозиции или приказ имел вполне невинный смысл, мы, видимо, никогда не узнаем. Заподозрив ловушку, полк взбурлил. Выслали в Круг депутацию и разведку. Вскоре разведка вернулась с известием, что все посланцы полка арестованы. Сомнений больше не осталось. Полковой комитет скомандовал построение с оружием, вывел полк из казармы и двинул на выручку. Заступивший дорогу сотник Бойко был посажен на гауптвахту.

В считанные минуты промчались второполчане от Старой площади к Войсковому Правлению в Большой Алматинской станице, где заседал малый Круг, и взяли здание в плотное кольцо. Угрожая оружием, принудили председательствующего подписать бумагу, удовлетворяющую их требования. После этого депутаты Круга сочли за благо тихо разойтись (пока не убили). Войсковое Правительство прекратило работу. Что делал в это время его глава - Войсковой Атаман, до сих пор не известно. Почему он не поднял по тревоге дежурные подразделения, не вызвал казачьи дружины из ближайших станиц, не привлек юнкеров, офицеров, верные части, не использовал крепостную артиллерию? Почему не арестовал, не разогнал бунтовщиков, не воспрепятствовал их дальнейшему сбору и самоорганизации? Где была его разведка?... Не провел ни войсковой, ни специальной операции, не подкупил, не сагитировал; не отмобилизовал на борьбу силы и ресурсы Войска – наоборот, слил всё!, для защиты власти Казачьего народа не сделал ничего! Договорняк? Попустительство? Саботаж? Неспособность? - Атаман должен быть человеком находчивым и решительным, а этот – ну просто позор какой-то. Впрочем, удивляться не приходится - проблемы с управляемостью и поддержанием дисциплины у него возникали и ранее, причем именно в этом, когда-то возглавляемом им, 2-м полку.

Тем не менее, РЕАЛЬНАЯ ВОЕННАЯ ВЛАСТЬ - командование гарнизоном – всё еще оставалась в руках есаула Сапожникова, человека серьезного и очень казакам подозрительного за покровительство пришлым офицерам и юнкерам, недавно созданной алашской конной милиции. /*К сожалению и он порядок не восстановил – за целый день гарнизон в ружье не поднял, сторонников не вооружил, бузотеров не заблокировал и не арестовал. То ли не сумел, то ли струхнул, то ли рассчитывал, что власть достанется ему лично (за что уже в ночь и поплатился)./

Сделав свое дело и пополнившись освобожденными из Верненской тюрьмы однополчанами и их товарищами - горожанами и крестьянами – полк с победой вернулся в казармы. Вскоре к нему присоединились представители запасной сотни и мелких казачьих команд. Прибыли делегаты от некоторых профсоюзов, киргизских чернорабочих. Только 3-й Семиреченский казачий полк, несший в тот день караульную службу по гарнизону, не прислал никого, промолчал, сделав вид, что знать ничего не знает. Казаки явно отвернулись от избранных ими же руководителей, от тех, кто еще недавно грозил их оружием красному Ташкенту и даже Петрограду.

Освободив политических узников и выступив против выборного Круга (считай против Казачьего народа!) полк перешел черту и теперь уже не мог остановиться, не обеспечив своей акции законного прикрытия, ибо страшился возмездия за совершенное преступление – за мятеж, за установление своей воли выше воли всего Казачьего народа. Ребята откровенно забздели - от предчувствия неминуемой расплаты щемило очко и хотелось плакать. Следовательно, встал вопрос о власти, которая может их к ответственности либо привлечь либо не привлечь - прикрыть. Перед казаками обозначились два пути: либо, обновив Круг и Правительство, продолжить в более гибких формах вырабатывать и проводить свою собственную политику по укреплению Войска, по утверждению казачьей воли и самоуправления, бороться с большевицкими советами, блокироваться с антисоветскими государственными образованиями, либо пойти на службу к красному режиму, который обещает в благодарность некоторую самостоятельность. Третьего пути - променять Российское государство на какое-либо иное, податься в Китайские пределы - в тот период пока еще не маячило.

В час мучительных колебаний лидеры оппозиции раз за разом убеждали рядовое казачество в том, что лучшим лекарством для страдающего Семиречья будет коалиционная советская власть на платформе II Семиреченского областного крестьянского Съезда, что реформирование Круга ничего не даст казакам, тогда как в органах советской власти казачьим организациям будет предоставлено достойное место как авангарду революционных сил. И тут взрослые казаки 2-го полка повели себя как дети малые, неразумные - требованиям строгих, но мудрых отцов и командиров предпочли обещания всего хорошего и демократические шоколадки от чужих дядей, от агитаторов, от лукавых отчимов. Забыли правило: Хочешь, чтоб было хорошо – делай сам.

Итог раздумий и дебатов известен: полк и запасная сотня (631 казак) решились всем составом встать под красные знамена.

Горлопаны из 2-го полка дорвавшись до руля могли бы начать сами устанавливать жизнь по правде, по справедливости, но оказались на деле неспособными самостоятельно сделать и шага, не то, что заниматься управлением Войском, областью (ломать – не строить). При этом, они боялись, с одной стороны, тяжести власти, с другой - ответственности за выступление против Казачьего Войска - вот и рванули во все тяжкие, предали Войско и Казачий народ, перешли на сторону большевицких Советов.

В революционный комитет были включены члены казачьих комитетов. Вечером 17-го февраля (2 марта) в казармах шло формирование красногвардейских отрядов. Береснев и Ерискин распределили роли по возможностям и пристрастиям: киргизский отряд - рабочие и фронтовики разоружают алашскую милицию, казаки берут на себя школу прапорщиков и крепость. Сопротивления практически не было. Наряды 3-го полка мирно уступили место второполчанам и ушли в казармы /* И эти проявили слабину – не защитили власть Казачьего народа/. К трем часам ночи с 17-го на 18-е февраля (со 2-го на 3-е марта) восставшие заняли ключевые пункты города. Вот каким образом красные, воспользавшись второполчанами - пропойцами и изменниками Казачьему народу, укомплектовали свои боевые отряды, затем захватили крепость и далее, угрожая силой, начали реализовывать свою волю, брать поэтапно власть военную, потом административную, политическую, финансовую, информационную, продовольственную. Особенность свершившегося переворота заключалась в том, что в Верном была свергнута не власть комиссаров Временного правительства, которой по сути уже и так не было, а Войсковое правительство - власть Казачьего народа, народовластие.

18-го февраля (3 марта), были сформированы новые органы власти, опирающиеся на силу красногвардейских отрядов.

19 февраля (4 марта) Военно-революционный комитет (ВРК) созвал представителей всех демократических организаций для окончательного решения вопроса о власти. Председателем собрания был избран правый эсер М. Захаров. Он сразу настоял на удалении из зала красногвардейцев и делегатов городских организаций, наиболее радикально настроенных. Но остались делегаты казачьих частей.

Вначале требовалось выработать отношение к центральной советской власти. Первое слово было предоставлено Совету крестьянских депутатов, представитель которого высказался за власть Советов. Следом посланец Войскового Круга заявил о признании законности советской власти в России в лице Совета Народных Комиссаров и, дав обязательство соблюдать и поддерживать порядок в области, стал настаивать на нейтралитете и автономности Войска. Затем по очереди высказались члены областного совета киргизского движения “Алаш”, уйгурского, дунганского, татарского комитетов, отделения туркестанской организации "Шура-и-Ислам” (от узбекской диаспоры), профсоюза почтово-телеграфных работников. Ни один оратор не солидаризировался с Войсковым Кругом, все подали голоса за власть Советов. Только делегат областной продовольственной управы заявил, что эта организация считает себя вне политики.

Такой расклад мнений позволил организаторам собрания перейти в наступление. Была зачитана декларация казаков-членов ВРК и общего собрания 2-го полка с требованием безоговорочного признания Советской власти /*Предатели Войска и Казачьего народа начнут искупать свою вину своею же кровью уже в апреле/. После этого Студенин предложил представителю Круга уточнить свою позицию. Пришлось тому пойти на попятный: Круг, мол, лишь “просит оставить самостоятельность во внутренних управлениях". Признание Советской власти стало свершившимся фактом. В заключение член крестьянского Совета Гречко уже как представитель правящей власти призвал всех собравшихся обеспечивать безопасность всего населения и не допускать насилия и мести.

Был сформирован новый Военно-Революционный Комитет. Участники заседания сошлись на том, что в нем сольются прежний ВРК и областной совет, а также в него войдут по два делегата от всех общественных организаций областного масштаба, включая и тех, которые активно боролись против Советов. Созданный таким путем орган власти и управления, в названии которого отразился дух революции и чрезвычайности, по сути являлся не вполне советским (то бишь не большевицким), а скорее народно-демократическим. Да и вообще все, что произошло в те мартовские дни 1918 года в Верном, а вскоре распространилось по области, мало соответствовало классическим схемам установления «диктатуры пролетариата». Впрочем, советской власти петроградского образца во многих губерниях и особенно окраинных областях в начальный период не существовало. Сотрудничество подтачивалось взаимной подозрительностью, основанной на опыте предшествовавшей политической борьбы. Принципы паритета разрушались противоречиями интересов различных национальных и партийных групп. Коалиционные образования везде и всюду внутренне трансформировались или уступали место чрезвычайным органам в процессе развития грандиозного гражданского конфликта.

Каждая клетка огромного, бестолкового многоукладного организма России страдала от тяжкого недуга. Выздоровление требовало жертв и того, кто не хотел идти на жертвы, следовало принудить. Так думали, так действовали и левые, и правые, вступая в жестокую схватку за право прописать стране лекарство, и та часть общественности, которая пыталась уйти от крайностей и явить миру идеальные конструкции “чистой демократии”, оказалась щепкой в гигантских клещах Гражданской войны. Не избежала этой трагической участи Семиреченская область, в том числе и казачество.

PS. Пока казаки были вооруженной силой, Советы Войсковой Круг не трогали и аресты не проводили. Но после того как окончательно укрепились, т.е. в этот же день, 19 февраля (4 марта), они разоружили казачьи части, а уже затем распустили Войсковые органы и арестовали Атамана. – Конкурентов во власти, тем более вооруженных, не потерпит никто.

 

---

Дата добавления: 2019-08-30; просмотров: 231; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!