Египет: свадьбы, которых не было 9 страница
В сентябре 1956 года обряд сати собралась исполнить молодая мать четырех детей. Родственники были против, они подняли общественное мнение, и возле дома вдовы собралось около пятнадцати тысяч человек. Пригласили полицию. Но все они оказались бессильны удержать женщину от исполнения «долга» перед мужем и семьей. Только в 2006 году в Индии было зафиксировано два случая сати. Но поскольку по новейшему законодательству свидетели сати привлекаются к уголовной ответственности наравне с подстрекателями, надо думать, что далеко не все случаи становятся известны.
Индийцы вступают в брак, чтобы вместе прожить жизнь и вместе умереть. И сегодня еще можно видеть на берегу Джамны или на окраинах деревень, на месте погребальных костров – отпечатки ладоней на белом камне или на стене. Такие отпечатки оставляет женщина перед тем, как живой взойти на костер мужа.
Почему китайцев так много
«Жена, на которой женился, и лошадь, которую купил, – это чтобы ездить на них и плеткой учить», – гласит старая китайская пословица. А если кому‑то не нравится сравнение с лошадью, то есть и другое: иероглиф «семья» в китайском языке состоит из сочетания знаков «крыша» и «свинья». Вот так: свиньи, живущие под одной крышей. Свинья, конечно, животное полезное и даже симпатичное. Но отношения человека и свиньи, как правило, лишены романтики. Точно так же отношения китайца с его женой традиционно лишены не только романтики, но и обычного человеческого тепла. По крайней мере, их лишены внешние отношения, продиктованные традицией и ритуалом. В старом Китае считалось абсолютно неприличным, если муж публично или даже в среде родственников оказывал жене какое‑либо внимание. Предполагалось, что любовь к жене умаляет его преданность родителям.
|
|
|
Китайская литература молчит о любви. В ней, как правило, нет ни страсти, ни флирта. А если любовь, в виде исключения, и возникнет, то исход ее будет печален. Впрочем, любви, как правило, просто негде было возникнуть. Конфуцианская мораль, которая в течение двух с половиной тысячелетий господствовала в китайском обществе, практически запрещала общение между мужчинами и женщинами.
Хорошо ли поступил человек, протянувший руку утопающей женщине? Вопрос, с точки зрения конфуцианца, весьма спорный: ведь спасатель коснулся ее руки. Далеко не все одобряли такую безнравственность.
Предание гласит, что Конфуций не рекомендовал мужчинам и женщинам сидеть за одним столом. Если женщина встречала на улице мужчину, она должна была перейти на другую сторону. Конфуций говорил: «В доме труднее всего иметь дело с женщинами и слугами. Если их приблизить, они становятся дерзкими, а если отдалить – озлобляются».
|
|
|
О том, насколько изолированно жили китайские женщины, говорит один забавный эпизод из жизни Конфуция. Когда знаменитый философ гостил в царстве Вэй, местный правитель по имени Лингун был женат на женщине, имевшей исключительно дурную репутацию. Но ее заинтересовал заезжий мудрец, и царица пожелала увидеть Конфуция. Дважды Наньцзы присылала ему приглашения, и дважды мудрец под разными предлогами отказывался от аудиенции. Когда же ему пришло третье приглашение, отказаться было уже невозможно, и Конфуций отправился во дворец. Он сделал это втайне от учеников, ибо встреча с женщиной, да еще имевшей дурную репутацию, хотя бы она и была царицей, расходилась с моралью, которую Конфуций проповедовал.
Скрытно вошел он в покои Наньцзы, отвесил поклон и некоторое время стоял недвижно. Царица смотрела на него сквозь узорчатый полог. Наньцзы была женщина своенравная, она полностью подчинила себе слабовольного царя и привыкла удовлетворять все свои прихоти, но даже она не посмела бы выйти из‑за полога или заговорить с незнакомым мужчиной. Насмотревшись на мудреца, Наньцзы поклонилась, и по звону ее яшмовых подвесок Конфуций понял, что аудиенция окончена. Он, в свою очередь, молча отвесил поклон и вернулся домой. Ученики, узнавшие о визите мудреца к царице, были возмущены тем, что их учитель так грубо нарушил приличия и «общался» с посторонней женщиной.
|
|
|
Понятно, что в таких условиях романтические влюбленности в Китае были редкостью. А вот жениться любой китаец считал своим долгом перед семьей: ведь жена – это работница. Поговорка китайских крестьян гласит: «Женщина сильнее мужчины». И эта женщина, попав абсолютно бесправной в новую семью, действительно должна была трудиться как рабыня, беспрекословно подчиняясь свекрови и мужу. Кроме того, китайцу нужны были сыновья: ведь только сын может заботиться о духе отца, когда тот умрет. Поэтому китайские юноши охотно вступали в брак. Впрочем, их согласия никто особенно не спрашивал: всё решали родители.
Девушки тоже стремились замуж. С самого детства девочка чувствовала себя чужой в родном доме. В «Книге Песен», древнейшем литературном памятнике Китая, говорится: «Когда рождается мальчик, его кладут на постель и дают ему играть с яшмой; когда рождается девочка, ее кладут на пол и дают ей играть с черепками». Девочке запрещалось играть с мальчиками, даже с родными братьями. Но ее приучали повиноваться этим братьям, закладывая основу грядущего повиновения мужу. Китайцы не воспринимали дочерей как членов своей семьи: ведь им все равно предстояло эту семью покинуть. От дочерей часто скрывали секреты семейного ремесла, чтобы они не передали их семье мужа. Если девушка умирала, не успев выйти замуж, ее поминальная табличка не могла стоять на семейном алтаре в родительском доме: ведь в этом доме дочь была лишь временной гостьей. И родители иногда выдавали ее замуж «посмертно», перенеся табличку с ее именем в дом «мужа».
|
|
|
Если девушке не удавалось выйти замуж, ее положение становилось еще печальнее. Женщины без семьи были в Китае изгоями. Не принятые родительской семьей, они часто оканчивали свои дни в специальных «приютах для старых дев» или вынуждены были становиться проститутками. Поэтому, несмотря на то что жизнь замужней китаянки была полна, по крайней мере поначалу, унижений и тяжелой работы, китайские девушки стремились к замужеству. Впрочем, от них, как и от юношей, в этом вопросе ничего не зависело.
История Китая насчитывает больше четырех тысяч лет. Но китайцы привержены традиции, поэтому можно с уверенностью сказать: свадебный обряд, каким его застали этнографы начала XX века, уходит корнями в далекое прошлое. Примерно так создавались семьи сотни, а может быть, и тысячи лет назад. Это была очень сложная процедура.
Иногда жившие неподалеку два клана испокон века обменивались невестами, но инициатива исходила обычно от семьи жениха. Его многочисленные родственники собирались на семейный совет. Особо значимым было мнение брата матери, существовала даже поговорка: «На небесах Небесный владыка, на земле – дядя по матери». Родня подробно обсуждала потенциальных невест. Очень важно было, чтобы фамилия невесты не совпадала с фамилией жениха. При этом степень родства не имела значения, в некоторых местностях было принято жениться на двоюродных сестрах. Но брак между однофамильцами был категорически запрещен, и запрет этот сохраняется по сей день. Китайцы верят, что его нарушение грозит и семье, и потомству страшными несчастьями.
На юге Китая девушка считалась созревшей для замужества в пятнадцать, а на севере – в шестнадцать – семнадцать лет. Когда подходящая кандидатура была найдена, прежде чем засылать сватов, надо было получить согласие умерших предков. Предкам приносили положенные жертвы, и если они давали согласие на брак (что подтверждалось гадателями), то отец жениха посылал родителям невесты дикого гуся – символ брачного предложения. Это предложение было лишь предварительным. Гусь гусем, но нельзя же вводить в дом невесту, не зная ее гороскопа. Да и семья невесты обычно не сразу принимала предложение. Впрочем, отвергала она его, даже если жених оказывался совсем неподходящим, тоже не сразу: спешить в этом вопросе считалось невежливым. Поэтому сваты бегали туда и сюда и носили подарки, пока наконец родители девушки не выдавали им документ, удостоверявший год, месяц, день и час рождения невесты. Тогда родители жениха составляли аналогичный документ, отдавали обе бумаги гадателям, и те выносили окончательный вердикт.
Теперь наставала пора для обмена брачными поручительствами. В них записывали не только сведения о молодых, но и имена, ранги и должности глав обоих семейств на протяжении трех последних поколений; перечислялись проживавшие с ними родственники; обнародовался список всего семейного имущества. Со стороны невесты прилагался еще и список приданого. Здесь же указывали размеры выкупа за невесту. Выкуп этот назывался чайными деньгами, потому что чай считался символом плодородия и супружеской верности. Так что жених как бы давал семье невесты «на чай», но размер выкупа, конечно, был несоизмерим с «чаевыми».
Поручительства писали на листках «счастливого» красного цвета с изображениями дракона и феникса. Вообще, красный цвет в Китае до того, как он стал цветом революции, был цветом свадьбы. Красными были и одежда невесты, и паланкин, в котором ее приносили к дому будущего супруга, и свадебные свечи… Наверное, свадебная процессия в средневековом Китае напоминала первомайскую демонстрацию.
Но до этой процессии еще надо было дожить. А пока что и невесте, и жениху, и их семьям предстояло еще пройти через множество церемоний. Впрочем, выражение «надо было дожить» не совсем корректно. После подписания контракта жить было уже не обязательно. В случае смерти одного из брачующихся брак мог все равно состояться. Случалось, что невеста становилась вдовой еще до свадьбы, но она все равно переходила в дом умершего жениха. А если умирала она сама, то поминальную табличку с ее именем приносили в дом ее супруга и его дети от других браков должны были почитать умершую как покойную мать.
Но не будем о грустном. Обычно и жених, и невеста были живы‑здоровы, и семья жениха посылала невесте дары: серьги, браслеты и отрезы материи – естественно, красной. В специальные красные короба были уложены лакомства: дорогой рис, чай, соль… Обязательно присутствовали несколько парных предметов: две бараньих ноги, выпеченные из теста фигурки кролика и крольчихи, две рыбы… Согласно обычаю семья невесты половину подарков возвращала обратно, добавив к ним свои дары: одежду, обувь, письменные принадлежности.
Очень часто случалось, что жених впервые мог увидеть невесту только на свадьбе. Но в некоторых районах Китая существовала традиция предварительной встречи молодых. До этого момента от брака еще можно было отказаться, хотя такое случалось очень редко. Но если жених на смотринах втыкал невесте в волосы золотую шпильку, хода назад не было. Если же невеста вместо шпильки получала две штуки шелка, это значило, что шелком она будет утешаться вместо свадьбы… Впрочем, еще во времена династии Мин смотрины были отменены, и теперь молодые впервые встречались, когда невеста в разгар свадебных торжеств переходила в дом жениха.
Но вот день свадьбы назначен гадателями. Тем временем «китайские церемонии» продолжались. Продолжался и обмен подарками. Семья жениха посылала невесте золотых рыбок (символ плодородия), круглые лепешки из риса или пшеницы. А за три дня до свадьбы девушка получала зажаренную свинью, барана, петуха и курицу и туалетные принадлежности. Родители невесты тем временем отсылали в дом жениха приданое: мебель, постельное белье, личные вещи…
Сама же невеста должна была еще строже, чем обычно, соблюдать затворничество. Ей надлежало сидеть на женской половине дома и плакать. Плакать помогали приглашенные для этого подружки. А когда плакать надоедало, разрешалось петь песни, поносящие сватов, жениха и даже его родителей. Жених в этих песнях именовался «алчным псом» и «волосатым насекомым». Но употреблять такие выражения по отношению к своему благоверному женщина могла один‑единственный раз в жизни. Пройдет совсем немного времени, и законная жена не будет сметь даже глаз поднять на новых родственников. А за ругань в адрес мужа по Танскому уголовному кодексу жена могла схлопотать до года каторжных работ.
Излив в последний раз душу, невеста угощалась ритуальной трапезой из присланных женихом свиньи и петуха. Накануне свадьбы ей полагалось также съесть куриную шейку, крылышко и два вареных яйца.
Жених тем временем пировал в своем доме. Главной фигурой для него сейчас был брат матери, которого он должен был угостить «четырьмя большими блюдами», в том числе обязательной просяной кашей с мясом.
Одновременно в доме жениха готовились к встрече невесты: делали косметический ремонт, белили стены. Впрочем, сам жених в этом обычно не участвовал: готовить дом к свадьбе могли только люди, имеющие детей. Над супружеским ложем они развешивали четыре небольших свертка с вареным рисом и один, центральный, – побольше. Он почему‑то назывался «матерью». Под кровать клали пять монет, выпущенных пятью разными императорами. На кровать ставили деревянную мерку с рисом, сверху клали ножницы, маленькие весы, зеркало, и лук со стрелами.
В день свадьбы невеста облачалась в красное платье (иногда его заменяли зеленым) и красный халат. К ее одежде прикрепляли два мешочка, в которых лежали персик и собачья шерсть. Сложный головной убор невесты напоминал корону императрицы. Это был металлический каркас, украшенный птичьими перьями, стеклянными подвесками, шелковыми помпонами и медальонами, крепившимися на пружинках. Лицо невесты скрывала красная фата с вышитым драконом. А под фатой девушка была густо набелена, нарумянена и накрашена. Косметика – не дань кокетству, а дань ритуалу. И даже самая строгая свекровь не осудит невесту за выщипанные брови и подбритые на лбу волосы, за слой пудры и румян, за пунцовые, нарисованные кружочком губы – так повелось испокон веков. А еще повелось, чтобы это лицо, скорее напоминающее маску, оставалось бесстрастным, подобно маске. И уж конечно, на нем не должна была появляться улыбка: улыбаться, а тем более смеяться и обнажать зубы на людях считалось крайне неприличным.
Впрочем, в день свадьбы невесте было неприлично не только улыбаться, но даже ходить и разговаривать. Когда за ней в определенный гадателем час присылали паланкин, она продолжала неподвижно сидеть на стуле, и единственное, что ей дозволялось, это плакать под своей фатой. Хотя плакать она, скорее всего, тоже не могла: несмываемой косметики тогда не существовало, а слезы могли нарушить тщательно нанесенную ритуальную раскраску. Так что дозволение плакать, скорее всего, носило символический характер. Но плачущую или не плачущую, неподвижную невесту вместе со стулом загружали в паланкин, вокруг взрывали хлопушки, разбрасывали зерна, и свадебный кортеж отправлялся к дому жениха.
Выглядело это, наверное, достаточно внушительно. Если жених с невестой принадлежали к правящему классу, церемония обязательно проходила ночью. Перед паланкином шли факельщики, за ними – музыканты. Кто‑то обязательно нес красный зонт и чайник, цветы, красные свечи…
Когда процессия прибывала к дому жениха, он и его родня были готовы к встрече – но не с невестой, а со злыми духами, которых она могла привезти с собой. Конечно, невесту провожали и несли со всяческими предосторожностями, да и в паланкине у нее кроме мешочков с талисманами, пришитых к платью, лежало бронзовое зеркало, которого, как известно, духи не переносят. Иногда это зеркало вешали ей на грудь. И тем не менее лишний раз подстраховаться никогда не помешает. Поэтому когда паланкин с невестой вносили во двор, жених прежде всего обстреливал его из лука, дабы поразить тех злых духов, которые не испугались собачьей шерсти и зеркала. Родня помогала ему фейерверками. Потом паланкин проносили над огнем, вокруг раскидывали бобы и орехи – символы плодородия. Иногда паланкин окропляли петушиной кровью, это должно было окончательно добить злых духов, недостреленных женихом. Ну а для духов добрых тут же накрывался маленький столик с яствами. После чего разборки с духами на время прекращались и внимание присутствующих наконец обращалось к невесте.
Паланкин опускали на землю, обратив его дверцу в «счастливую» сторону, и девушка выходила наружу. Ей подносили символические дары: кусочек сахара, сладкие лепешки и два вареных яйца, красное и синее. Были и дары более весомые: еще одно зеркало, гребень и кувшин с драгоценностями – подарок жениха.
И вот, наконец, невеста направлялась к дому, в котором ей предстояло встретить свою новую семью. Эта семья была огромной, ведь в ее состав входило много поколений и живых, и мертвых. Причем мертвым она должна была представиться в первую очередь… Путь невесты был устлан циновками или ковром неизменного красного цвета. А иногда ее вносили в дом, но делал это не жених (в Китае мужчины не носят женщин на руках ни в прямом, ни в переносном смысле), а одна из женщин. В дверях невеста переступала через седло, потому что слово «седло» созвучно словам «покой» и «мир», и выходящий ей навстречу жених мог наконец впервые разглядеть свою суженую. Впрочем, видел он пока только фигуру, укутанную поверх платья в халат, и лицо, закрытое фатой. Жених подносил девушке два отреза красной ткани и календарь, и молодые шли к алтарям, где стояли таблички с именами умерших предков жениха. Девушка преклоняла колени перед каждым, причем новые родственники подталкивали ее сзади, это символизировало их власть и покорность невесты.
И вот наконец после того, как молодые поклонились Небу, Земле и предкам, брак считался свершившимся. Теперь невеста могла скинуть фату, и жених, иногда впервые, видел лицо той, с которой он навеки связал свою судьбу (если, конечно, он мог разглядеть что‑нибудь сквозь бесстрастную нарисованную маску).
Поскольку за время общения новобрачных с добрыми духами духи злые могли активизироваться, жениху снова надлежало принять против них некоторые меры. Он вел невесту в предназначенную для новой семьи комнату и выпускал в каждый угол по стреле. После чего начинался свадебный пир. Молодым подносили связанные красной нитью бокалы с вином или чаем. На перевернутый вверх дном таз ставили миску с пельменями, символизирующими многочисленное потомство. Иногда жених и невеста обменивались туфлями, это означало, что они хотят дожить вместе до старости. Гости подносили молодым подарки, чаще всего это были конверты с деньгами, причем сумма в каждом из них обязательно была кратна сорока.
Пир длился трое суток. А жених с невестой, завершив необходимые обряды, собирались удалиться в спальню. К этому времени невеста изменяла свою девичью прическу на женскую. Молодые успевали отведать специальную «лапшу долгой жизни», невероятная длина которой должна была удлинить их жизнь. На постель новобрачных стелили полотенце, которое утром предстояло предъявить свекрови. Но исполнить свои супружеские обязанности и должным образом запятнать полотенце молодым было не так‑то просто. Демоны, как известно, не дремлют, и для борьбы с ними друзья новобрачных устраивали так называемый «переполох в брачных покоях».
Ведь если «переполох» не создадут друзья, его могут создать демоны, а это гораздо опаснее. Впрочем, добросовестные гости творили в рамках «переполоха» такое, что невеста, возможно, предпочла бы демонов, ведь те хотя бы молчат… Друзья же отнюдь не молчали. Они бесконтрольно входили в спальню к молодым, обсуждали внешность невесты, отпускали непристойные шутки, распевали скабрезные песенки. Невеста не вправе была реагировать на это, а молодой супруг мог откупиться от незваных посетителей, но они заявлялись снова и снова или устраивали кошачьи концерты под окном у молодоженов.
На третий день после свадьбы молодые наносили визит родителям жены. К этому времени вступал в силу этикет, согласно которому муж не должен был публично обращать никакого внимания на супругу. Поэтому ехали они каждый в своем паланкине. Вернуться надлежало в тот же день, потому что первый месяц после свадьбы молодой жене не дозволялось ночевать вне дома. Впрочем, в ее интересах было не отлучаться по ночам и постараться как можно скорее забеременеть. Ведь только после того, как жена рожала мужу мальчика‑наследника, она начинала пользоваться в своей новой семье хоть какими‑то правами. А пока что ей предстояло беспрекословно подчиняться мужу и свекрови.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 121; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!