РАЗВИТИЕ ГОРОДА ОТ ПОЛИСА К КАСТРОНУ
Последствия военных действии VII в. — вторжений персов и особенно опустошительных походов и нашествий арабов оказались непосильным испытанием для провинциальных городов империи с их традиционной хозяйственной структурой. Огромное большинство прежних городских поселений постепенно сокращается до укрепленного, отвечающего возможностям обороны ядра, способного прокормить лишь весьма ограниченное население, и вмещавшего как местное сельское население, так и местный гарнизон — там, где таковой располагался, вкупе с церковными властями. В отличие от позднеримских городов византийские представляли собой просто огороженные поселения. Общественных городских зданий практически не существовало; государство и церковь вели собственное строительство (церковные сооружения, зернохранилища, городские стены, арсеналы), однако у городов не было собственных ресурсов: они не имели собственных земель, муниципальных доходов, не рассматривались как самостоятельные юридические единицы. Состоятельные местные землевладельцы, конечно, могли вкладывать деньги в городское строительство и, очевидно, делали это, хотя до XI в. мы не имеем прямых свидетельств тому. Но большинство тех, кто желал вкладывать капитал в культурные или социальные начинания, делали свои капиталовложения в развитие Константинополя и имперской системы, которая, после утраты восточных земель, почти полностью отождествлялась с тем же Константинополем. Так называемый «константинопольский» фактор играл существенную роль в обществе средневизантийской поры. Образование в IV в. новой имперской столицы в древнем Византии оказало далеко идущее воздействие на характер перераспределения и обмена товаров в бассейне Эгейского моря и всем Восточном Средиземноморье; в то же самое время развитие императорского двора и сената вместе со всеми общественными, экономическими и административными последствиями оказали подобное воздействие на благосостояние общества. К началу VII в. фокус вложения личного капитала, накопления статуса и престижа все более и более перемещался в Константинополь, позволявший наиболее прямым образом отыскать себе нишу в рамках имперской системы. Возможность исключения из этого правила предоставляли другие крупные городские центры, например Александрия. Однако меняющееся отношение имперской власти к этим городам и покровительство им являлись основными факторами, определявшими масштабы вложения капиталов позднеримской элитой, а следовательно, и объем общественных вложений в провинциальных городах. Утрата восточных провинций Византии и их крупных городов еще более усилила эту роль Константинополя.
|
|
|
В этих условиях гражданские и военные власти империи стали преобразовывать многие города в укрепленные поселки, имея целью прежде всего военные и административные потребности. На смену позднеантичному городу приходит византийский кастрон (castron) — небольшой город-крепость, имеющий в первую очередь оборонительное значение. Начиная с VIII столетия в большинстве текстов традиционное греческое название города «полис» сменяется термином «кастрон», который сохраняется и позднее, в X–XI вв., когда начинается новый расцвет городов. Как свидетельствуют археологические и письменные данные, большой город Анкира в 650–660-х гг. превратился в небольшой город-крепость площадью всего в несколько сотен квадратных метров; город Аморион, в котором в 716 г. 800 человек успешно выдержали осаду в десять раз превосходящих сил, сократился примерно до такого же размера. По-видимому, населенная площадь большинства городов раннего Средневековья имела подобную величину. На деле часто благодаря этому внутри старых римских городских стен многих городов продолжали существовать отдельные населенные районы, жители которых (вполне законным образом) продолжали считать себя «гражданами» того города, в чьих стенах они проживали, и кастрон , сохранявший название греческого полиса , служил в таком случае убежищем при нападении врага (хотя во многих случаях он не обязательно имел постоянное население и в еще меньшей степени постоянный гарнизон). Многие из полисов VII–IX вв. сохранили свой городской облик благодаря тому, что жители их, практически проживавшие отдельными коммунами внутри городских стен, видели в себе именно горожан, а не обитателей деревни.
|
|
|
|
|
|
Параллельно с этими изменениями шел процесс возрастания роли села в византийском обществе. Так как фискальная ценность городов заметно понижается вследствие их хозяйственного упадка и военных потрясений второй половины VII в., государство все большее внимание уделяет сельским регионам, как основе фискальной структуры. Начиная с конца VII в. сельский район явно становится основной фискальной единицей. Это находит отражение и в языке: византийский термин «деревня» (chorion), сохранившийся и в современном греческом языке, примерно до начала VI в. означал также и фискальную единицу, собственность землевладельца, населенную арендаторами, в противоположность эллинистическому и римскому термину kome — деревня. Начиная с конца VI и на протяжении VII в. термин chorion все чаще использовался в значении «деревня», также являвшаяся (и воспринимавшаяся вместе с принадлежащими к ней землями) налоговой единицей. Фискальная ценность деревни и прилегающих земель, которые находились во владении ее жителей, определялась обычно чиновниками, назначенными из столицы, которые работали вместе с местной администрацией, находившейся в ближайшем городе, крепости или провинциальной военной штаб-квартире. Учет налогов часто возлагали на представителей самой сельской общины, богатых селян или землевладельцев, которые должны были помогать фискальной администрации, предоставляя ей необходимые сведения. Способы осуществления этого процесса варьировались со временем, однако роль городов в нем сходит на нет, и можно утверждать, что примерно с VIII в. византийское общество превращается в систему сельских общин.
|
|
|
В результате политической и военной стабилизации в Малой Азии, достигнутой примерно с начала IX в., многие крупные города переживают новый подъем, в основном там, где имелась база для развития ремесел и торговли. Хорошим примером в этом смысле может служить греческий город Фивы, который к XI в. превращается в процветающий региональный центр торговли и производства шелка. Такие города привлекали купцов, землевладельцев, которые селились в них, земледельцев, которые стремились продать там свою продукцию, и безземельных крестьян, искавших работу в большом городе. Этой регенерации городов способствовала и византийская знать, служилая и наследственная, которая, в борьбе за экономическое первенство и благосклонность имперского правительства, охотно вкладывала средства в развитие ремесел и сельского хозяйства.
Таким образом, в конце X и особенно в XI–XII столетиях в Византии происходит новый подъем городов, отчасти обусловленный улучшением условий для коммерции и товарообмена между городом и селом. Здесь видно и отражение требований Константинополя к окружавшим его городам и селениям с точки зрения снабжения его продовольствием и прочими товарами. Одновременно возрастает и политическое влияние городов. Одним из свидетельств этому является то обстоятельство, что период с конца VII по X в. большинство военных мятежей происходило в сельской местности, где находились резиденции местных военачальников; начиная с XI в. политическая оппозиция центральной власти базируется преимущественно в городах, население каждого из которых в этот период осознает себя как некую целостность. Иногда эта общность выражается в стремлении граждан к большей автономии. Именно такие цели преследовало восстание 1009–1010 гг. в городе Бари, возглавленное местной знатью (поскольку византийские города часто подпадали под власть местных магнатов, владевших землей и, что особенно важно в византийском контексте, имперскими титулами и чинами). Такие стремления ряда городов к большей автономии наблюдались повсюду.
В Византии тенденция подъема городов также отражает и военную организацию империи. Начиная с середины X в. во многих городах находились штаб-квартиры региональных военачальников и гарнизоны, что, в свой черед, свидетельствует об улучшении способности государства после кризиса VII–VIII вв. снабжать своих солдат снаряжением и провизией с помощью денежного довольствия, полагаясь во всем остальном на существование местного рыночного товарообмена. Наконец, подъем городов отражает рост власти магнатов в сельских краях, постепенно поглощавших своими владениями многие прежде свободные крестьянские наделы. В этот период в стране происходит перенос центра тяжести общественной жизни из села в город, обратный тому, который наблюдался в VII–VIII вв. Однако города, переживавшие расцвет ремесел и торговли, по-прежнему оставались крепостями и мало походили на города времен античной римской империи, которые они сменили.
О таком преображении свидетельствуют несколько современных или почти современных повествований. Так, в относящемся к XI в. «Житии Св. Никона» рассказывается о том, как в конце X в. Никон поселился возле Спарты, куда его пригласили местные архонты (archontes) — то есть землевладельцы, высшие гражданские чиновники и представители духовенства, чтобы он избавил город от чумы. В награду они помогли ему основать монастырь на месте древней агоры, а двое из архонтов пожертвовали для монастыря классические колонны, красноречиво свидетельствуя тем самым об участи древнего города. Из повествования исчерпывающим образом следует, что городом руководили именно эти люди и что разница между жизнью провинциального города и сельской общины состояла в основном в степени социальной дифференциации. Во многих случаях (хотя отсутствие свидетельств затрудняет какие бы то ни было обобщения) становится очевидно, что с точки зрения внутреннего устрйства особого различия между неукрепленной деревней и кастроном не наблюдалось: обитатели многих крепостей облагались налогом на той же коммунальной основе, как и деревенские жители, и городские учреждения не отличались существенным образом от сельских. Размеры поселения безусловно не играли существенной роли. Налоги с городов взимались на той же основе, что и в сельских районах. Основное различие между позднеантичными и средневековыми городами империи с точки зрения городского хозяйства сводились к тому, что в средневековых городах общественные здания уже не финансировались, как правило, из государственных средств. Роль городских корпораций перешла к церквам, монастырям, обществам и частным лицам.
С юридической точки зрения разница в определении статуса города и села сводилась в основном к тому, что город («полис») считался резиденцией епископа (судя по источникам IX в. и более поздним). Разумеется, между городом и селом существовало много функциональных, практических различий. В городах располагались представители военной и гражданской администрации, регулярно функционировали рынки и ярмарки, они служили местом скопления ремесленников и торговцев, в них располагались церковные и доходные учреждения, в них можно было получить услуги, недоступные в сельском контексте. Структура городского общества всегда отличалась от сельского, даже если речь шла о небольшой крепости: в них всегда развивались не родственные, а общинные организации, братства, профессиональные корпорации, общины, связанные с поклонением тому или другому святому, общества любителей скачек или соревнований колесниц. Жившие в таких городских центрах архонты, очевидно, располагали неформальными средствами управления, наследуя позднеримским городским советам, хотя нам известно о них очень немногое. Такого рода сведения появляются лишь после Четвертого крестового похода (1204), и то лишь для крупных городов, и это — одна из особенностей, отличающих городскую жизнь Византии от жизни городов средневекового Запада.
СЕЛЬСКОЕ ОБЩЕСТВО
Сельское население империи, как мы уже видели, занималось почти исключительно производством тех или иных видов сельскохозяйственной продукции. Определенные районы специализировались на производстве определенных культур — зерновых, вина, олив и других, — и в периоды военно-политической стабильности эти регионы становились центрами товарного производства этих культур. Однако социальная структура села, как и городская, за время, протекшее от поздней античности до X–XI вв. претерпела определенные изменения. В VI в. (и ранее) большую часть земли в Византии обрабатывали разные категории зависимых крестьян — coloni adscripticii (описывавшихся как прикрепленных к земле, которую обрабатывали) и coloni liberi (свободные арендаторы), составлявшие большинство. Крепостных крестьян от повинностей мог освободить только землевладелец, а свободные арендаторы платили налоги непосредственно государству. Кроме того, их вносили в налоговый регистр под собственным именем, а не под именем землевладельца. На практике от крепостных колонов немногим отличались по положению соседствовавшие с ними мелкие лично свободные крестьяне. С точки зрения закона, конечно, они обладали чуть более высоким статусом, так как владели собственными небольшими участками и могли распоряжаться ими по собственной воле. Однако они находились под сильным давлением облагавших их налогами фискальных служб и могущественных местных землевладельцев.
Трудно сказать, в какой мере сохранились эти виды землевладения и землепользования к VII в. и после него. Церковь и государство были в ту пору главными землевладельцами и, конечно, оставались таковыми на территориях, сохранившихся у империи после территориальных потерь VII в. В этом смысле епископы, с точки зрения экономических возможностей, принадлежали к классу провинциальных магнатов. На епископов нередко возлагалось руководство муниципальными работами, например, фортификационными, и снабжение города продовольствием в периоды военной опасности. Иногда им даже поручалось руководство общественными (городскими или государственными) житницами и обеспечение размещенных в местности войск.
Непрерывное существование константинопольского сената, та власть и влияние, которыми он пользовался в течение VII в., и его пополнение новыми представителями имперской бюрократии и административного аппарата, свидетельствует о сохранении крупной земельной собственности. Трудно точно оценить изменения, происходившие после VI в. в составе сената в отношении конкретных семейств и землевладений. Однако можно утверждать, что старая сенатская знать в константинопольском истеблишменте постепенно уступала место новой служилой аристократии, хотя бы отчасти рекрутировавшейся на основе личных способностей, а не только семейных связей. Тем не менее, вполне вероятно, что часть старой элиты сумела приспособиться к требованиям второй половины VII в. Земельная собственность по-прежнему оставалась существенно важным средством обеспечения собственного будущего, а также укрепления своего положения в рамках влиятельных кругов. Действительно, сохранилось много свидетельств существования в VII–VIII вв., наряду с церковной и государственной собственностью крупных частных имений, хотя степень непрерывности владения ими остается неизвестной. Источники сообщают также о крупных церковных владениях и о независимых крестьянских деревнях, жители которых владели землей и платили налоги непосредственно государству. Такого рода общины были важны для государства, которому было выгодно существование большого количества сельских производителей, платящих прямые налоги государству, что позволяло избежать дополнительных потерь.
Важно отметить, что в этот период в сельском населении как будто бы возрос удельный вес свободных крестьян и арендаторов. Как следует из имперского законодательства, процесс этот начался в VI в.; в частности, увеличилось число тех, кто арендовал землю на бессрочной основе, выплачивая фиксированную ренту (натурой или деньгами), причем право такой аренды можно было передавать, и часто она считалась постоянной или наследственной. В то же самое время, в течение VII–VIII столетий, происходит стирание различий между всеми тремя категориями мелких арендаторов (coloni liberi) и формируется общий слой арендаторов, плативших ренту хозяевам земли и налог государству и закрепленных за своими участками в зависимости от характера аренды. Бессрочные арендаторы могли передавать свои участки по наследству или продавать; более того, они считались — во всяком случае, когда речь шла не о церковных владениях — собственниками (posessor) своих участков, а не арендаторами. Посему деревни, населенные в основном свободными крестьянами, становятся с этого времени относительно важным элементом сельского общественного ландшафта, и похоже, что деревенская община начинает играть все большую роль в экономических и общественных отношениях, в особенности когда речь идет о сборе государственных налогов. Свидетельства указывают на то, что число таких деревень возросло благодаря нескольким обстоятельствам: во-первых, часть землевладельцев бросали свои земли в опасных районах, в результате чего сидевшие на них сельские производители начинали считать себя свободными; во-вторых, государство организовало иммиграцию большого числа славян, которые имели собственную сложившуюся общинную организацию; наконец, возросла самостоятельность мелких арендаторов, пользовавшихся долгосрочной и бессрочной арендой и плативших низкую фиксированную ренту землевладельцам, зачастую постоянно проживавшим в других регионах.
Расширение независимого землепользования, похоже, является результатом совместного действия двух факторов — во-первых, изменения характера взаимоотношений между производителями сельскохозяйственной продукции и землевладельцами и, во-вторых, преобразования государственной системы налогообложения, вызванного расположением театров военных действий во второй половине VII в. В то же время войны и отсутствие безопасности, бесспорно, содействовали массовому оттоку населения из опасных регионов, превратив этих людей в беженцев, спасавшихся либо от сборщиков налогов и арендной платы, либо от арабов. Война способствовала росту демографической подвижности населения. Еще более осложняло ситуацию само государство, селившее беженцев в нескольких разных районах империи.
Конечно, в деревне существовала определенная социальная дифференциация, чему отчасти способствовало дробление земельных наделов между несколькими наследниками, что в итоге приводило к возникновению хозяйств, в принципе нерентабельных. Неурожай, сезонные или климатические колебания, природные катастрофы и круглогодичные факторы, требования налоговых, местных или военных властей всегда делали крестьянские хозяйства весьма подверженными внезапному разорению. Оставление участков и перераспределение причитающихся с них налогов явно были весьма привычными явлениями для составителей земельных описей VIII–IX вв.
Земледельцы, имевшие статус колонов (paroikos), прикрепленные к земле контрактом, продолжали обрабатывать земли могущественных землевладельцев — частных, государственных или церковных, — разбросанные по нескольким регионам или провинциям. Колоны нередко жили в одной деревне с разнообразными арендаторами и свободными крестьянами. В областях, относительно свободных от нападений, продолжала сохраняться установившаяся связь между землевладельцем и арендаторами, какие бы законы не принимало государство. Таким образом, внутреннее состояние различных областей империи могло существенно отличаться. Если неурядицы и разорения второй половины VII — начала VIII вв. способствовали увеличению мобильности крестьян и числа свободных земледельцев, выплачивавших налоги самостоятельно, то последствия переориентации экономики на крестьян вместо с ростом новой провинциальной знати усиливали поляризацию между землевладельцами и сельскими общинами и дифференциацию внутри самих этих общин. Об этом свидетельствуют источники VIII–IX столетий, повествующие о налогообложении налогами сельского населения, в особенности наиболее бедных крестьян. Долгосрочным следствием этих процессов стало существенное сокращение к XI в. числа свободных общинников и превращение преобладающей массы крестьян в арендаторов того или иного вида. Число свободных общинников после этого времени неуклонно сокращалось. Правившие в XII в. императоры, например, старательно соблюдали законы X в., защищавшие крестьян от закабаления со стороны крупных землевладельцев, и это свидетельствует о том, что существенная доля общего взимавшегося государством количества налогов поступала именно от этих производителей, независимо от того, были ли они свободными, или работали на государственных землях как арендаторы.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 157; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!