Сцена 8. Кошмарная битва — Маас-Аргонны
Хотя Маас-Аргоннская операция по масштабу была крупнее атаки у Сен-Миеля, но значение ее оказалось меньшим. Стратегически и исторически эту операцию можно расценивать как приложение к незаконченной и частично ненаписанной истории Сен-Миеля.
Во-первых, цели, которых предполагалось достичь этим сражением, были скорее идеалистическими, чем реалистичными. Они базировались на мысли, что Арденны образуют непроницаемую стену, подпирающую фронт германцев во Франции, и если союзникам удастся достигнуть Арденн и перекрыть выходы из них к востоку и западу, то на этом участке они отрежут германские армии. Но непроходимость Арденн слишком преувеличивалась, причем особенно сильный упор на это делал Хейг в своих донесениях. Фактически Арденны прорезывались бесчисленными шоссейными и несколькими железными дорогами. Поэтому преграждение выходов на востоке и западе могло затруднить отступление германцев — но угроза этому отступлению создавалась лишь в том случае, если бы наступавшим удалось быстро достигнуть поставленных целей. Как всегда на войне, все зависело от важнейшего фактора — времени.
Чтобы достигнуть рокадной железной дороги в Маас-Аргоннском секторе, американцы должны были пройти 30 миль. А чтобы это наступление оказалось эффективным, им пришлось бы двигаться быстрее, чем в секторе Сен-Миель, так как удар здесь имел целью отрезать главные силы германцев вместо того, чтобы, как это намечалось при ударе у Сен-Миеля, отбросить их к границе.
|
|
|
Все расчеты, на которых строилась эта попытка, были абсолютно нереальными. Чтобы пройти эти 30 миль трудной местности, войскам надо было вначале прорвать фронт германцев, а затем в 8 милях за этим фронтом их встретили бы нетронутые укрепления части позиции Гинденбурга — оборонительная полоса «Кримхильда». Першинг, конечно, мог полагаться на качество своей необстрелянной армии, но надеждам его, как и надеждам французов в 1914 и 1915 годах, суждено было разбиться о неприступность пулеметов обороны. Петэн, хотя и переоценивал эффект других факторов, в этом случае был ближе к действительности, предсказав, что американцы, пожалуй, к зиме пройдут треть намеченного ими пути. Примерно столько американцы и прошли в действительности. Затем они застряли, пока другие факторы, не учтенные Петэном, не помогли им сдвинуться с места.
Во-вторых, Маас-Аргоннское наступление не привело к цели, намеченной Хейгом, ради которой Першинг пожертвовал своим собственным планом. Дело в том, что атака левого фланга прорвала часть позиции Гинденбурга на участке Камбрэ-Сен-Кантен (кстати, это была наиболее сильно укрепленная часть позиции), прежде чем наступление американцев успело отвлечь с фронта британцев хотя бы одну германскую дивизию. Таким образом, результаты оправдали уверенность Хейга, но не его осторожность. Было доказано, что британские войска в состоянии совершить прорыв и без косвенной помощи американцев, чтобы расчистить дорогу их наступлению. Сила германской обороны была сведена к нулю моральной неустойчивостью оборонявшихся.
|
|
|
Ирония увеличивалась еще и тем, что на левом фланге 57 германских дивизий противостояли атаке 40 британских и 2 американских дивизий, тогда как на правом фланге имелось лишь 20 германских дивизий, и они выдерживали натиск 13 американских и 31 французской дивизии, что в общем равнялось по меньшей мере обычным 60 дивизиям!
Разница в результате атак левого и правого флангов частично может быть объяснена различной степенью опытности войск, а отчасти и различием в условиях проведения атак. Атака левого фланга началась, когда британцы находились почти вплотную у позиции Гинденбурга. На правом же фланге американцы должны были сначала овладеть целым рядом укреплений, эшелонированных в глубину; лишь после этого они могли бы перейти к атаке позиции Гинденбурга. Но прежде чем они ее достигли, их атака выдохлась. Поэтому, хотя упорные штурмы американцев, за которые они расплачивались дорогой ценой, и заставили германцев снять с французского участка еще 16 дивизий и перебросить их сюда, но стратегический эффект атак американцев был невелик.
|
|
|
Французы, находившиеся в центре, острым стратегическим чутьем правильно оценили, что решающие результаты зависят от быстрого проникновения и смыкания клещей охвата, а потому не ускоряли отступления стоявших перед ними германцев. Искусно наступая, французы обычно держались на несколько шагов позади уровня наступления своих союзников на флангах, продвигаясь вперед последовательными скачками, когда надо было несколько оттеснить противника.
В течение первых двух лет войны французы на своих плечах выносили всю тяжесть боев. Хотя французские командиры медленно и с трудом выучились экономить жизни солдат, но зато теперь они (и в еще большей степени — сами бойцы) хорошо усвоили этот урок. Быть может даже слишком хорошо! Но не дело было тем, кто пришел на войну к ее закату, жаловаться на чрезмерную осторожность и самосохранение союзников, которые с самого начала войны страдали под ее палящим зноем.
|
|
|
С другой стороны, критики неожиданно быстрой остановки Маас-Аргоннского наступления склонны недооценивать все невыгоды, связанные с исключительной неподготовленностью участвовавших в ней войск. Плохо было даже не то, что войска были слишком свежи. Хуже было то, что вся подготовка к операции тоже оказалась чересчур «сырой».
Американцы фактически имели на подготовку даже меньше недели, что представляло собой разительный контраст с месяцами подготовки предшествовавших французских и британских наступлений 1915, 1916 и даже 1917 годов. Даже теперь, когда боевая мощь германцев и их моральный дух значительно упали, такая поспешность требовала сверхчеловеческого напряжения от любых войск. В данном случае эти требования предъявлялись к новым войскам и к новой, сырой, несработавшейся организации. Общественное мнение может жаловаться на частоту, с которой американская военная машина застопоривалась. На самом деле удивительно, как она вообще не развалилась, и как американцам удавалось сравнительно быстро ее чинить и вновь пускать в ход!
К чести главного командования надо отнести и то, что первой атаке была в достаточной степени обеспечена внезапность. Этот успех обязан в значительной мере искусству разведывательного отдела американской армии, создавшего далее к востоку, близ Вогез, буквально художественный мираж наступления.
Когда было начато настоящее наступление, то весь фронт атаки протяженностью в 40 миль удерживался только 5 германскими дивизиями далеко не полного боевого состава, вдобавок собранными (за исключением одной) из низкосортных войск. Против них были брошены 9 американских дивизий, а еще 3 дивизии находились в ближнем резерве. Это давало численное соотношение сил более 8:1. В армейском резерве имелось еще 3 дивизии. Учитывая трудности, связанные с отступлением и переброской войск с Сен-Миельского сектора, вначале из этих дивизий могла быть использована только одна регулярная, а из всех участвовавших в операции соединений только 3 дивизии имели предварительный боевой опыт.
Атака была предварена трехчасовой интенсивной бомбардировкой, в которой участвовало 2700 орудий; сопровождалась атака 189 малыми танками.[112] Знаменательно отметить, что здесь пропорция этих танков значительно больше, чем в прежних наступлениях союзников 15 июля и 8 августа. Интересно также указать, учитывая намек Першинга сделанный им Фошу перед Сен-Миельским наступлением, что вся артиллерия была французская и наполовину обслуживалась французами. На 47 танках также были французские экипажи.
План Першинга был самонадеян и бил по далеким целям. Конечно, его нельзя упрекнуть в ограниченности или близорукости, так как ожидалось, что атакующие части достигнут и прорвутся сквозь позицию «Кримхильда» в первый же день, пройдя свыше 8 миль, и ночью же разовьют свой успех, чтобы следующее утро встретило их уже на открытой незащищенной местности, примерно на полпути к Седану и рокадной железной дороге. К несчастью, приказы Першинга никак нельзя было считать ясно и точно сформулированными.
Фош в личной записке намекнул, что американская армия не должна позволить связать себя скоростью продвижения своего соседа — 4-й французской армии Гуро, и добавил:
«Не может быть и речи о том, чтобы для перехода определенных рубежей ожидались соответствующие приказы. Такие стесняющие указания мешают полному использованию представляющихся возможностей…»
Но приказы Першинга его корпусам как раз и отличались этой тенденцией, как бы ни были далеки поставленные им цели. III корпус Балларда справа и I корпус Лиггета слева должны были вклиниться на обоих флангах командующей высоты Монфокон, помогая этим наступлению V корпуса Камерона в центре, который должен был преодолеть Монфокон и наступать дальше к позиции «Кримхильда», «не ожидая наступления III и I корпусов». Это указание было разумным — но менее удачно было то, что наступление III и I корпусов должно было «равняться по наступлению V корпуса». В этом и был зародыш паралича наступления.
Когда атака началась в 5:30 утра 26 сентября, V корпус наступал значительно медленнее своих соседей; лишь левофланговая дивизия корпуса (91-я) являлась здесь счастливым исключением. Справа от V корпуса 4-я (резервная) дивизия корпуса Балларда проникла далеко вглубь за высоту Монфокон. Хорошо наступали вдоль реки Маас 80-я и 33-я дивизии. На левом фланге армии, где местность представляла наибольшие трудности, а задача, поставленная войскам, была наиболее сложной, приказы Лиггета подготовили почву для удачного начала. Так, 35-я дивизия охватывающим наступлением овладела значительным препятствием — Вокуа, а затем с 28-й дивизией, наступавшей левее, проникла вглубь почти на 4 мили в долину Эр восточнее Аргоннского леса. Через сам лес двигалась 77-я дивизия, имевшая сложную задачу: держать связь с французами, наступавшими западнее леса.
Но затем распоряжения Першинга об остановке по достижении поставленных корпусам целей сыграли роль тормоза, задержавшего наступление, а после 6-часового отдыха трудно было восстановить прежний темп наступления. Указания Першинга, целесообразные в условиях чисто позиционной войны, были, как это правильно понял Лиггет, ошибкой, когда приходилось иметь дело со слабым и временно деморализованным противником.
Американцы не имели ни соответствующей подготовки, ни организации для методических «осадных» действий. Лучшие виды на решающий успех могло дать затопление обороны потокам людей, пользуясь первым действием внезапности на противника, пока он не успеет подтянуть свои резервы. Когда преждевременно затормозили наступление и тем искусственно приглушили порыв и энтузиазм атакующих, инерция потерялась, наступление выдохлось и после этого продвигалось вперед только судорожными толчками. Не удалось выдвинуть вперед орудия для поддержки наступавшей пехоты, управление потерялось, а снабжение зачастую вовсе отсутствовало, так как неопытность американцев в этом отношении усугублялась естественными трудностями местности.
Все эти факторы помогли успеху применявшейся обычно германцами тактики, имевшей целью сломать жало атак противника. Германцы повторили свою систему эластичной обороны, организовав эффективное сопротивление в нескольких милях за передовыми позициями. Беспечные американцы, ничего не подозревая, попали в искусно сплетенный германцами пояс огня, когда их первоначальный порыв уже несколько выдохся, и атакующие соединения пришли в некоторый беспорядок.
На второй день операции 79-й дивизии именно так удалось овладеть Монфоконом. V корпус смог выйти лишь на один уровень с корпусами, действовавшими на флангах, так что в этот день все три корпуса лишь незначительно продвинулась вперед. Грандиозное наступление фактически уже израсходовало весь свой пыл, а в последующие дни прибытие свежих германских дивизий позволило противнику перейти в контратаку и в некоторых местах отбросить разрозненно атаковавшие части, потерявшие взаимодействие.
Возобновленное 4 октября общее наступление дало, за исключением левого фланга, небольшой успех и вновь подтвердило безумие попыток бороться с пулеметами обороны одним голым весом живого мяса, без соответствующей огневой поддержки или защиты, даваемой внезапностью. Качество подготовки американских войск выявилось в действиях 1-й регулярной дивизии корпуса Лиггета. Атакуя, она глубоко вклинилась по восточному берегу реки Эн — правда, лишь на узком фронте.
Это позволило Лиггету попытаться 7 октября провести оригинальный и смелый маневр: подтянув 82-ю дивизию непосредственно к 1-й, он бросил ее против фланга противника к западу от реки Эн и затем повернул ее на север. Хотя проведение этого маневра в жизнь можно оценить намного ниже самого замысла — только десятая часть дивизии участвовала в нем, и потому была потеряна возможность отрезать противника в Аргоннском лесу, — но угроза эта все же убедила германцев очистить лес, пока не поздно. К 10 октября фронт американцев продвинулся за лес, и это препятствие наконец перестало им мешать!
Между тем очевидная для всех неудача американцев в проведении своего плана вызвала в тылу широкую реакцию. Клемансо посетил Фоша и горько заметил:
«Эти американцы провалят наш шанс одержать решающую победу еще до зимы. Они помешаны на самих себе. Вы пытались убедить Першинга. Теперь давайте обратимся к самому президенту Вильсону».
Нельзя сказать, что упреки эти были справедливы — тем более если принять во внимание, что французская армия Гуро наступала значительно медленнее американцев. Но Фош оказался честнее — или же просто лучше отдавал себе отчет в неприступности позиций Першинга. Он ответил:
«Надо же когда-нибудь американцам поучиться, а теперь они быстро осваиваются».
Петен пришел к стратегически здравому решению: поручить сектор Аргоннского леса отдельной армии, наполовину французской, наполовину американской, поставив во главе ее генерала Гиршауэра. Но Першинг увидел в этом новый политический маневр и твердо его отклонил.
Першинг занялся ремонтом своей армии и пересмотром своего командного состава. Бездействовавшие части восточнее реки Маас были сведены во 2-ю американскую армию. Во главе ее был поставлен Баллард, Лиггету же поручили 1-ю армию и проведение Маас-Аргоннского наступления. Сам Першинг оставил за собой общее руководство обеими армиями, а Хьюго Драма передал в качестве начальника штаба Лиггету. Дикман сменил Лиггета в командовании I корпусом. Балларда сменил Гин, а Камерон был заменен Саммераллом. Остальные командиры падали под карающим мечом Першинга почти с такой же быстротой, как бойцы их соединений падали под косой германских пулеметов.
В течение некоторого времени все эти перемены производили мало впечатления на германцев. Следующее наступление 14 октября почти ни к чему не привело, хотя обошлось дорого: на поле боя осталось много не только бойцов, но и генеральских репутаций.
После этой неудачи даже главное командование поняло, что наступлению пришел конец. Попытка продолжать натиск с измотанными частями и приведенными в полный беспорядок коммуникациями не могла обеспечить достаточной мощи удару, чтобы тот явился реальным облегчением для действий других союзных армий. Тем более, что британский левый фланг наступления союзников, в котором принимали участие 27-я и 30-я американские дивизии, уже прорвался сквозь последние укрепления позиции Гинденбурга и к 5 октября вышел на открытую свободную местность. В дальнейшем его наступлению могли мешать лишь естественные препятствия, расстояние и опустошенная местность.
Лиггет, получив руководство американской армией, оказался достаточно умен, чтобы сообразить, что в данной обстановке лучше остановиться и привести в порядок свои войска и лишь затем, как только это окажется возможным, наверняка двинуться вперед, а не жертвовать, как сейчас, бесцельно жизнями в попытках достигнуть явно невозможного.
Используя эту передышку не только, чтобы пополнить ряды и наладить работу снабжения, но и для того, чтобы улучшить коммуникации и пересмотреть свою организацию, Лиггет одновременно провел ряд местных операций, обеспечивших ему хорошую исходную позицию для следующего броска вперед. Затем он пересмотрел не только тактику, но и план операции.
Першинг предлагал вначале развить удар левым флангом американцев, за которым последовал бы в свою очередь удар остальных корпусов, находившихся правее. Это означало завязку боя на сильной по своему естественному характеру и перерезанной крупными лесами местности Буа-де-Бургонь к северу от Аргонн, где численно противник был сильнее всего. Лиггет предпочел забить широкий клин в центре и таким образом охватить фланг леса Буа-де-Бургонь, угрожая окружить его и сочетая этот маневр с наступлением французской 4-й армии к западу.
Маневр этот был хорошо задуман, и когда 1 ноября Лиггет бросил в наступление свои войска, только один этот участок и оказывал сопротивление. На следующий день арьергарды противника исчезли и оттуда, отступая с такой же быстротой, как и другие германские части на остальных участках наступления американцев. Хотя немцы оказывали слабое сопротивление, но быстрота, с которой велось преследование, обгонявшее наступление французов на фланге, вызывала у войск большое напряжение.
Военная машина 1-й армии работала значительно ровнее прежнего. Этим она была всецело обязана реорганизации, проведенной Лиггетом. Это проявилось даже несмотря на проведение армией чрезвычайно сложного маневра, при котором вся она постепенно должна была при преследовании зайти вправо и изготовиться к наступлению в северо-восточном направлении на сильную позицию между реками Маас и Шьер, на которую отошли германцы. Данное захождение являлось прелюдией к наступлению на Мец, но прекращение огня опустило над ним занавес.
В стратегическом отношении это наступление могло оказаться более важным, так как германцы были особенно чувствительны к этому направлению. Оно было бы значительно серьезнее, чем случайный подход левого фланга союзников к кусочку рокадной железной дороги Кариньян-Седан, которая уже 3 ноября обстреливалась артиллерийским огнем, а 4 дня спустя ее достигла и пехота — но германцы уже ускользнули отсюда. Достижение Седана, конечно, стало бы волнующим и радостным финалом — но оно было показательно и с точки зрения выявления тех недостатков, которые имели место при розыгрыше этого финала.
Грубо и не считаясь с чувствами французов, Першинг прислал директиву, что он желает, дабы «честь вступления в Седан» выпала на долю американской армии, хотя Седан лежал теперь в полосе наступления французов. Першинг добавил следующее поощрение, вернее, побуждение: «Разграничительные линии не должны являться препятствием». Эта директива была передана корпусам даже без уведомления о ней Лиггета. В итоге 42-я дивизия со всех ног пустилась на левом фланге армии к Седану.
Но обычная для Першинга неясность терминологии привела к еще менее уместным, просто комичным результатам. 1-я дивизия, любимица Першинга, в составе корпуса, наступавшего в центре, так же наперегонки бросилась к Седану, выступив ночью. Попав в полосу наступления дивизий I корпуса и стремительно пройдя сквозь них, она внесла в боевые порядки смятение и беспорядок. Венец всей этой комедии заключался в захвате в плен этой дивизией командира 42-й дивизии. Вмешался Лиггет, который решительными действиями и энергичными словами навел порядок. Он сдержал обе дивизии и галантно позволил французам первыми вступить в Седан, загладив таким образом горькую память 1870 года.
Историк, обозревающий весь горизонт Мировой войны, должен признать, что это последнее наступление, начавшееся 1 ноября, не сыграло решающей роли. Оно оказало лишь дополнительное влияние на уже разворачивающиеся события. Дело в том, что Людендорф потерял авторитет и власть (просьба его об организации сопротивления германских армий на границе была отклонена), а немцы начали искать мира еще до удара, нанесенного Лиггетом.
Все же хорошо, что перемирие задержалось настолько, чтобы позволить союзникам организовать свое наступление 1 ноября. Это стало противоядием против горьких воспоминаний о первой фазе, вернее, о первом бое Маас-Аргоннской операции — и доказательством того, что американская армия, закаленная в горниле боя и отточенная опытом, могла показать образцы командной и штабной работы, достойные геройских жертв ее войск.
ЭПИЛОГ
Ежегодно в день перемирия всплывают такие чувства и воспоминания, которые не появляются ни в один другой день года. Для тех, кто на себе испытал опыт этих четырех с половиной лет борьбы, воспоминания не располагают к повторению. Настроения же, при которых вспоминается этот день, подверглись за истекшее время значительным изменениям. В день самого перемирия вздох облегчения вырвался из всех грудей, и это было отличительной его чертой.
В первые годы верх брали два противоположных чувства: с одной стороны, сожаление о тех, кого вырвала из наших рядов война; с другой — торжество, правда, и тогда редко восторженное, но все же радостное чувство победы, чувство, что противник разбит. И эти настроения прошли.
Сегодня день прекращения огня стал скорее днем воспоминаний, чем чествований. С течением времени эмоции успокоились и стали более ясными. Теперь, не теряя чувства личной утраты и спокойной благодарности, мы лучше ощущаем себя как народ, осознавший и продемонстрировавший свою мощь, обладающий инструментом для разрешения таких кризисов, которых еще не знала вся прошлая человеческая история. Сегодня мы хорошо осознаем все последствия этого кризиса для мира и цивилизации. Мы готовы к осознанию как наших достижений, так и точки зрения нашего бывшего врага. Возможно, именно потому, что мы все более понимаем и причины, и ход этой войны, становится очевидно, что она стала следствием глупости и неуверенности, а вовсе не сознательного зла, якобы заложенного в человеческой природе.
Война стала историей и может рассматриваться в исторической перспективе. Положительная ее сторона состоит в том, что она углубила чувство товарищества и общности интересов как внутри наций, так и между ними. Хорошо или плохо, но она разрушила наше идолопоклонство, наше убеждение, культивирующее героев, и мнение, будто великие люди сделаны из другой глины, чем простые смертные. Полезным и для истории, и для будущих поколений было то, что последнее десятилетие увидело такой поток откровений и показаний очевидцев, документов и мемуаров. То, что большинство участников войны еще живо, является громадным преимуществом, мешая подмене и подтасовке фактов. А сами историки так близко соприкасались с войной, так пропитаны ее атмосферой, что у них получился некоторый иммунитет, не позволяющий им заражаться отвлеченными рассуждениями, которым так легко поддается историк в уединенном кабинете спустя полвека после войны. Теперь мы знаем почти все, что вообще можно знать. Единственной помехой является то, что поток литературы о войне так обилен, что лишь специально интересующийся военным делом может пуститься на его проработку и изучение.
Что же вызвало этот внезапный паралич боевой мощи Германии в 1918 году и ее сдачу? В чем заключалось то чудо, которое сняло чудовищный гнет войны с Европы? Чтобы прийти к удовлетворительному ответу, недостаточно проанализировать лихорадочные недели переговоров и военных успехов, предшествовавших 11 ноября. Даже в чисто военной сфере нам надо вернуться назад к 8 августа — дню, приведшему германское командование к убеждению в неминуемом поражении, а также к 18 июля — дню, когда явно почувствовался поворот прилива германских наступлений. Если мы захотим заглянуть еще дальше, то нам придется вернуться к 21 марта, так как нельзя объяснить падение военной мощи Германии, не упомянув об истощении всех ее усилий и о перегорании всех ее военных ресурсов в великой серии наступлений, начавшихся весной 1918 года.
И все же нам придется пойти еще дальше. Несомненно, если историку будущего захочется отметить какой-либо день, который оказал решающее влияние на исход Мировой войны, то ему придется остановиться на 2 августа 1914 года, так как Англия фактически вступила в войну, когда мистер Уинстон Черчилль в этот день в 1:25 утра отдал приказ о мобилизации британского флота. Этому флоту не суждено было выиграть новый Трафальгар — но суждено сделать больше кого-либо и чего-либо для завершения войны в пользу союзников.
Флот был инструментом блокады. С тех пор, как туман войны все более рассеивается под ярким светом послевоенных лет, блокада все резче и резче выявляется на горизонте истории, становясь одним из решающих факторов прошлой борьбы. Блокада была подобна тем смирительным рубашкам, которые применяются в американских тюрьмах к непокорным заключенным. Рубашка постепенно стягивается все туже и туже; вначале ограничиваются лишь движения заключенного, затем стесняется его дыхание. Чем туже стягивается рубашка и чем дольше это продолжается, тем сильнее падает способность заключенного сопротивляться и тем больше страдает он от томительного чувства сдавливания.
Беспомощность, как правило, влечет за собой отчаяние, а история подтверждает, что исход войны решается потерей надежды — но не потерей жизней! Ни один историк не сможет не оценить прямого влияния полуголодного существования германского народа на последующий взрыв «внутреннего фронта». Но, оставляя в стороне вопрос, насколько революция способствовала военному поражению Германии, посмотрим, как блокада — неизменный фактор борьбы — влияет на все рассуждения о военной обстановке.
Последний год войны усеян бесчисленными «если». Если бы Германия вместо того, чтобы бросить все свои силы и средства в ряд честолюбивых наступлений 1918 года, закрепила свои успехи на Востоке, придерживаясь на Западе обороны, могла ли она таким образом избегнуть поражения? С военной точки зрения это не вызывает почти никаких сомнений. В свете опыта 1915 года, когда союзники имели на Западе 145 дивизий против 100 германских, и когда система германских окопов представляла собой хрупкий, отнюдь не совершенный бастион по сравнению с их позициями 1918 года, трудно предположить, что союзникам удалось бы в таком случае прорвать германские линии. Пожалуй, это было бы так — даже если бы союзники выждали, пока мощный поток свежих подкреплений, вливаемых Америкой, вернет им то сравнительное численное превосходство, которым они пользовались в 1915 году.
А если это так, то, учитывая все накоплявшуюся цену тщетных атак, не пошли ли союзники случайно на компромиссный мир? Например, на мир, который взамен освобождения Бельгии и северной Франции мог уступить Германии часть или все ее завоевания на Востоке? Когда мы задаем этот вопрос и с военной точки зрения затрудняемся ответить на него благоприятно, то нам надо вспомнить о блокаде. Именно мертвая хватка британского флота при отсутствии всяких серьезных шагов к миру со стороны Антанты заставила германцев пойти на эти felo de se [113] наступления 1918 года. Германию подогнал призрак медленного истощения, кончающегося полным параличом.
Быть может, если бы Германия пошла на такую политику войны, как оборона на Западе и наступление на Востоке, сразу после Марны в 1914 году или даже после 1915 года, продолжив оборону, на которую в этом году она временно перешла, виды ее на будущее были бы более радостными, и история сложилась бы иначе. С одной стороны, Германия, несомненно, могла бы тогда осуществить свою мечту о «Mittel-Europa» [114], с другой стороны, действие блокады было бы тогда слабее, и вряд ли кольцо блокады могло быть стянуто туже, пока Америка не вмешивалась в войну. Но к 1918 году лучшие шансы уже миновали.
Другое важное «если», часто ставящееся на обсуждение, заключается в вопросе: могла ли Германия еще осенью 1918 года избежать капитуляции? Рухнул бы германский фронт, если бы война продолжалась и после 11 ноября? Была ли капитуляция неизбежной — или же германцам удалось бы отступить и прочно остановиться на своей границе?
Немцы прямо отвечают на последний вопрос «да» и обвиняют дрогнувший «внутренний фронт». Разумные и чистосердечные люди на стороне Антанты склонны признать, что с военной точки зрения это также было возможно. Но опять-таки вмешивается флот. Даже если бы германские армии и германский народ, поднявшись в сверхчеловеческом усилии на защиту своей земли, остановили союзников на своей границе, конец Германии был бы этим лишь несколько отсрочен. Самое большее, на что может пойти история — это признать, что если бы германцы туже затянули свои пояса и продержались достаточно долго, то союзникам, уже уставшим от войны, надоели новые тщетные усилия, и они пошли бы на более благоприятный для Германии мир, чем тот, который был подписан в Версале.
Рассмотрев все эти «если» и учтя непосредственную причину, приведшую к миру, — морскую силу Британии, ее историческое оружие, поставим вопрос: а как именно была одержана победа? Большую роль здесь сыграли, конечно, военные действия. Но мы не должны недооценивать и невольную дань, уплаченную германцами за успехи пропаганды союзников, и в частности, британской. На последней стадии войны она особенно умело управлялась и была особенно настойчивой.
Если теперь, когда страсти успокоились, воспоминания о некоторых «фактах», которые активно эксплуатировались пропагандой, бередят наши чувства до колик в животе, следует понимать, что такие формы пропаганды не могли ни вдохновить наших людей, ни воспрепятствовать врагу. Именно то, что в основе нашей пропаганды лежали реальные факты, сыграло главную роль в восприятии ее жителями Германии, подводя их к вопросу о честности лидеров и обоснованности надежд на успех — что, в свою очередь, ослабляло их готовность к дальнейшим жертвам.
Однако, хотя мы должны признать большую ценность разборчивой пропаганды, ее эффект заключался скорее в дополнении и подкреплении наших военных успехов, нежели в прокладывании пути к ним, поскольку германская сторона активно боролась с нашей пропагандой. Важное свидетельство об этом можно найти в мемуарах принца Макса Баденского, человека, чей благородный патриотизм и искренность вызывали уважение как друзей, так и противников. Его книга — один из наиболее ценных мемуарных источников, повествующих об этой войне и изданных к настоящему времени. Неумышленно и подсознательно он указывает на неаккуратные пассажи, ударившие мимо цели, которые не оказали воздействия даже на вполне трезвых людей в тот момент, когда немецкое оружие временно находилось на подъеме.
Он указывает, что в марте 1918 года даже пацифисты громко кричали: «Долой беспокойство!.. Что нам испытания!.. Мировое господство!» Другой представитель умеренного лагеря «выпустил кота из мешка», глубокомысленно заметив: «Кажется, мы уже должны говорить не только о Лонгви и Бриэ», — демонстрируя, что опьянение пропагандой действует куда сильнее, нежели аргументация, возлагающая на Германию ответственность за возникновение войны. Тем не менее, если мы признаем ценность пропаганды, то действие ее, как это часто подтверждают и сами немцы, скорее дополняло и завершало военный успех, чем прокладывало ему дорогу. Поэтому все же именно успех оружия союзников является одной из прямых причин, приведших к капитуляции Германии 11 ноября.
Это заключение, однако, не влечет за собой необходимого или естественного следствия, что к моменту перемирия германские армии были на волосок от развала. Точно так же отсюда не следует, что заключение перемирия являлось для Антанты ошибкой, как это говорил кое-кто на стороне союзников. Громче других об этом кричали как раз те, кто предпочитал оставаться в тылу, сражаясь лишь языком.
События последних «ста дней» войны, при тщательном их изучении подтверждают бессмертный урок истории, что основной целью действий на войне является решающее влияние на психику командования и правительства противника, а не на пушечное мясо его армий. Равновесие между победой и поражением зависит от психических и моральных впечатлений и только косвенно — от физических поражений. На войне, как сказал Наполеон и повторял Фош, «имеет значение человек, а не люди».
Подтверждение этой великой истины мы находим в последней фазе войны. Как ни велик был воодушевляющий и внешний крупный успех июльского Марнского сражения, остановившего прилив германских армий, Людендорф неуклонно продолжал намечать новые планы и подготавливать свежие наступления. Хотя он и был несколько опечален, однако, не пребывал в таком отчаянии, как после своих внешне блестящих атак на реке Лис в апреле 1918 года.
Внезапная атака четырех армий у Амьена 8 августа явилась моральным ударом, который вывел германское командование из равновесия. Принц Макс правильно указывает в своих мемуарах на психологическое значение 8 августа, когда называет этот день «поворотным» пунктом для Германии. Но даже при этом понадобилось нечто большее, чтобы уверенность в поражении превратить в сознание своей беспомощности, приведшее к капитуляции. Это большее пришло не с Западного фронта, а с побочного театра военных действий, коим столь долго пренебрегали, — Салоник, над которым союзное военное командование давно уже поставило крест и который германцы ядовито прозвали своим «самым большим лагерем военнопленных». Когда Болгария вышла из строя, оказался раскрытым настежь черный ход в Австрию и Турцию, а через Австрию — и в Германию.
Неминуемый исход войны был решен 29 сентября 1918 года в сознании германского командования. В этот день «лопнула» уверенность Людендорфа и его помощников, и эхо покатилось в тыл, прозвучав по всей Германии. Ничто не могло больше помешать или остановить его. Командование могло взять себя в руки, военная обстановка могла улучшиться, но моральное впечатление, как и всегда на войне, восторжествовало.
Однако необходимо оговориться, что ни одна из причин, взятая в отдельности, не могла быть и не расценивается нами как решающая. Западный фронт, Балканский фронт, танк, блокада, пропаганда — все сыграло свою роль в деле достижения победы. Притязания каждого из этих факторов справедливы, ни один из них полностью не прав, хотя блокаде заслуженно следует отвести первое место. В этой борьбе народов победа явилась совокупностью многих факторов, где свое дело сделало оружие всякого рода — военное, экономическое и психологическое. Победа дается и может даться лишь умелым использованием и сочетанием всех возможностей и средств, существующих у какого-либо современного народа для борьбы и вкладываемых им в войну! Дивиденды, выплачиваемые в виде успеха, будут зависеть от методов, которыми будет обеспечено взаимодействие этих разнообразных сил.
Еще бессмысленнее спрашивать, какая страна выиграла войну. Франция не выиграла войны — но если бы она не держалась, пока Британия готовила свои силы, когда вмешательство Америки было еще в проекте, победа союзников вообще была бы невозможной. Британия не выиграла войны, но без господства ее флота на море, ее финансовой поддержки и ее армии, с 1916 года взвалившей на свои плечи главную тяжесть борьбы, поражение Антанты было бы неминуемым. Соединенные Штаты не выиграли войны, но без их экономической помощи, ослаблявшей гнет войны, без их войск, своим прибытием изменивших соотношение сил на Западном фронте в пользу союзников и, что ценнее всего, вдохнувших новые надежды и свежий пыл в измученные союзные армии, — победоносное окончание войны было бы невозможно. Не надо также забывать, как часто Россия жертвовала собой, спасая своих союзников и тем самым подготавливая путь к их конечной победе.
Наконец, должную дань уважения следует отдать той выносливости, с которой Германия в течение четырех лет войны выдерживала борьбу с превосходившим ее врагом, сама к тому же нанося ему удары. История ее борьбы — это новая Одиссея, рисующая картины изумительных военных и человеческих достижений.
Библиография
Приведенный далее перечень литературы, конечно, далек от полного списка книг, к которым я обращался в течение пятнадцати лет, прошедших с окончания войны. Цель этой библиографии — перечислить самые важные исторические источники. Сюда включены те работы, из которых были взяты использованные мной факты или оценки, либо которые прямо помогли мне в формировании картины войны.
В течение этих лет исследователь мог ознакомиться со многими документами, британскими и иностранными, которые еще не были опубликованы либо введены в научный оборот. Он мог также собрать множество личных свидетельств тех, кто участвовал в важнейших событиях войны или в принятии ключевых решений. Такие источники, использованные в моем повествовании, упомянуты как «неопубликованные документы» или «частные свидетельства». Хотя зачастую у меня нет возможности дать более подробную ссылку, все подобные источники были зарегистрированы и каталогизированы, чтобы ими могли пользоваться последующие историки.
В завершение этого предисловия к библиографии я считаю нужным отметить ту благодарность, которую все серьезные исследователи войны должны испытывать к «Военному Ежеквартальнику» («Army Quarterly») и особенно его обзору иностранных военных публикаций. Проведенная им за последние десять лет работа стала прожектором и путеводной звездой в огромной массе изданного материала. Ни в какой стране мира никакое иное периодическое издание, военное или общеисторическое, не собрало и не систематизировало так много информации, столь драгоценной для военных историков.
Книги, опубликованные после 1930 года, вынесены мной в отдельный список; в ряде случаев они представляют собой развернутые либо исправленные варианты более ранних публикаций.
Глава I. Истоки воины
J. W. Headlam-Morley, The Outbreak of War. Foreign Office Documents (1926)
G. P. Gooch and H. Temperley, British Documents on the Origins of the War, vols I–IV (1927)
Haldane (Viscount), Before the War (1920)
Grey of Fallodon (Viscount), Twenty-Five Years, 1892–1916 (1925)
G. Buchanan, My Mission to Russia (1923)
H. Wickham Steed, Through Thirty Years, 1892–1922 (1924)
R. W. Seton-Watson, Sarajevo (1926)
G. P. Gooch, Recent Revelations of European Diplomacy (1927)
H. W. Wilson, The War Guilt (1928)
B. Hendrick, The Life and Letters of W. H. Page (1922—5)
P. Renouvin, Les Origines Immediates de la Guerre (1925)
R. Poincard, Au Service de la France, vols I–IV (1926—7)
M. Paleologue, An Ambassador’s Memoirs (Eng. trans. 1923—5)
German Foreign Office, Die Grosse Politik der Europdischen Kabinette, 1871–1914 (1926) (Eng. selection and trans. in 4 vols German Diplomatic Documents, 1871–1914,1928—…)
K. Kautsky, M. Montgelas and W. Schucking, Die Deutschen Dokumente zum Kriegsausbruch (1919) (Eng. trans. 1924)
A. von Tirpitz, Memoirs (Eng. trans. 1919)
The Kaiser’s Letters to the Tsar (Eng. trans. 1920)
M. Montgelas, The Case for the Central Powers (Eng. trans. 1925)
K. Lichnowsky, My Mission to London, 1912–1914 (1918)
Generaloberst Helmuth von Moltke. Erinnerungen — Briefe — Dokumente 1877–1916 (1923)
W. von Schoen, The Memoirs of an Ambassador (Eng. trans. 1922) Diplomatische Aktenstucke zur Vorgeschichte des Krieges, 1914 (1919) (Eng. trans. Austrian Red Book, 1920)
Conrad von Hotzendorf, Aus meiner Dienstzeit, vols I–IV (1922-5)
Czernin, In the World War (Eng. trans. 1920)
How the War began in 1914, being the diary of the Russian Foreign Office… July, 1914… published by the Russian Soviet Government (Eng. trans. 1925)
S. Sazonov, Fateful Years, 1909–1916 (Eng. trans. 1927)
Un Lime Noir, diplomatic d’avant guerre d’apres les documents des archives russes (1922—3)
Главы II–VII
Общие вопросы
W. S. Churchill, The World Crisis, 4 vols (1923—7)
John Buchan, A History of the Great War, 4 vols (1921)
Oxford and Asquith (Earl of), Memories and Reflections (1928)
G. Arthur, Life of Lord Kitchener, vol. III (1920)
Esher (Viscount), The Tragedy of Lord Kitchener (1921)
C. a C. Repington, The First World War, 1914–1918, 2 vols (1920)
W. R. Robertson, From Private to Field Marshal (1921)
Soldiers and Statesmen, 1914–1918 (1926)
Beaverbrook (Lord), Politicians and the War, 1914–1916 (1928)
N. Macready, Annals of an Active Life (1926)
С. E. Callwell, Experiences of a Dug-Out, 1914–1918 (1921)
C. P. Lucas, The Empire at War, 3 vols [Военная экономика доминионов и колоний]
Royal Engineers’ Institute, The Work of the R.E. in the European War, 1914–1919, 9 vols (1921—7)
War Office, Statistics of the Military Effort of the British Empire, 1914–1920 (1922)
R. van Overstraeten, Des Principes de la Guerre, vol. II [vol. II covers World War]
C. Seymour, The Intimate Papers of Colonel House, 4 vols (1926—8)
J. W. Gerard, My Four Years in Germany (1927) [Посол CIIIA]
E. Ludendorff, Urkunden der Obersten Heeresleitung, 1916–1918 (1920) Kuhl, Der Deutsche Generalstab in Vorbereitung und Durchfuhrung des Weltkrieges (1920) [Сокращенный французский перевод: Douchy, Le Grand Etat-Major Allemand avant et pendant la Guerre Mondiale]
M. Erzberger, Erlebnisse im Weltkrieg (1921) [Французский перевод: Souvenirs de guerre]
J. V. Bredt, Die Belgische Neutralitat und der Schlieffensche Feldzugsplan (1929) [Великолепная выжимка из «Army Quarterly», July 1929]
E. von Falkenhayn, General Headquarters, 1914–1916 and its Critical Decisions (Eng. trans. 1919)
Sturgkh (Graf), Im deutschen Grossen Hauptquartier (1921) [Личные впечатления и зарисовки компетентного австрийского военного]
Zwehl, Erich von Falkenhayn (1925) [Содержит выдержки из дневника]
Groener, Das Testament des Grafen Schlieften (1927)
H. von Hentig, Psychologische Strategic des Grossen Krieges (1927) [Критика, в основном очень острая, немецкой военной политики и стратегии]
L. Gehre, Die deutsche Kraftverteilung wdhrend des Welikrieges (1928) [Дана дислокация всех германских дивизия на 15-е число и последний день каждого месяца]
Bauer, Der Grosse Krieg in Veld und Heimat (1922) [секретные сводки высшего германского командования во время войны]
М. Schwarte, Der Grosse Krieg, 1914–1918, 11 vols (1921—…)
Buat, L’Armee Allemande pendant la Guerre de 1914–1918 (1920)
Западный фронт
J. E. Edmonds, Military Operations, France and Belgium, vols I–V (1922—32) [Британская официальная история войны, тома I–II —1914 год; III–IV — 1915-й; V — 1916-й]
The Despatches of Lord French, 1914–1915 (1917) French (Viscount), 1914 (1919) [Отчет о его командовании, не отличающийся большой точностью]
J. Н. Boraston (Ed.), Sir D. Haig’s Despatches, 1915–1919 (1919)
G. A. B. Dewar and J. H. Boraston, Sir Douglas Haig’s Command, 1915–1918 (1922)
H. L. Smith-Dorrien, Memories of Forty-Eight Years’ Service (1925) [Описание командования корпусом и первого времени на посту командующего армией]
С. Е. Callwell, Field-Marshal Sir Henry Wilson, 2 vols (1927) [Выдержки из его удивительно несдержанного дневника, 1914—19]
F. Maurice, The Life of General Lord Rawlinson of Trent (1928) [Охватывает всю войну]
J. Charteris, Field-Marshal Earl Haig (1929)
Huguet, Britain and the War (Eng. trans. 1928) [Впечатления французского представителя при британском верховном командовании, 1914—15]
С. Е. W. Bean, The Australian Imperial Force in France, 1916 (1929) [Австралийская официальная история]
J. Monash, The Australian Victories in France in 1918 (1920)
A. W. Currie, Canadian Corps Operations during 1918 (1920)
A. A. Montgomery, The Story of the Fourth Army (1920) [Вторая половина кампании 1918 года]
A. de Schryver, La Bataille de Liege (1922) [Начальник штаба крепости Льеж]
Deguise, La Defense de la Position Fortifiee d’Anvers en 1914 (1921) [Бельгийский командующий]
E. Menzel, La Verite sur Vivacuation d’Anvers en 1914 (1925)
С. Merzbach, La Verite sur la Defense de Namur en 1914 (1927)
Duvivier and Herbiet, Du role de l’Armee de Champagne et des Forteresses Beiges en 1914 (1929) [Рассказ об эффектной задержке немецких сил]
Les Arme’es Francoises dans la Grande Guerre, Tome I, vol. II (операции прикрытия до сражения на Марне в 1914 году); Tome VII, vol. I (период с 18 июня по 25 сентября) (1928) [Французская официальная история войны]
В. Е. Palat, La Grande Guerre sur le Front Occidental, 14 vols (1921—30)
P. Renouvin, Les Formeres du Gouvernement de Guerre (1929) [Переписка между французским правительством и военным командованием]
R. Poincarl, Au service de la France, vol. V, L’Invasion, 1914 (1929)
Lanrezac, Le Plan de Campagne Francois et le Premier Mois de Guerre (1920)
V. Margueritte, Au bord du Gouffre (1920) [Французское планирование в 1914 году]
F. Engerand, La Bataille de la Frontiere (aout, 1914) Briey (1920) [Французское планирование в 1914 году]
Percin, 1914 Les Erreurs du Haut Commandement (1922) [Французское планирование в 1914 году]
Tanant, La Troisieme Armee dans la Bataille. Souvenirs Sun Chef d’etat- Major (1928) [Автор уделяет особое внимание первым сражениям 1914 года]
Toussan, Historique des Corps de Cavallerie commande par le General Conneau du 14 aout 1914 au 2 mars 1917 (1924)
E. Valarchd, La Bataille de Guise (1928)
A. Grouard, La Conduite de la Guerre jusqu’a la Bataille de la Marne (1922) [Острая критика со стороны военного специалиста, который дал французскому Генштабу предупреждение относительно немецкого плана, так и оставшееся незамеченным]
Camon, L’Effondrement du Plan Allemand en Septembre 1914 (1925)
Mermeix, Joffre — 1cr Crise du Commandement Le Commandement Unique Rousset, La Bataille de l’Aisne [Наступление Нивеля, 1917 год]
P. Painleve, Comment fai nomme Foch et Pitain (1924)
Laure, Au 3ieme Bureau du troisieme G.O.C. 1917–1919 (1922)
L. Madelin, La Bataille de France [Кампания 1918 года]
Koeltz, L’Offensive Allemande de 1918 (1928)
Jean de Pierrefeu, G.Q.G. Secteur I, 2 vols (1921)
Jean de Pierrefeu, Plutarque a Menti (1923)
N. Domege, En Marge de Plutarque
Mordacq, Le Commandement Unique. Comment il fut realise La Verite sur l’Armistice (1929) Reichsarchiv[115], Der Weltkrieg 1914–1918, vols I, III, V, VI (1924—29) [Германская официальная история, 1914 год]; VII and VIII [1915 год]
Reichsarchiv, Antwerpen, 1914 (1921) [Германская официальная военная монография]
Reichsarchiv, Ypres, 1914 [Германская официальная монография, английский перевод 1919 года]
Crown Prince Rupprecht of Bavaria, Mein Kriegstagebuch, 3 vols (1928)
Krafft von Delmensingen, Die Fuhrung des Kronprinzen Rupprecht von Bayern auf dem linken deutschen Heeresfflugel bis zur Schlacht in Lothringen im August, 1914 (1925) [Освещает борьбу за Лотарингию]
Die Schlacht in Lothringen, (1929) [Официальная баварская история]
German Ex-Crown Prince, Meine Erinnerungen aus Deutschlands Heldenkampf (1923)
Generaloberst Helmuth von Moltke. Erinnerungen — Briefe — Dokumente 1877–1916 (1923)
W. Foerster, Graf Schlieffen und der Weltkrieg (1920)
Kluck, The March on Paris, 1914 (Eng. trans. 1920)
Army Quarterly, October, 1921, General Ludendorff on the German Plan of Campaign, August, 1914 [Выдержки из писем]
The Memoirs of Prince Max of Baden (Eng. trans. 1928) [Особенно интересно для понимания последующей фазы войны]
Final Report of Gen. J. J. Pershing (1919)
First Army Report (printed 1923)
Shipley Thomas, History of the American Expeditionary Force (1920)
R. L. Bullard, Personalities and Reminiscences of the War (1925)
J. G. Harbord, Leaves from a War Diary (1926)
J. W. Thomason, Fix Bayonets (1927)
J. T. Dickman, The Great Crusade (1927)
Hunter Liggett, Commanding an American Army (1925)
Hunter Liggett, A.E.F. (1928)
Т. M. Johnson, Without Censor (1928)
Т. C. Lonergan, It might have been lost (1929) [Извлечения из британских официальных документов, иллюстрирующие усилия Першинга по созданию национальной единицы AEF]
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!