От натурфилософии к нейропсихологии 2 страница

82

³⁶ Свидетельством интереса H.A. Бернштейна к познавательным процессам, прежде всего восприятию и памяти, является его опубликованная лишь совсем недавно (Бернш­тейн, 2003) монография второй половины 1930-х годов. Эта работа свидетельствует о его хорошем знании гештальтпсихологии и о тесных научных контактах с Л.С. Выготским и А.Н. Леонтьевым.

ния геометрической теоремы рисующей на доске окружность, находит­ся под контролем подобных символьных координации. Очень похожее движение руки гимнастки при выполнении спортивных упражнений, напротив, будет контролироваться значительно более низким уровнем синергии (уровень В). Номенклатура задействованных мозговых меха­низмов определяется, таким образом, «смысловой стороной» стоящей перед субъектом задачи.

К сожалению, вскоре после опубликования эта классическая моно­графия Бернштейна была запрещена в Советском Союзе, а сам автор по­терял возможность работать. Причиной была критика Бернштейном те­ории условных рефлексов Павлова в ее догматической интерпретации, характерной для конца 1940-х годов. Поэтому концепция уровней пост­роения движений не получила должного развития и, по сравнению с дру­гими идеями Бернштейна (см. 9.3.2), осталась почти незамеченной в ми­ровой психологической литературе. «Сверхзадача» нашей книги состоит в том, чтобы восполнить, насколько это возможно, данный пробел, по­казав перспективность уровневого подхода к данным, накопленным в когнитивных исследованиях, в частности, в центральной для когнитив­ной науки области высших форм понимания и мышления (см. 3.4.2,5.3.3 и 8.4.3).

Другой влиятельной концепцией, получившей широкое распрост­ранение в советской психологии 1960-х годов, была теория деятельнос­ ти А.Н. Леонтьева. Эта теория разделяет поток активности человека на три взаимодействующих слоя:

1) деятельности, имеющие молярный характер и направленные на до­
стижение стратегических, часто неосознаваемых мотивов (вопрос
«для чего?»);

2) действия, направленные на достижения промежуточных, осознава­
емых целей (вопрос «что?»);

3) более дробные, тактико-технические операции, которые приспосаб­
ливают действие к конкретным условиям достижения цели и в при­
вычных условиях не осознаются (вопрос «как?»).

Для когнитивной психологии особенно существенна постановка Леонтьевым вопроса о возможной расчлененности высших психичес­ких функций на две подсистемы. По Выготскому и Лурия, специфика этих функций состоит в том, что они опосредованы речевыми значени­ями. В 1940-е годы Леонтьев провел важное различение между значением и смыслом. Оно внешне напоминает некоторые различения в формаль­ной логике и семиотике, однако фактически отлично от них и глубоко психологично (см. 6.1.1). Если значение (речевое значение) является единицей фиксированного в языке общественно-исторического опыта (в соответствии с идеями марксистской философии и культурно-истори­ческого подхода Выготского), то под смыслом имеется в виду «личност­ный смысл» — субъективное отношение к ситуации, которое может от-

83

личаться и обычно отличается от нормативно общественного³⁷. Как зна­чение, так и смысл являются, по мнению Леонтьева, равноправными об­разующими индивидуального сознания³⁸.

Тем самым А.Н. Леонтьев фактически предположил существование некоторого более высокого уровня управления поведением, чем тради-, ционные, опосредованные речевыми значениями высшие психические функции в понимании Выготского и Лурия. Это предположение имеет ряд серьезных последствий. Так, существование особого механизма реа­лизации личностного отношения могло бы скорректировать некоторые, типичные для части когнитивной психологии и более ранних подходов (особенно ассоцианизма и бихевиоризма) представления о центральной роли прошлого опыта — «знаний» — в детерминации поведения. Как от­мечает Леонтьев, при достижении личностного уровня развития меняет­ся отношение человека к своему прошлому: «Вопреки своей распростра­ненности, взгляд на личность как на продукт биографии человека является неудовлетворительным... Упускается главный психологический факт, а именно что человек вступает в отношение к своему прошлому, которое по-разному входит в наличное для него — в память его личности» (Леонтьев, 1975, с. 217).

Длительное время понятие личностного смысла использовалось лишь гуманистически-ориентированными направлениями психологии. Вплоть до последнего времени никто, похоже, даже не задумывался се­рьезно о нейропсихологической реальности его механизмов и возмож­ности их изучения в рамках естественно-научного, позитивистского подхода. Это случилось только после нового кризиса эксперименталь­ной психологии в 1980-е годы (см. 2.3.1 и 9.1.1) и последовавшей смены парадигмы когнитивных исследований. В результате сегодня мы можем значительно более объективно, с учетом требований современной науки разграничить значение и смысл как в отношении поведенческих прояв­лений, так и с точки зрения поддерживающих их мозговых механизмов (см. 5.3.3 и 7.4.2).

Разумеется, культурно-историческая линия анализа и учет эволю­ционного контекста не были уникальной особенностью работ неболь­шой группы ведущих советских психологов и физиологов. Близкие идеи можно найти и у ряда американских и западноевропейских авто-

³⁷ Утверждать нечто подобное в СССР в середине 20-го века было актом личного му­
жества. А.Н. Леонтьев следует здесь романтическому принципу примата деятельности и
личности (см 1.4.1). В несколько упрощенном виде его подход послужил прототипом для
ряда известных концепций в области психологии труда и инженерной психологии, преж­
де всего для теории контроля действия немца Винфрида Хакера и трехуровневой модели
регуляции поведения датчанина Йенса Расмуссена (см. 2.1.2).

³⁸ Третьей и последней образующей сознания, наряду со значением и смыслом, по
мнению А.Н. Леонтьева, является «чувственная ткань». По содержанию это понятие близ­
ко понятиям «квалия» и «феноменальное сознание», широко используемым в современ-

84       ных когнитивно-ориентированных философских исследованиях (см. 1.2.1, 4.4.3 и 8.4.3).

ров предвоенного периода. Главным отличием этих работ была лишь несколько иная база эмпирических исследований, в частности, сравни­тельно ограниченный доступ к данным о локальных поражениях мозга (для создания своих концепций Лурия и Бернштейну, правда, также по­надобился обширный материал о последствиях черепно-мозговых ране­ний, накопленный во время Второй мировой войны).

Первым таким автором был неоднократно упоминавшийся выше Карл Бюлер, профессор Дрезденского, а затем Венского университетов. Лурия, а через него и Выготский были хорошо знакомы с работами Бю-лера и, вероятно, с ним лично. Практически одновременно с Выготским и Куртом Л евином, в 1927 году, Бюлер написал книгу «Кризис психоло­гии», где выступил за объединение трех линий исследований:

1) субъективной (традиционная экспериментальная психология со­
знания по образцу и подобию вюрцбургской школы психологии
мышления);

2) объективной (исследования поведения человека и животных);

3) культурно-исторической (психология народов, продуктов деятель­
ности и языка в продолжение поздних работ Вундта).

Общим форматом такого объединения, по мнению Бюлера, долж­на была бы стать психологическая теория действия, в которой он под­черкивал аспект когнитивной целесообразности действий человека. Раз­личие целенаправленной и целесообразной активности иллюстрирует следующий пример: собака, лающая на локомотив, делает это хотя и целенаправленно, но не целесообразно.

Работы Бюлера по психологии развития ребенка (они были сразу же переведены на русский язык под редакцией Л.С. Выготского) содержали описание трехуровневой теории фило- и онтогенеза с этапами инстинк­та, научения и интеллекта. Чтобы понять специфику интеллекта челове­ка, Бюлер обращается в 1930-е годы к изучению языка и значения, кото­рые трактовались им с позиций теории социального действия³⁹. Согласно его точке зрения (близкую позицию занял и основатель теории деятель­ности А.Н. Леонтьев), значение — это то, что мы узнаем о Мире посред­ством и через среду языковых знаков (Buehler, 1934).

Карл Бюлер подготовил блестящую плеяду учеников, среди кото­рых были Эгон Брунсвик, Конрад Лоренц, Карл Поппер и, отчасти, Эдвард Толмен. Многие из его учеников внесли важный вклад в ког­нитивную переориентацию психологических исследований во второй

³⁹ В результате анализа индоевропейских языков Карл Бюлер пришел к выводу, что
понимание предложения связано с реконструкцией выраженных в нем схем социального
действия: «Сопоставляя предложения "Пауль ухаживает за больным отцом" и "Пауль пьет
воду", мы легко замечаем различия... То, что происходит между Паулем и его отцом — это
действие, распределенное между двумя партнерами: мы можем перевернуть мысленно их
роли, так что отец будет ухаживать за больным Паулем. То, что происходит между Паулем
и водой — тоже действие, но мы едва ли можем представить себе, как вода пьет Пауля,
если не придадим этому какое-либо метафорическое значение» (Buehler, 1934, S. 239).                85

половине 20-го века. Эмигрировавший в Англию австрийский философ и методолог науки Карл Поппер подчеркнул значение теорий в процес­сах эмпирического познания. От Фрэнсиса Бэкона до бихевиористов и представителей логического позитивизма (неопозитивизма) в науке до­минировало представление о необходимости строго индуктивного, пол­ностью непредвзятого описания фактов (см. 1.3.2). На своих лекциях Поппер просил студентов взять лист бумаги и непредвзято описать все, что они наблюдают. Студенты не могли этого сделать и спрашивали, на что они должны обратить внимание⁴⁰. Поппер также выдвинул ставший широко известным методологический принцип фальсифицируемости теорий, согласно которому всякая научная, основанная на эмпиричес­ких данных теория должна допускать возможность ее опровержения. Ирония состоит в том, что применение этого принципа к взглядам его учителя Бюлера могло бы быть затруднительно в силу их чрезвычайной общности.

Вторым конгениальным автором был крупнейший французский психолог, профессор Коллеж де Франс Пьер Жане (1859—1947). Он продолжил функционалистские исследования эмоций, воли и памяти, начатые его учителем Рибо, и связал их с идеями французской социоло­гической школы конца 19-го — первой половины 20-го века. Для пред­ставителей этой школы (социолога Дюркгейма, психологов Блонделя и Хальбвакса, а также, несколько позднее, антрополога Леви-Брюля) формирование психики и поведения человека определялось культурно- историческими факторами. К этим факторам относились как материаль­ные продукты деятельности, так и характеризующие определенную культурно-историческую среду идеальные объекты — социальные пред­ ставления⁴'.

Жане попытался создать всеобъемлющую теорию эволюционного развития и иерархического строения психики (от рефлексов до социаль­но обусловленных интеллектуальных действий), основанную на пони­мании психологии как науки о поведении. Однако в отличие от бихе­виористов он не сводил поведение к двигательным актам, подчеркивая интегративную роль сознания, в особенности применительно к высшим

⁴⁰ Современные исследования внимания содержат множество примеров так называе­
мой «слепоты невнимания», когда испытуемые не воспринимают объекты и события, если
не ожидают увидеть их при данных обстоятельствах (см. 4.1.3 и 4.2.1). Огромный факти­
ческий материал истории когнитивной психологии также содержит большое количество
иллюстраций того, как один и тот же феномен не только описывался, но даже и воспри­
нимался довольно различным образом, в зависимости от доминирующего теоретическо­
го подхода.

⁴¹ Критикуя индивидуализм традиционных философских и психологических концеп­
ций, Дюркгейм подчеркивал зависимость нашего сознания от социальных представле­
ний: «Мы являемся жертвами иллюзии, которая заставляет нас верить, что мы создали
то, что на самом деле лишь управляет нашей волей извне» (Durkheim, 1895/1982, р. 13). В
современной когнитивной науке предпринимаются попытки уточнить и развить взгляды

86       о социокультурной обусловленности индивидуального опыта (см. 6.3.3 и 9.4.2).

формам поведения. Такими высшими формами поведения, по его мне­нию, являются опосредованные сначала примитивными знаками (по типу зарубок на дереве или завязанных «на память» узелков), а затем и речевыми значениями воля, память, мышление и самосознание. Для ил­люстрации идеи опосредования Жане и его коллегами использовались не только клинические случаи психических расстройств (они рассмат­ривались как примеры дезинтеграции сознания), но и эксперименты на запоминание, проводившиеся с применением предметов-знаков — впол­не в духе последующих работ школы Выготского. Возникновение языка Жане связывал с развитием памяти и, в особенности, представлений о времени. Мышление генетически становится заместителем реального действия и опирается в своих развитых формах на внутреннюю речь.

Для полноты картины нам нужен был бы лишь пример из англо­язычной психологии. Здесь лучшим примером являются классические исследования профессора Кембриджского университета, основателя знаменитого Отделения прикладной психологии {Applied Psychology Unit, A PU) при Британском медицинском совете Фредерика Бартлетта (1886—1969). До того как стать изобретательным психологом-экспери­ментатором, он получил широкое философское и антропологическое образование, что позволило ему подойти к решению психологических проблем с позиций социальной и культурной детерминации поведения. Особую известность (правда, в основном, уже после его смерти) Барт-летту принесли его исследования сложных, социально-опосредованных форм памяти и мышления.

Убежденный, как ранее Вундт, что эксперименты эббингаузовско-го типа не столько способствуют, сколько препятствуют выявлению ре­альных закономерностей памяти, Бартлетт (Bartlett, 1932) первым на­чал изучать в 1920-е годы особенности припоминания осмысленного текста и даже некоторых реальных событий (они обычно разыгрыва­лись его ассистентами прямо во время лекции). Он обнаружил, что па­мять никогда, за исключением случаев цитирования хорошо известно­го текста, не бывает буквальной, так что воспроизведение обычно сопровождается изменениями исходного материала. Изменения вклю­чают не только отдельные пропуски (забывание), но и качественные модификации и даже введение совершенно новых фрагментов. При произвольном воспоминании некоторого эпизода человек сначала вос­станавливает общее эмоциональное отношение к нему, а затем, исполь­зуя свой прошлый опыт, реконструирует и, отчасти, конструирует де­тали. Такая конструктивная перестройка приводит материал в соответствие с социокультурными нормами и стереотипами, принятыми в данной среде. Поэтому воспроизведение одного и того же рассказа оказывается различным у представителей разных этнических и социо­культурных групп.

87

Для объяснения этих данных Ф. Бартлетт воспользовался поняти­ем «схема», которое широко применялось его близким знакомым, не­врологом Генри Хэдом во время и после Первой мировой войны при описании нарушений моторики, памяти и речи, вызванных локальны­ми поражениями мозга. Эти работы, в частности, показали, насколько устойчивым во многих случаях остается субъективный образ тела, или схема тела, продолжающий включать фантомы конечностей даже через длительное время после их ампутации. Бартлетт вложил в понятие «схе­ма» более глубокое значение — для него это одновременно и форма обоб­щенной, социокультурной организации прошлого опыта и инструмент, используемый в выполнении любого хорошо адаптированного поведен­ческого акта, в том числе процессов решения задач на припоминание. Всякое новое знание пополняет схематическую организацию опыта, ко­торый творчески, с элементами непредсказуемой вариативности ис­пользуется для решения следующих задач. В последнем можно видеть сходство с идеями Канта, который понимал под схемами правила твор­ческого (продуктивного) воображения (см. 1.1.3).

Позднее Бартлетт (Bartlett, 1958) распространил этот подход и на психологию мышления. Оно понималось им по аналогии со сложными двигательными навыками, но выполняемыми, главным образом, во внутреннем плане. В своих исследованиях Бартлетт первым описал ряд качественно различных форм мышления, таких как мышление учено­го-экспериментатора, художника и юриста. Эти профессионально-спе­цифические формы мышления Бартлетт противопоставил так называе­мому «обыденному» (или повседневному — англ. everyday) мышлению каждого из них. Он также провел очень важное разграничение между мышлением в закрытых (заданные условия необходимы и достаточны для решения) и открытых системах (список условий потенциально бесконечен, а задача не имеет строгого логического, формального ре­шения). В целом, в подходе этого автора постоянно, на протяжении не­скольких десятилетий подчеркивалась роль творческих трансформаций материала, семантики и специфического социокультурного опыта, а не врожденных формальных правил, подобных правилам трансформаци­онной грамматики.

Таким образом, Выготский и его коллеги действительно были не одиноки в своих поисках. Естественно задать вопрос, почему эти линии исследования не привели уже тогда к обновлению научной психологии, созданию своего рода «культурно-исторической нейропсихологии раз­вития»? Очевидно, главная проблема состояла и, отчасти, все еще со­стоит в отсутствии надежных методов. Многое делалось и объяснялось в режиме ad hoc. Например, в изучении развития доминировал метод наблюдения (причем часто, как в работах Пиаже, наблюдения проводи­лись над собственными детьми). Что касается нейропсихологических

гипотез, то они длительное время могли проверяться лишь post mortem, 88

после смерти пациента. Положение стало быстро меняться в последние годы — в результате прогресса методологии эксперимента, расширения спектра междисциплинарных работ и, наконец, революционных изме­нений технической базы исследований. Поэтому синтез позитивист­ской и романтической ориентации становится сегодня реальной науч­ной задачей. Ее решение зависит от возможности достаточно строгого контроля «романтических переменных». Анализу достигнутых на этом пути результатов, в известной степени, и посвящена данная книга.

89

2

ТРАНСФОРМАЦИЯ ПОДХОДОВ

Структура главы:

2.1   Информационный подход

2.1.1 Кибернетика и статистическая теория связи

2.1.2 Инженерная психология и ее эволюция

2.1.3 Поиски ограничений пропускной способности

2.2  Компьютерная метафора

2.2.1 Ментальные модели и аналогия с компьютером

2.2.2 «Когнитивная психология» Улрика Найссера

2.2.3 Принципы символьного подхода

2.3   Модулярность познания и коннекционизм

2.3.1 Идея специализации обработки

---

Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 95; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!