Роскошь человеческой коммуникации
Снова о словах
В телепередаче А. Архангельского «Тем временем» говорили как-то о феномене Живого Журнала. И вот в какой-то момент состоялась короткая пикировка между журналисткой Анной Наринской, весьма критически отзывавшейся о ЖЖ, и Антоном Носиком – создателем Lenta.ru и одним из отцов-основателей русского ЖЖ. В ответ на какую-то реплику Наринской Носик, слегка даже раздраженно, сказал: «Ну зачем употреблять слово общение, когда есть слово коммуникация?» Все развеселились, так что ответ журналистки «Мы же по-русски говорим!» потонул в общем смехе. Такая реакция понятна: реплика Носика прозвучала как парадокс, поскольку в ней вывернута наизнанку стандартная формула блюстителей чистоты языка – мол, зачем новое заимствованное слово, когда уже есть старое (хотя зачастую старое – тоже заимствование или, как в случае с общением, калька). Ну там, зачем нам слово брокер, когда есть хорошее русское слово маклер. Или тем более – зачем слово имидж, когда есть образ.
Услышав слова Носика, я чуть не подпрыгнула от восторга.
Приятно все-таки, когда жизнь подтверждает науку. Дело в том, что лингвисты уже обратили внимание на специфику русских слов общаться и общение.
Анна Вежбицка отметила эти слова в числе «культурных» русских слов, не имеющих английских эквивалентов. По ее мнению, в русском языке существует «культурный скрипт»: «Хорошо, если человек хочет сказать другим людям, что он думает/чувствует», что и проявляется в таких выражениях, как излить душу, душа нараспашку, а также и в слове общение.
|
|
|
О специфике русского общаться написала Анна Зализняк. Это слово обычно подразумевает, что люди разговаривают в течение некоторого времени, преимущественно с целью поддержания душевного контакта, ощущения «общности». Общение в русской языковой картине мира – это большая ценность и источник радости.
В последнее время появились смешные употребления глагола общаться и его производных применительно к конкретным ситуациям: Маша там общается по телефону с Петей, дообщается и придет; Прообщались три часа; Надо общнуться. Театральный критик Майя Туровская связывает такое распространение глагола общаться в обиходном языке с театральным жаргоном (в системе Станиславского общение – одно из центральных понятий).
В русском языке и раньше существовала идея разговора, который ведется не столько ради предмета разговора, сколько ради самого процесса, ведется неспешно и незлобно. Это слово беседа – а также глагол беседовать. Как сказано у Саши Соколова:
Между собакой и волком –
Время для частных бесед:
Пусть незатейлив обед,
Все вы обсудите толком
|
|
|
Вместе с собакой и волком.
Но в случае беседы имеет место удовольствие больше интеллектуального свойства, а радость общения связана именно со слиянием душ.
Надо сказать, что русский язык вообще отличается пристальным вниманием к нюансам человеческих отношений (вот еще специфическое русское слово). Ничего удивительного, что слово общение приобрело в русском языке все эти оттенки теплоты, душевной близости и вообще – отношений.
Излишне говорить, что в слове коммуникация всего этого нет.
Поэтому спор Антона Носика и Анны Наринской – это спор вовсе не стилистический, а концептуальный. В возгласе «Зачем употреблять слово общение, когда есть слово коммуникация ?», собственно, вся суть разногласий уже определена.
Если концептуализовать ЖЖ как способ общения, то дальнейший ход рассуждений очевиден. Это общение суррогатное, поскольку ты не видишь глаз собеседника и вообще. На такое общение идут люди одинокие, которые не могут найти родные души в реальном мире, а с другой стороны, выросшие на суррогатном общении подростки потом уже не могут общаться полноценно. Примерно в этом смысле и высказывалась Наринская.
Если же использовать не слово общение, а слово коммуникация, то все выглядит совершенно иначе. ЖЖ дает возможность связываться и вести диалог не только с теми людьми, с которыми и так знаком. Круг собеседников оказывается принципиально незакрытым, и вовсе не обязательно с каждым из них вступать в отношения в этом самом русском смысле, не обязательно каждого впускать в свою душу. Конечно, с кем-то из бесконечного числа собеседников можно и подружиться, но это уже вопрос отдельный. Примерно в таком ключе и высказывался Носик.
|
|
|
Вы не скажете?..
Как-то раз я со взрослым уже тогда сыном и маленькой дочкой собралась съездить на дачу. Дело было в начале лета, нового расписания электричек у нас еще не было, так что пошли наугад. Увидев на станции народ, мы подумали, что поезд скоро, поэтому надо бы сыну пойти побыстрее за билетами.
У стоявшей на платформе бабушки я спросила: «Скажите, пожалуйста, во сколько поезд?» Она раздумчиво ответила: «Нет, это вы не успеете».
Не дожидаясь продолжения, сын с тяжеленным рюкзаком рванул к кассе. Бабуля между тем развивала свою мысль: «Ну, если только поезд задержат…» Я не выдержала: «Простите, вы можете мне сказать, во сколько электричка?» – «В десять тридцать четыре». Я говорю: «Боже мой, так это еще через целых шесть минут!» В результате мы прогулочным шагом дошли до кассы, где нас ждал запыхавшийся Гриша с билетами, и еще минуты три стояли все вместе на платформе.
|
|
|
Я понимаю, что у людей разный темп ходьбы, что у всех свои представления о времени и о том, насколько заранее нужно приходить на станцию, но почему нельзя было просто ответить на заданный вопрос, а не делиться вместо этого своими соображениями в духе гоголевских мужиков: доедет это колесо до Москвы или не доедет?
На такую манеру отвечать на вопросы как-то обратила внимание замечательная лингвистка и наблюдательная женщина Т. М. Николаева. Человек идет в гости в дом, где раньше не был. Дорогу ему объяснили и в качестве ориентира указали булочную. «Скажите, пожалуйста, где здесь булочная?» – спрашивает он у прохожего. «Нет, она уже закрыта», – отвечает тот и идет дальше.
Противоположную манеру отвечать на вопросы демонстрирует Джером К. Джером. В повести «Как мы писали роман» он, в частности, рассказывает про свою служанку Аменду, которая всегда отвечала точно на поставленный вопрос. Однажды он спросил у нее: «Аменда, Вы не знаете, который час?» «Знаю, сэр», – ответила она и замолчала. «Аменда, я спросил у Вас, который час!» – «Нет, сэр, Вы спросили, не знаю ли я, который час, и я ответила, что знаю».
Нетрудно заметить, что это очень типичный пример английского юмора. Впрочем, приведенные диалоги из российской жизни тоже хорошо вписываются в русскую картину мира. Это ведь оборотная сторона пресловутой русской душевности. Когда вы обращаетесь к человеку, ему мало просто формально ответить на ваш вопрос, он хочет проникнуть в ваши намерения, озаботиться вашими проблемами, дать дельный совет или хотя бы посочувствовать.
Вспоминается очень смешной анекдот, в котором необыкновенно ярко виден затравленный модными на Западе психоаналитиками бедняга. Человек спрашивает у прохожего: «Скажите, пожалуйста, где находится вокзал?» Тот отвечает: «Не знаю. Но хорошо, что мы с Вами об этом поговорили».
Наконец, говоря о вопросах и ответах, нельзя не вспомнить забавную еврейскую манеру отвечать вопросом на вопрос. По этому поводу лингвист Г. Е. Крейдлин как-то написал даже специальную статью. Эпиграфом к ней служил известный еврейский анекдот: «Почему Вы отвечаете вопросом на вопрос?» – «А как надо?»
Ой, мамочки!
В одном психологическом журнале я прочитала обсуждение вопроса о том, почему мы испытываем неловкость, когда слышим слово мать? Нет-нет, не в смысле мать-перемать, а в самом обычном. Оно кажется нам слишком официальным – и в то же время грубым. Ну там, мама подростка обижается, услышав, что он в разговоре с друзьями говорит моя мать, и т. п.
Проблема эта возникает, только когда речь идет о выборе говорящим обозначения для собственной матери или матери собеседника. В остальных случаях слово мать обычно звучит совершенно естественно и даже единственно возможно. Нам едва ли придет в голову требовать заменить мать на мама в таких контекстах: Мать Пушкина звали Надежда Осиповна; Я хотела бы стать хорошей матерью; Настоящая мать – не та, которая родила, а та, которая воспитала. Можно еще себе представить выражение приемная мама, но уж совсем странно – суррогатная мама, биологическая мама. Хотя, говорят, появилось уже не только сочетание суррогатная мама, но и прелестное сокращение сурмама, но это скорее элемент специфического жаргона.
Вообще-то ситуация, когда имеется некоторый термин родства, а кроме него – слово или несколько слов для более интимного и персонального упоминания соответствующего родственника, совершенно нормальна.
В других языках тоже есть аналоги пары мать-мама. Но дьявол, как всегда, в деталях. Например, по-немецки есть слово Mutter (мать) и слова Mutti и Mama. Но распределение немного не такое, как в русском языке. Конечно, в обоих языках человек в анкете напишет мать (Mutter), а дома обратится мама (Mutti или Mama). Однако по-русски мы скорее скажем: Передайте привет маме, тогда как по-немецки – Grüßen Sie Ihre Mutter. Слыша от хорошо говорящего по-русски немца вопрос: «Твоя мать еще живет?» (буквальный перевод нейтральной фразы Deine Mutter lebt noch?), вздрагиваешь и отчетливо понимаешь, что по-русски надо сказать: «Твоя мама жива?» По-русски, рассказывая о своей семье по радио или телевидению, человек вполне может сказать: моя мама делала то-то и то-то. Если сказать моя мать, это может прозвучать грубовато. По-немецки же здесь нейтрально сказать Mutter, тогда как Mutti или Mama прозвучит неуместно по-домашнему. В русском слово мама выходит за пределы домашнего круга и захватывает часть контекстов, которые в других языках, как еще недавно и в русском, числятся за словом мать. Которое, в свою очередь, теряет позиции и начинает восприниматься как слегка отчужденное наименование. Впрочем, такой захват не всегда проходит безболезненно. Часто человек вообще не может выбрать ни одно из двух слов: мать кажется ему слишком официальным или грубым, а мама – слишком интимным. Многие выходят из положения при помощи различных стилизованных наименований (скажем, матушка) или нарочито игровых (например, мамашка, маман, родительница).
Это не стоит слишком психологизировать. Во всяком случае, не так прямолинейно. Вот мол, раз мы предпочитаем говорить не мать, а мама, значит, мы инфантильны. Существует речевой этикет, и он меняется. Речевой этикет – вещь очень условная. Конечно, какие-то его особенности у тех или иных групп, культур и т. п. могут что-то там отражать. Так, традиция обращаться к родителям на «вы» практически исчезла (хотя я знаю людей, в семьях которых это было принято до самого последнего времени). Вероятно, в таком изменении разумно усмотреть отражение эволюции семейных отношений. Однако невозможно в каждом случае устанавливать связь между конкретной речевой формулой и душевной жизнью людей.
Ю. М. Лотман в своих лекциях приводил такой пример из переписки XIX в.: на письмо, начинавшееся с обращения «Милостивый государь мой» страшно обиженный адресат ответил письмом, которое начиналось так: «Милостивый государь мой, мой, мой». Сейчас нам трудно понять его обиду, а на тогдашний слух нейтрально было милостивый государь, а лишнее мой сообщало обращению то ли неуместную фривольность, то ли пренебрежительность, то ли что-то еще. Но это ведь чистая условность. Вот сейчас часто приходится слышать: какой ужас, отчество выходит из употребления, кому пришло бы в XIX в. сказать об уважаемом человеке, например, Александр Пушкин. А как раз в XIX в. именно так и было: «Сочинения Александра Пушкина». Это потом писателей стали именовать с отчеством. Между прочим, раньше обращение к человеку по имени-отчеству само по себе звучало иначе, чем сейчас – это было обращение скорее частное, неофициальное, в отличие от разных милостивых государей, превосходительств и сиятельств.
Возвращаясь к обозначениям матери (мать, мама, мамка, маманя, мамаша, матушка и т. д.), можно заметить, что каждое из них имеет свои стилистические особенности и свою историю.
Возьмем, например, слово мамаша. Если обратиться к русской классической литературе, видно, что когда-то в этом слове не было ни иронии, ни высокомерия, ни грубоватости.
У Толстого, например, Николенька из «Детства» ласково обращается к своей любимой матери: «Ах, милая, милая мамаша, как я тебя люблю!» Так же обращается к матери Раскольников у Достоевского. Да собственно, и другие герои Достоевского, Толстого, Тургенева. Однако потом с этим словом что-то происходит: оно приобретает вульгарную окраску. Обращение мамаша типично для героев Зощенко. Например, тип с усиками, которого сопровождала в поезде нагруженная узлами старуха и которого пассажиры сначала осудили за эксплуатацию домработницы, но потом амнистировали, узнав, что старуха не домработница, а мать, говорит: «Положите, мамаша, ногу на узел – унести могут».
Одна знакомая рассказала мне такую историю. Она позвонила в английскую школу, чтобы справиться насчет собеседования, и начала так: «Мне одна мамаша сказала…» На это завуч резко ответила: «У нас здесь таких слов не употребляют» – и не стала продолжать разговор. «Ну почему? – жаловалась знакомая. – Ведь так всегда говорят в поликлинике, в детском саду. А как сказать? Одна мать? Одна знакомая, у которой тоже есть ребенок?» В общем, девочка учится в другой школе, не английской.
Зайка моя!
В числе прочих необходимых для жизни речевых навыков, человек осваивает то или иное количество ласкательных обращений. На русском Севере мне довелось видеть, как во время свадебного обряда жених, в частности, должен был, поднимаясь по лестнице и входя в дом, сопровождать каждый шаг новым обращением, адресованным невесте.
Любовные обращения – вполне самодостаточный способ выражения любви.
Если сказать – как в названии фильма – Милый, дорогой, любимый, единственный, то дальше можно ничего не говорить, нужная мысль уже выражена.
Одни люди предпочитают одно обращение, другие – другое, одни изобретательны, другие однообразны. Некоторым кажется, что слово милая ничего не значит, а дорогая значит весьма много, другие считают в точности наоборот. Для кого-то легче умереть, чем произнести слово любимый, а кто-то говорит его направо и налево.
Может показаться, что ласкательные обращения сами по себе малосодержательны, что все зависит от интонации, от чувства, которое вкладывает в них говорящий, от того, как и когда он их произносит. Многие из этих слов, например, дорогой и милая, легко утрачивают интимный характер и употребляются по отношению к малознакомым людям, что, правда, иной раз вызывает их раздражение. А слово милочка в современном языке вряд ли вообще может быть использовано для выражения подлинной нежности. В нем слышится покровительственно-высокомерная интонация.
Вдумываясь тем не менее в значение слов любви, можно заметить, что они группируются вокруг трех идей.
Некоторые прямо указывают на соответствующее чувство: любимый, желанная, любовь моя, радость моя, счастье мое, ненаглядная и т. п.
Другие основаны на идее ценности и уникальности объекта чувства: дорогой, единственная, бесценный, золотой, сокровище мое, золотце. Вспомним также замечательное лесковское Изумруд ты мой бралиянтовый!
Третья группа слов указывает на приятность, симпатичность объекта чувства. Это не только слова типа хорошая или сладкий, но и множество более изысканных определений. (В суровой англосаксонской культуре используются выразительные гастрономические обращения: honey (медовый), sweetie pie (буквально – сладкий пирожок) и sweetheart (буквально – сладкое сердце.) Характерны сравнения с разными симпатичными существами или предметами – отсюда всевозможные зайки и киски, а также ласкательные обращения типа малыш, маленький, детка и т. п. (прежде всего по отношению к женщинам): существо небольшого размера и юного возраста вызывает симпатию.
Здесь вообще простор для фантазии наибольший.
Так, об одном московском юродивом читаем: «Петруша любит молодых горничных, которых называет вербочками, малиновками, пеночками, кинареечками, лапушками».
Некоторые из таких слов, например голубчик или лапочка, уже практически утратили связь с тем образом, который когда-то лежал в их основе.
Во многих случаях разные идеи совмещаются. В обращении солнышко можно усмотреть ссылку как на приятность, так и на уникальность. В обращениях душа моя или сердце мое сочетаются идеи ценности и чувства. А в слове милый мерцают два разных смысла: милый – это то ли тот, кто хорош, то ли тот, кто нравится.
Правда, среди русских ласкательных обращений есть такое, которое стоит особняком. Это одно из главных и, несомненно, самое своеобразное русское обращение – родной или родная (у него есть вариант родненький и еще ряд производных; к нему близки по смыслу устаревшие обращения родимый и кровиночка). Парадоксальным образом наименее эротическое любовное слово оказывается наиболее интимным. Некоторые люди утверждают, что вообще не имеют слова родной в своем любовном лексиконе, так как оно кажется им шокирующе откровенным.
Обращение родной значит примерно следующее: я к тебе так отношусь, как будто ты мой кровный родственник. Здесь проявляется характерное для русской культуры отношение к кровному родству – одновременно чрезвычайно прочувствованное и очень неформальное.
И сбоку бантик
Как мучительно каждый раз придумывать, что подарить к 8 марта всем родственницам и всем учительницам детей. А что, собственно, значит – подарить ? Это, между прочим, не такой простой вопрос. В современном русском языке четко противопоставлены глаголы дарить и давать. Фразу Она дала мне это платье невозможно понять в том смысле, что это был подарок. Это естественно понимается как «дала поносить». А если насовсем, то либо подарила, либо отдала. Так.
Подарить – значит дать бесплатно и навсегда. Но этого мало. Все зависит от цели. Например, если эта цель состоит в том, чтобы поощрить другого человека за его достижения, то это будет не подарок, а награда, премия или приз. И суконное сочетание наградить ценным подарком нас не собьет с толку.
Если дающий хочет помочь другому человеку, поддержать его, то это опять не подарок, а пожертвование, милостыня, подаяние, подачка, возможно дотация, субсидия, грант или же гуманитарная помощь – она же гумпомощь или гуманитарка.
А подарок – это когда кто-то хочет доставить другому человеку удовольствие или выразить свое хорошее отношение к нему и именно с этой целью вручает ему некий предмет. Подарки дарят на день рождения, на Новый год, на 8 марта, конечно, а иногда просто чтобы создать ощущение праздника, без всякой специальной даты. Овеществленная функция подарка – это особая подарочная упаковка, которая помогает самый простой предмет представить как подарок.
Постепенно подарок без яркого пакетика становится почти неприличным. У бедных, но продвинутых студентов зачастую пакетик оказывается самой дорогой частью подарка.
Притом подарок – в первую очередь не для пользы, а для души. Стиральный порошок или мусорное ведро – вещи, безусловно, полезные, однако они далеко не всегда уместны в качестве подарков. Дети особенно чувствительны к этой стороне дела, они обычно твердо заявляют: Куртка – это не подарок. Диван – это не подарок. Еда – не подарок. Хотя тут все не так просто. Нам трудно мыслить кило сахару или мешок картошки как подарок, но вспомним один из фильмов о войне, где в качестве роскошного подарка на день рождения фигурировали хлебные карточки в ювелирной коробочке.
Итак, подарок – это форма проявления любви.
Когда в магазине нам говорят: фирма вам дарит, подарок от фирмы, мы понимаем, что это не настоящий подарок, потому что здесь нет личных отношений, избирательности.
Мы чувствуем, что это только называется подарок, а на самом деле халява, если не ловушка. Между прочим, ребенку в Новый год дома подарки дарят, а на елке в Лужниках подарок дают. Язык не обманешь.
А то еще покупателю любят посулить бесплатный подарок. Как будто подарок может быть не бесплатным! Тут вспоминается Сова из мультфильма про Винни-Пуха, которая подарила ослику Иа-Иа на день рождения его собственный хвост, сообщив при этом, что это безвозмездно, то есть даром. Неуклюжее сочетание несет в себе два разных послания. С одной стороны, фирма сообщает адресату, что по непонятной причине воспылала к нему нежными чувствами и хочет подарить ему подарок. С другой же стороны, фирма знает, что адресат – известный халявщик, и потому подчеркивает еще раз, что подарок этот будет ему вручен бесплатно. Безвозмездно. То есть даром. Только пусть сначала закажет товар. Нужный или не очень.
Я как-то слышала диалог между матерью и ребенком. Ребенок: Мне кроссовки бесплатно дали! Мать: Да не бесплатно, а подарили! Как говорится, почувствуйте разницу.
День Золушки
В пятилетнем возрасте моя дочь поинтересовалась, будут ли на Первое мая подарки. Ну, раз это праздник. Я сказала, что подарков не будет, а просто выходной и можно погулять. Тогда она спросила, что это, собственно, за праздник. Пришлось, конечно, слегка упростить: международную солидарность я опустила, а трудное субстантивированное причастие трансформировала. Это, говорю, такой праздник в честь тех, кто много трудится. – Понятно, говорит, – день Золушки? А что, пожалуй, это не лишено.
Вообще люди стремятся даже новым праздникам придать какой-то свой, близкий им смысл. И как на Масленицу или на Святки ясно чувствуется память о языческом прошлом русского народа, так и в советских праздниках люди всегда находили что-то, связанное с фундаментальными основами бытия.
Проще всего было с Международным днем борьбы женщин за свои права – 8 марта. Разумеется, ни для кого этот праздник не ассоциировался ни с какой борьбой за права, а называли его всегда просто 8 марта или женский день, женский праздник. Героиня Наталии Гундаревой из фильма «Сладкая женщина» говорит: Я ведь как раз под женский праздник оформилась (в смысле, поступила работать на завод). День 7 ноября – красный день календаря, день революции, получил народное название октябрьские праздники или просто октябрьские. У Ф. Абрамова читаем: Пожар вспыхнул под утро в Октябрьские праздники, и пока подгулявшие накануне люди приходили в себя да раскачивались, поселок сгорел начисто. А вот из В. Аксёнова: На гулянке под Октябрьские завели на патефоне старую пластинку «Саша, ты помнишь наши встречи в приморском парке на берегу?» Между прочим, уже мало кто помнит, что этот праздник переименовали было в День примирения и согласия – или согласия и примирения. Не прижилось, для всех так и осталось – октябрьские и октябрьские. Хотя и в ноябре. Теперь, правда, все запуталось окончательно, поскольку седьмое переименовали в четвертое, примирение в единство, а Ленина в Минина и Пожарского.
День международной солидарности трудящихся тоже не мог существовать под таким названием. Не спасал и официально-задушевный вариант Праздник весны и труда – слишком неочевидна была связь между тем и другим. И 1 Мая получило в народе название майские.
Таким образом, основные идеологические праздники превратились в сезонные: октябрьские и майские, осень и весна. А вскоре за майскими следовало 9 мая – праздник совершенно особый. Тут тебе никаких умозрительных солидарностей и единств. День Победы – это все понимают.
Но в последнее время многие люди под майскими праздниками стали подразумевать сразу все: и несколько выходных на 1-е мая, и выходные на 9-е, и поскольку во многих организациях делают нерабочими также и дни между праздниками, то получается, что майские – это такие большие, дней на десять, весенние каникулы, когда можно куда-нибудь уехать или заняться сельским хозяйством на садовом участке. Кстати, во многих западных странах есть такое понятие – мост между праздниками, время, когда официально не выходные дни, но практически никто не работает. Думаю, скоро оно привьется и у нас. Появились даже такие сочетания, как первые и вторые майские праздники, например: Между первыми и вторыми майскими праздниками остается очень мало рабочих дней.
Тут надо сказать, что разные люди употребляют слова майские праздники или майские по-разному, причем различие это в значительной степени поколенческое. Пару лет назад в конце апреля у меня произошел примечательный разговор с кассиром нашего института. Я спросила у нее, когда будет зарплата, и услышала в ответ: После майских! Я огорчилась: Значит, числа 13-го? – Да, нет, почему же? Числа 6-го. Я же Вам сказала – после майских. Ну, говорю, я думала, после вторых. – Нет, – твердо ответила она. Майские – это майские, а 9 мая – это 9 мая, День Победы.
Попроси как следует
В великой книге «Москва – Петушки» сказано: «Вот видите – сколько в природе загадок, роковых и радостных, сколько белых пятен повсюду!» Лично для меня самая жгучая загадка: как в иных самых мелких словах помещается невероятное количество смысла? Приведу лишь один пример.
Допустим, вы обратились к своему собеседнику с просьбой, но с первого раза у вас ничего не вышло. Тогда у вас, как говорится по-английски, два выбора. Можно плюнуть, а можно решиться повторить просьбу. В этом последнем случае язык предписывает снабдить вашу просьбу специальным ярлычком, чем-то вроде пометки Повторно на почтовом извещении. Проще всего выбрать одну из трех частиц: ну, да или же. Как, например, в одном из рассказов Аверченко:
– Нельзя, – сказал губернаторский чиновник.
Я зачесал затылок, забегал из угла в угол и забормотал:
– Ну разрешите, ну пожалуйста.
Казалось бы, какая разница – хватай первое, что на язык попадется: «Ну скажи мне!» или «Да ответь же!» Однако за каждой частицей стоит своя, особая стратегия уговаривания.
Проще всего воспользоваться ну -стратегией. Услышав отказ, надо набрать побольше воздуха и начать: «Ну давай, ну пожалуйста, ну прошу тебя!» Что означает: у меня нет никаких новых аргументов, я не знаю, чем мне подкрепить свою просьбу, но мне очень хочется, чтобы ты ее выполнил, и я от тебя не отстану, пока она не будет выполнена. Это называется умолять, канючить или клянчить. Данная метода имеет ряд достоинств. Во-первых, ну допускает бесконечное повторение, так что все зависит от упорства просящего. Во-вторых, эта частица не требует изобретательности и интеллектуального напряжения. И наконец, она довольно результативна (это известный эффект зануды). Однако есть и существенный недостаток: канючащий жалок, налицо потеря достоинства. Поэтому если маленькие дети без колебаний прибегают к ну -стратегии, то взрослые обычно предпочитают сначала попробовать что-нибудь другое. Например, да -стратегию.
– «Скажи!» – «Нет!» – «Да скажи!» Что это значит? Да скажи, произносимое со специфической небрежной интонацией, значит примерно следующее: не ломайся, я-то знаю, что у тебя нет никаких причин отказывать мне в этой мелкой просьбе; все твои аргументы мне заранее известны и просто смешны, мы с тобой хорошо это понимаем. Да не предполагает бесконечного повторения. В отличие от предыдущего случая, где собеседник берется измором, да – это скорее наскок.
Для успешного выполнения здесь требуются внезапность и то, что называется понт. Просящий должен быть абсолютно уверен в себе – настолько, чтобы его уверенность передалась собеседнику. Тогда тот, может быть, растеряется и выполнит просьбу, прежде чем поймет, что произошло.
Если да -атака удалась, то она покрывает победителя неувядаемой славой: он добился своего не только не потеряв достоинства, но и доказав свое моральное превосходство. Впрочем, если да -атака захлебнулась, можно переходить к ну -осаде.
Воспользуемся примером из другого рассказа Аверченко. Пожилой чиновник, гуляя по берегу реки, смутно видит у другого берега силуэт купальщицы. Он отчаянно пытается рассмотреть хоть какие-нибудь подробности, но все бесполезно. Вдруг он замечает гимназиста, который разглядывает купальщицу в бинокль.
Плюмажев протянул дрожащую руку.
– Дайте! На минутку.
– Ни-ни! Даром я, что ли его у тетки утащил? Небось, если бы у вас был бинокль, вы бы мне своего не дали?
– Да дайте!
За этим Да дайте! слышится совсем другая интонация, чем за откровенной мольбой Ну дайте! О многом говорит это да! Рука у чиновника дрожит, душа пылает, но он еще не сломлен, он не хочет терять лицо. Он пытается сделать вид, что просьба-то пустяковая, что бинокль и не очень ему нужен, просто умный мальчик не станет отказывать в такой ерунде солидному человеку.
Бедняга! Уже через несколько минут он будет умолять, потом угрожать, потом отдаст алчному юнцу все деньги – чтобы в финале узреть в бинокль собственную престарелую супругу.
Есть еще частица же. Ею можно воспользоваться, если вы не получили прямого отказа – например, на вашу первую просьбу просто не обратили внимания. Или, скажем, вы не можете утащить своего спутника из гостей. Он не спорит, а говорит: «Сейчас, сейчас» – и продолжает беседу. Тогда можно дернуть его за рукав: «Идем же!» А если к ну добавить же, то в голосе молящего начинают звучать нетерпеливые нотки. Можно еще скомбинировать да и же … и так далее, до бесконечности.
Занятия лингвистикой вообще настраивают на гуманистический лад. Действительно, раз самый заурядный человек умеет так ловко управляться со всеми этими смыслами, к роду человеческому стоит относиться со священным трепетом.
А паразиты никогда
Есть такой анекдот. Едет новый русский в мерседесе и видит, что по тротуару старушка идет, а перед ней люк открытый, сейчас она упадет. Новый русский высовывается из окна и дружелюбно кричит: Бабка! Это… типа… опа!
Так называемые слова-паразиты человек употребляет, когда ему не хватает обычных слов, как в песне из фильма «Карнавальная ночь»: Я не знаю, как начать, / В общем, значит, так сказать… Но действительно ли эти слова лишние в языке?
Наша обычная речь – спонтанная, то есть неподготовленная. Мы одновременно говорим и думаем. Человек не всегда успевает сформулировать свою мысль, ему приходится останавливаться, чтобы подумать или подыскать подходящее слово. Конечно, вы можете замолчать и держать паузу до тех пор, пока не придумаете абсолютно гладкую фразу. Но тогда собеседник будет сомневаться: то ли вы все еще формулируете, то ли уже заснули или отвлеклись. Вот тут и приходят на помощь всевозможные эээ, мэээ, ну, это и так далее. Это своего рода сигналы: я здесь, я на связи, сейчас уже скажу, ждите ответа. Кроме того, в режиме цейтнота не всегда удается найти самое подходящее слово и приходится удовлетворяться более или менее подходящим. Многие слова-паразиты: вроде, типа, как бы и так далее – имеют именно такую функцию: мол, слово, может, и не совсем подходящее, но другое что-то пока в голову не приходит.
Соответственно, наличие в речи слов-паразитов – это своего рода знак естественности, неподготовленности речи. У Грибоедова о Чацком: И говорит как пишет! – но хорошо ли принимаются его пламенные монологи? Часто собеседник гораздо лучше вас воспринимает, если вы прямо на его глазах и вместе с ним формулируете мысль, ищете слово. Этот эффект знаком любому преподавателю. Бывает, объясняешь что-то, что объяснял уже тысячу раз, и точно знаешь, что надо сказать и какими словами. Но если просто отбарабанить готовый текст, никто ничего не усвоит. Гораздо лучше, если слегка имитировать спонтанность: остановиться, призадуматься, как бы поискать слово: ученик тогда будет думать вместе с вами, тоже искать это слово – и поймет и запомнит вашу мысль гораздо лучше. Замечательны в этом отношении телевизионные лекции ныне покойного профессора Тартуского университета Ю. М. Лотмана о русской культуре. Речь Лотмана никак нельзя назвать гладкой: он экает, хмыкает, хихикает. Но слушать его – истинное наслаждение: полная иллюзия, что он только что поговорил лично, например, с Чаадаевым, а теперь говорит лично с вами. Причем говорить с вами ему страшно интересно, он вот как раз нечто увлекательное узнал или придумал и спешит поделиться. Возможно, если экать начнет другой человек, который не умеет так замечательно рассказывать, – это только испортит его речь. Но в случае с Лотманом, как поется в песенке Окуджавы, «мне это ничуть не мешает и даже меня возвышает».
Любое из, на первый взгляд, бессмысленных слов-паразитов на самом деле имеет свой особый смысл, и все они друг от друга отличаются. Кажется, что неважно, пересыпает ли человек свою речь бесконечными так сказать или предпочитает это, типа или как бы. В действительности это совсем разные люди.
Например, человек, который через слово говорит это, это человек, которому вообще каждое слово дается с трудом, это тугодум, или, как теперь говорят, тормоз. Напротив того, так сказать – точнее обычно тскать – часто говорят люди, которые за словом в карман не лезут, говорят очень быстро и с помощью этого тскать пытаются расчленить свою речь на отрезки, чтобы облегчить слушателю понимание.
Особая история со словом как бы. Оно приобрело популярность, по-моему, в позднесоветский период как интеллигентское словцо. Первоначально в нем была даже некоторая фронда, поскольку постоянное как бы означало демонстративный отказ от категоричности суждений, присущей официальным текстам. Не исключено, что мода на как бы тогда была связана с интересом интеллигенции к Достоевскому: известно, что как бы – одно из особенно любимых им слов. Потом, как это происходит со многими культурными явлениями, как бы опустилось в более низкие социальные слои, растеряв при этом большую часть своего содержания. Теперь вечное как бы стало проявлением простого жеманства. Характерно оно в основном для женской речи.
Другая, даже отчасти противоположная судьба у слова-паразита типа. Мода на него пришла из речи братвы. Внимательный к деталям тележурналист Леонид Парфенов в одной из своих передач даже говорил о произносимом со специфическим прононсом типаа как об особой примете середины 90-х годов XX в. Потом, однако, типа замелькало и в речи интеллигенции, потеснив утратившее свое обаяние как бы. Этим типа, произносимым уже без всякого особого «прононса», пока еще чуть ироничным и цитатным, человек показывает, что он не какой-нибудь кабинетный червь, ему не чужды современные общественные процессы, а может быть, он даже и сам крутой. – А ты здесь типа работаешь? – Да типа того . Так теперь разговаривают многие интеллектуалы.
Картина мира
Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 195; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!