Так Коба родил имя, которое вошло в историю.
***
После Эриванского дела, многие большевики отправились в тюрьму. Даже опытный Камо, приехавший в Берлин был арестован. Ничего удивительного, это было ограбление века. Триста тысяч рублей, шутка ли? Корова в то время стоила двадцать пять рублей). Но Коба опять был странно неуязвим!
Ограбление на Эриванской площади было одним из его террористических «подвигов». Ирамешвили писал: «До этого он принимал участие в убийстве начальника штаба Грузии, генерала Грязнова. Генерала должны были убить террористы-меньшевики, но те медлили и Коба организовал убийство. Он веселился, когда меньшевики объявили это своим делом.
При всём при том, сам Сталин никогда не забывал партийных решений о запрещении террористической деятельности. Вождю партии и страны не пристойно быть лихим грабителем… Вот почему став Сталиным, он тщательно скрывал деятельность Кобы. Но о ней многие знали значит следовало прекратить в стране поток информации и сделать так, чтобы люди боялись за каждое опасно произнесённое слово.
– Не в этом ли кроется государственный террор во времена его правления?
Простые люди считали, что лишний раз прикусить язык здоровью не повредит. Зато «сарафанное радио» не работало. Товарищи Кобы по разбойным нападениям, либо погибли при собственных разборках, либо закончили жизнь в сталинской тюрьме. И главный его соратник, по лихим делам, легендарный Камо – ушёл из жизни раньше всех.
|
|
|
Большую часть этих удалых лет, Коба жил, точнее скрывался в Баку, на нефтяных промыслах. Видимо, это было решением Ленина, который всегда заботился о верном Кобе. «По воле партии я переброшен в Баку. Два года революционной работы среди рабочих, закалили меня», – писал Коба.
Революционная работа в нефтяной промышленности велась. Вместе со своими боевиками, наш герой накладывал денежные контрибуции на нефтяных магнатов. Бывало, и поджигал, и тогда багровое зарево и клубы дыма неделями стояли над промыслами. Кроме откровенного рэкета, устраивались ещё и забастовки, кстати выгодные владельцам промыслов – они повышали цены на нефть, за что тоже платили Кобе и его подельщикам.
Но сам Коба вёл полунищую, бродячую жизнь. Все средства аккуратно посылались Ленину. Приходилось нелегко: теперь он был женат, и жена родила ему ребёнка.
Убивая и калеча людей, забывая о своём благополучие, влача полунищее существование, Коба мечтал о настоящей семье. В детстве он был лишён этой радости и теперь желал создать свой дом. Но создать семью он решил с невинной, религиозной девушкой. Свободомыслящие девушки-товарищи, скитавшиеся по нелегальным квартирам и постелям революционеров, ему не подходили.
|
|
|
Он смог отыскать такую. «Преследуемый царской охранкой, Коба мог находить покой в одном месте, в убогом очаге своей семьи», – писал Ирамешвили. Они снимали комнату в низеньком, маленьком домике на окраине города, у хозяина-турка. Его жена Екатерина (Като) Сванидзе работала швеёй. В их нищем жилище, всё сверкало чистотой. Всё было покрыто её белыми вышивками и кружевами.
Его дом, его очаг, традиционная семья… Но при этом Иосиф оставался ярым фанатиком революционером, а его жена с грудным младенцем на руках еле-еле сводила концы с концами. Денег как не было, так и нет. Огромные средства добываемые мужем, немедленно уходили к Ленину. При этом, полунищий Коба презирал деньги. Они для него они были всего навсего частью мира, который он собрался переделать по своему усмотрению. И когда они появлялись, он с радостью раздавал их друзьям.
А потом заболела Като… Денег на её лечение у Иосифа не было. Друзья тоже не помогли. Она умирала… Осенью, наш герой был вынужден тяжело больную женщину повести в Тифлис, где жила её семья. Сванидзе смогли бы за ней ухаживать, но было поздно. Като скончалась на его руках. В семье Сванидзе имеется фотография: Коба стоит над гробом несчастный, потерянный, с взъерошенными волосами. Друзья, с которыми он делился, в нужный момент не помогли и в результате он потерял свою любовь.
|
|
|
– Так он не уберёг первую жену.
Когда похоронная процессия достигла кладбища, Иосиф сжал крепко руку своего друга Ирамешвили и сказал:
– Сосо, это существо смиряло моё каменное сердце; теперь она умерла, а вместе с ней и все тёплые чувства к людям.
После смерти жены, Коба стал более изощрённым организатором убийств князей, священников, буржуа. Но тогда же стали появляться слухи – странные, вернее страшные для революционера: Бесстрашный Коба, удачливый Коба, уходящий от всех преследований, на самом деле провокатор, засланный полицией в революционное движение.
Эти слухи прервал арест Кобы. На этот раз действительно случился большой прокол. При аресте у Иосифа нашли доказательства его принадлежности к запрещённому Бакинскому комитету РСДРП. Это давало полиции основания для нового обвинения. Теперь уже с перспективой каторжных работ. Но Бакинское жандармское управление, почему-то закрыло глаза на эти документы, и единственное, что сделало, это вернуло беглеца к месту его последней ссылке, в Солвычегорск, да и то сроком на два года.
|
|
|
Путь его лежал через Вятку, где Иосиф заболел тифом. Наступивший кризис болезни оставлял мало шансов на выздоровление. Но Коба выздоровел. В Солвычегорске он поправился поздоровел и вновь бежал. Опять на Кавказ!
На сей раз, Коба на свободе находился девять месяцев. Его арестовали двадцать третьего марта 1910 года. Помощник начальника Бакинского жандармского управления Н. Гелимбатовский писал в заключении: Ввиду упорного его участия в деятельности революционных партий, в коих он занимает видное положение, ввиду двукратного его побега… принять меру взыскания – высылку в самые отдалённые места Сибири на пять лет». Но какое-то судебное звено проигнорировало предписание, вместо него последовало благодушное решение – выслать неисправимого Кобу в тот, же Солвычегорск!
– Началась третья ссылка.
Двадцать девятого декабря 1910 года он опять поселился в доме Григорова, но прожил у гостеприимных хозяев, на сей раз недолго. Вряд ли ему было плохо на старой знакомой квартире, иначе он не поселился бы там вторично. Видимо причина крылась в чём-то другом.
Десятого января 1911 года Коба переехал в дом Матрёны Прокопьевны Кузаковой – молодой вдовы. Сама она описала их встречу так: «Зимой 1910 года зашёл ко мне мужчина средних лет и спрашивает:
– Жил у вас на квартире мой друг Асатиани?
Посетитель назвался Иосифом Виссарионовичем Джугашвили. Одет он был не по зимнему, в чёрном осеннем пальто и фетровой шляпе.
Вдова поинтересовалась:
– Сколько вам лет?
– А сколько дадите?
– Лет сорок, пожалуй.
Он рассмеялся:
– Мне всего двадцать девять.
Дом Кузаковой был тесный, дети спали прямо на полу. Какие уж тут занятия или чтение. Так что, не условия жизни привлекали в этом доме Кобу. Но как сказал Соломон: «Всё проходит». Прошла и третья ссылка, а с нею шумное житьё в доме Кузаковой, где бегали многочисленные дети (как утверждали злые языки), весьма напоминавшие прежних ссыльных постояльцев.[51] Не имея права выехать в столицу, Коба выбрал Вологду.
Слежка была налажена и там. В департамент полиции пришло сообщение: «Как можно полагать, кавказец (так полиция именовала Кобу) в скором времени выедет в Петербург». Затем следовало новое донесение: «В 3-45 кавказец пришёл на вокзал с вещами… вошёл в вагон третьего класса, в поезд отходящий в Сант-Петербург. Кавказец с означенным поездом уехал в Петербург». И никакой попытки его задержать. Почему?
А далее охранке стали известны все его визиты в Питере, но «кавказца» взяли почему-то не сразу, а через три дня, в меблированных комнатах, когда он спал. Под Рождество 1911 года его вернули в Вологду, а в новом году нашего героя посетила удача. Кобу навестил его давний друг Орджоникидзе, известивший его о воле вождя: Ленин потребовал его побега. Через несколько дней после свидания с Орджоникидзе, двадцать девятого февраля 1912 года Коба в очередной раз бежал.
Бежав из ссылки Коба развил бешенную деятельность. Но вначале он посетил Тифлис, соскучился по солнцу в безысходной Сибири. Потом отправился в Петербург, по дороге инспектируя провинциальные комитеты.
В след нашему герою, полиция заботливо рисовала и рассылала его портрет: «Лицо в оспинах, пятнах, глаза карие, усы чёрные, нос обыкновенный. Особые приметы: Над правой бровью родинка, левая рука в локте не разгибается. С чужим паспортом и объявленными приметами, ему удалось проехать всю Россию с юга на север.
В Петербурге Коба руководил избирательной компанией. Данную работу он исполнял со Скрябиным (Молотовым), который тоже нелегально проживал в столице. Вскоре к ним присоединился ещё один подпольщик – Свердлов. Теперь Коба как бы брал реванш, за осень 1911 года он гулял уже несколько недель, до 22 апреля, в этот день его и арестовали. На этот раз «кавказцу не удалось посетить знакомую Вологду. Отправили его в суровый Нарымский край. Но Коба не стал дожидаться ледяной стужи и 1 сентября бежал в пятый раз.
И вновь вездесущей полиции известно, что он собирается отбыть за границу. В Краков, к Ленину. Его выследили и почему-то вновь позволили переправиться за границу. Так, благодаря попустительству полиции, или ещё чего-то Джугашвили оказался в Кракове на февральском совещании ЦК. Но как ему это удалось? При нём даже не было заграничного паспорта.
Далее он за Лениным посетил Австрию. Опять без документов, в своём неизменном, чёрном, видавшем виды пальто, Коба появился в Вене. Город показался скучным, достопримечательности нашего героя не интересовали, а настоящей работы не было.
От скуки или чёрной тоски Иосиф написал письмо главе думской фракции Роману Вацловичу Малиновскому (Малиновский был фаворитом Ленина). В своём откровенном письме Коба жаловался: «Занят вздором, чепухой…» так он определил свои теоретические занятия с Лениным. Ему было скучно, в той среде, где он не мог быть первым, а повторять чужие, пусть даже и ленинские мысли, было не престижно. Плагиатство не создаёт авторитета.
Не знал удачливый Коба, что Роман Малиновский в прошлом польский дворянин и католик, а ныне не только организатор профсоюза металлистов и большевистский агитатор, но ещё и штатный агент департамента полиции. Следовательно, письмо Джугашвили моментально стало известно и Ленину и охранному отделению полиции. Так Коба сам того, не зная, попал под молотки. Владимир Ильич тут же отправил ослушника в Россию, а полиция уже не стала вести излишнюю слежку и арестовала Кобу. Случилось это весной 1913 года на благотворительном вечере. За компанию, чтобы не думалось некоторым, откуда подул дух предательства, прихватили ещё и подвернувшегося под руку Якова Свердлова.
– Такие люди не нужны были Ленину и знаменитый своей неуловимостью Коба из первого круга революционеров опустился ниже.
Кобе со Свердловым почти повезло, им удалось бежать, но не зная откуда идёт измена доверились тому же Малиновскому и он их сдал вторично. На сей раз наказание было суровое: Неудачников выслали в Туруханский край сроком на четыре года.[52]
В арестантском вагоне, через Урал, Сибирь и Красноярск эпатировались наши герои. Далее их путь лежал в Туруханский край по бурному Енисею, в село Монастырское, посёлок Курейка, туда, куда ворон и костей не заносил, повезли пасынков судьбы. Для жителя юга места эти не просто жуткие – гиблые. Бесконечно длинная зима, месяц холодного лета, мошкара, мошкара… Одно слово тундра, время здесь остановилось, лёд, снег, снег, лёд и крохотный человек.
Теперь уже от уныния Коба стал писать жалобные письма «Кажется ещё никогда не переживал такого ужасного положения. Деньги все вышли, начался какой-то подозрительный кашель в связи с усиливающимся морозом (тридцать семь градусов холода), – писал он думской фракции большевиков. – Нет запасов, ни хлеба, ни сахара, здесь всё дорогое, нужно молоко, нужны дрова… но нет денег. У меня нет богатых родственников или знакомых, мне положительно не к кому обратиться. Моя просьба состоит в том, что если у фракции до сих пор остался фонд репрессированных… пусть она выдаст мне… рублей хотя бы шестьдесят».
Второе письмо в издательство «Просвещение»: у меня нет ни гроша, все запасы вышли… Были кой какие деньги, да ушли на тёплую одежду… Нельзя ли растормошить знакомых и раздобыть рублей двадцать – тридцать. Это было бы спасение…».
В Партархиве хранится рассказ «В пургу»написанный со слов Кобы сыном Сергея Аллилуева – Фёдором. Видимо, когда он ухаживал за Надей Аллилуевой тогда и рассказал о «мучительном прошлом». Как шёл в полярную ночь – добывать рыбу, которая была «вся его пища». И как однажды чуть было не погиб…
«Мороз всё крепчал… голубоватый в свете луны снег и тени от торосов. Ледяная пустыня. Но подул северный ветер, завьюжило, и скрылись звёзды. Он попал в пургу. Вешки которыми отмечали путь, исчезли в пурге. При каждом порыве ледяной стужи, лицо немело, превратившись в ледяную маску. Садящая боль. Пар изо рта смерзался. Голова и грудь покрылись ледяной коркой, дышать было невозможно, обындевевшие веки слиплись. Тело растеряло тепло. Но он шёл и дошёл…».
Всё это время Ленин не раз поднимал вопрос: как помочь Кобе бежать? Однако «сапоги», так называли паспорта для побега, так и не прибыли.
– Думаете это случайно?
Но отчего сам Коба не пытался бежать? Он, который столько раз бегал из ссылок. По логике вещей, он должен был бежать из этой – самой ужасной, самой страшной ссылки. Ничего подобного. Он страдал и жил в этом аду. Почему?
– Возможно, в этом вопросе скрыта самая главная загадка Кобы.
В 1947 году, когда готовилось второе издание «Краткой биографии» Сталин внёс в текст интереснейшую поправку. Она сохранилась в Партархиве. В старом тексте было написано: «С 1902 по 1913 гг. Сталин арестовывался восемь раз. Но Сталин исправил – «семь». В старом тексте – «Бежал из ссылок семь раз». Он исправил – «шесть». Какой-то арест его явно не устраивал. Скорее всего, тот самый, в котором он стал провокатором.
В своё время в Департаменте полиции хранилась одна инструкция. Инструкция как инструкция, длинная и скучная, но некоторые пункты там были любопытные:
«Наибольшую пользу секретные агенты приносят охранному отделению, если они стоят во главе партии… Если оно не в состоянии завербовать такого агента, то охранное отделение старается провести его к вершине партии». И далее. «Наиболее подходящие лица к данному сотрудничеству личности самовольно возвратившиеся из ссылки, задержанные при переходе границы, арестованные с уликами, предназначенные к высылке… Если секретному агенту грозит разоблачение, то он арестовывается с другими членами партии, в том числе с теми, от кого узнали о его предательстве».
Но были и обратные случаи. Ленин горой стоял за своего друга упомянутого нами Малиновского. Когда молодой Бухарин выступал против Малиновского, Ленин прислал ему письмо на бланке ЦК: Если он будет продолжать клеветать на Малиновского, его (Бухарина) исключат из партии…
Реабилитированный Малиновский продолжал служить РСДРП. Во время войны, он пошёл с секретной задачей – сдаться немцам в плен и в плену вести революционную пропаганду среди русских военнопленных. В Партархиве существует забавное письмо Ленина Малиновскому об отправки ему в 1915 году тёплых вещей в лагерь для военнопленных.
После Февральской революции, не смотря на ленинскую симпатию, двойная игра Малиновского была доказана, но Ленин… продолжал биться до конца! По западным источникам Владимир Ильич решительно заявил, комиссии временного правительства: «Я не верю в провокаторскую деятельность Малиновского, потому, что будь Малиновский провокатор, от этого охранка не выиграла бы так, как выиграла наша партия…».
В этом ответе Ленина, возможно, находится ключ к удивительной ситуации. Действительно, Малиновский принёс партии куда больше пользы, чем вреда: его зажигательные речи в Думе, существование «Правды» – газеты большевиков, где печатались крамольные статьи, – всё это приходилось терпеть властям под нажимом охранки, которая берегла своего осведомителя.
Имя Малиновского стало символом тёмных провокаторских дел наряду с именами Евно Фишелевича Азефа (Фишель) (1869-1918) и Сергея Петровича Дегаева (1857-1920), а так же Бряндинского, Романова, Полякова, Марокушева. С точки зрения «Катехизиса революционера» призывавшего сотрудничать даже с разбойниками, Малиновский был не виновен. Ленин всё это отлично знал и представлял, он как мог старался не допустить, чтобы некоторые «штатские» поганили русского Бабеля,[53] ибо это очернит партию. Вождь мирового пролетариата принял твёрдое решение в духе «Катехизиса», Малиновский должен продолжать провокаторскую деятельность, чтобы большевики могли использовать полицию.
И вот после октябрьского переворота, в октябре 1918 года Малиновский возвратился из Германии в Петроград! Но вопреки ленинским указаниям его тотчас арестовали и препроводили в Москву. Уже пятого ноября состоялся суд, где Малиновский сделал страшное заявление, о котором в своей книге писал председатель еврейского совета масон Луи Фишер: «Ленину должна быть известна моя связь с полицией». Он просил очной ставки с Ильичём. Но Свердлов, зная Романа Вацловича не понаслышке, поторопился его расстрелять. (Уж, не в этом ли кроется столь внезапная смерть Янкель Михайловича – председателя ВЦИК).
Вряд ли история С Малиновским была единственным явлением в среде ленинской гвардии. Возможно, была целая практика двойных агентов. И чтобы успешнее вести «бомбовые» дела, Кобе было предписано вождём, вступить в контакт с полицией. Тогда всё становится понятнее: и почему он так легко сбегал из сибирских ссылок, и почему так мало заботился о своей безопасности. И почему Ленина не тревожили его страшно удачные побеги, и слишком лёгкие поездки за границу.
Но в случае с Малиновским он скомпрометировал себя в письме перед Лениным и перешёл в низший круг революционной элиты. Об этом моментально узнала полиция, и он тут же потерял её покровительство. Но бег времени вносил свои поправки. Иосифу пришлось перестать заниматься «эксами» и сосредоточить себя на работе с думской фракцией (выборы в Государственную Думу IV созыва). Коба сумел и здесь доказать свою ценность для Ленина. Но после окончания выборов он уже не был нужен партии, а потому стал революционером второго разряда. Вследствие чего выдан полиции Малиновским и как второстепенный элемент был признан непригодным.
Пока Коба жил в Туруханском крае, началась Первая мировая война, а с нею великая драка между социалистами. Ленин заявил:
– Наименьшим злом было бы теперь поражение Царизма, поражение в войне, кровь солдат, «чем хуже, тем лучше» – вот путь к революции.
– Когда-то Коба потерял веру в Бога, теперь он потерял веру в своего кумира Ленина.
Иосиф мог подвести итоги: ему тридцать семь лет (карьеру делают до тридцати лет), по существу, он едет с ярмарки. А кто он? Член ЦК говорунов, большинство которых сидит по тюрьмам, а остальные ругаются между собой по заграницам. Жизнь не удалась! По целым дням Иосиф лежал лицом к стенке и молчал. Он перестал убирать комнату, мыть за собой посуду после еды. Деливший с ним жильё Свердлов рассказывал, как с усмешкой Коба ставил тарелку с объедками на пол и смотрел на пса вылизывающего его посуду. И Свердлов вздохнул с облегчением, переехав в другой дом.
К тому времени, как наши пресловутые революционеры мёрзли от скуки за полярным кругом, фронт на полях сражений перемолол первый и второй призывы. Очередь дошла до ссыльных. Свердлову службу в армии не доверили, а Кобу решили призвать и вновь везли заключённого грузина по тундре, по скованной льдом реке в цивилизованный мир. Через шесть недель в конце 1916 года, измученного ссыльного грузина привезли в Красноярск на медицинскую комиссию. Не смотря на столь значительные хлопоты, охранного отделения, комиссия признала сухорукого грузина непригодным к военной службе, чем нанесла Иосифу душевную рану. Но нет худа без добра, власти решили, что вести Кобу вновь в посёлок Курейка начётисто, и, пересмотрев срок ссылки и местопребывание ссыльного решили оставить его в Ачинске.
В Ачинске в то время жил Лев Каменев, редактор «Правды». Он был осуждён с фракцией большевиков в 1915 году. На суде Лев Борисович вёл себя странно, точнее трусливо: в отличие от думцев-большевиков он отказался осудить войну. Но всё равно получил ссылку в Туруханский край.
В Ачинске друзья по несчастью узнали потрясающую новость: царь отрёкся от престола. Прежняя энергия Кобы проснулась, но это был уже новый Коба.
Все ссыльные ринулись в столицу. В вагоне было холодно, Коба мёрз и Каменев отдал ему свои тёплые носки. 12 марта транссибирский экспресс привёз их в Петербург. Он успел – прибыл в город один из первых и сразу направился к Аллилуевым.
Стояли Мартовские дни полные солнца. Солдатики совершившие революцию, сидели в петроградских кафе и хозяева кормили их бесплатно. Всем было весело. Совдепия и думцы тоже улыбались друг другу и даже обнимались. К Аллилуевым Коба заявился всё в том же костюме, в косоворотке, в валенках и с улыбкой только лицо его стало значительно старше. Он смешно показывал выступления ораторов, которые устроили им встречу на вокзале и подначивал серьёзные лица домашних.
Коба повеселел.
***
Как мы уже отмечали, Февральская революция 1917 года была результатом стихийного взрыва недовольства народных масс, доведённых до отчаяния. События развивались столь стремительно, что не ожидавшие ничего подобного революционеры оказались застигнутыми врасплох. Они с удивлением взирали, как рушится царский режим. Прибывшие в столицу Каменев и Сталин по праву старшинства стали захватывать инициативу в свои руки.
Здесь следует сделать небольшое уточнение. Вполне возможно, что Сталин тоже хотел захватить руководство в стране, пусть даже путём её уничтожения. Но стоит разобраться, на каких позициях в предреволюционное время стоял Иосиф Сталин:
1.Пассивная поддержка Временного правительства.
2.Военная оборона буржуазной республики. Иными словами продолжение войны (сам не прочь был повоевать).
3.Объединение с меньшевиками и воссоздание Социал-демократической партии.
Фактически Иосиф Джугашвили стоял за естественный ход событий. Если бы эта линия получила своё продолжение, Россия вместе с другими странами победительницами сидела бы в Версале за столом переговоров, причём случиться это могло на много раньше. Выходит никакого переворота в октябре 1917 года, никаких фашистских и коммунистических диктатур, никакой Второй мировой войны. Разумеется, мир не мог стоять на месте, и могло случиться нечто иное, но хочется верить, что концлагерей, репрессий, коллективизаций и прочих социалистических извращений в истории России никогда бы не произошло.
Но история распорядилась иначе. Шестнадцатого апреля Владимир Ильич Ульянов прибыл в запломбированном вагоне на Финляндский вокзал города Санкт - Петербурга. Сталин почти сразу перешёл на сторону Ленина. Столь резкая перемена объясняется одним фактом. Ильич рассказал Кобе о договорённости с генералом фон Людендорфом. В конце концов, чем грабежи и убийства (интеллигентно обозванные «эксами») лучше сделки с врагом твоего врага?
В этот же день Ленин выступил перед аудиторией с «Апрельскими тезисами». Выступление произвело впечатление взрыва: никакой поддержки Временному правительству, никаких «постольку –поскольку». Вся власть должна принадлежать Советам. Но главное, что поразило Кобу, – лёгкость, с которой Ленин отказался от марксистских догм. Маркс писал о неизбежности прихода к власти буржуазии после демократической революции, а Ленин объявил приход к власти буржуазии – результатом ошибки пролетариата.
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 204; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!