Глава 1. Галиция, начало войны

Предисловие

В наше время можно встретить утверждение, что период пребывания Галичины, а соответственно и города Львова, в составе Украинской ССР был периодом русской оккупации. Однако с этим нельзя согласиться как потому, что это не была оккупация, так и потому, что советская власть не являлась русской властью. Но в двадцатом веке был период, когда Львов действительно находился под русской властью. Это было время с 21 августа 1914 года по 9 июня 1915 года по старому стилю, принятому тогда в России (или с 3 сентября 1914 по 22 июня 1915 по новому стилю), когда в ходе Первой мировой войны Львов был занят русскими войсками.

В 1915 году русские войска оставили большую часть Галиции, а в 1917 году Россия была потрясена двумя революциями. Очевидно, что и со стороны победивших в феврале 1917-го “демократов”, и со стороны победивших в октябре того же года большевиков, как и для перешедших на их сторону представителей “старого режима”, оценка действий царской власти в предшествующие годы не могла быть иной, кроме как отрицательной. Иначе возникал бы вопрос, для чего тогда одним было нужно отстранять от власти царя во время войны и создавать условия для дезорганизации армии, а другим разваливать армию и заключать сепаратный мир в Брест-Литовске на тех условиях, на которых он был заключен в марте 1918 года.

Поэтому в посвященных Первой мировой войне публикациях советского периода тема русской власти в Галиции если косвенно и затрагивалась, то непременно сопровождалась отрицательной характеристикой. Также и авторы современных украинских публикаций если касаются темы пребывания Львова под русской властью в 1914–1915 годах, то подают ее весьма тенденциозно, в соответствии с господствующими ныне идеологическими установками, имеющими ярко выраженную антироссийскую направленность. Как правило, внимание акцентируется на запрете деятельности галицко-украинских организаций и высылке ряда активистов этих организаций, а также высылке митрополита Шептицкого, что, конечно, имело место, но для полноты картины следовало бы сказать и о причинах таких решений русских властей. Представить же целостную картину, отражающую различные, в том числе и чисто бытовые стороны жизни города под русской властью, по таким публикациям вообще невозможно.

Но прежде чем непосредственно приступить к рассказу о событиях, происходивших в Галиции и во Львове во время войны, следует затронуть вопрос о том, как начиналась война. Потому что, опять же возвращаясь к идеологическим установкам, которым следуют украинские авторы, не трудно догадаться, на кого они возлагают главную долю ответственности за развязывание этой войны. Некоторые украинские историки даже прямо заявляют, что Россия первой напала на Австрию.

К примеру, Исидор Нагаевский в своей книге “История Украинской державы двадцатого столетия” пишет, что «2 августа царь провозгласил манифест об объявлении Россией войны Австрии», и далее: «Москва начала войну 2 августа 1914 года и сразу же осуществила наступление на Галичину» (Нагаєвський І. Історія Української держави двадцятого століття. К., 1993, с.49, с.54.).

А львовский историк Валентин Мороз в книге “Украина в двадцатом столетии” излагает события в такой последовательности: «Целый месяц после сараевского убийства пошел на дипломатическое “обнюхивание”. Наконец 28 июля 1914 года Австрия объявила войну Сербии, Россия в ответ объявила войну Австрии, Германия – России, Франция – Германии» (Мороз В. Україна в двадцятому столітті. Тернопіль, 1992, с.57.).

Поскольку существуют такие утверждения, высказываемые пусть и украинскими, но все-таки историками (что, казалось бы, должно предполагать определенный уровень знакомства с историческими фактами и хоть какую-то степень добросовестности в их подаче), необходимо вначале рассмотреть вопрос о том, как же в действительности развивались события, приведшие в 1914 году к мировой войне, что позволит прояснить вопрос о степени ответственности тогдашних европейских держав за развязывание этой войны.

Кроме того, приходится встречаться с мнением, что будь в России в 1914 году другое правительство, и войны можно было бы избежать. Однако и при конструировании подобного рода альтернативных версий следует держаться в рамках реально существовавших на тот момент обстоятельств.

Развитие событий от 28 июня до начала августа 1914 года дает поразительный пример того, как вначале, 28 июня в Сараево, совершенно нелепая случайность – поворот, альтернатива которому не просто существовала, но была прямо предусмотрена – подвела австро-венгерского престолонаследника Франца Фердинанда и его супругу под пули сербского террориста Гаврила Принципа. А уже их гибель, в свою очередь, запустила механизм, который повел мир к вооруженному конфликту, возникновение которого при реально существовавшей тогда расстановке сил, направленности интересов великих европейских держав, и условиях, в которых они находились, было практически безальтернативным.

Введение

Перед войной. Сараево, 28 июня 1914. От выстрелов в Сараево до мировой войны

Международная обстановка последних предвоенных лет неоднократно была чревата угрозой серьезного конфликта – боснийский кризис 1908 года, первая (1912 г.) и вторая (1913 г.) балканские войны создавали достаточно поводов для начала большой войны. Но великие державы во всех этих случаях воздерживались от вмешательства, и опасного столкновения удавалось избежать. Что касается России и Австро-Венгрии, то хотя их интересы в большей степени, чем других держав, входили в противоречие на Балканах, ни в Петербурге, ни в Вене не желали военного конфликта между своими странами.

Россия после неудачной войны с Японией нуждалась в существенном переустройстве своих вооруженных сил и русская большая военная программа должна была завершиться только в 1917 году.

В Австро-Венгрии имелись деятели, готовые ввязаться в войну на Балканах. Наиболее активным среди них был начальник генерального штаба Франц Конрад фон Гетцендорф, который выступал с идеей превентивной войны против Сербии. Но и они имели в виду ограниченную, локальную войну. Вступать в войну с Россией в Вене явно опасались. Наследник престола эрцгерцог Франц Фердинанд, по словам австрийского историка Р.Канна, «был решительным противником всякой войны, которая могла привести к столкновению с Россией и к падению династий Габсбургов и Романовых в результате революций».

Тот факт, что императоры Австрии и России не желали войны между своими странами, подтверждал, между прочим, не кто иной, как В.И.Ленин. Он писал Горькому на Капри в 1913 году: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие».

Главными противниками на мировой арене являлись тогда Англия и Германия, наиболее могущественные участники двух враждебных блоков – Антанты и Тройственного союза, хотя британская дипломатия и стремилась замаскировать остроту англо-германских противоречий. Определенные круги в Англии, а также во Франции были не прочь стравить Германию с Россией, желая извлечь выгоду из столкновения европейских монархий – Германской, Российской и Австро-Венгерской, что, кстати, не являлось особой тайной и открыто обсуждалось на страницах российской печати. Русский публицист М.О.Меньшиков писал в 1910 году в газете “Новое Время” в статье под заголовком “Нас натравливают”: «Удивительно, до чего кое-кому в Европе хочется стравить Германию с Россией. […] так как разбогатевшая буржуазия Англии и Франции отвыкла от героизма, и боится войны, то всеми мерами подыскивается менее взыскательный сосед, который подрался бы за них с немцами. […]

Отношения наши к ближайшим и вечным соседям – Германии и Австрии оставляют желать много лучшего, это правда, но они вовсе не так безнадежно плохи, чтобы ломать их окончательно. С обеими империями у нас еще не было борьбы, стало быть, нет ни с той, ни с другой стороны опасной потребности реванша. […]

С теперешней Австро-Венгрией, несмотря на удивившую мир ее неблагодарность, жить еще в кое-каком мире можно, доказательством тому – теперешний более чем столетний мир. Тем более возможно мирное сожительство с Германией, между тем с разных сторон делаются недвусмысленные усилия к тому, чтобы поссорить нас с нею. […] Неужели на потеху врагов обеих империй они разыграют роль гладиаторов на европейской арене?».

Хотя между Германией и Россией не существовало непреодолимых противоречий, для разрешения которых непременно требовалось бы воевать (на что в свое время указывал и О.Бисмарк), и стремление Германии к переделу мира, в котором доминировали Англия и Франция, вело Германию к столкновению именно с этими странами, но Россия наряду с Англией и Францией была членом Антанты, что вынуждало Германию смотреть на Россию как на своего неприятеля.

Германия вела активную подготовку к войне, опережая своих потенциальных противников. Но пока должная степень готовности не была достигнута, в Берлине не спешили начинать войну, несмотря на то, что международная обстановка позволяла найти достаточное количество поводов для разжигания военного конфликта.

31 марта 1914 года была завершена работа над германским мобилизационным планом. Теперь Германия была полностью готова к войне. Она превосходила и Россию, и Францию по быстроте мобилизации, точности работы железных дорог, наличию офицерских кадров, подготовленных резервных формирований, по насыщенности армии артиллерией, в особенности по наличию тяжелой полевой артиллерии.

Дело оставалось только за подходящим поводом…

***

На 26 июня 1914 года было запланировано начало маневров двух корпусов австро-венгерской армии на территории Боснии, западнее городка Илиджа. Командование маневрами возлагалось на генерала Оскара Потиорека, а с целью инспекции войск, участвующих в маневрах, в Боснию отправился наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд, который прибыл в Илиджу 25 июня. На воскресенье 28 июня был намечен визит Франца Фердинанда в главный город Боснии – Сараево, где уже 24 июня во всех местных газетах можно было прочитать официальную программу этого визита со всеми подробностями и поминутным распорядком.

Но не только городские власти Сараево готовились к приезду престолонаследника. Готовились к нему и члены подпольной организации “Молодая Босния”, которые приняли решение убить Франца Фердинанда во время его проезда по улицам Сараево.

Утром 28 июня Франц Фердинанд вместе со своей супругой герцогиней Софией Гогенберг, в девичестве графиней Хотек, выехал специальным поездом из Илиджи в Сараево. На вокзале в Сараево эрцгерцога и его супругу встречал генерал Потиорек. Франц Фердинанд был в парадной форме генерала кавалерии – голубой мундир с высоким, шитым золотом воротником и такими же обшлагами, пояс с большими золотыми кистями, черные брюки с двойными красными лампасами, генеральская шляпа со светло-зелеными перьями. София была в широкополой, украшенной перьями шляпе, длинном белом шелковом платье с красным поясом, в руке она держала зонтик от солнца.

Обойдя строй почетного караула, Франц Фердинанд направился к автомобилю. У вокзала стояли семь автомобилей, предназначенных для эрцгерцога и его свиты. Они принадлежали членам императорско-королевского Добровольческого автомобильного корпуса, исключительно офицерам резерва, которые предоставляли свои машины в распоряжение императорского двора и высокопоставленных генералов в случае маневров или каких-либо официальных мероприятий. Для Франца Фердинанда и Софии был приготовлен черный шестиместный “Греф унд Штифт”, принадлежащий графу Францу Гарраху. Откидной верх автомобиля был открыт.

Франц Фердинанд занял место на заднем сидении слева, а София справа. В эту же машину сели ее владелец граф Гаррах и генерал Потиорек. За рулем находился шофер Гарраха Леопольд Лойка. (Это ему предстояло примерно через час поворотом руля направить мир к Великой войне.)

Первым пунктом программы пребывания Франца Фердинанда в Сараево было посещение городской ратуши, к которой и направился от вокзала кортеж из семи автомобилей. В первой машине ехали офицеры полиции, во второй – бургомистр Сараево Чурчич и начальник полиции Герде, третьей шла машина эрцгерцога, а за ней еще четыре машины с сопровождающими лицами.

Часть пути от вокзала к ратуше пролегала по набережной речки Милячки, которую на этом участке пересекали три моста – мост Чумурия, Латинский мост и Императорский мост. Вот в районе этих трех мостов на расстоянии примерно 350 метров и расположились заговорщики, вооруженные бомбами и пистолетами. Первые трое стояли на набережной со стороны реки, справа по ходу движения кортежа, у моста Чумурия. Первым, метрах в 20-ти перед мостом, стоял Мехметбашич, на углу набережной и моста стоял Чубрилович, а в нескольких метрах дальше за мостом – Чабринович. На противоположной стороне набережной под деревьями, несколько наискось напротив Чабриновича стоял Попович. Неподалеку от него находился Илич, который был без оружия и только наблюдал за происходящим. Далее со стороны реки на углу набережной и Латинского моста стоял Принцип, а еще дальше – у Императорского моста – шестой вооруженный заговорщик – Грабеж.

Через несколько минут после того как заговорщики заняли свои места, показался кортеж. Он двигался медленно, со скоростью примерно 15–20 километров в час, и с дистанцией между машинами метров 30. Когда третья машина кортежа с черно-желтым императорским флажком проезжала мимо Мехметбашича, у того сдали нервы и он не решился действовать, также не смог посягнуть на жизнь человека и Чубрилович.

Затем машина поравнялась с Чабриновичем, который решил действовать. Он извлек бомбу, ударил ее о трамвайную мачту, чтобы привести в действие взрыватель, затем бросил прямо на Франца Фердинанда и… промахнулся на пару сантиметров. Предохранитель сработал с хлопком, похожим на пистолетный выстрел. Шофер, который его услышал, непроизвольно прибавил скорость, и бомба упала на сложенную сзади откидную крышу машины, а оттуда свалилась на мостовую. Несколько секунд она лежала, дымясь, а затем взорвалась, в тот момент, когда к этому месту подъехал четвертый автомобиль кортежа. Взрыв выбил в мостовой воронку в 30 сантиметров диаметром и 15 сантиметров глубиной.

Чабринович попытался проглотить припасенный заранее яд, но от волнения большую часть его рассыпал, затем прыгнул через парапет набережной в речку. Среди столпившихся на тротуаре зрителей десяток человек, стоявших в непосредственной близости от места взрыва, были ранены осколками, остальные стали разбегаться, ища укрытия в боковых улицах. Паника охватила Мехметбашича, Чубриловича и Поповича, и они бежали, скрылся также Илич.

Когда бомба взорвалась, первые две машины кортежа находились уже далеко впереди. Их пассажиры – полицейские офицеры, Герде, бургомистр Чурчич – слышали взрыв, но не громко, и не придали этому значения, а бургомистр принял его за звук артиллерийского салюта в честь эрцгерцога, поэтому они поехали дальше к ратуше.

Франц Фердинанд, услышав взрыв, оглянулся и увидел, что следующая машина остановилась, воздух возле нее наполнен дымом, и понял, что это была попытка покушения.

Было не исключено, что другие террористы находятся поблизости, и было бы само собой разумеющимся, если бы эрцгерцог, не останавливаясь, поехал дальше. Но первой его реакцией была реакция офицера, ответственного за своих подчиненных: члены его свиты могли быть ранены, и если бы такое случилось, он должен был позаботиться, чтобы все возможное для них было сделано. Не обращая внимания на собственную безопасность, он велел остановиться и приказал графу Гарраху выяснить, что произошло.

Гаррах установил, что шедшая сзади машина, принадлежащая графу Боос-Вальдеку, приняла на себя значительную часть взрыва. Ее двигатель был поврежден, и машина вышла из строя. Из ее пассажиров был задет осколками граф Боос-Вальдек, также получил ранение в голову адъютант генерала Потиорека Мерицци.

Чабринович, на которого яд не подействовал, был схвачен полицией на другой стороне речки, в которой было совсем немного воды.

Между тем Принцип находился в замешательстве. Он услышал взрыв бомбы, но с того места, где он стоял среди толпы людей, ему из-за небольшого роста не было видно, что произошло.

После того как Гаррах вернулся и доложил, что никто не погиб, а раненым оказывают помощь, Франц Фердинанд приказал ехать дальше. Принцип не мог видеть эрцгерцога, который сидел в машине слева, но увидел Софию и понял, что попытка не удалась. Он остался стоять, проводив взглядом остальную часть кортежа, которая проследовала перед ним.

Грабеж, стоявший в сотне метров дальше, у Императорского моста, также слышал взрыв и думал, что покушение прошло успешно, так как третья машина кортежа своевременно не появилась. Но затем эрцгерцог проехал мимо него. Менее решительный, чем Принцип, и также стоявший среди толпы, он не действовал.

Оба – каждый за себя, ничего не зная о том, где находятся другие, – решали вопрос, что теперь делать, и оба решили предпринять дальнейшую попытку покушения. Грабеж остался стоять на углу набережной и Императорского моста. Принцип после некоторого промедления пересек набережную и прошел несколько шагов вдоль по улице Франца Иосифа, которая в продолжение Латинского моста отходила под прямым углом от набережной вглубь старого города. Согласно опубликованной программе, эрцгерцог должен был после посещения ратуши принять участие в открытии музея, и на своем пути от ратуши к музею, двигаясь вначале в обратном направлении по набережной, свернуть затем направо, на эту улицу. Итак, пройдя несколько шагов по улице Франца Иосифа, Принцип остановился у мелочной лавки Морица Шиллера, стараясь быть как можно менее заметным.

Когда Франц Фердинанд подъехал к ратуше, бургомистр Фехим Чурчич Эффенди, который не знал о том, что произошло, принялся на ступенях ратуши читать свою верноподданническую речь. Ни Потиореку, ни кому-либо другому не пришло в голову, что этот акт из соображений безопасности следовало бы перенести внутрь здания, потому что неподвижно стоявший эрцгерцог представлял удобную мишень для террориста, который мог находиться среди зрителей. Тут престолонаследник внезапно осознал, что он и его жена находились на волосок от смерти, и он перебил бургомистра: “Что мне до ваших речей? Я приехал в Сараево с визитом, а в меня бросают бомбу. Это возмутительно!” Возникло опасение, что у эрцгерцога начинается приступ ярости, что в этих условиях было неудивительным и вполне объяснимым. Но Франц Фердинанд сдержался, с большим усилием овладел собой и сказал бургомистру: “Так, теперь можете продолжать”. Неспособный к импровизации, бургомистр продолжил дальше читать приготовленный текст.

Чтобы опередить тревожные сообщения газет, Франц Фердинанд составил телеграмму императору с успокоительным докладом о происшедшем. Тем временем свита совещалась о том, как безопасно вывезти эрцгерцога из Сараево. Предлагали вызвать с маневров войска и очистить улицы от публики. Однако Франц Фердинанд наотрез отказался. Он решил всю предусмотренную программу выполнить полностью, но с одним изменением: прежде чем ехать в музей, он хотел проведать раненого Мерицци в военном госпитале. Конечно, Франц Фердинанд решил ехать туда один, не подвергая опасности Софию, и поэтому он приказал своему адъютанту Морсею вывезти Софию из города. Однако она в дружеском, но очень настойчивом тоне сказала Морсею: “Так долго как эрцгерцог будет сегодня появляться на публике, я его не оставлю”. Морсей поклонился, сошел вниз и доложил Францу Фердинанду о решении его жены.

В госпиталь можно было добраться без того, чтобы проезжать по узким улочкам старого города Сараево, и без того, чтобы ехать по улице Франца Иосифа, по которой эрцгерцог должен был следовать в музей согласно опубликованной программе. Достаточно было ехать прямо по набережной, не сворачивая направо на улицу Франца Иосифа. Соответствующее изменение маршрута было утверждено и доведено до сведения начальника полиции Герде. Машина, в которой ехали Герде и бургомистр Чурчич, теперь должна была идти во главе колонны, а шофер Лойка, который вел машину эрцгерцога, должен был следовать за головной машиной.

В чем заключались причины того, что произошло дальше, так и осталось неясным. То ли начальник полиции что-то забыл или перепутал, инструктируя своего шофера, но в любом случае именно он и бургомистр были теми, кто непосредственно привел к последовавшей катастрофе. После того как Франц Фердинанд занял место в машине, София как и раньше села справа от него, а генерал Потиорек на откидном сидении напротив нее. Но граф Гаррах не сел в машину, а встал на левую подножку возле эрцгерцога, чтобы в случае опасности прикрыть его своим телом. Когда Франц Фердинанд, смеясь, предложил ему занять место около шофера, он отказался.

Колонна автомобилей поехала обратно по набережной. Грабеж у Императорского моста видел ее проезд, но никаких действий не предпринял. Уже в седьмой раз в течение часа эрцгерцог проезжал мимо своего потенциального убийцы, дальше на набережной никого из заговорщиков не было…

Но тут по какой-то доныне неясной причине головная машина вместо того, чтобы ехать прямо, повернула направо, на улицу Франца Иосифа, и шофер Лойка, который никаких иных распоряжений не получал, следуя за ней, также повернул руль вправо и въехал на эту улицу.

Генерал Потиорек заметил, что произошло, обернулся и приказал шоферу возвращаться обратно на набережную. Для этого Лойка должен был остановиться и дать задний ход. Он нажал на тормоз, и через несколько секунд машина остановилась у правого тротуара напротив мелочной лавки Морица Шиллера, в полутора метрах от того места, где стоял Гаврила Принцип. Сама судьба преподнесла ему шанс навеки войти в историю.

Принцип увидел, что на ближайшей к нему стороне машины сидит София, но промедлил только доли секунды. Поднимая пистолет, он произвел один за другим два выстрела. Первая пуля пробила борт машины и поразила Софию. Франц Фердинанд повернулся на звук выстрела, приподнялся, и в этот момент вторая пуля ударила ему в шею повыше воротника.

Потиорек приказал Лойке прямо через Латинский мост ехать во дворец. Ни он, ни офицеры из свиты эрцгерцога, которые, услышав выстрелы, выскочили из своих машин и бросились вперед, не заметили сразу, что Франц Фердинанд и его супруга ранены. Франц Фердинанд все еще сидел прямо, София склонилась на его колени, и можно было подумать, что она от страха упала в обморок. Потиорек был занят тем, что давал указания шоферу, который разворачивал машину, двое младших офицеров бросились в толпу, окружившую Принципа. Только граф Гаррах, рыцарская попытка которого защитить эрцгерцога не удалась, потому что он стоял на противоположной от Принципа стороне машины, первым понял, что произошло.

Когда приехали во дворец, София была уже мертва, Франц Фердинанд умер несколькими минутами позже.

В четверть двенадцатого над Сараево раздался траурный колокольный звон…

(Описание событий 28 июня 1914 г. в Сараево дано на основании: Brook-Shepherd G. Die Opfer von Sarajevo. Erzherzog Franz Ferdinand und Sophie von Chotek. Stuttgart, 1988; Cassels L. Der Erzherzog und sein Morder. Sarajevo, 28 Juni 1914. Wien-Koln-Graz, 1988.)

***

Сам по себе факт убийства престолонаследника еще не означал для Австро-Венгрии фатальной неизбежности войны. Франц Фердинанд не был популярен в высших кругах монархии Габсбургов, не пользовался он и благосклонностью императора Франца Иосифа. Ввергать государство в войну из-за его гибели едва ли кто был намерен. Однако уже первые сведения, поступившие из Сараево, свидетельствовали о том, что покушение на Франца Фердинанда явилось результатом заговора, следы которого вели в Сербию. Здесь был затронут престиж Австро-Венгрии как великой державы, и на этот вызов следовало как-то отвечать.

В австро-венгерском руководстве не было единства мнений по вопросу о дальнейших действиях. Конрад фон Гетцендорф настаивал на немедленном объявлении мобилизации, аргументируя это тем, что если Австро-Венгрия незамедлительно не отреагирует и не обезвредит Сербию, она навсегда потеряет свой авторитет на Балканах и ее положение как великой державы будет поставлено под угрозу. Министр-президент Венгрии граф Тисса категорически возражал, указывая, что война с Сербией может повлечь за собой мировой конфликт. Министр иностранных дел граф Леопольд Берхтольд разъяснил Конраду, что вопрос о немедленном объявлении мобилизации не ставится, а графу Тиссе ответил, что непринятие мер против Сербии будет расценено как признак слабости, и затем подчеркнул, что прежде чем предпринимать какие-либо меры, необходимо выяснить мнение своего союзника, то есть Германии.

Граф Берхтольд подготовил текст личного письма императора Франца Иосифа кайзеру Вильгельму II. Император одобрил и подписал. В письме, в частности, говорилось, что в деле об убийстве Франца Фердинанда «речь идет не о покушении одиночки, но о хорошо организованном заговоре, нити от которого ведут в Белград».

Таким образом, уже на первом этапе кризиса, вызванного убийством Франца Фердинанда, решение вопроса о войне и мире было фактически предоставлено Берлину. В Германии же пришли к выводу, что благоприятный момент для развязывания большой войны наступил, и сараевское убийство можно использовать в качестве повода для такой войны.

Если прежде кайзер Вильгельм II неоднократно призывал Вену к сдержанности по отношению к Сербии, то теперь он изменил свою позицию на противоположную. В Берлине сочли желательным подтолкнуть Австро-Венгрию к военному конфликту с Сербией. Поражение Сербии должно было упрочить на Балканах позиции Австро-Венгрии в частности, и германизма вообще, престиж которых там явно пошатнулся после балканских войн. К тому же создавшееся к этому времени общее положение расценивали в Германии как благоприятное именно для такого решения вопроса. В Берлине знали, что Россия сейчас к войне не готова, но в дальнейшем ситуация будет меняться не в пользу Германии. В июне 1914 года статс-секретарь германского ведомства иностранных дел Ягов писал послу в Лондон: «В основном Россия сейчас к войне не готова. Франция и Англия также не захотят сейчас войны. Через несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия будет уже боеспособна. Тогда она задавит нас количеством своих солдат; ее Балтийский флот и стратегические железные дороги уже будут построены. Наша же группа, между тем, все более слабеет».

В случае если бы Россия все-таки оказала военную поддержку Сербии и началась большая война, то теперь, летом 1914 года, Германия вступила бы в нее в наиболее выгодных для себя условиях.

Поэтому, получив письмо от императора Франца Иосифа, кайзер Вильгельм II заявил австрийскому послу в Берлине Сегени, что Австро-Венгрия «может рассчитывать на полную поддержку Германии».

Хотя Германия предоставила Австро-Венгрии свободу действий, в Вене по-прежнему не решались пойти на военный конфликт с Сербией. Существовали опасения по поводу возможного вмешательства России, также граф Тисса по-прежнему возражал против развязывания войны. С большим трудом сторонникам войны удалось переубедить главу венгерского правительства.

По словам Н.Н.Шебеко, тогда русского посла в Вене, активную роль в обострении австро-сербских отношений играл в те дни германский посол в Вене Чирский. Он уверял австро-венгерских политических деятелей, что Россия не будет и не может вмешиваться во взаимоотношения между Австро-Венгрией и Сербией, мотивируя это тем, что неподготовленность к войне делает совершенно невероятным активное выступление России. В конечном итоге все это подействовало.

Прошло уже больше двух недель после получения германского ответа, когда, наконец, Совет министров постановил направить в Белград ноту. По существу был сформулирован ультиматум, текст которого австро-венгерский посланник барон Гизль вручил сербскому правительству в 6 часов вечера 23 июля 1914 года. Срок для предоставления ответа был установлен в 48 часов. В случае отказа полностью принять требования ультиматума Австро-Венгрия угрожала разорвать дипломатические отношения с Сербией.

Сербское правительство, ознакомившись с текстом ультиматума, и понимая, что за этим стоит прямая угроза объявления войны, направило в Санкт-Петербург послание с просьбой о помощи, которое было получено русским министром иностранных дел С.Д.Сазоновым утром 24 июля. Также сербский принц-регент королевич Александр телеграфировал русскому государю Николаю II, что Сербия не сможет защитить себя собственными силами и призывал прийти на помощь его стране.

В ответ на эту просьбу император Николай II послал королевичу Александру телеграмму, в которой предлагал направить все усилия к тому, чтобы избежать кровопролития. Если же это не удастся, государь заверял сербского королевича в том, что Россия не останется равнодушной к участи Сербии. В таком же смысле был составлен и ответ министра Сазонова сербскому послу в Петербурге, о чем посол немедленно телеграфировал в Белград.

25 июля за десять минут до истечения срока ультиматума сербский премьер-министр Пашич вручил барону Гизлю ответ своего правительства. Сербия принимала требования ультиматума, состоявшего из десяти пунктов, за исключением пункта 6-го, в котором требовалось произвести судебное расследование против участников заговора, находившихся на сербской территории, причем лица, командированные австро-венгерским правительством, должны были принять участие в розысках, вызываемых этим расследованием. Это и явилось основанием для разрыва австрийцами дипломатических отношений с Сербией. Бегло просмотрев ответ и убедившись, что сербы не принимают ультиматум полностью и безоговорочно, барон Гизль затребовал паспорта, после чего персонал австро-венгерской миссии, к этому времени уже сидевший на чемоданах, в полном составе отправился на вокзал.

Император Франц Иосиф весь этот день ожидал новостей из Сербии. Когда ему в четверть седьмого вечера сообщили, что Гизль выехал из Белграда, император опустился на стул, некоторое время сидел неподвижно и молча, а затем произнес: «Но разрыв дипломатических отношений еще не обязательно означает конфликт».

Однако события уже развивались в силу своей внутренней логики. В Сербии шла мобилизация. Австрийский посол в Германии Сегени телеграфировал в Вену, что в Берлине указывают на существование большого риска, что в случае промедления могут вмешаться другие державы, и настаивают, чтобы Австро-Венгрия срочно атаковала Сербию и тем самым поставила мир перед свершившимся фактом.

Несмотря на некоторое замешательство, вызванное в Вене заявлением российского правительства о том, что Россия не останется равнодушной к участи Сербии, австрийское правительство под влиянием Германии решило идти до конца. Конрад фон Гетцендорф наконец склонил императора к подписанию приказа о мобилизации. Был подписан как приказ о частичной мобилизации против Сербии, так и приказ о всеобщей мобилизации, который пока не оглашался.

Россия признавала, что мирный исход из сложившейся ситуации должен быть приемлем для Австро-Венгрии и не затрагивать ее престиж как великой державы. Но при этом Россия твердо настаивала, что мирное разрешение вопроса также не должно унижать достоинство Сербии как независимого государства. Англия выступила с инициативой проведения по этому вопросу конференции четырех великих держав, непосредственно не вовлеченных в возникшую кризисную ситуацию: Англии, Франции, Германии и Италии.

Что касается позиции Англии, то она вела в эти дни весьма сложную дипломатическую игру. С одной стороны, глава британского министерства иностранных дел сэр Эдуард Грей рядился в тогу миротворца, с другой же, в беседах с австрийским послом графом Менсдорфом и с германским послом Лихновским старался создать у них впечатление, что в случае если начнется война, Англия в нее не вмешается, что являлось косвенным поощрением агрессивных устремлений Берлина. Если бы Грей действительно желал спасти мир от надвигавшейся военной угрозы, то ему было бы достаточно недвусмысленно заявить о том, что Англия вступит в войну, и тем самым охладить горячие головы в Берлине.

28 июля австрийское правительство, уклонившись от примирительного вмешательства великих держав в его спор с Сербией, объявило Сербии войну. В ночь с 28 на 29 июля австрийская артиллерия произвела бомбардировку Белграда.

Осуществив в 1908 году аннексию Боснии и Герцеговины, Австро-Венгрия нанесла чувствительный удар по международному престижу России. Тогда говорили, что для России это была “дипломатическая Цусима”. Теперь, в июле 1914-го, так же как в Вене считали, что, оставив без последствий сараевское убийство, Австро-Венгрия потеряет свой авторитет на Балканах и подорвет свое положение как великой державы, точно так же в Петербурге, исходя из совершенно аналогичных соображений, не могли допустить разгрома Сербии.

После получения сведений о том, что Австро-Венгрия объявила войну Сербии и начала против нее военные действия, правительство России 16 (29) июля объявило частичную мобилизацию в пределах четырех военных округов.

Вместе с тем российское правительство заявляло о готовности России путем непосредственных сношений с венским кабинетом или же, согласно предложению Англии, путем конференции четырех великих держав продолжать переговоры о мирном улаживании спора. Однако берлинский кабинет уклонился от участия в предложенной конференции великих держав.

Правительство России, опасаясь, что Германия опередит Россию в сосредоточении и развертывании армии, после некоторых колебаний 17 (30) июля приняло решение начать всеобщую мобилизацию. Первым днем мобилизации и перевозок назначалось 18 (31) июля.

31 июля всеобщая мобилизация была объявлена в Австро-Венгрии.

В полночь с 31 июля на 1 августа Германия предъявила правительству России ультиматум с требованием в течение 12 часов прекратить мобилизацию. В полдень 1 августа ответа на ультиматум не последовало, мобилизация продолжалась, и в 7 часов вечера того же дня германский посол в Петербурге граф Пурталес вручил министру иностранных дел России Сазонову ноту с объявлением войны.

Таким образом, с 28 июля 1914 г. Австро-Венгрия находилась в состоянии войны с Сербией, а с 1 августа 1914 г. Германия находилась в состоянии войны с Россией. Во всех этих четырех государствах полным ходом шла мобилизация.

Однако, согласно плану германского генерального штаба, разработанному А.Шлиффеном, предусматривалось, что в случае начала войны первый удар будет нанесен по Франции через территорию Бельгии. Поэтому получилось, что война была объявлена на востоке, против России, а эшелоны с войсками пошли в противоположном направлении, на запад. При этом никаких формальных оснований для вторжения в Бельгию и для нападения на Францию у Германии не было, а драгоценное время уходило. Россия мобилизовалась. Тогда под вымышленным предлогом, якобы французские аэропланы летали над территорией Бельгии, а также над германскими городами Карлсруэ и Нюрнбергом, и сбросили в их районе бомбы на железнодорожную линию, Германия 3 августа объявила войну Франции, а затем, под предлогом защиты нейтралитета Бельгии, 4 августа германские войска начали вторжение в Бельгию. В ответ на это Англия, являвшаяся гарантом бельгийского нейтралитета, 4 августа объявила войну Германии.

В Вене с ужасом наблюдали за тем, во что вылилась их попытка наказать Сербию. Вместо желаемого локального балканского конфликта разгорался европейский пожар. Тем временем между Австро-Венгрией и Россией состояния войны еще не было. Продолжая свои переговоры с графом Берхтольдом, русский посол в Вене Н.Н. Шебеко отмечал, что австрийское правительство далеко не радо той роли, которую ему навязал Берлин. Но реального выбора у Австро-Венгрии уже не оставалось. Было ясно, что ограничиться военными действиями только против Сербии не удастся, придется воевать с Россией, ведь Австро-Венгрия была союзницей Германии, которая уже находилась в состоянии войны с Россией и была заинтересована в том, чтобы Австро-Венгрия оттянула на себя часть русских войск в то время как основные силы германской армии будут сражаться на западном фронте против Франции. У Австро-Венгрии не оставалось иного выхода, как объявить войну России. Решение было принято 5 августа, и в 6 часов вечера 6 августа австрийский посол в Петербурге Сапари вручил министру Сазонову ноту следующего содержания:

«По приказанию своего правительства, нижеподписавшийся посол Австро-Венгрии имеет честь довести до сведения его превосходительства господина министра иностранных дел России нижеследующее:

“Принимая во внимание угрожающее положение, занятое Россией в конфликте между Австро-Венгерской монархией и Сербией, и в виду факта, что вследствие этого конфликта Россия, согласно сообщению берлинского кабинета, сочла нужным открыть военные действия против Германии и что последняя находится, поэтому, в состоянии войны с названной державой, Австро-Венгрия считает себя также в состоянии войны с Россией, считая с настоящего момента”.

Сапари».

***

Что же касается вопроса об ответственности за развязывание войны, лежащей на тогдашних великих державах, то хотя в той или иной мере они все ее несут, основная часть этой ответственности, вне всякого сомнения, лежит на Германии. Ведь именно Германия настойчиво подталкивала Австро-Венгрию к войне с Сербией. Кроме того, если можно находить основания для объявления Австро-Венгрией войны Сербии (участие сербских подданных в организации покушения на Франца Фердинанда) и для объявления Германией войны России (всеобщая мобилизация в России), то вторжение германских войск в Бельгию и Францию не имело под собой ни малейших формальных оснований. То обстоятельство, что германский план войны предусматривал нанесение первого удара по Франции и прохождение германских войск через территорию Бельгии, очевидно, никак не может быть признано оправданием этих действий Германии.

Говоря об ответственности России, можно сказать, что она виновна в том, что не осталась безучастной к судьбе Сербии, подвергшейся нападению со стороны Австро-Венгрии. Но значит ли это, что позволив Австро-Венгрии разгромить Сербию, Россия уберегла бы себя и весь мир от войны?

В предшествующие годы во время обострения ситуации на Балканах Россия, не будучи готовой к войне, неоднократно шла на уступки. Однако эти уступки нисколько не умеряли аппетитов противной стороны. Даже если бы в июле 1914-го в Петербурге решили отсидеться в стороне, пожертвовав и своим союзником на Балканах, и своим государственным престижем, это не избавляло Россию от угрозы войны. Не следует забывать, что замыслы Германии в отношении передела мира вовсе не сводились к разгрому Сербии австрийцами, а были значительно более масштабными. И когда Германия начала бы вооруженную борьбу с Францией, то Россия, связанная с последней союзническими обязательствами, все равно была бы вовлечена в войну.

Глава 1. Галиция, начало войны

       Воскресный день 28 июня 1914 года выдался во Львове солнечным. Жители отправились на прогулки в скверы и парки, поехали за город. По улицам ходили веселые группы школьников – был конец учебного года, прекрасная погода предвещала приятные каникулы. Руководители украинского движения в Галиции устроили в этот день смотр своих полувоенных формирований, на котором присутствовал наместник Галиции Витольд Корытовский. А вечером пришло сообщение, что в Сараево убиты наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд и его супруга герцогиня Гогенберг. Новость поразила людей, ее обсуждали, строили различные предположения, но едва ли кто мог тогда предвидеть, какие последствия для них, для Австро-Венгерской монархии, для всей Европы будут иметь эти выстрелы в Сараево…

В понедельник 27 июля “Kurjer Lwowski” в чрезвычайном дополнении, под заголовком “Война! Первые выстрелы!”, опубликовал сообщение Венского корреспондентского бюро о том, что с сербских пароходов на Дунае были обстреляны австрийские войска. В этом же выпуске публиковалась информация об объявлении частичной мобилизации.

28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Начало войны произвело во Львове тем более сильное впечатление, что в Боснии были расположены отдельные подразделения львовского полка №30, коломыйского №24 и злочевского №80, которым первыми предстояло вступить в бой с противником.

30 июля Россия объявила всеобщую мобилизацию.

В субботу 1 августа во львовской прессе сообщалось об объявлении всеобщей мобилизации в Австро-Венгрии. В то же время выражалась надежда на то, что война будет локализована и «военная экспедиция австрийской армии продлится около четырех недель».

Однако в тот же день Германия объявила войну России.

Теперь у Австро-Венгрии, которая являлась союзницей Германии, не оставалось иного выхода, как тоже объявить войну России. 6 августа австрийский посол в Петербурге Сапари вручил российскому министру иностранных дел Сазонову ноту с объявлением войны.

В тот же день российский консул во Львове Николаев получил предписание покинуть Львов. К дому №10 на улице Ясной (ныне ул.Конопницкой), где находилось российское консульство, подъехали выделенные наместничеством четыре автомобиля, с которыми прибыли комиссар полиции и представитель военных. После некоторой задержки, вызванной разбирательством с владельцем дома по поводу оплаты за помещение, консул, члены его семьи и прислуга заняли места в автомобилях, в других автомобилях сложили багаж. Под конвоем конной полиции консул был препровожден на вокзал, а затем поездом, в сопровождении военных выехал к границе, в направлении на Белзец. Со здания, в котором располагалось консульство, сняли вывеску.

На границе завязались первые бои. Экстренный выпуск газеты “Kurjer Lwowski” от 7 августа сообщал под заголовком “Война Австрии с Россией. Первая победа”: «Против России начата война вчера в четверг 6 августа наступлением около Кракова».

***

Еще со второй половины XIX века политическая ситуация в австрийской Галиции характеризовалась, в частности, противостоянием двух национальных движений в среде галицких русинов – русского, стоявшего на позиции признания культурно-национального единства всего русского народа, и созданного ему в противовес движения украинского (украинофильского), приверженцы которого, в полном согласии с австро-польскими властями Галиции, стремились внушить русинам, что они, вместе с российскими малороссами, принадлежат к совершенно отдельному, не русскому, а “украинскому” народу.

Непримиримая вражда сторонников украинского движения в Галиции к своим же собратьям-галичанам, не желавшим в угоду властям отречься от идеи русского единства, постоянно проявлялась в злобных нападках, в призывах «завесить кацапское стерво на сухих вербах», в доносах и обвинениях в государственной измене, которые публиковались в прессе и звучали в выступлениях украинских депутатов. На протяжении последних предвоенных лет клевета и доносительство стали особенно широко использоваться галицкими украинофилами в борьбе против русского национального движения в Галиции.

Но политическая и культурно-просветительная деятельность Русской народной организации, осуществляемая в рамках австрийской конституции, не давала законных оснований для применения репрессивных мер против русского движения в Галиции. Попытка разделаться с этим движением посредством проведения показательного судебного процесса по делу С.Ю.Бендасюка и товарищей, предпринятая властями незадолго до войны, завершилась полным провалом. Все подсудимые – активист русского движения Семен Бендасюк, студент Василий Колдра, и православные священники Максим Сандович и Игнатий Гудыма, которые обвинялись в государственной измене, были судом полностью оправданы.

Начавшаяся война коренным образом изменила ситуацию, давая возможность властям и их прислужникам отбросить всякие соображения законности, и не только свести давние политические счеты, но и учинить кровавую расправу над своими идейными противниками.

Уже в день объявления в Австро-Венгрии всеобщей мобилизации, 31 июля, начались аресты галицко-русских политических и общественных деятелей – были арестованы депутат Д.А.Марков, К.С.Черлюнчакевич и Н.Ю.Несторович. На следующий день, 1 августа, подверглись аресту находившиеся во Львове сотрудники газеты “Прикарпатская Русь” К.Н.Пелехатый и д-р И.А.Гриневецкий, а также управляющий конторой К.Р.Клебер. Издание газеты полиция запретила, а в редакции был произведен тщательный обыск.

4 августа по приказу наместничества была прекращена деятельность обществ “Народный Дом” и “Общество им. М.Качковского”. Для управления имуществом этих обществ были назначены правительственные комиссары.

Затем полиция приостановила деятельность следующих “москвофильских” обществ во Львове: “Русская Рада”, “Общество русских дам”, “Свято-Владимирское Общество”, “Союз русских дружин в Австрии”, “Русская дружина во Львове”, “Общество русских женщин “Жизнь”, “Кружок русских студентов-политехников” и “Друг”. Помещения всех названных обществ были опечатаны.

Далее последовали уже массовые аресты русских галичан как во Львове, так и в провинции. 8 августа цесарско-королевское наместничество направило старостам и директорам полиции циркуляр такого содержания:

«Президиум ц.к. Наместничества.

Львов, 8 августа 1914.

№ 18385/пр.

Руссофильская пропаганда.

Циркуляр.

Всем господам ц.к. старостам и ц.к. директорам полиции во Львове и Кракове.

Настоящие напряженные отношения между нашей монархией и Россией требуют энергичной борьбы с москвофильским движением, не скрывающим своих симпатий к России.

Так как сторонники и организации этого враждебного государству движения могут в серьезный момент пагубно повлиять на действия наших вооруженных сил, следует немедленно принять соответствующие меры, чтобы раздавить это движение всеми находящимися в распоряжении средствами. […]

О всех в этом деле наблюдениях и возможных мерах в каждом отдельном случае следует безотлагательно мне доносить.

За ц.к. Наместника

Гродзицкий».

Для того чтобы выявление и задержание “врагов” происходило более активно, власти на местах устанавливали за эту деятельность денежное вознаграждение. Так, например, в начале мобилизации военным комендантом города Самбора было издано на польском и украинском языках “Воззвание к полякам, украинцам и евреям”, расклеенное как в самом городе, так и в населенных пунктах Самборского повета. В воззвании говорилось:

«Неприятель пользуется серьезным военным положением, в каком сейчас находится ваш любимый и прекрасный край, с той целью, чтобы известные подозрительные элементы неприятельского государства могли проскользнуть в вашу среду для использования живущих здесь москвофилов с целью выдачи неприятелю сведений о движениях наших войск и о нашем положении.

Испытанный патриотизм и непоколебимая преданность нашему Высочайшему Дому, который всегда заботливо и человечно относился к своим верным подданным, не допустят, чтобы патриотически настроенный поляк, украинец и еврей мог терпеть такого рода субъектов рядом с собою.

Напротив, является обязанностью обезвреживать подобных лиц, т.е. как только кто-нибудь получит сведения о такого рода личностях, следует донести о них ближайшей гражданской или военной власти. Доставление лица, которое будет уличено в шпионстве или пропаганде москвофильства, будет вознаграждаться суммой 50 – 500 крон.

Ц. и к. комендант города».

Теперь заветная мечта галицких украинцев – расправиться с ненавистными “москвофилами” – становилась осуществимой. В наместничество, в полицию, в канцелярию военного коменданта посыпались доносы на сторонников русского движения. И доноса, в котором говорилось, что тот или иной человек придерживается русских убеждений, было достаточно, чтобы его как изменника и шпиона сейчас же арестовали, а то и казнили. Понятно, что первыми жертвами арестов стали активные члены галицко-русских обществ, русских читален – на них еще до войны властями были составлены “черные списки”. Затем пошли под арест те, на кого пало подозрение в симпатиях к русскому движению. Но развернувшаяся вакханалия доносительства открывала широкие возможности не только для политических преследований, но и для сведения личных счетов, просто для получения денежного вознаграждения за разоблачение “изменников” и “шпионов”; при этом люди, на которых поступали доносы, могли вообще не иметь никакого отношения к русскому движению. Галицкая украинская газета “Діло” так писала о репрессиях в бучачском повете:

«…Военные власти предприняли целый ряд репрессивных и превентивных мер, которые проявились прежде всего в аресте московских агентов и шпионов и в роспуске русофильских обществ. В том числе арестовано также немало “старорусинов” в Бучаче и окрестностях. […] В этом деле власти поступали с такой предосторожностью и строгостью, что попали под арест люди, которые даже не были русофилами, а разве что находились в родственной связи с ранее арестованными. Все арестованные вывезены пока в Коломыю. Распущены во всем повете все русофильские общества…».

Десятками, сотнями гнали под конвоем крестьян и интеллигентов из окрестных сел в ближайший городок – в тюрьму – «все на основе ложных доносов евреев, поляков и украинцев, и, просто, злобных соседей, мстящих им за свои, какие-то частные и личные счеты с ними. Впрочем, достаточно было, чтобы кто-то на улице показал на карпаторосса пальцем как на подозрительного человека и его сейчас арестовывали», – писал впоследствии С.Бендасюк.

Тюрьмы были переполнены, так что в камерах, предназначенных для трех человек, теснилось по 11–15 человек. Из маленьких городков арестованных переправляли в тюрьмы крупных городов. Наместничество рассылало по адресу провинциальных властей телеграммы, подобные следующей:

«Всех арестованных политически заподозренных, неблагонадежных русофилов и т.п., поскольку они еще не преданы военному суду, выслать немедленно в львовскую тюрьму; арестовать всех кто только подозрителен».

Вот здесь, в большом городе и начиналась настоящая, кровавая расправа с арестованными. Жандармы и полицейские вели их специально средь бела дня по главным улицам и показывали прохожим на них как на государственных преступников, изменников, шпионов и вообще виновников войны. Составлявшие городскую толпу евреи, поляки и украинцы обзывали арестованных самыми неприличными ругательствами и прозвищами, плевали им в лицо, бросали в них камнями, избивали палками. Конвоиры не только не охраняли арестованных от нападок разъяренной толпы, но и поощряли эту толпу к издевательствам над беззащитными и беспомощными людьми.

Как вспоминал А.И. Веретельник:

«Я был тоже свидетелем следующего факта: с главного вокзала вели партию арестованных в тюрьму “Бригидки”. На Городецкой улице, возле казарм Фердинанда, толпа убила камнями священника. Когда он упал под ударами палок и камней, конвойный солдат толкнул его еще раз изо всей силы прикладом. Солдаты сняли с покойника кандалы. После чего крестьяне, взяв труп на руки, понесли с собой в тюрьму…

Утром 6 августа арестовали и меня. В тюрьме все камеры были переполнены. Спать не было где, приходилось соблюдать очередь. Есть давали раз в сутки. Тюремные надзиратели и полицейские обращались с нами бесчеловечно».

Далее тот же автор описывает обстоятельства, при которых был арестован сидевший с ним в камере банковский чиновник Н.Островский:

«Он возвращался около 8 часов вечера домой. Какой-то человек, увидев его на улице, обратился к проходившему офицеру: “Прикажите арестовать этого господина, он наверное российский шпион; я слышал, как он у парикмахера говорил по-русски”. И этих слов проходимца было достаточно, чтобы арестовать ни в чем неповинного человека».

А вот свидетельства Ивана Рудко из Золочевского повета:

«Во Львове на вокзале построили всех в шеренги. […] Городская толпа, жаждавшая зрелищ и теперь ежедневно собиравшаяся кругом вокзала встретила эшелон неистовым криком и угрозами, готовая арестованных растерзать на месте. Несмотря на присутствие наспевшей конной и пешей полиции и вооруженных солдат, бросала камнями, толкала и била.[…]

В мирное время культурная на первый взгляд львовская публика, превратилась в начале войны в варваров, в диких зверей, потеряла свой человеческий облик. А ведь каждый из жителей Львова считает себя европейцем. А русский народ в Галичине страдал и кровью истекал от моральных и физических ран, наносимых ему этой страшной “европой”.

Во дворе в Бригидках стояли готовые несколько виселиц, ежедневно скрипевшие под тяжестью повешенных неумелою рукою жандарма или солдата, невинных жертв. Трудно было смотреть из камер в окошко на страшное зрелище. А ведь до ушей заключенных долетал снизу смех должностных лиц, высылавших арестованных на тот свет».

***

Если для русских галичан начавшаяся война с первых же дней обернулась жестокими репрессиями, то галицкие украинцы, наоборот, восприняли начало войны как наступление своего звездного часа. Ведь теперь они не только получали возможность расправиться со своими противниками из русского национального лагеря в Галиции, но и, в надежде на военные успехи австро-венгерской армии, готовились нести свои идеи на российскую Украину. Галицкие украинцы рассчитывали, что Австро-Венгрия отвоюет у России всю Украину, к которой они причисляли также северное Причерноморье, Дон и Кубань, после чего владения Габсбургов будут простираться до самого Кавказа.

На другой день после объявления мобилизации во Львове было созвано общее собрание руководителей трех галицко-украинских партий: национал-демократической, радикальной и социал-демократической, чтобы создать межпартийную организацию, которая должна была руководить политической деятельностью украинцев во время войны, а также заняться формированием легиона украинских добровольцев.

В результате проведенного совещания были приняты два решения: первое – организовать на время войны общий национальный совет, составленный из представителей трех вышеназванных украинских политических партий в Галиции и этому совету передать руководство национальной политикой в военное время, и второе – создать украинский легион военных добровольцев под названием “Украинские Сечевые Стрельцы”.

Первое учредительное заседание совета состоялось во Львове 2 августа 1914 года. Новая организация получила название “Головна Українська Рада” (ГУР). Председателем Головной Украинской Рады был избран Кость Левицкий (национал-демократ), заместителями председателя – Михаил Павлык (радикал) и Микола Ганкевич (социал-демократ).

3 августа ГУР издала обращенный к украинскому народу манифест, в котором, в частности, говорилось:

«Украинский Народ!

Наступает важный исторический момент. Решается судьба государств и народов. […]

И потому в этот момент представители украинского народа в Галичине, всех политических направлений, которые объединяет один национальный идеал, соединились в Главную Украинскую Раду, которая должна быть выразителем одной мысли и одной воли украинского народа и показывать ему дорогу к действию, которое ждет его в теперешний момент. […]

Уже во время предыдущего обострения австрийско-российских отношений – съезд наиболее значительных деятелей всех украинских партий Галичины, который состоялся во Львове 7 декабря 1912 г., заявил, что с точки зрения добра и будущности украинского народа, на случай вооруженного конфликта между Австро-Венгрией и Россией, все украинское общество единодушно и решительно станет на стороне Австро-Венгрии, против российской империи, как наибольшего врага Украины. […]

Победа австро-венгерской монархии будет нашей победой. И чем большим будет поражение России, тем скорее пробьет час освобождения Украины».

Для организации легиона “Украинских Сечевых Стрельцов” ГУР образовала отдельный орган – “Украинскую Боевую Управу”, состоявшую из двух отделов: “акционного”, т.е. военного штаба под временным командованием Теодора Рожанкивского, а затем Михаила Галущинского, и “организационного” под руководством Кирилла Трилевского.

С началом войны всякая связь между австрийской Галицией и российской Украиной стала невозможной. «Поэтому, – как отмечал К.Левицкий, – надо было в Австрии создать военный суррогат политической мысли великой Украины, из тех украинцев, которые пребывали тут».

В качестве такого “военного суррогата” в начале августа 1914 года во Львове был организован Союз Освобождения Украины – “Союз Визволення України” (СВУ). К членам СВУ причисляли себя Александр Скоропись-Иолтуховский, Владимир Дорошенко, Мариан Меленевский и Андрей Жук, а также Микола Зализняк, Дмитрий Донцов и Владимир Степанковский, хотя между первыми четырьмя и последними тремя не было полного взаимопонимания. Однако все они, оказавшись во время войны на территории Австрии, по словам К.Левицкого, «представлялись как австрофилы, потому что желали развала России…».

СВУ установил отношения с Головной Украинской Радой, но в ее состав не вошел, а сохранял свою отдельную организацию. В Головной Украинской Раде так же было решено для согласования действий войти в сношения с СВУ «несмотря на то, имели ли украинцы, собранные в Союзе освобождения Украины, формальные полномочия представлять великую Украину, или нет». Очевидно, что никаких полномочий на сей счет они не имели.

В начале августа 1914 года СВУ издал во Львове воззвание “К украинскому народу в России”, без подписей и даты. В этом воззвании среди прочего было сказано:

«К нашему счастью войско австро-германское сильнее царского. Уже бегут перед ним царские генералы. Уже австрийцы вступают на Украину. Настает наше время! […]

Поэтому помните, люди! Не бояться, а приветствовать нам надо Австрию! А московскому войску чините всякий вред, какой только можете. Пусть земля станет горячей у него под ногами!». Далее следовали призывы жечь мосты, уничтожать телеграфы, изгонять или захватывать царских чиновников и офицеров.

***

Тем временем, когда украинские деятели в Галиции готовились к походу на российскую Украину, по другую сторону границы сосредоточивались для ведения боевых действий против Австро-Венгрии четыре русские армии Юго-Западного фронта: на правом фланге по линии Люблин–Холм – 4-я армия (командующий генерал Зальц, затем генерал А.Е. Эверт) и 5-я армия (командующий генерал П.А. Плеве), а в районе Ровно–Проскуров – 3-я армия генерала Н.В. Рузского и 8-я армия генерала А.А. Брусилова. Командовал войсками Юго-Западного фронта генерал Н.И. Иванов.

Русское командование намеревалось осуществить грандиозный охватывающий маневр посредством нанесения ударов с севера и востока Галиции, имея целью окружение главных сил австро-венгерской армии. 4-я и 5-я армии из района Люблина и Холма должны были наступать на Перемышль и Львов, а 3-я и 8-я армии из района Ровно и Проскурова – на Львов и Галич. Этот замысел основывался на данных австрийского плана стратегического развертывания, который был приобретен русским военным агентом в Вене полковником М.К.Марченко у одного из руководителей разведывательного бюро австрийского генерального штаба полковника А.Редля. Однако в 1913 году Редль был разоблачен, и австрийский генеральный штаб отодвинул рубеж развертывания войск на 100 километров к западу и юго-западу. Следовательно, запланированная русским командованием операция не могла привести к окружению главной группировки неприятельских армий, которая оказывалась за флангами намеченного маневра, и уже в ходе наступления пришлось вносить существенные поправки в первоначальный план.

Австро-венгерские войска, предназначенные для действий против России, были сосредоточены от района юго-восточнее Сандомира до Черновиц. У реки Сан в районе Сенява, Ниско развернулась 1-я армия генерала Данкля; в районе Радымно, Ярослав, Перемышль – 4-я армия генерала Ауффенберга; в районе Львов, Самбор развертывалась 3-я армия генерала Брудермана, а на правом фланге австрийских войск в районе Тарнополь, Буск, Стрый и южнее развернулась армейская группа генерала Кевеса.

Австро-венгерское командование также ставило перед собой решительные цели, предполагая нанести главный удар силами своих 1-й и 4-й армий между Вислой и Бугом в северном направлении, чтобы разгромить 4-ю и 5-ю армии русских у Люблина и Холма, и затем выйти в тыл войск Юго-Западного фронта. 3-я австро-венгерская армия генерала Брудермана прикрывала район Львова, а армейская группа Кевеса имела задачу отразить возможное наступление русских на Стрый и Станиславов.

Пока в нескольких десятках километров от границы шло сосредоточение основных сил, непосредственно на границе завязывались первые бои. В целом это были небольшие столкновения, хотя в отдельных случаях австрийцам удалось захватить некоторые приграничные русские города. Так 4 (17) августа австрийцы силами одной пехотной бригады с артиллерией и двумя-тремя эскадронами кавалерии заняли губернский город Каменец-Подольск, а семь рот ополчения, находившиеся там, отошли без боя к Новой Ушице. Но когда 5 (18) августа войска Юго-Западного фронта начали наступление, то, как писал генерал Брусилов: «австрийцы же 6-го числа, узнав о нашем переходе через Збруч, спешно покинули Каменец-Подольск и полностью вернули контрибуцию, которую собрали с жителей города».

Незначительное сопротивление застав австрийской пехоты на Збруче не могло воспрепятствовать продвижению русских войск.

«Несколько большее сопротивление,– отмечал Брусилов, – встретили мы при форсировании реки Серет, а особенно у городов Тарнополь и Чортков. Немногочисленные австрийские войска, оказавшиеся тут, были разбиты наголову, и было взято несколько орудий, пулеметов и пленные».

7 (20) августа 1-я австро-венгерская армия генерала Данкля двинулась с рубежа реки Сан в северо-восточном направлении. 10 (23) августа начала наступление 4-я русская армия, что привело к ожесточенному встречному сражению в районе южнее Красника. После трехдневных боев у Красника 4-я русская армия была вынуждена отойти к Люблину. Престарелый генерал Зальц был заменен А.Е.Эвертом.

Русское командование поставило задачу 5-й армии нанести удар во фланг и тыл наступавшей к Люблину 1-й австро-венгерской армии. В это же время 4-я австро-венгерская армия получила задачу наступать в северном направлении во фланг корпусам 5-й русской армии, в результате чего развернулось сражение между войсками 4-й австро-венгерской и 5-й русской армии в районе Замостье–Комаров–Томашов. Австрийцы пытались окружить всю южную группу войск 5-й армии, но в ходе упорных боев 5-я армия генерала Плеве ликвидировала угрозу окружения. Однако затем Плеве, опасаясь 30–35-километрового разрыва между 5-й и 4-й русскими армиями, 19 – 21 августа (1 – 3 сентября) отвел войска на линию Войславицы, Грубешов, Владимир-Волынский.

Таким образом, ни русские 4-я и 5-я армии, ни австро-венгерские 1-я и 4-я армии не смогли достичь первоначально поставленных перед ними целей. Вместе с тем, несмотря на отход русских 4-й и 5-й армий, они, сковав главные силы противника на Люблин–Холмском направлении, обеспечили успех 3-й и 8-й русских армий, которые стремительно наступали на Львов и Галич.

Наступление 3-й русской армии, начавшееся 6 (19) августа, развивалось почти беспрепятственно. Слабые части войск прикрытия противника поспешно отходили, и боевые столкновения были редкими. За шесть дней армия продвинулась на 90 – 100 километров.

Наступавшая на левом фланге 8-я армия лишь на реке Коропец 12 (25) августа вступила в серьезные бои. На этом рубеже австрийцы попытались задержать войска Брусилова, но и тут их сопротивление было сломлено. За восемь дней марша 8-я армия прошла 130 – 150 километров.

***

Представители галицко-русских общественных и культурных организаций, волею счастливого стечения обстоятельств, оказавшиеся в момент начала войны на территории России, собрались в Киеве, где основали 11 августа 1914 года комитет, получивший название “Карпато-Русский Освободительный Комитет” (КРОК). Председателем комитета стал д-р Ю.А.Яворский, секретарем – редактор газеты “Прикарпатская Русь” и член “Народного Совета Галицкой Руси” С.А.Лабенский. В состав комитета вошли члены “Народного Совета” М.Ф.Глушкевич, М.Е.Сохоцкий, уездный организатор Ю.И.Секало.

Цель и задачи комитета состояли в следующем:

1. Осведомлять русское общество и русскую армию о историческом прошлом и нынешнем национально-культурном положении русского Прикарпатья.

2. Оказывать помощь военным беженцам и пленным русским галичанам.

Средствами к этому должны были служить: издание периодического органа – газеты “Прикарпатская Русь” и листовок, а также проведение публичных собраний и лекций.

В случае занятия восточной Галиции русскими войсками предполагалось, что КРОК переместится во Львов и передаст свои полномочия “Народному Совету”.

В эти первые дни после объявления войны, когда еще только шло сосредоточение войск в приграничных районах, невозможно было предвидеть, как станут развиваться события дальше, когда в борьбу вступят основные силы воюющих сторон. Но естественно, что каждая из этих сторон рассчитывала на успех своих войск.

Австро-Венгрия намеревалась после своей победы отторгнуть от России всю Украину, Причерноморье и земли далее до Кавказа, в чем ей готовы были помогать галицкие украинцы – политическое движение, основанное в 60-х годах XIX века как “антимосковская Русь в Галиции”, призванная послужить основой для будущей политики Австрии, устремленной на восток. Теперь, в эти августовские дни 1914 года, наступил тот момент, для которого полсотни лет готовили это движение.

Те же галичане, которые исповедовали русскую национальную идею, в течение десятилетий отстаивали ее в неравной политической борьбе, и которые после начала войны подверглись жестоким, кровавым репрессиям со стороны австро-венгерских властей, теперь возлагали все свои надежды на победу русской армии и на воссоединение Галицкой Руси с державной Русью.

Галицкая или Червонная Русь попала под власть Австрии в 1772 году, когда в ходе первого раздела Польши императрица Екатерина II вынуждена была уступить Австрии эту часть древних русских земель. Международная обстановка того времени не позволяла России вступить в конфликт с Австрией и Пруссией, уже находясь в конфликте с Турцией. Впоследствии Екатерина II не раз думала о воссоединении Галицкой Руси. В 1794 году она писала А.В.Храповицкому: «…со временем, обменяем у австрийского императора польские губернии на Галицкую Русь, благо Галиция ему совсем не кстати».

Реальная возможность совершить такой обмен возникла после наполеоновских войн, во время Венского конгресса. Однако император Александр I, увлеченный идеей воссоздания Польского государства под эгидой России, не использовал эту возможность. Он согласился на оставление Галицкой Руси за Австрией и даже вернул ей Тарнопольский край, переданный России в 1809 году. Это, несомненно, было серьезной ошибкой, создавшей значительные проблемы для дальнейшей политики России.

Хотя власти Австрии постоянно опасались, что Россия может предъявить свои претензии на Галицкую Русь, российское правительство не предпринимало никаких мер для возвращения этих земель. Ничего не было сделано в этом направлении в 1849 году, при императоре Николае I, когда Россия фактически спасла Австрию от полного развала. Император Александр II часто высказывал мысль, что прежде чем освобождать южных славян, следовало бы завершить собирание русских земель. При императоре Александре III графом Игнатьевым в 1888 году был поднят вопрос об обмене восточной Галиции на некоторые губернии Царства Польского. Но никаких реальных действий за этим не последовало.

Однако теперь, когда сама Австрия объявила войну России, вопрос о возвращении Галицкой Руси мог найти свое решение. Стратегический план России, вынужденной начать военные действия и вступить на территорию Австрии, совпадал с задачей объединения русских народностей, к одной из которых принадлежало большинство населения Галиции. Уже в самом начале войны имелось в виду воссоединение Галицкой Руси с Россией, что вытекало из общего принципа объединения всех русских народностей в их этнографических границах и являлось “завершением дела великого князя Ивана Калиты”.

Такое решение галицко-русского вопроса полностью отвечало чаяниям русских галичан, представленных Карпато-Русским Освободительным Комитетом. Поэтому 2 (15) августа комитет выслал на имя государя императора Николая II телеграмму следующего содержания:

«Его Императорскому Величеству Государю Императору. Петергоф.

Председатель бюро Карпато-русского освободительного комитета Юлиан Яворский и члены Мариан Глушкевич, Семен Лабенский, Юлиан Секало, Михаил Сохоцкий от имени собравшихся в матери городов русских, древне-престольном Киеве, жителей и народных деятелей Карпатской Руси повергают к стопам Вашего Императорского Величества чувства беспредельной верноподданнической преданности и, моля Всевышнего о даровании славной победы русскому освободительному оружию, всеподданнейше просят Ваше Императорское Величество всемилостивейше принять исстрадавшуюся в многовековой лютой чужеплеменной неволе Карпатскую Русь в родное лоно Великой Русской Семьи и завершить святое историческое посланничество собирания Земли Русской».

Телеграмма была заверена подписью киевского генерал-губернатора Трепова.

Вскоре по адресу генерал-губернатора пришел ответ государя:

«Передайте Мою благодарность Карпато-русскому освободительному комитету за выраженные им чувства. Всею душою разделяю его сокровенную надежду, если на то будет Господня Воля, увидеть наших зарубежных русских братьев, свободно слившихся с Великой Русью. Николай».

Мысли, высказанные в телеграмме Карпато-Русского Освободительного Комитета, нашли свой отзвук в манифесте верховного главнокомандующего русской армией великого князя Николая Николаевича к русским галичанам, изданном 5 (18) августа 1914 года.

«Русскому народу!

Братья! Творится суд Божий! Терпеливо, с христианским смирением в течение веков томился русский народ под чужеземным игом, но ни лестью, ни гонением нельзя было сломить в нем чаяний свободы. Как бурный поток рвет камни, чтобы слиться с морем, так нет силы, которая остановила бы русский народ в его порыве к объединению. Да не будет больше Подъяремной Руси! Достояние Владимира Святого, земля Ярослава Осмомысла и князей Даниила и Романа, сбросив иго, да водрузит стяг единой, великой и нераздельной России. Да свершится Промысел Божий, благословивший дело великих собирателей земли Русской. Да поможет Господь Царственному Своему Помазаннику, Императору Николаю Александровичу всея России, завершить дело великого князя Ивана Калиты. А ты, многострадальная братская Русь, встань на стретение русской рати. Освобождаемые русские братья! Всем вам найдется место на лоне матери-России. Не обижая мирных людей, какой бы они ни были народности, не полагая своего счастья на притеснении иноземцев, как это делали швабы, обратите меч свой на врага, а сердца к Богу, с молитвой за Россию и за Русского Царя.

Верховный Главнокомандующий генерал-адъютант

Николай.

5 августа 1914 года».

Русские войска вступали в Галицию не как на вражескую территорию, а как на древнюю русскую землю, которой предстояло после войны воссоединиться с Россией. Для разъяснения в войсках этого обстоятельства выпускались листовки и брошюры соответствующего содержания. Так, например, для ознакомления офицеров Действующей армии с условиями Галиции была издана при Управлении генерал-квартирмейстера штаба главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта брошюра под заглавием: “Современная Галичина. Этнографическое и культурно-политическое состояние ее в связи с национально-общественными настроениями”.

Хотя исторически восточная Галиция и была древней русской землей, но почти шестисотлетнее господство иноземцев не могло не наложить на нее свой отпечаток. Галиция в начале XX века представляла собой многонациональный край со значительной долей польского и еврейского населения. Кроме того, за последние десятилетия усилиями поляков и австрийских властей в Галиции было создано украинское (украинофильское) движение, сторонники которого были воспитаны в духе лютой ненависти к России. Со всем этим следовало считаться.

Что касается отношения к украинофилам, то здесь офицерам русской армии рекомендовалось: к крестьянам, привлеченным украинофилами в свой лагерь, относиться, пока нет открытых выступлений, приветливо и даже предупредительно, учитывая, что их грубо обманывала их властолюбивая интеллигенция и они не могли сориентироваться в этом, поскольку не знали великорусской и малорусской исторической и бытовой правды; к интеллигенции следовало относиться выжидательно, так как, возможно, что она своим поведением и осознанием реального положения дел, позволит забыть прошлое и представителям русской армии не придется применять суровых законов военного времени.

***

Когда деятели Союза Освобождения Украины в своем первом воззвании заявляли, что на их счастье австро-германское войско сильнее царского, они явно поторопились, сделав, вероятно, поспешные выводы из сообщений о переходе российской границы отдельными австрийскими подразделениями в ходе приграничных столкновений в первые дни после объявления войны. Когда же всей своей силой 3-я и 8-я русские армии обрушились на австрийские позиции, обстановка на театре военных действий начала складываться далеко не в пользу австрийцев.

Львов стали спешно готовить к обороне. Вокруг города рыли окопы, ставили заграждения, под Брюховичами и Винниками сооружали земляные форты, валили лес, расширяя сектора обстрела, подвозили артиллерию.

Была введена военная цензура газет и других изданий. Официальные сводки тех дней постоянно сообщали о боях на территории России, об успешных наступлениях, но весь город знал, что русская армия вторглась в пределы Галиции. Из рассказов беженцев и раненых жители узнавали о сдаче Гусятина, Чорткова, Тарнополя, о боях под Зборовом и Злочевом. Но передавались эти сведения под большим секретом, потому что за каждое неосторожно сказанное слово можно было тут же угодить в тюрьму. В газете “Slowo Polskie” была в те дни помещена такая заметка:

«За болтливость. Вчера посажен под арест Ежи Керч, гостиничный слуга, за то, что в одном ресторане за пивом рассказывал сказки о вторжении москалей в Галицию. Лучше поэтому держать язык за зубами».

А все львовские тюрьмы были уже переполнены арестованными “русофилами”. Но из прифронтовых районов прибывали все новые и новые транспорты узников. Теперь, когда вместо ожидаемого наступления на Украину, австрийская армия с каждым днем все дальше откатывалась на запад, репрессии против галицких русинов приобрели особенно массовый и жестокий характер. Бывали случаи ареста целых сел с войтом и греко-католическим священником во главе.

Широко проводимая галицкими украинофилами политика доносительства, обвинения русского движения в государственной измене сейчас обернулась против всех галицких русинов, в том числе и против рядовых украинофилов. Если верхушка украинофилов находилась в полной безопасности под покровительством высших властей, то на местах все решали командиры военных подразделений, зачастую весьма далекие от понимания национальных особенностей Галиции.

Озлобленное неудачами военное командование охотно подхватило поданную украинофилами версию об измене галицких “русофилов”, как оправдание своих поражений, и в ходе отступления самым беспощадным образом срывало всю злость на ни в чем неповинном мирном населении. И чего можно было ожидать от какого-нибудь немца из альпийских краев Австрии, понятия не имевшего о том, что за люди живут в Галиции, или от венгра, стремящегося отомстить русским за 1849 год. Они знали одно – что русские это враги, тем более, что об этом столько раз писали и говорили еще до войны, а галицкие русины в их понимании были так же русскими и значит – врагами. Такие детали, что среди галицких русинов существует движение украинофилов, которые отреклись от того, что они русские, и прониклись духом вражды к России, были этим немцам и венграм совершенно неизвестны. И когда простой крестьянин на вопрос: “Ты кто?” отвечал: “Русин”, этого было достаточно для ареста, а то и для немедленного расстрела или повешения.

Известен случай, когда священник-украинофил, ярый ненавистник России, желая это подчеркнуть, похвастался, что он является сотрудником газеты “Руслан”, одного из украинофильских печатных органов, известного своей антирусской направленностью. Однако венгерский офицер, не разбиравшийся в галицких делах и плохо понимавший язык, вообразил, что тот является сотрудником газеты “Руссланд”, т.е. “Россия” и приказал этого священника казнить.

Во второй половине августа 1914 года глава Головной Украинской Рады К.Левицкий получил уведомление от австро-венгерского министра иностранных дел графа Берхтольда о том, что германское правительство в Берлине желает провести с ним встречу как с политическим руководителем австрийских украинцев.

К.Левицкий прибыл в Берлин 24 августа и встречался в министерстве иностранных дел с заместителем государственного секретаря Циммерманом, и в генеральном штабе с полковником Брозе. Полковнику К.Левицкий предложил для информации большую карту Украины, подготовленную для этого собственноручно профессором Степаном Рудницким. Как вспоминал К.Левицкий: «Немцы в Берлине поняли меня, для сведения написали соответствующий протокол в министерстве иностранных дел при участии советника Бергена, который наше дело знал подробно, и заявили мне, что будут поддерживать наши освободительные стремления».

***

26 августа “Kurjer Lwowski” в чрезвычайном дополнении, помеченном “2 часа пополудни”, публиковал под заголовком “Большая победа австрийских войск” официальное сообщение военного пресс-бюро:

«Трехдневная битва под Красником завершилась вчера полной победой наших войск. Русские были отброшены по всему фронту, шириной около 70 километров и начали в форме бегства отступление на Люблин».

Из Львова по улицам Жолкевской, Лычаковской, Зеленой уходили на недалекий уже фронт венгерские, тирольские, хорватские, боснийские полки, а обратно шли нескончаемые транспорты с ранеными. Жители Львова читали в газетах об успешных боях под Красником, а ночами, тихими августовскими ночами все явственнее доносился до города глухой гул канонады.

Копившееся на протяжении нескольких дней нервное напряжение прорвалось вечером 27 августа. Около половины седьмого на Лычакове кто-то крикнул: “Казаки идут!” Вспыхнула паника, толпы перепуганных людей бросились с восточных окраин к центру города. Паника охватила не только гражданское население, но и военных.

Вероятной причиной паники стали бои в окрестностях Буска и Красне, в ходе которых русская разведка дошла до Лисинич.

В 9 часов вечера военная комендатура издала следующее сообщение:

«Учитывая легкомысленно распространяемые фальшивые слухи, вызывающие определенное беспокойство среди населения города Львова, уведомляем, что войска наши стоят на занятых ими сильных позициях, и что городу безусловно не грозит никакая опасность».

Но возникшие опасения не утихали. Несмотря на успокоительные заверения властей некоторые жители стали покидать город, спеша уехать подальше от приближающегося фронта. Всевозможные повозки, заполненные людьми и багажом, непрерывно курсировали в направлении главного вокзала. Можно было видеть даже людей из высших сфер общества на грузовых телегах, сидящих на чемоданах и узлах. За проезд и доставку багажа на вокзал приходилось платить огромные деньги, так что извозчики и владельцы частных повозок в те дни неплохо подзаработали.

Если эти люди уезжали сами, то другим предстояло покинуть Львов под конвоем – перед властями встала необходимость вывезти из львовских тюрем находившихся там заключенных. Новых арестованных тюрьмы уже не могли вместить. К тому же к городу приближался фронт, и перспектива освобождения заключенных русскими войсками представлялась для властей нежелательной. Начальник полиции во Львове неоднократно обращался в наместничество с просьбами вывезти из города арестованных, находившихся во львовских тюрьмах. В конце августа в наместничество был направлен документ следующего содержания:

«Президиум ц.к. Дирекции полиции во Львове, отправлено 28 августа 1914 г. №4926.

В Президиум ц.к. Наместничества.

Уже несколько раз я имел честь обратить внимание ц.к. Наместничества на необходимость вывезти из Львова арестованных опасных для государства москвофилов, которые, в числе около 2000, с большим трудом размещены в местной тюрьме, в тюрьме местного краевого суда и в полицейском арестном доме.

Уже само размещение, в виду недостатка места, по санитарным соображениям угрожает взрывом эпидемических болезней и в еще большей степени становится опасным в виду возможности вспышки бунта, вследствие возмущения тех заключенных, которые уже теперь выражают громкие угрозы, что они, мол, посчитаются.

Эти угрозы, в случае неблагоприятной перемены военных обстоятельств, наверное, могли бы отразиться кровавой резней на польском населении города.

Поэтому настойчиво прошу ц.к. Наместничество безотлагательно приступить к увозу этого крайне опасного для государства и общества элемента из Львова в глубь страны.

Львов, 27 августа 1914 г.

Рейнлендер».

И снова повели конвоиры по улицам Львова колонны заключенных, но теперь в обратном направлении – из тюрьмы на вокзал. По свидетельству Ивана Кузьмы:

«…когда русские войска находились на расстоянии четырех миль от Львова, тюремное начальство поручило мазепинским “сичовикам” отвести нас на вокзал для погрузки в вагоны и дальнейшего следования на запад. Конечно, “сичовики” исполнили свою задачу отлично. По пути они все время подталкивали нас прикладами, а когда уличная толпа бросала в нас камнями, они не только не мешали ей в этом, но даже всякий раз предупредительно расступались, когда кто-нибудь из толпы намеревался нанести нам непосредственно палкой или кулаком удары».

Таким же образом вывозили узников из тюрем Станиславова, Дрогобыча и других городов Галиции. Как вспоминал священник Иосиф Винницкий:

«Нас вывели из камер дрогобычской тюрьмы для следования на вокзал. Камеры, предназначенные для четверых, вмещали по двадцати и более человек, так что мы были рады, увидев дневной свет и вздохнув свежим воздухом. Под воротами тюрьмы стояла уже заранее предупрежденная толпа и неистово ревела: “смерть изменникам!”, причем сразу же посыпался на наши головы град камней; затем запруженная народом улица всколыхнулась, подалась немного назад и, пропустив нас, окруженных значительным конвоем, вперед, двинулась вслед за нами по направлению к вокзалу».

В субботу 29 августа под заголовком “Успехи австрийской армии” львовские газеты публиковали официальное сообщение:

«С 26 сего месяца завязались бои между нашими войсками и русскими. Идут они ныне на всем пространстве между Вислой и Днестром. Наше левое крыло продвигается вперед в успешном наступлении».

На следующий день экстренный выпуск газеты “Kurjer Lwowski” вышел с аршинным заголовком: “Побеждаем!” В сводке говорилось:

«Под Бродами и Равой Русской одержали мы решительные победы. На всей линии фронта в восточной и северо-восточной Галиции положение очень благоприятное. Вероятно, в ближайшие сутки не будет уже ни одного русского солдата на галицийской территории».

В тот же день военное пресс-бюро сообщало официально:

«Большая битва, которая началась 26 августа, продолжается далее. Положение наших войск благоприятное. Тепло и солнечно».

«И как бы в подтверждение правильности этих сведений, – писал польский автор Юзеф Бялыня-Холодецкий, – заседал в обычном порядке военный суд, выносил и исполнял смертные приговоры. Массы русофилов были вывезены в концентрационные лагеря».

А тем временем наместник Галиции В.Корытовский распорядился, чтобы правительственные учреждения приготовились к немедленному отъезду. В воскресенье 30 августа государственным чиновникам выплатили жалование за сентябрь. Железной дороге было приказано подготовить эвакуационные поезда. Всю ночь в президиуме наместничества выдавали проездные документы, и в 4 часа утра 31 августа отправился первый большой состав с военными и членами их семей, а через полчаса – поезд с чиновниками. Уехали чины наместничества во главе с наместником, опустели также здания Сейма и Краевого отдела, персонал которых направился в Новы-Сонч.

Уехали из Львова и члены Головной Украинской Рады – одни поехали прямо в Вену, другие в Стрый, где тогда формировался легион Украинских Сечевых Стрельцов, а затем вместе с ним в Венгрию, третьи вместе с краевыми властями поехали в Западную Галицию.

В те дни был вывезен из Львова последний транспорт арестованных русских галичан, насчитывавший свыше 700 человек. По пути из тюрьмы на вокзал уличная толпа все время зверски издевалась над ними и избивала их чем попало. Священника лет 70–80, который вследствие побоев не был в состоянии идти дальше и упал, солдаты тут же прокололи штыком и, прикрыв соломой, оставили на улице.

В понедельник 31 августа ранним утром, не известно по чьему распоряжению, полицейские и жандармы ходили от дома к дому, запрещая дворникам открывать двери домов и выпускать жильцов, также было запрещено выпускать газеты и открывать магазины. Но вскоре городские власти отменили этот нелепый приказ.

Когда весть об эвакуации представителей государственной и краевой власти разнеслась по городу, жителей Львова опять, как и три дня назад, охватила паника. Многотысячные толпы устремились к железнодорожному вокзалу. Чем ближе к вокзалу, тем плотнее становился этот поток. В общей массе двигались конные повозки, автомобили, люди везли тележки, тачки с вещами. Те, у кого не нашлось тележки, несли свои вещи сами. Но все эти труды в итоге оказывались напрасными. Добравшись до вокзала, вещи приходилось бросать, чтобы самому протиснуться в вагон или занять место хотя бы на его ступеньках. После отхода каждого поезда на перроне оставались груды брошенных чемоданов, ящиков, мешков. Оставались и тысячи людей, которым не хватило места в вагонах. В ожидании новых поездов они располагались огромным табором тут же у вокзала на прилегающей площади. Подавали очередной состав, и толпа бросалась на штурм вагонов, оттесняя женщин и детей. На перроне царила неимоверная давка, слышались крики, вопли, детский плач. Редко кому удавалось всей семьей попасть в один поезд. Многие уезжали, даже не зная, где смогут найти себе пристанище. Один за другим отходили переполненные поезда, а тысячи людей оставались на перроне, завидуя тем, кто уехал.

Во вторник 1 сентября газета “Slowo Polskie” обратилась к жителям Львова, убеждая их не поддаваться панике. Приведя описание сцен, которые разыгрывались минувшим днем на железнодорожном вокзале, и разъяснив, что беженцев, если они не располагают значительными средствами, ожидают большие трудности, ибо цены в Вене и других городах уже сильно выросли, газета отмечала:

«Во имя чего, по какой причине люди обрекают себя и свои семьи на участь совершенно неизвестную, возможно на нужду и голод, бросают удобные жилища, чтобы вести где-то жизнь кочевников. Будем говорить прямо, опасаются вступления российских войск.

Никто не может сейчас сказать, обоснованы ли эти опасения. Но допустим, что действительно российские войска вступят во Львов – ну и что случится? Надо ведь хоть немного подумать и понять, что целью воюющих сторон не является резня или разрушение городов. Мы знаем, что определенная часть края уже занята некоторое время российскими войсками и знаем из поступающих оттуда известий, что войска эти ведут себя по отношению к гражданскому населению вполне прилично. Не следует позволять обманывать себя всякими небылицами, хотя, правда то, что мужчины сейчас сплетничают едва ли не больше чем женщины».

Естественно, что те, кто еще недавно посылал доносы на мнимых изменников, с остервенением набрасывался на несчастных узников, которых вели по улицам Львова, теперь почувствовали себя весьма неуютно, и вполне понятно охватившее их чувство страха перед возможным приходом во Львов русских войск. Они могли опасаться, что теперь с ними поступят так же, как они поступали с галицкими “русофилами”, что теперь их погонят по улицам города под градом камней и палочными ударами, станут вешать и расстреливать.

Стремились уехать из Львова и евреи, которые знали, что в России их соплеменники не пользуются всеми гражданскими правами как в Австрии. Поэтому все относительно зажиточные евреи постарались покинуть Львов. Осталось в городе около 20 тысяч евреев, в большинстве своем малоимущих, что составляло примерно третью часть довоенного еврейского населения Львова.

Но среди поддавшихся панике людей было много и простых обывателей, ни в чем предосудительном не замешанных. Когда этим людям не удалось попасть в поезд, и они вынуждены были остаться во Львове, то через несколько дней они уже считали, что это им повезло – все-таки они остались дома, а не пустились куда-то в неизвестность, бросив все свое имущество.

После отъезда государственной и краевой администрации вся полнота власти во Львове перешла к городскому Совету. Президент города Юзеф Нойман в воскресенье ночью тайно выехал магистратскими лошадьми галопом в Гродек, где сел в поезд и отправился в Краков. Лошадей отослал обратно, а кучеру вручил адресованное вице-президенту города Тадеушу Рутовскому письмо, в котором поручал Рутовскому руководство городскими делами. В понедельник пришла по адресу Ю.Ноймана телеграмма из Жешова от наместника В.Корытовского, который просил президента, чтобы тот остался во Львове и взял на себя заботу о безопасности города, жизни и имущества его жителей. Но телеграмма эта уже не застала Ю.Ноймана во Львове. Находившийся тогда в Кракове Ю.Нойман, вместо того, чтобы пробираться во Львов, которому угрожало занятие русскими войсками, предпочел направиться в Вену, где было, конечно, спокойнее. Поэтому возглавить городской Совет и взять на себя ответственность за жизнь города в этот сложный момент довелось первому вице-президенту Львова Т. Рутовскому.

В 5 часов пополудни 31 августа в ратуше состоялось заседание городского Совета, где обсуждался вопрос о создании Городской гражданской стражи, которая должна была обеспечивать порядок в городе, так как чины австрийской полиции почти все уехали.

А улицами Львова все шли и шли отступающие австрийские части, тянулись обозы, гнали стада скота…

1 сентября, во вторник, жизнь города стала понемногу возвращаться в нормальное русло. Открылись магазины. Поступали сведения, что русские войска отброшены к северу от Львова, говорили о прибытии многочисленных подкреплений. Хотя сведения эти передавались в виде слухов, они заметно успокоили людей. Любопытные спешили на Высокий Замок, Песчаную гору и другие возвышенности, чтобы “посмотреть битву”, но местность была пустынной, только над горизонтом время от времени возникали белые облачка шрапнельных разрывов и поднимались дымы далеких пожаров.

В среду 2 сентября до полудня настроение жителей Львова было хорошим. Газеты опубликовали сообщение, что филиал Австро-венгерского банка во Львове в ближайший четверг возобновит свою работу. Канонада стихла, казалось, что русская армия действительно отступила от города. А в то время армия эта уже стояла у ворот Львова.

Поразило жителей известие о том, что внезапно закрылись кассы на почтамте, в полдень прекратило работу корреспондентское бюро, связь с внешним миром прервалась. Над городом кружили русские аэропланы. К вечеру стал шириться слух, что Львов капитулировал. В отличие от многих слухов, распространяемых в последние дни, этот имел под собой самые серьезные основания. В ратуше шло заседание городского Совета, который располагал информацией об истинном положении дел и знал, что Львов сдан. Было подготовлено соответствующее обращение к жителям, текст которого в 10 часов вечера принесли в типографию.

Пустели улицы, тревожная ночь опускалась на город. Только со стороны вокзала доносился шум, лязг буферов, раздавались пронзительные свистки отправляющихся на запад последних поездов. Иногда где-то хлопал ружейный выстрел. Оставляя свои посты, где по распоряжению конного посыльного, а где и сами, уходили последние караулы и патрули. Часам к двум ночи вокзал затих…

 

---

Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 106; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!