Зрелая лирика Лермонтова: формы лирического «я», система мотивов, жанровые особенности.

Анализ произведений зрелого периода творчества поэта позволяет заметить существенное изменение позиции лирического героя. Если прежде лирического героя характеризовала жизнестроительная направленность, нацеленность на героическое или демоническое деяние, стремление создавать не стихи, а судьбу, то теперь поэт творит для читателя и открывает для личности “возможность превратить свою поневоле “случайную”, несбывшуюся судьбу в социально и этически ответственную роль” /4, 260/. И.Родзянская, так говорит о двойственности лирического героя позднего Лермонтова: “От романтизма… вели два пути “реконструкции основ” и критически-трезвого “отречения”. Лермонтов вступил на первый из них в поздних вещах песенного круга, где лирический герой возводит свою личную сложность и трагедийность к неразложимой простоте вселенской нормы и народного мифотворческого сознания. И в лирике тех же лет он создает аналитическую поправку к нерассуждающей цельности песни, продолжая юношескую линию “познания”, т.е. той “поэзии мысли”, которая, избавившись от романтической грандиозности, возмужав и отрезвев, смыкается с “поэзией действительности”. Об этой готовности Лермонтова двигаться сразу в двух направлениях и свидетельствует “двойной” принцип построения лирического субъекта в стихах последних лет” /4, 262/.

Таким образом, основной круг тем, мотивов, образов сложился уже в ранних произведениях Лермонтова, а беспримерная сосредоточенность поэта на них в позднем творчестве вела не только к самоповторениям, но и к насыщению того, что было открыто, и, казалось бы, отработано, новым идейным и психологическим смыслом.

Важнейшей чертой лирики Лермонтова является не развитие по некой

прямой линии, как развивался А.С. Пушкин, да и большинство предшественников и современников поэта. В творчестве Лермонтова обнаруживается особый, редкий тип развития – развития по спирали. Смысл движения Лермонтова-художника не в отмене того, что было выработано на предыдущем этапе, а в постоянном обращении к предыдущим темам, излюбленным мотивам, которые на новом этапе варьировались, обогащались и усложнялись, отражая стремительное развитие личности самого писателя, рост его художественного мастерства, углубление философского содержания творчества.

Символический смысл поэмы «Демон».

Тип демонического сознания рано привлек внимание Лермонтова. В стихотворении «Мой демон» (1829), предшествовавшем первой редакции поэмы «Демон», пятнадцатилетний поэт в большей степени передает дух отрицания, присущий его герою. Первый стих «Собранье зол его стихия» — самостоятельное, отдельное, зафиксированное точкой предложение — воспринимается как некий тезис, формула-афоризм. Затем, воссоздавая атмосферу существования, среду его обитания, поэт в следующем трехстишии передает динамику его образа («Носясь меж дымных облаков, // Он любит бури роковые, // И пену рек, и шум дубров»).

Но уже затем целое четверостишие рисует безжизненный облик («Меж листьев желтых, облетевших...», «средь ветров онемевших») сидящего на «недвижном троне» мрачного и унылого демона. Лермонтов на протяжении 16 стихов ни разу не называет его этим именем; зато семь раз анафора «он» передает мироощущение, отношение к жизни «моего демона». Последнее восьмистишие — тоже одно предложение, передающее цепь отрицаний. Два последних стиха: «И муза кротких вдохновений // Страшится неземных очей» (1,52). При чтении этого стихотворения не покидает ощущение какого-то почти священного ужаса юного поэта перед созданием своей фантазии. Он пока еще на «вы» со своим героем, хотя и называет его «моим». Но это скорее указание не столько на духовное родство и душевную близость, сколько на литературную преемственность с пушкинским «Моим демоном».

Лермонтов пока еще пытается «приватизировать» этот имеющий такую богатую литературную традицию мифообраз. Образ Демона — один из наиболее значительных в мировой культуре. Библейская легенда о падшем ангеле, восставшем против Бога и превращенном им в духа зла, нашла свое художественное воплощение в произведениях самых известных авторов. Достаточно назвать поэмы Мильтона «Потерянный рай», «Мессиада» Клопштока, «Фауст» Гете, «Каин» Байрона, «Элоа» де Виньи. Сильна была демоническая традиция и в русской поэзии 1820—1830-х годов. Исследователи называют «Аббадону», «Пери и ангел» Жуковского, уже упомянутое стихотворение Пушкина и его же «Ангела», а также произведения А.И. Подолинского, К.Ф. Рылеева, Н. Колачевского, В.К. Туманского, В.Г. Теплякова, А.А. Шишкова, А.И. Полежаева и др.

Нет необходимости выявлять точки соприкосновения и отталкивания Лермонтова со всеми этими поэтами. Можно без преувеличения сказать, лермонтовский Демон — это мифологема, философема, антропологема, получившая такой масштаб осмысления, что навсегда стала связана с его именем, стала его задушевной художественной идеей. И одновременно ключ к новому прочтению демонизма, к поэтическому воплощению этого образа как живого существа, как характера — это процесс очеловечивания «духа зла», превращения его в живого человека, точнее, духочеловека. Первые стихи поэмы: «Печальный демон, дух изгнанья, // Летал над грешною землей...» (2, 374) — оставались неизменными на протяжении работы Лермонтова над текстом поэмы, почти во всех редакциях. И уже в них — драматизм судьбы (печаль и изгнание) и образ «манящей земности».

 Известный немецкий поэт Р.М.Рильке свое впечатление от поэмы назвал «чувством крыльев, возникающим от близости облаков и ветра», и А.И. Журавлева, комментируя эти слова, связывая именно с крыльями Демона «целый смысловой ряд», точно замечает: «Создается впечатление, что Лермонтову надо прежде всего оживить в сознании читателя сам мотив полета, воздуха и движения. Описание движения материализует, конкретизирует идею бесконечного простора, этого тяжелого пространства изгнания и вечного одиночества»/

Пространственная локализация «бесконечного простора», образа «грешной земли» привели Лермонтова и его героя из Эдема, Испании (ранние редакции) — в горы Кавказа. Эта «кавказская», грузинская прописка появилась в IV редакции, в первой половине 1838 г. конкретизируется и образ героини: из абстрактной девы, испанской монахини она превращается в грузинскую княжну Тамару

Философский потенциал образа и всей поэмы в целом определяется остротой экзистенциальных вопросов, которые встают перед героями. Диалектика свободы и необходимости, отрицания и утверждения, этико-философские антиномии добра и зла, любви и ненависти, мысли и чувства — все эти художественно воплощенные дефиниции раскрывают процесс духовного развития Демона и Тамары в их взаимодействии и диалоге.

Динамика образ Демона конкретизируется в трех стадиях развития, которые воплощают его философию: от отрицания через утверждение к отрицанию отрицания. На первом этапе он изгой, отверженный и бесприютный, «...блуждал // В пустыне мира...». Сеятель зла, он на весь божий мир смотрит «презрительным оком», в его «груди бесплодной» «природы блеск» «не возбудил Ни новых чувств, ни новых сил». Презрение и ненависть, безразличие определяют жизнь «гордого духа». Но Лермонтову удается наметить уже в этих первых строфах возможность изменения своего героя.

Большая часть поэмы — история возрождения Демона, обретения им души. С поразительной художественной силой Лермонтов рисует рождение в «духе зла» именно души, способной любить, страдать. Любовь к Тамаре, вначале воспринимаемая как искушение, лукавство, преступная страсть, обретает свое буквально зримое выражение/

Лермонтовский демон многолик. Не случайно один из лучших интерпретаторов поэмы великий русский художник М.А. Врубель создал в 1887—1902 гг. серию картин, передающих образ лермонтовского героя. В его представлении, это — «...дух не столько злобный, сколько страдающий и скорбный, но при всем том дух властный величавый». «Демон сидящий», «Летящий демон», «Демон у стен монастыря», «Ангел с душой Тамары и Демон», «Голова Демона на фоне гор», «Демон, смотрящий на долину», «Демон поверженный» — каждое из этих полотен визуальное воплощение физической и духовной мощи лермонтовского героя, его нечеловеческих мук и внутреннего огня. У Лермонтова нет поверженного Демона, но врубелевский герой — воплощение страдания, ненависти, отчаяния, обессиленный, с переломанными крыльями, на которых уже не может взлететь, — взгляд из начала XX в. на русский демонизм и его последствия.

Особое место в лермонтовской поэме занимает образ княжны Тамары. Нередко говорилось о функциональности этой героини, её зависимости от образа центрального героя. Думается, это не так. Лермонтовская героиня — воплощение «манящей земности». Её пляска в ожидании жениха, её страдания после его смерти, добровольный уход в монастырь, страстное стремление понять своего «искусителя», проникнуть в его мир, обратить его на путь добра, взяв с него клятву отречения «от злых стяжаний», утрата покоя и смерть — всё это целая жизнь и процесс её познания. Для неё Демон не только и не столько любовник-искуситель, сколько катализатор духовного пробуждения, освобождения от духовной спячки. «...гибельной отравой // Мой ум слабеющий объят!» — признается она, и её ожидание, томление: «А сердце молится ему» удивительно напоминает состояние пушкинской Татьяны в ожидании своего избавителя. Не случайно она позднее, посетив его библиотеку и пережив отрезвление после отповеди Евгения Онегина, его дуэли с Ленским, будет искать в нем сходства с демоническим героем. Не преувеличивая момента духовного развития лермонтовской героини (слишком коротки её речи), можно говорить о несомненном росте её личности, о во многом не осознанных ещё порывах к возрождению.

Лермонтовский Демон — это своеобразный вариант русского Гамлета. И в его монологах с необыкновенной мощью звучат те же экзистенциальные вопросы о смысле бытия, о свободе, о добре и зле. Мучительные вопросы без ответов — сама плоть лермонтовской рефлексии в «Демоне». Русский Демон в отличие от своих европейских предшественников более многогранен и неоднозначен, он неудовлетворен миром и самим собой, его отрицание и жажда идеала выстраданы, он не столько «царь познания», сколько воплощение самого процесса познавания. Наконец, и это самое главное — Лермонтову удалось очеловечить своего «духа зла», вдохнуть в него душу. Эта мощь и сила духа, характеризующая героя поэмы, острее выявляет последствия демонизма. Вечное отрицание разрушает душу, отравляет её и лишает героя возможности обрести счастье. Бунт героя против мироздания, против гармонии, купленной страданием, — следствия неуспокоенности и вечного сомнения. Сцены его поединка с Ангелом за душу Тамары выявляют и силу, и слабость Демона. И если их первая встреча — торжество Демона, готового любить, верящего в свое возрождение, то вторая встреча — поражение героя, ибо на его совести убийство Тамары; он чувствует невозможность «отречься от гордых дум» и не хочет «с небом примириться».

Психологическая противоречивость лермонтовского героя, его борение страстей неразрывно связаны с философскими антиномиями эпохи 1830-х годов. В этом смысле философский потенциал поэмы — это схваченный в художественных образах исторический облик эпохи безвременья. Не случайно современники Лермонтова, первые читатели поэмы увидели в ней и её герое дух времени и размышление о правах личности, о рабстве и свободе. «Демон» сделался фактом моей жизни, я твержу его другим, твержу себе, в нем для меня — миры истин, чувств, красот», — писал Белинский В.П. Боткину (XII, 86). В ответном письме Боткин заострял современное звучание поэмы: «Да, пафос его, как ты совершенно справедливо говоришь, есть «с небом гордая вражда». Дух анализа, сомнения и отрицания, составляющий теперь характер современного движения, есть не что иное, как тот диавол, демон — образ, в котором религиозное чувство воплотило различных врагов своей непосредственности». И Белинский, и Герцен, и Станкевич, и Бакунин, и Боткин почувствовали в лермонтовском демоне не только дух отрицания, но и мощь протеста. «Это демон движения, вечного обновления, вечного возрождения...» — резюмировал свое впечатление от поэмы и её героя Белинский.

Несмотря на то, что сам Лермонтов снабдил свое произведение достаточно традиционным и для него самого, и для байронического типа поэмы подзаголовком «восточная повесть», содержание и структура «Демона» этим подзаголовком не исчерпываются. Экзистенциальная проблематика, сложная система антиномий позволяют говорить о её философском характере. Очевиден в ней символико-мифологический подтекст, связанный с легендой о падшем ангеле. Можно говорить о чертах поэмы-мистерии, учитывая «разноплоскостное» соотношение изображаемых миров; есть основания называть «Демона» поэмой-монодией, акцентируя напряженность и количественное преобладание исповедального начала.

Но при всех возможных определениях, включая, конечно, и, собственно, лермонтовское, целесообразно подчеркнуть особую природу лермонтовского синтетизма. Сам масштаб лермонтовской мысли в «Демоне» позволил ему создать поэму огромного философского содержания, подведя итог развитию русской романтической поэмы и устремив свои открытия в будущее, в эпоху русского символизма. Композиция поэмы, органично сочетающая «материю», пластику первой части, пронизанной картинами реальной грузинско-кавказской природы, и «дух» — второй, где голоса героев вводят этот мир в атмосферу философской рефлексии и экзистенциальной проблематики. Каждая из частей включает по 16 глав, словно уравновешивая «материю» и «дух».

Однако X глава второй части настолько по объему превосходит все другие (288 стихов вместо 20—30 в среднем других глав), что приобретает особый статус. Её диалогическая, драматическая форма — самостоятельная сцена, своеобразный «текст в тексте», что подчеркивает роль в «восточной повести» особого философского сюжета. В этом смысле «Демон» воспринимается не столько как законченный текст, сколько как процесс, не завершенный сюжетно, а открытый во времени. Эпилог не включает в себя историю Демона, подчеркивая незавершенность и неисчерпанность его судьбы. Восьмая редакция ощущается как этап в осмыслении этого бездонного образа.

Сюжет и композиция «Мцыри».

Поэма «Мцыри» — романтическое произведение. Сюжет ее прост: это история короткой жизни молодо­го юноши, послушника в грузинском монастыре. Привезенный тяжелобольным пленником в этот мо­настырь, он был оставлен на попечение монахам рус­ским генералом. Выздоровев через некоторое время, постепенно «к плену он привык», «был окрещен святым отцом» и «уже хотел во цвете лет изречь монаше­ский обет», как вдруг решился на побег в одну из не­настных осенних ночей. Пытаясь вернуться в родную страну, из которой был вырван совсем ребенком, Мцыри скитается в лесу три дня. Убив в битве барса, тяжело раненный, Мцыри был найден монахами «в степи без чувств» и возвращен в монастырь. Но сюжет поэмы составляют не эти внешние факты жизни глав­ного героя, а его переживания.

Композиция произведения своеобразна: поэма со­стоит из вступления, краткого рассказа автора о жиз­ни героя и исповеди героя, причем порядок событий при изложении изменен.

Повествование начинается с небольшого вступле­ния, где автор рисует вид заброшенного монастыря:

Немного лет тому назад,

Там, где сливался, шумят,

Обнявшись, будто две сестры,

Струи Арагвы и Куры,

Был монастырь. Из-за горы

И нынче видит пешеход

Столбы обрушенных ворот,

И башни, и церковный свод;

Но не курится уж под ним

Кадильниц благовонный дым,

Не слышно пенье в поздний час

Молящих иноков за нас.

Теперь один старик седой,

Развалин страж полуживой...

В небольшой 2-й главе-строфе рассказывается о прошлом Мцыри: как попал в монастырь, о том, что совершил побег и вскоре был найден умирающим.

Остальные 24 главы представляют собой монолог-исповедь героя. Мцыри рассказывает о тех «трех блажен­ных днях», которые он провел на воле, чернецу.

Форма исповеди позволяет автору раскрыть внут­ренний мир своего героя, ведь основная задача писателя не столько показать события жизни героя, сколько раскрыть его внутренний мир. Старик без­молвно слушает беглеца, и это позволяет читателю увидеть все происходящее с героем исключительно глазами самого героя.

В центре поэмы — образ несчастного юноши, по­павшего в незнакомый и чуждый ему мир. Он не пред­назначен для монастырской жизни. В 3-й, 4-й и 5-й главах юноша говорит о своей жизни в монастыре и открывает душу: оказывается, смирение с неволей было кажущимся, а на самом деле он «знал одной лишь думы власть, Одну — но пламенную страсть: она, как червь», в нем жила, «Изгрызла душу и со­жгла. Она мечты» его «звала От келий душных и мо­литв В тот чудный мир тревог и битв, Где в тучах пря­чутся скалы, Где люди вольны, как орлы». Единст­венное его желание — быть свободным, познать жизнь со всеми ее радостями и печалями, любить, страдать.

В 6-й и 7-й главах беглец рассказывает о том, что он увидел «на воле». Мир величественной кавказской природы, открывшийся перед юношей, резко контра­стирует с видом мрачного монастыря. Здесь герой на­столько погружается в воспоминания, что забывает о себе, ничего не говорит о своих чувствах. То, какими словами он рисует картины природы, характеризует его как цельную, пламенную натуру:

...Пышные поля,

Холмы, покрытые венцом

Дерев, разросшихся кругом,

Шумящих свежею толпой,

Как братья в пляске круговой.

Я видел груды темных скал,

Когда поток их разделял,

И думы их я угадал...

Я видел горные хребты,

Причудливые, как мечты,

Когда в час утренней зари

Курилися, как алтари,

Их выси в небе голубом,

И облачко за облачком,

Покинув тайный свой ночлег,

К востоку направляло бег -

Как будто белый караван

Залетных птиц из дальних стран!

Вдали я видел сквозь туман,

В снегах, горящих как алмаз,

Седой, незыблемый Кавказ;

И было сердцу моему

Легко, не знаю почему.

С 8-й главы начинается повествование о трехднев­ном скитании. Последовательность событий уже не нарушается, читатель шаг за шагом двигается вместе с героем, переживает вместе с ним. Мцыри рассказы­вает о встрече с молодой грузинкой, о том, как сбился с пути, о битве с барсом.

Главы 25-я и 26-я — прощание Мцыри и его заве­щание. Поняв во время скитаний, что «на родину сле­да не проложить уж никогда», послушник готов уме­реть. Те три дня, которые он провел на воле, стали са­мым ярким воспоминанием в жизни юноши. Смерть для него — избавление от монастыря-тюрьмы. Един­ственное, о чем сожалеет герой, что его «труп холод­ный и немой Не будет тлеть в земле родной, Й повесть горьких мук» его «не призовет меж стен глухих Вни­манье скорбное ничье на имя темное» его. Поэтому он просит старца похоронить его в саду, откуда виден Кавказ. Его мысли даже перед смертью,— о Родине:

Оттуда виден и Кавказ!

Быть может, он с своих высот

Привет прощальный мне пришлет,

Пришлет с прохладным ветерком...

И близ меня перед концом

Родной опять раздастся звук!

И стану думать я, что друг

Иль брат, склонившись надо мной,

Отер внимательной рукой

С лица кончины хладный пот,

И что вполголоса поет

Он мне про милую страну...

И с этой мыслью я засну,

И никого не прокляну!

Все особенности сюжета и композиции поэмы «Мцыри» позволяют сосредоточить внимание читате­ля на характере главного героя.

---

Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 605; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!