Ранняя лирика Лермонтова: своеобразие лирического «я», периодизация, формирование жанровой системы.
Характерной чертой ранней лермонтовской лирики в целом является неразрывная связь, взаимопроникновение самых интимных мотивов и мотивов общественных, вселенских. Характерная особенность лирического “я” у Лермонтова – сочетание условности, чрезмерного использования поэтических штампов и автобиографических деталей, что неоднократно подчеркивалась учеными-лермонтоведами.
В переходный период за четыре года Лермонтовым было написано сравнительно немного лирических стихотворений: они уступили место эпическим жанрам, а также драматургии. В поэзии Лермонтова звучат мотивы душевного непокоя, страстной жажды перемен, движения, новых впечатлений. Образы бурного моря, грозы, мятежного паруса созданы во многих стихотворениях 1832 г. Это не только отголоски романтической традиции Байрона - в них выразился лермонтовский порыв к действию, к преображению своей человеческой и творческой судьбы. Антитеза мятежа и покоя, свободы и неволи определяют смысл стихотворений "Парус", "Я жить хочу! Хочу печали...", "Моряк" (1832).
Многие стихотворения, написанные в начале зрелого периода, такие, как “Я не хочу, чтоб свет узнал…”, “Гляжу на будущность с боязнью…” и некоторые другие, по исповедальному тону, стилистике еще тесно связаны с ранней лирикой. Однако постепенно происходит перестройка лирической системы, что и станет предметом рассмотрения в настоящей статье.
|
|
|
Изменения в лермонтовском методе проявятся, прежде всего, в сознательном отказе от “бессвязного и оглушающего” языка романтических страстей (“Из альбома С.Н.Карамзиной”, “Журналист, читатель и писатель”, “Не верь себе”). Лирическая тема развивается в 1837-1841 годы без импульсивного “набегания” эмоционально-интеллектуального потока:
О чем писать? Восток и юг
Давно описаны, воспеты;
Толпу ругали все поэты,
Хвалили все семейный круг;
Все в небеса неслись душою,
Взывали с тайною мольбою
К N. N., неведомой красе, -
И страшно надоели все / 3, 189/.
Коснулось изменение и романтической антитезы “поэт” - “толпа”. Теперь “толпа” уже не враждебный “поэту” монолит, нечто, определяемое только отрицательно (тупая, бесчувственная, непонимающая), теперь она состоит из живых, разных страдающих, как и поэт, людей:
А между тем из них едва ли есть один,
Тяжелой пыткой не измятый,
До преждевременных добравшийся морщин
|
|
|
Без преступленья иль утраты!.. /3,177/
Лермонтов видит теперь в разрыве поэта с народом симптом исторического кризиса искусства:
В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,
Свое утратил назначенье,
На злато променяв ту власть, которой свет
Внимал в немом благоговенье? /3, 178/
Лирический герой ранней лирики Лермонтова отмечается чертами гиперболизма: отсутствием полутонов, максимолизмом, сверхчеловеческими деяниями. Деятельный, гордый герой не приемлет покоя. Герой лирики зрелого периода утрачивает эти черты. Не роковая исключительность, не тиранизм страстей отличают его от других людей, но духовная трезвость, философская зоркость. Тем не менее, утрачивая черты демонизма, становясь проще, лирический герой не утрачивает ни воли, ни стойкости, ни желаний.
Прежде всего претерпевают заметную эволюцию мотивы “изгнанничества”, “одиночества”, ни то, ни другое не является теперь признаком исключительности героя. Изгнанничество, как и странничество, не может принести ничего, кроме “холода, зноя и горя” (“Листок”). Порой оно подвергается иронии: “Наш век смешон и жалок, - все пиши // Ему про казни, цепи да изгнанья” (“Сашка”). Изгнание – не вершинная точка в судьбе героя, а лишь частный, хотя и очень важный эпизод.
|
|
|
Конкретизируется и образ “гонителей”; гонения зачастую приобретают отчетливо социальную мотивировку:
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ … /3, 213/
А вы, надменные потомки … /158/
Иначе обстоит дело в стихотворении “Тучи”. Здесь не только традиционно романтические (зависть, злоба, клевета) мотивировки не находят прежнего отклика в душе героя; не дается вообще никакой мотивировки. Изгнанничество, странничество – своеобразный способ существования души, оцениваемый неоднозначно:
Нет, вам наскучили нивы бесплодные…
Чужды вам страсти и чужды страдания;
Вечно холодные, вечно свободные,
Нет у вас родины, нет вам изгнания /3, 199/.
|
|
|
Одиночество, не будучи теперь признаком исключительности, по-прежнему является выражением подлинно трагического:
…Одиноко
Он стоит, задумался глубоко,
И тихонько плачет он в пустыне /214/.
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды… /185/.
Корабль одинокий несется,
Несется на всех парусах /192/.
Можно отметить и явное ослабление мотивов “обмана” и “мщения”, что было связано с отказом лирического героя от прежних романтических притязаний, от тяжбы с законами мироздания. Мстительное чувство также угасает, Лермонтов склоняется теперь к признанию простых истин жизни. В строе чувств поэта преобладает метафизическая грусть, чувство прощения и прощания с миром (“Ребенку”, “Утес”, “Валерик”). Отметим также, что если раньше одной из сил, порождающих у лермонтовского героя желание мщения, являлась любовь (отвергнутая, обманутая), то в зрелой лирике любовь, даже отвергнутая или безнадежная, выступает как светлое, одухотворяющее начало (“Ребенку”, “Нет, не тебя так пылко я люблю”).
Трансформируется и мотив “покоя”. Для зрелого Лермонтова покой – не прекращение или угасание бытия, а состояние, связанное с чувством полноты жизни:
…Я б жалел навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь /3, 223/.
Сочувственную трактовку получают близкие к покою состояния отдыха, сна, тишины (“Из Гете”, “Спор”, “Утес”, “Дары Терека”, “Воздушный корабль”). Зрелый Лермонтов стремится не к противопоставлению “неба” и “земли”, а к их синтезу. “Небо” и “земля” выступают как взаимодополняющая гармоническая пара: И счастье я могу постигнуть на земле, // И в небесах я вижу Бога…; В небесах торжественно и чудно, // Спит земля в сиянье голубом. На фоне такого единства становится еще более ощутимой неприкаянность “лермонтовского человека” (“Листок”, “Выхожу один я на дорогу”). Смерть не имеет теперь таких космических масштабов, какие имела в ранней лирике, но предстает во всей беспощадной простоте:
Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остается жить! /3, 206/
Центральные в поэзии Лермонтова мотивы “свободы и воли” усложняются, подвергаются пересмотру, связанному с критикой индивидуализма. Лирический герой готов порой отказаться от безграничной свободы во имя приобщения к сверхсубъективной реальности:
Иди себе дальше; о странник! тебя я не знаю!
Я солнцем любима, цвету для него и блистаю;
По небу я ветви раскинула здесь на просторе,
И корни мои умывает холодное море /3, 222/.
В последние годы поэт пишет такие стихи, как “Соседка”, “Узник”, “Сосед”, где ситуация несвободы позволяет герою ощутить связь с другими людьми:
Разлучив, нас сдружила неволя,
Познакомила общая доля,
Породнило желанье одно
Да с двойною решеткой окно /3, 223/.
Однако и духовное и социальное рабство, пропитавшее общественную атмосферу, по-прежнему остается для Лермонтова неприемлемым (“Дума”, “Прощай, немытая Россия…”). Свобода и воля в поздней лирике поэта – высокие, но уже не абсолютные, а подточенные скептицизмом ценности.
Естественно, что изменения эмоционально-интеллектуальной атмосферы лермонтовской поэзии отразились и на системе лирических жанров. Появляются романсы (“Свидание” и др.), любовные послания (“Валерик”). Лермонтов пишет баллады, в которых ослаблено сюжетно начало (“Дары Терека”, “Тамара”, “Морская царевна”), и элегии, в которые вводит элементы повествования. В стихотворениях, рождающихся из такого скрещения жанров, объединяющим началом является непосредственная лирическая эмоция. Для зрелой лирики поэта характерна легкость, с которой поэт переходит (внутри одного стихотворения) от декламационной патетики к разговорному языку, от задушевной мягкости к обличительному сарказму (“Cмерть поэта”).
Вместо открытой метафоричности Лермонтов теперь предпочитает пользоваться средствами философского иносказания. Откровенность субъективно-лирической стихии сменяется введением объективных образов. Прямое выражение переживаний уступает место выразительным сценкам, где персонажи действуют самостоятельно, но вся картина в целом вырастает из лирической эмоции автора и воплощает ее (“Тучи”, “Утес”, “Листок”, “Пленный рыцарь”, “Завещание”, “Сон” и др.).
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 695; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!