Анализ источников по истории брака и семьи в ранее средневековье
До XVI в., во Франции практически не сохранилось метрических записей. Весьма редки и фрагментарны для того времени и налоговые списки, и поземельные расследования. Демографические параметры в средние века трудно определить поэтому не только в масштабах страны, но и для отдельных областей. Нет в средневековых источниках и эксплицитного выражения массовых умонастроений; не найти прямого выражения представлений о браке, семье, жизни, смерти, детстве, старости и т. п. Мотивация демографического поведения или тем более ее изменение не раскрываются. Вопросы регуляции численности населения не затрагиваются.[8]
Мыслимо ли в этих условиях воспроизвести демографическую историю французского средневековья в ракурсе, который намечен выше? Приходится признать: отсутствие в большинстве современных медиевистических исследований целостной характеристики демографических явлений не случайно; оно во многом объясняется крайней лаконичностью источников.
Известно, однако, что информативность исторических источников — величина непостоянная. Она возрастает с увеличением нашего умения поставить новые вопросы, найти более эффективный метод анализа. Выше отмечалась познавательная важность видения прошлого как взаимосвязанного единства субъективного и объективного, иначе говоря, как субъективного осмысления членами того или иного общества окружавшей их объективной реальности. Такое видение прошлого могло бы открыть новые возможности в изучении, в частности, демографической истории. Рассматривая демографические представления и демографическое поведение как результат восприятия людьми средневековья некоторых объективных процессов, протекавших в обществе, не получим ли мы — пусть опосредованное — отражение этих процессов? Иными словами, не поможет ли анализ демографических представлений и их изменения воспроизведению не только социокультурного пласта прошлого, но и инициировавших такие представления «грубых фактов жизни»? Конечно, подобное воспроизведение будет в той или иной мере искаженным и односторонним. Тем не менее оно могло бы стать исходной точкой для характеристики явлений, порою вовсе сокрытых от наших глаз.
|
|
|
В медиевистике накоплен немалый опыт использования косвенных данных источников. К числу таких косвенных данных относятся не только оговорки или «проговорки» в самом тексте источника, но прежде всего «подтекст» высказываний, их форма, их вариации в «нормативных» и «казуальных» пластах каждого памятника. Не менее поучительны умолчания и недомолвки: порой они выявляют характерные изменения, происходящие со временем в суждениях и оценках. Перспективны и морализирующие сентенции, высказываемые по тому или иному случаю; судя по ним, удается порой восстановить разрыв между нормой и действительностью, между предписываемым поведением и действующим обычаем. Генеалогические вместе с частно-хозяйственными описями и актами позволяют порой как бы «считывать» с описываемой в них реальности поведенческие нормы, укорененные в обществе, и даже давать примерную количественную оценку ряду демографических явлений. Разумеется, все это позволяет получить лишь самый общий абрис демографических представлений, стереотипов поведения и конкретных процессов. Различить на базе таких данных локальное и общее не удается. Не всегда просматриваются и особенности демографического поведения крестьян, горожан и сеньоров. Многое остается лишь на уровне гипотез, требующих дальнейшей проверки.
|
|
|
Однако «в развитии науки бывают моменты, когда одна синтетическая работа, хотя бы она и казалась преждевременной, оказывается полезнее целого ряда аналитических исследований, иными словами, когда гораздо важнее хорошо сформулировать проблемы, нежели пытаться их разрешить».[9] Эти слова, написанные в 1931 г. Марком Блоком об аграрной истории, невольно приходят на ум, когда встает вопрос о дальнейшей разработке демографической истории французского средневековья. Сознавая трудности такого исследования, мы избираем для него очерковую форму. Иными словами, мы заранее отказываемся от того, чтобы рассмотреть все без исключения аспекты демографического развития, определить путь решения всех основных проблем или тем более оценить познавательные возможности всех имеющихся источников. На данном этапе нам казалось полезным рассмотреть хотя бы часть ключевых вопросов, поддающихся решению на имеющемся в нашем распоряжении источниковом материале.
|
|
|
Важнейшим источником являются раннесредневековые полиптики. Полиптик (полиптих) — опись имущества и доходов, прежде всего церковных (монастырских) владений (писцовые книги) эпохи Каролингов, рисующая картины устройства поместья. Является одним из важнейших источников по аграрной истории раннего средневековья. В полиптике указывалось количество господской, то есть монастырской, земли (пашен, лугов, виноградников, лесов, пастбищ и т. д.), а также угодий, строений, мельниц и т. п.; давались перечни крестьянских держаний, с указанием местонахождения и причитающихся с них повинностей, а также имён и социального статуса держателей и членов их семей. Полиптик редко составлялся во владениях светских сеньоров.
|
|
|
Известный полиптик аббата Ирминона — писцовая книга Сен-Жерменского аббатства около Парижа, основанного в 543 г. и к моменту составления полиптика (нач. IX в.) успевшего стать крупным земельным собственником. Назван по имени аббата Ирминона, умершего ок. 825 г., при котором аббатство развило на своих землях интенсивную хозяйственную деятельность. Полиптик аббата Ирминона, как и другие источники — Реймского аббатства св. Ремигия (845 г.), св. Мавра (868 г.), представляет собой описание поместий монастыря с перечнем зависимых держателей и их повинностей. До нас дошла часть текста, состоящая из 25 описей отдельных поместий, описывающих бенефициальные земли. Полиптик аббата Ирминона позволяет составить представление о всей системе хозяйства крупного поместья эпохи Каролингов и о процессе втягивания крестьян в зависимость.
Следует отметить сборник документов по истории средневековья Средневековая Европа глазами современников и историков».[10] Цель этого издания — приобщить читателя к новому историческому знанию и дать представление о мало известном облике западноевропейского средневековья. В издании сочетается сжатое изложение основного содержания отдельных работ ведущих отечественных и зарубежных историков нового направления с публикациями фрагментов из этих работ и небольшими оригинальными авторскими очерками. Широко представлены фрагменты источников, как в оригинальном переводе, так и в перепечатке из имеющихся на русском языке публикаций.
Важным источником по данной теме является книга неизвестного автора «Пятнадцать радостей брака», написанная во Франции между 1380—1410 гг.[11] Родина текста, по мнению французского ученого Жана Ришнера, находится где-то между Пуату и Анжу.[12] В своем произведении автор пародирует название молитвы «Пятнадцать радостей Богоматери», молитвы, имевшей широкое распространение, начиная с XIII в., и включавшейся, как правило, во все часовники для мирян в XIV—XV вв.
Некоторые ученые долгое время приписывали авторство сатиры Антуану де Ла Салю, одному из наиболее значительных прозаиков XV в., близкому к Рене Анжуйскому, а затем к бургундскому двору Филиппа Доброго. Основанием для этого предположения послужила шарада, находящаяся в конце произведения в двух рукописных списках XV в. (из четырех сохранившихся). Однако данные «Пролога» характеризуют автора как духовное лицо (Антуан де Ла Саль — военный) из белого духовенства, как о том позволяют думать его нападки на монахов. Среди других высказывалось предположение, впоследствии подвергнутое сомнению, что автор принадлежал к провинциальному сельскому духовенству. Авторы приводят десять гипотез относительно расшифровки шарады и, следовательно, определения автора . И тем не менее, несмотря на то, что сам автор сатиры недвусмысленно написал, что «в восьми строках вы найдете имя того, кто сочинил «Пятнадцать радостей брака», шарада до сих пор не разгадана.[13]
Сохранилось четыре рукописных списка «Пятнадцати радостей брака». Самый ранний из них входит в состав рукописного сборника муниципальной библиотеки Руана (он датируется ноябрем 1464 г.).
Нравы, обычаи, образ жизни горожан и мелкого провинциального дворянства изображены в миниатюрах очень тщательно, со множеством деталей. Некоторая примитивность исполнения во многом объясняется тем, что миниатюры написаны на бумаге. Художник уделял большое внимание реальности и дал изобразительные свидетельства жизни людей того времени. В исследовании О. Золтера (1902 г.), специально посвященном описанию петербургского списка «Пятнадцати радостей брака», подробно раскрыто содержание каждой миниатюры.[14]
Книга «Пятнадцать радостей брака» завершает собой очень стойкую традицию антифеминистских произведений, типичную для средних веков. Искать истоки этой традиции чрезвычайно сложно, ибо соответствующие мотивы присутствуют уже в литературе античности, они широко представлены в ряде произведений средневекового Востока (особенно в персидской и арабской литературе), являются сюжетным ядром ряда жанров латиноязычной литературы средневековья.
Собственно на французской почве антифеминистские мотивы буквально наполняли собой жанр фаблио — короткой стихотворной сатирической повести, сделав женское коварство, любострастие, сварливость и т.д. основными сюжетными компонентами этого жанра, возникшего во второй половине XII столетия и особенно расцветшего в следующем веке.
Этих же тем во многом касается Жан де Мен в написанном им в 70-х годах XIII в. окончании «Романа о Розе».[15] Антифеминистскими настроениями пронизана также такая характерная для своего времени книга, как «Жалобы Матеолуса» («Lamenta»), написанная по-латыни в самом конце XIII в. неким клириком Матвеем (Матеусом, Матеолусом), уроженцем Бретани, подвизавшимся одно время в Орлеане и кончившим свои дни в качестве архидьякона в Теруани, небольшом городке на севере Франции.[16] Написанная на языке ученых сочинений, книга мэтра Матвея была адресована узкому кругу клириков и монахов, среди которых пользовалась, видимо, немалым успехом. Сохранилось несколько списков этого произведения. Один из них попал в руки Жегану Ле Февру, прокурору парижского парламента и неутомимому переводчику с латыни. В последние десятилетия XIV в. он завершил свое обширное (более 4 тыс. строк) стихотворное переложение «Жалоб Матеолуса», сделав эту книгу чрезвычайно популярной уже среди франкоязычной публики и породив знаменитый «спор о женщинах», в который втянулись, многие видные поэты и проповедники конца XIV в. Среди активных участников этих споров был и поэт Эсташ Дешан (ок. 1346 г. — ок. 1407 г.), автор очень большого числа произведений. Эсташ Дешан имел тяготение и к созданию трактатов на разные темы. Так, между 1381 и 1389 гг. он написал «Зерцало брака». В этом обширнейшем сочинении (оно содержит более 9 тыс. стихов), разбитом на 97 глав, он стремился рассмотреть все особенности брачной жизни, все ее достоинства и недостатки. Эсташ Дешан (как отчасти и Жан де Мен) был отдаленным предшественником Возрождения, поэтому его антифенимизм не носил всеобъемлющего характера.[17] Слабой стороной этого растянутого, да к тому же и незавершенного произведения был не суровый ригоризм, а наивные попытки тщательно классифицировать и изучить до возможного предела анализируемый «материал», что было вполне в духе времени.
Та же тенденция прослеживается и в «Пятнадцати радостях брака», хотя это не столько инвектива в адрес слабого пола, сколько собрание забавных историй о проделках коварных жен и об их легковерных и недальновидных мужьях. По всем «радостям» разбросаны мелкие черточки, скупо, но точно характеризующие быт западноевропейского города на исходе средневековья. Автор проводит читателя по всем кругам семейного ада, стараясь не упустить ни одной возможной ситуации, ни одного «типа» семейных отношений, и в этом книга примыкает к типичным обобщающим «суммам» зрелого и позднего средневековья. Однако такая задача носит явно фиктивный характер, и морально-социологический трактат преобразуется в сборник забавных историй, предшественниц типичной ренессансной новеллы. Но ее широты и многообразия в книге еще нет. Тут доминирует пока один мотив, прямо обозначенный в прологе и восходящий к «Роману о Розе» — мотив рыболовной сети, в которую сознательно и добровольно попадает незадачливый муж. Другим сквозным мотивом является мысль о том, что женщины склонны к прелюбодеянию и обману, к поискам любовников (или хотя бы вздыхателей) по самой своей природе, и здесь уж ничего не поделаешь. И третья мысль, постоянно подчеркиваемая в книге, — это неизбежное и беспросветное одиночество мужчины, мужа, против которого охотно заключает негласный союз не только жена и ее подружки, но и прислуга, и дети, и родственники, и — что особенно опасно и прискорбно — поклонники их жен, реальные или потенциальные.
Многое в книге от средневековых душеспасительных «примеров» и морально-дидактических трактатов. Типичный бюргерский морализм еще не был преодолен; в этом направлении едва был сделан первый шаг. Однако антифеминизм книги вряд ли следует принимать до конца всерьез: осуждение женских слабостей нередко уступает место удивленному восхищению хитроумными проделками, находчивостью, изворотливостью женщин. Отрицание постоянно спорит с утверждением, и в этом споре проглядывают предпосылки новой, возрожденческой концепции человека. Недаром в эпилоге автор пообещал написать еще одну книгу — на этот раз похвалу слабому полу.
На «Пятнадцати радостях брака» лежит ощутимая печать переходности: это и итог средневековой традиции, и начало чего-то нового, с этой традицией порывающего. Книга была написана, вероятно, в самом начале XV столетия — не позднее 1410 г. Вне всяких сомнений, «Пятнадцать радостей брака» были очень популярны. На них есть ссылки в ряде литературных памятников середины и второй половины XV в.
Ко времени создания этой рукописи относится и первое издание книги. Оно появилось в Лионе между 1480 и 1490 гг.; в Париже в самом конце XV в. книгу выпустил известный печатник Треперель. После этого сборник долго не издавался. В 1595 г. его напечатал в своей обработке Франсуа де Россе (ок. 1570 г. — ок. 1619 г.), известный новеллист рубежа XVI—XVII вв. Эта обработка была переиздана в 1620 г. Интересно отметить, что книга пользовалась успехом и в Англии, где ее перевели уже в 1509 г.
Еще одним не менее важным источником, является «Книга рыцаря Делатур Ландри, написанная в назидание его дочерям».[18] Автор, Жоффруа Делатур Ландри (первая половина XIV в. — после 1380 г.) родился и жил в провинции Анжу, и поэтому его сочинение интересно тем, что в нем нашли отражение взгляды на брак и семью французского провинциального дворянства XIV в. Биографические сведения о рыцаре Делатур Ландри крайне скупы. Он был женат на Жанне де Руже, имел от нее двух сыновей и трех дочерей. Для этих последних он и написал в начале 70-х годов свою книгу, которая представляет собой собрание разнообразных религиозных и этических наставлений, написанных в форме прямых поучений или нравоучительных историй и новелл. Сюжеты для них он черпал из Библии, светской литературы, а также — что особенно ценно — из собственной жизни и рассказов своих современников.
Также следует отметить сочинение Кристины Пизанской «Книга о Граде Женском».[19] Кристина Пизанская (1365—1430) родилась в Венеции, ее мать происходила из этого же города, а отец, Томмазо ди Бенвенуто да Пидзано, известный астролог и врач, — из местечка Пидзано в Болонской области. Вскоре после ее рождения отец получил приглашение французского короля Карла V занять должность придворного астролога и семья перебралась во Францию, которую Кристина никогда уже не покидала. В 1379 г. она вышла замуж за королевского секретаря Этьена Кастеля. После его смерти в 1390 г. Кристина, оставшаяся с тремя детьми на руках и уже потерявшая к тому времени и отца, оказалась в чрезвычайно стесненном материальном положении. Храня верность любимому мужу, она не пожелала вторично выходить замуж и решила посвятить свою жизнь ученым занятиям и литературным трудам не без надежды тем самым поправить и свое финансовое положение.
Получившая неплохое образование под руководством отца, она в течение нескольких лет сумела настолько расширить круг своих знаний благодаря чтению разнообразной по жанрам античной, французской и итальянской литературы, что стала весьма заметной писательницей. Ей принадлежит большое количество поэтических и прозаических сочинений. Жанровый диапазон их очень широк. Это и лирика, и нравоучительные произведения, и этико-политические трактаты и даже книга наставлений по военному делу. Наиболее известными являются ее баллады, нравоучительные поговорки, «Книга деяний и добрых нравов мудрого короля Карла V», «Книга о военном деле и рыцарском искусстве», «Книга о Граде Женском» и др.
Получив в начале XV в. признание и известность как писательница, Кристина Пизанская стала пользоваться покровительством короля Карла VI, его жены Изабеллы Баварской и близких родственников короля — беррийского герцога Жана, бургундских герцогов Филиппа Храброго и Жана Бесстрашного, герцога Людовика Орлеанского. Это покровительство обеспечивало ей денежное вспомоществование с их стороны, которое и было главным источником ее доходов. Поэтому Кристину нередко называют «первым профессиональным писателем», жившим за счет своих литературных трудов.
Одной из наиболее ясно сознаваемых целей ее творчества была защита достоинства женщины. Глубоко переживавшая не столько вообще неравенство мужчины и женщины, ибо определенное их социальное неравенство она воспринимала как должное и естественное, сколько именно унижение достоинства женщин через глубоко укоренившееся в литературе и социальном сознании представление об изначально низменной их природе, она много сил отдала тому, чтобы доказать и убедить, прежде всего самих женщин, в том, что женская душа, равно как и мужская, сотворена по образу и подобию Божьему. И поэтому женщина, хотя Бог и природа предопределили ее к иным обязанностям, чем мужчину, душой и телом столь же совершенна.
Главным ее произведением, написанным в защиту женщин, является «Книга о Граде Женском» (1404-1405 гг.). По аналогии с Градом Божьим из знаменитого сочинения Аврелия Августина, она мыслила свой Град как твердыню женского достоинства и убежище всех добропорядочных женщин, гонимых несправедливыми наветами и клеветой. «Мои дорогие сестры, — обращается она к ним, — человеческому сердцу от природы свойственно ликовать, когда отражается нападение врага и одерживается победа. И отныне, дорогие подруги, вы можете, не оскорбляя Бога, честно и благопристойно ликовать при виде этого нового Града, который, если вы возьмете на себя заботы о нем, станет для всех вас, добродетельных женщин, не только прибежищем, но и крепостью, защищающей от врагов».
В аллегорической форме, столь излюбленной в средние века, Кристина пишет, как к ней, глубоко возмущенной нападками на женщин в сочинении клирика Матеолуса, которое она принялась читать, явились три женщины — Разум (по-французски слово «Raison» женского рода), Справедливость и Праведность. По их совету она стала вместе с ними возводить Град Женский, иначе говоря — рассматривать и опровергать все обвинения, которые когда-либо возводились на женщин, разумно и справедливо оценивая их природу и способности. В обоснование всех своих утверждений относительно достоинства женщин Кристина приводит множество примеров из библейской, античной и современной ей истории, черпая их из разных литературных источников, особенно из сочинения Джованни Бокаччо «О знаменитых женщинах».
Еще один источник - лирические песни бургундских поэтов и композиторов XV в.[20] В отличие от названных выше произведений, принадлежащих к разным жанрам городской литературы, песни поэтов и композиторов Бургундского двора воплощают иную культурную традицию. В них звучит верность идеалам куртуазной любви, рыцарского культа Дамы и служения ей. Хотя в XV в. эти идеалы давно утратили былое влияние и перестали вдохновлять рыцарскую массу, их социально-культурную роль недооценивать не приходится. Они оставались в ряду высших достоинств и в этом смысле могли сохранять свое облагораживающее влияние. Конечно, в реальной жизни они выступали скорее как элемент игры, в которой участвовала почти исключительно элита. Но манеры и увлечения элиты не проходят без последствий для других слоев общества, побуждая к посильному подражанию. А это подспудно накладывало определенный отпечаток и на перспективы социокультурного развития, сколь бы эфемерной ни казалась роль этих идеалов в реальности.
Историографический обзор
Неудивительно, что введение в научный оборот приходских книг дало со своей стороны мощнейший толчок историко-демографическим исследованиям эпохи XVI—XVIII вв. Опираясь, кроме того, на материал налоговых описей и появляющихся несколько позднее региональных и национальных переписей населения, историческая демография 60—80-х годов нашего века оказалась способной в той или иной мере заимствовать методы и категориальный аппарат классической демографии, социологии, исторической антропологии, социальной психологии, других смежных наук.
В развитии исторической демографии нашла, таким образом, яркое воплощение характерная для последних десятилетий тенденция к междисциплинарному синтезу.
О размахе и содержании историко-демографических исследований написано немало. Специалисты имели все основания говорить об историко-демографическом «буме» в странах Западной Европы и Америки с конца 50-х до начала 80-х годов.[21]
К сожалению, это научное движение — как и ряд современных ему веяний в западной историографии — почти полностью обошло советскую науку (и особенно те ее отрасли, которые заняты изучением истории Запада). Удивляться этому не приходится. Давняя и прочная традиция дореволюционной российской науки в изучении истории народонаселения была искусственно прервана еще в начале 30-х годов. Абсолютизация роли «производства материальных благ» (так же как и государственного регулирования общественного развития) побудила официальное обществоведение времен сталинщины отнести спонтанные демографические процессы к числу второстепенных и малозначащих. Это предопределило судьбу демографических исследований в стране. Были закрыты научные учреждения в области демографии. На изучение демографической проблематики было наложено негласное табу.
Преодолеть сложившийся за долгие годы стереотип оказалось непросто. Лишь в 70-е годы в СССР возобновилась сначала историографическая, а затем и исследовательская работа в области исторической демографии. Пионерами оказались эстонские ученые, первыми у нас применившие западноевропейскую методику «восстановления истории семей» (ВИС) при анализе демографических процессов в XVII—XIX вв. В 70—80-е годы историко-демографическое изучение затронуло центральные области России, Сибирь, Кавказ, Молдавию и другие районы СССР. Медленнее всего возобновлялась исследовательская работа в области исторической демографии Запада: фактически она начала развертываться лишь во второй половине 80-х годов.
Общей особенностью отечественных демографических исследований было сосредоточение внимания на трех последних столетиях. Более ранние периоды до самого последнего времени не изучались у нас вообще. Впрочем, это время практически не исследовалось и за рубежом. Даже во Франции — признанном центре историко-демографических штудий — основное внимание и поныне уделяется периоду после 1670 г., когда дошедшие до нас метрические записи впервые оказываются достаточно репрезентативными. Уже предшествующие десятилетия XVII в., как и XVI в., считаются временем, демографический анализ которого может быть лишь частичным и неполным. Что же говорить о длинной череде столетий, предшествующих XVI— XVII вв.? Приходится признать: несмотря на широкий размах историко-демографических исследований, они пока мало затронули средневековую эпоху, от которой, как известно, не сохранилось массовых источников.[22]
Это не значит, что по этому периоду не существует ряда важных трудов. Наиболее капитальный из них — опубликованная в 1988 г. в Париже «История французского населения», первый том которой целиком посвящен древности и средневековью (до XV в.). И объем этого тома (около 600 стр.), и квалификация авторов (в нем участвуют такие известные историки и демографы, как Ж. Дюпакье, Ж. Бирабен, Р. Вотье, Р. Этьен, А. Дюбуа, К. Клапиш-Зубер и др.) придают этому изданию очень большой научный интерес.[23] В томе нарисована широкая картина заселения французской территории: выявлены этнические особенности разных регионов, проанализированы миграции, охарактеризованы примерная численность и плотность населения и их эволюция. В ряде глав собраны новые данные о рождаемости и смертности, описаны некоторые формы брака и семьи. Предпринята попытка связать демографическую динамику с социально-экономическим развитием, политическими катаклизмами, эпидемиями, изменениями в режиме питания, гигиеническими условиями и т. д.
Особого внимания заслуживают сформулированные Ж. Дюпакье во «Введении» к первому тому общие подходы: приоритет «качественного» анализа над количественным; важность проникновения в картину мира древних и средневековых людей (в частности, в их понимание рождения или смерти); признание того, что историческая демография древности или средневековья может успешно развиваться лишь в симбиозе с социально-экономической и ментальной историей и должна быть целостным прочтением истории того или иного народа.
К сожалению, эти принципы, предложенные Ж. Дюпакье авторскому коллективу, в целом не были реализованы. Несмотря на исключительное многообразие охваченных в томе сюжетов, в нем нет взаимосвязанного анализа демографического и ментального развития. Едва ли не важнейший из намеченных Ж. Дюпакье подходов — демографическая история «изнутри» (т. е. исходя из внутренней мотивации демографического поведения) — в «Истории французского населения» реально почти не представлен. Сколь бы ни был богат собранный в ней материал, она остается по своему типу ближе к традиционной демографической истории «извне», чем к работам, соединившим в себе анализ объективной и субъективной сторон исторического процесса.
Почти то же самое можно сказать об историко-демографических исследованиях, освещающих отдельные провинции Франции в период до XVI в., как и о трудах, в которых проблемы демографической истории средневековой Франции характеризуются попутно с историей других народов Европы.
Особо следует выделить работы Ю.Л.Бессмертного.[24] На материале истории Франции IX-XVIII вв. он анализируют формы брака и семьи, прослеживается изменение взглядов на роль женщины в жизни средневекового общества, рассказывается о половозрастных проблемах, об отношении к детству и старости, о самосохранительном поведении в разных социальных слоях, воспроизводятся средневековые представления о болезни и смерти. Автор исследует изменение важнейших демографических параметров - брачности, рождаемости, смертности, естественного прироста населения.
Таким образом, данная тема является недостаточно исследованной, что объясняется тем, что до недавнего времени были недоступные многие источники церковного происхождения. Во многих изданиях собран чрезвычайно ценный фактический материал, но развернутого историко-демографического анализа они не содержат.
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 323; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!