В дружный круг у елки встанем 11 страница
Генерал И. Р. Апанасенко, командовавший Дальневосточным военным округом, был вместе с Г. А. Борковым, секретарем Хабаровского крайкома ВКП(б), вызван в Москву в октябре 1941-го. Сталин говорит ему, что трудное положение в связи с нехваткой войск заставляет снять их с востока. Называет дивизии, Иосиф Родионович согласно кивает и тут же договаривается с секретарем крайкома о дополнительной мобилизации для формирования новых дивизий. Но вот Сталин говорит, что надо отправить под Москву также противотанковые орудия… Тут вдруг, рассказывал Г. А. Борков, стакан с чаем, стоявший перед Апанасенко, полетел по длинному столу влево, стул из-под него отпрянул назад, – генерал вскочил… «Ты что делаешь!?» – кричал он Сталину. – «А если японец все-таки нападет, я чем буду защищать Дальний Восток? Этими лампасами?» – хлопнул он себя по бедрам, имея в виду, что ему недавно было присвоено очередное генеральское звание. И что же Сталин? А он его увещевает: «Да что вы, товарищ Апанасенко! Да успокойтесь, пожалуйста. Разве можно так волноваться из-за этих пушек? Да оставьте их у себя» [102, с. 67–71].
Вот таких генералов, способных смело отстаивать интересы порученного дела, Сталин и любил больше всех. Когда угроза японского нападения миновала, он вызвал Иосифа Родионовича к себе и назначил заместителем командующего фронтом. Сказал при этом: «Ты не обижайся. У тебя нет еще опыта современной войны. Повоюй немного заместителем командующего, а потом я дам тебе фронт». Только не довелось: заместитель командующего Воронежским фронтом, генерал армии И. Р. Апанасенко геройски погиб в разгар боев с фашистами на Курской дуге (Наш современник. – 2003. – №8).
|
|
|
Другой случай описал артиллерийский конструктор В. Г. Грабин. 4 января 1942 года он был вызван в Кремль, на заседание Государственного Комитета Обороны. Военные, участвовавшие в заседании, говорили о несовершенстве конструкции поставляемых на фронт артиллерийских орудий. Говорилось о том, что серийное их производство тормозится чехардой, вызванной постоянной модернизацией пушек и переменами в технологии на крупнейшем заводе, где В. Г. Грабин возглавлял конструкторское бюро. Вся работа заводского коллектива подверглась резкой критике, но главный конструктор упорно отстаивал свои позиции. Возникла ситуация крупного конфликта. Сталин заявил, что при такой организации дела Грабин оставит армию без пушек.
Василий Гаврилович глубоко раскрывает весь драматизм ситуации:
«Атмосферу этого заседания может вполне характеризовать лишь один эпизод. В очередной раз, когда я пытался возразить Сталину и защитить правильность выбранной нами позиции, обычная выдержка и хладнокровие изменили ему. Он схватил за спинку стул и грохнул ножками об пол. В его голосе были раздражение и гнев.
|
|
|
– У вас конструкторский зуд, вы все хотите менять и менять! – резко бросил он мне. – Работайте, как работали раньше!
Таким Сталина я никогда не видел – ни прежде, ни позже.
ГКО постановил: нашему заводу изготавливать пушки по-старому.
В тяжелом и совершенно безнадежном настроении покинул я Кремль. Меня страшила не собственная моя судьба, которая могла обернуться трагически. Возвращение к старым чертежам и к старой технологии неизбежно грозило не только резким снижением выпуска пушек, но и временным прекращением их производства вообще. Вот теперь-то страна действительно останется без пушек!
Ночь я провел без сна в бомбоубежище Наркомата вооружения.
Выполнить приказ Сталина – беда. Но как не выполнить приказ самого Сталина?!
Выхода не было.
Рано утром 5 января, совсем еще затемно, ко мне подошел офицер и предложил подняться наверх, к телефону. Я не пошел: если хотят арестовать, пусть арестовывают здесь. Тяжелая апатия охватила меня, мне уже было все равно. А в том, что меня ждет, я почти не сомневался: мой спор со Сталиным носил – если не вникать в его суть – характер вызова, а квалифицировать это как саботаж или вредительство – за этим дело не станет.
|
|
|
Через некоторое время офицер появился снова.
– Вас просят к телефону, – повторил он и добавил: – С вами будет говорить товарищ Сталин.
Действительно, звонил Сталин. Он сказал:
– Вы правы...
Меня как жаром обдало.
– То, что вы сделали, сразу не понять и по достоинству не оценить. Больше того, поймут ли вас в ближайшее время? Ведь то, что вы сделали, это революция в технике. ЦК, ГКО и я высоко ценим ваши достижения, – продолжал Сталин. – Спокойно заканчивайте начатое дело» [44, с. 537–538].
Если в предыдущем случае эмоции перехлестнули через край у И. Р. Апанасенко, то здесь – у Сталина. Там он, тонкий психолог, понял генерала, не ответил тем же эмоциональным взрывом, а предпочел согласиться с ним. Здесь же, в напряженной обстановке, когда на фронтах складывалась тяжелейшая ситуация, он сам поддался настроению и эмоциям участников заседания. Но, переосмыслив вскоре доводы конструктора, Сталин пошел на беспрецедентный шаг – отмену только что принятого постановления возглавляемого им высшего органа власти в стране – Государственного Комитета Обороны.
|
|
|
Смелость и принципиальность, которую проявлял человек, отстаивая свою точку зрения, Сталин высоко ценил даже в том случае, если был не согласен с его позицией. И. Х. Баграмян пишет, что приказ маршала С. К. Тимошенко об отводе войск Юго-Западного фронта из Киевского укрепрайона на тыловые позиции в сентябре 1941-го противоречил общей стратегии Верховного Главнокомандования, поэтому Сталину пришлось его отменить. При этом маршал, исходя из оперативной обстановки на южном направлении, твердо отстаивал свою правоту, «и Верховный Главнокомандующий посчитал эту принципиальность не только правомерной, но и похвальной» [13, с. 197].
Не менее показателен в этом отношении случай, происшедший перед началом Сталинградской наступательной операции 19 ноября 1942 года. Генерал В. Т. Вольский, командующий танковым корпусом, который должен был действовать на острие главного удара, направил Сталину письмо, в котором писал о том, что наступление не будет иметь успеха, ибо операция недостаточно продумана. Сталин после дополнительных консультаций с Генштабом, позвонил в Сталинград, выслушал генерала и сказал, что он неправ, что операция хорошо продумана и подготовлена, но тут же предупредил, что его корпус остается на направлении главного удара. Потом в телефонном разговоре с А. М. Василевским он поинтересовался, как действовал корпус генерала Вольского. Услышав, что действовал он отлично, попросил Александра Михайловича: «Найдите что-нибудь и вручите генералу в качестве подарка от меня». Нашли трофейный пистолет, сделали пластинку с соответствующей надписью и вручили В. Т. Вольскому от имени Сталина. Как рассказывал А. М. Василевский, из глаз боевого генерала брызнули слезы. Разве это не говорит о том, как высоко ценил Сталин самостоятельное и смело высказанное, пусть даже ошибочное, суждение?
И так было не только в военных и политических делах. Тихон Хренников воспроизводит эпизод с обсуждением в Комитете по Сталинским премиям книги Константина Седых «Даурия». Против нее и на секции, и на пленуме был один человек – председатель литературной секции Александр Фадеев. Он говорил, что в книге неверно показана роль партии, искажены некоторые события и т. д.
На Политбюро он изложил свою точку зрения, отметив, что секция, которую он возглавляет, с ним не согласна. Сталин говорит: «Товарищ Фадеев, ведь это же не публицистика, это же художественное произведение. Я считаю, что там великолепно показана роль партии. И ведь в художественном произведении, в романе не обязательно с абсолютной точностью показывать отдельные исторические эпизоды, мелкие факты, которые запечатлелись в вашем сознании, когда вы там жили. Это прекрасная книга». Фадеев резко возражает: «Товарищ Сталин, я с вами не согласен, я категорически против этой книги». И развивает свои аргументы. Сталин – свои: «Товарищ Фадеев, нельзя же так. Это ведь литературное произведение, которое читается с захватывающим интересом, выразительно воспроизведена одна из блестящих страниц нашей революции на Дальнем Востоке». К согласию они так и не пришли. Но спор завершился не единоличным решением Сталина, а обращением его к членам Политбюро: «Каково ваше мнение?» Они высказались «за», и «Даурия» получила Сталинскую премию, несмотря на возражения председателя литературной секции (Советская Россия. – 2003. – 10 июня).
В поведении Фадеева это было не исключением, а скорее правилом. По воспоминаниям К. Симонова, он точно так же при обсуждении романа Антонины Коптяевой «Иван Иванович» говорил, вопреки мнению Сталина, что его «не следует отмечать премией, а Сталин настаивал на своем». Фадеев сказал: «А это уж ваша воля», – но своего мнения не изменил (Советская Россия. – 2001. – 11 декабря). Однако именно такого принципиального человека Сталин предпочитал видеть на посту руководителя Союза советских писателей. Это ли не свидетельство того, насколько импонировали Сталину открытость характера и честность человека! Если он смело и твердо отстаивал справедливость и интересы дела, он всегда мог рассчитывать на сталинскую поддержку.
Сам же Т. Н. Хренников вопреки уже одобренному Сталиным мнению председателя Комитета по делам искусств Н. Н. Беспалова, что давать Сталинскую премию музыканту Павлу Нечипоренко как-то несолидно, потому что он балалаечник, в своем выступлении темпераментно отстаивал право балалайки на общественное признание. Сталин, внимательно выслушав композитора, согласился с ним, – доводы профессионала оказались достаточными для перемены ранее высказанной им точки зрения (Советская Россия. – 2003. – 10 июня).
Нечто подобное было и в отношениях с учеными. Сегодня в качестве примера «преследования» ученых сталинским руководством называют арест и смерть в заключении академика Н. И. Вавилова. Однако факты опровергают наличие какого-либо предвзятого отношения Сталина к нему. Так, его брат академик С. И. Вавилов стал президентом АН СССР уже после ареста и смерти Николая Ивановича. Что же касается содержания его исследований, то оно пользовалось благосклонностью соответствующих государственных инстанций и самого Сталина. Академик Д. Н. Прянишников, учитель Н. И. Вавилова, тоже вложивший душу в это научное направление, бурно и активно протестовал против его ареста, более того, он представлял арестованного ученого к Сталинской премии, выдвигал его кандидатуру на выборах в Верховный Совет СССР. До конца своих дней он не переставал восхищаться талантом своего ученика, называл его непризнанным гением. Но это не помешало присуждению самому Д. Н. Прянишникову Сталинской премии через год после этих событий (Советская Россия. – 2003. – 5 июня).
Так что рассказы о его нетерпимости к чужому мнению относятся к области воспаленного воображения – и не более того. Столь же несостоятельны и утверждения о его мстительности. Говорят, что он преследовал своих личных врагов и что именно в этих случаях его месть настигала неотвратимо. Однако при этом производят подтасовку фактов: его личными врагами представляют тех, кто действовал вопреки интересам народа, – и расписывают, как жестоко он их наказывал. Известно, что генерал-предатель А. А. Власов и его сообщники были пойманы и повешены. Но вот генерал А. И. Деникин, который во время гражданской войны непосредственно противостоял Сталину на фронте, после нападения Гитлера на СССР решительно отказался от сотрудничества с немецкими властями, и Сталин высоко оценил его патриотическую позицию, запретив какие-либо акции наших спецслужб против него.
К. Маннергейм, президент Финляндии, был сподвижником Гитлера, воевал против СССР на его стороне. В связи с приближением краха гитлеровской Германии, он пошел на разрыв со своим союзником, однако боялся мести со стороны Сталина за прошлые грехи. По одной из легенд, Сталин, узнав об этом, сказал: «Передайте Маннергейму, что он, выведя Финляндию из войны, спас жизни наших людей, поэтому никаких акций против него не будет». Разве не показательно, что даже с врагом нашего государства, сделавшим потом доброе дело, Сталин не собирается сводить счеты за прошлое?
Итак, факты свидетельствуют, что в этом незаурядном человеке высота интеллекта, интуитивная проницательность, разнообразие способностей диалектично сочетались с силой характера, личным мужеством, великодушием, справедливостью, сердечным отношением к честному человеку и многими другими качествами, присущими личности яркой и необычайно сложной. Именно такая сложность внутреннего мира и придавала его многосторонней деятельности не только строгую системность, но и напряженный динамизм. «Стержнем» этой его внутренней организованности, гибкости и мобильности его ума, силы и уравновешенности его характера была четко выраженная направленность всех его сознательных устремлений на достижение единой, светоносной, как маяк, жизненной цели.
Целеустремленность
Гармонично соединяя в себе энергию интеллекта и твердость характера, гениальность наиболее полно выявляет себя в нравственной направленности личности. Гений во все времена – это не только ум и талант, но и благородство. Талант приобретает великую творческую силу, когда он оплодотворяется нацеленностью на достижение всенародного блага и счастья каждого человека. Духовный потенциал личности становится при этом поистине неисчерпаемым.
Мы уже видели, что в публичных речах Сталина всегда была заключена глубина мысли. Но великим оратором его сделала – в неменьшей мере – величайшая духовно-нравственная сила его речей. Они были исполнены правды, в них жила душа народа. Поэтому они были необыкновенно убедительными и мобилизующими. Такая четкая и однозначная направленность мысли и действия всецело определялась его жизненной позицией: «Благо народа – высший закон». Он всегда был со своим народом. В его духовной энергии он видел источник мощи советской власти, – не случайно ему так нравился древний миф об Антее, черпавшем свои силы в прикосновении к земле.
Именно таков глубинный личностный источник великих деяний Сталина. Все проявления его ума и характера, его отношение к людям, – все подчинялось одной неизменной жизненной доминанте. Ею было служение интересам народа, созидание народной державы. Не было для него на свете ничего, что было бы выше этой жизненной цели. Ради нее он готов был отдать всего себя. Этой цели он подчинял все свои помыслы и душевные порывы. Когда Г. К. Жуков стал отказываться от предложенной им должности заместителя Верховного Главнокомандующего на том основании, что они «не сойдутся характерами», Сталин, объяснив ему смысл своего предложения, заметил: «А что касается наших характеров – давайте подчиним их интересам Родины» [61].
Сам он всегда поступал именно так, подчиняя все свои побуждения и помыслы державным интересам страны, что проявлялось и чувствовалось во всех жизненных ситуациях. Поздней осенью 1944 г. в Москве состоялись его переговоры с лидером освобожденной Франции генералом де Голлем. Из бесед со Сталиным на различные темы проницательный француз вынес безошибочное впечатление, что перед ним «человек, готовый на все ради интересов своей родины» [50, с. 71]. Сталину, в свою очередь, импонировало настойчивое стремление генерала вытащить Францию из той пропасти, в которую ее ввергли бездарные правители, возродить ее суверенитет и величие. В завершение переговоров советский руководитель, учитывая твердость позиции собеседника, отступил от своей трактовки принципиального для нас польского вопроса ради подписания советско-французского договора. Де Голль в связи с этим вспоминал: «Сталин показал прекрасную игру. Спокойным голосом он сделал мне комплимент: «Вы хорошо держались. В добрый час! Я люблю иметь дело с человеком, который знает, чего хочет, даже если его взгляды не совпадают с моими» [50, с. 92].
Знаменитый английский писатель Герберт Уэллс встретился со Сталиным в Кремле 23 июля 1934 года. Хозяин был предупредителен, прост, приветлив. До этого Г. Уэллс, по его собственному признанию, относился к Сталину с некоторым предубеждением, да и во время встречи между ними возник спор по поводу классовой борьбы и ее места в жизни общества. Но Сталин, возражая собеседнику, говорил спокойно, убедительно, и писатель ушел от него очарованный: «Я никогда не встречал человека более искреннего, порядочного и честного; в нем нет ничего темного и зловещего, и именно этими его качествами следует объяснить его огромную власть в России» (Поиск. – 2002. – №34-35 от 30 августа). Не случайно Г. Уэллс до конца своих дней почитал Сталина как яркий пример «сильной личности». Об этом, помимо прочего, свидетельствует такая выразительная деталь: среди портретов, висевших над диваном, на котором он умер, был и фотопортрет Сталина.
Что ж, по-видимому, Г. Уэллс со своим тонким художественным чутьем не мог не заметить эти, отмеченные им, наиболее выдающиеся нравственные качества Сталина – искренность, порядочность, честность. Но, подчеркнем, они и не могли быть иными: Сталин – апостол народной правды – всегда говорил искренним и правдивым языком. Ему не надо было перед кем-либо лукавить, ему нечего было скрывать, ибо он никогда не действовал в чьих-либо интересах, кроме интересов народа. Он жил с ним одной жизнью, и потому его собственная жизнь, как и жизнь народа, попросту не могла не быть нравственной, праведной, честной.
Любопытно, что подобная мысль высказывалась Гитлером, который в застольных разговорах не раз называл Сталина гением: «Сила русского народа состоит не в его численности или организованности, а в его способности порождать личности масштаба Сталина. По своим политическим и военным качествам Сталин намного превосходит и Черчилля и Рузвельта. Это единственный мировой политик, достойный уважения. Наша задача – раздробить русский народ так, чтобы люди масштаба Сталина больше не появлялись» [187, с. 397]. Высказывание немецкого «фюрера» свидетельствует о том, что он, в противоположность нашим либеральным «аналитикам», умел мыслить и строить верные догадки. В самом деле, источником, породившим поистине гигантский масштаб личности Сталина, было не что иное, как крепчайшая духовная связь его с великим народом. Именно отсюда проистекала необыкновенная мудрость его государственного и военного руководства.
Несомненно, что прогресс общества – во имя счастья народа – был высшей целью его жизненных устремлений. Это проявлялось буквально во всем. Был расчетлив и бережлив по отношению к народному достоянию, не терпел неоправданных затрат государственных средств. Стремился все имеющееся в стране употребить ради достижения государственных целей, считая при этом, что государство должно служить интересам народа. Забота о народе, о его здоровье, благосостоянии и счастье, о развитии его духовной культуры всегда была для него первейшей среди множества других забот. И как сказать, – при всем величии его ума и невероятной силе его характера, – может быть, именно эта неотступная забота и была главным, что делало его человеком совершенно особенным, ни с кем не сравнимым.
Так не только я думаю. Феликс Чуев спросил у знакомого нам по предыдущему изложению артиллерийского конструктора В. Г. Грабина: «Как, по вашему мнению, Сталин умный был человек?» И в ответ услышал: «Умный – не то слово. Умных много у нас. Он душевный был человек, он заботился о людях, Сталин» [202, с. 57]. Может быть, заботился только о людях значительных, которых высоко ценил – из ближнего круга? Персонально – конечно о них. Но он, строитель народной державы, не мог ограничиться отдельными, избранными лицами, – его забота естественно распространялась на весь советский народ.
В 1928 г. врачи предложили ему полечить отмороженные еще в ссылке ноги мацестинскими источниками. Для него подготовили ставшее после революции государственной собственностью имение одного из создателей Мацестинского курорта Михаила Зензинова. Эти апартаменты и стали первой сталинской дачей в Сочи. Приняв несколько ванн, Сталин с удивлением почувствовал, что болезнь отступает, а силы прибавляются. Он знакомится с книгой Л. Бертенсона «Лечебные воды, грязи и морские купания в России и за границей», и его мысль тут же «срабатывает» в естественном для него направлении. Вернувшись в Москву, он проводит заседание ЦК ВКП(б), на котором поднимает вопрос об охране здоровья народа и предлагает начать строительство всесоюзной здравницы в Сочи на базе мацестинских источников.
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 135; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!