Англо-бурская война в донесениях русского
Военного агента // Красный архив. 1940. № 103. С. 156-159.
http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Afrika/XIX/1880-1900/Ermolov/text.phtml?id=5384
Августус Е. Воспоминания участника Англо-бурской войны 1899-1900 гг.
<…> Вопрос о сформировании русского самостоятельного отряда в принципе был решен еще тогда, в палатке Г-кого, при первой встрече нашей. И мечты эти, зародившиеся под влиянием винных паров и пылких речей хозяина, не рассеялись бесследно, как дым, а приняли осязательную форму; от слова мы перешли к делу.
Одно нас смущало: малочисленность нашего будущего легиона. С Тугелы нас вернулось четверо; к нам примкнули либавский гимназист, Грюнштейн, и два петербургских студента; на Г-ва, уехавшего в Преторию, нельзя было рассчитывать, – его расстроенное здоровье требовало более или менее продолжительного отдыха. Господин Н-в, во главе со своими молодцами черногорцами, благоразумно держался в стороне, не желая отказаться от почетной роли начальника отдельного отряда, что обходилось ему, однако ж, не дешево: каждый из черногорцев получал от «батьки Николая» по 10 шиллингов в день; им конечно не было расчета бросить столь щедрого начальника и перейти к нам. Каким образом Н-в ухитрился набрать двенадцать этих черногорцев, вооруженных кинжалами, револьверами и винтовками, как он их доставил в Трансвааль, и какими источниками он пользовался, чтобы выплачивать им содержание – по 5 руб. каждому в сутки – все это было покрыто мраком неизвестности, да и сам Николаев казался очень романтической личностью.
|
|
|
<…> Еще больше удивил нас H-ин, который с первого же дня отнесся к нашей затее скептически, и наконец, откровенно заявил: «Ничего хорошего из этого не выйдет; из нас будут плохие подчиненные, а Г-кий, по-моему, не подходящий начальник: уж больно он красноречив. Я, по крайней мере, отказываюсь от чести служить в вашем отряде».
Лишиться H-ина, этого бесстрашного солдата и хорошего товарища, с которым нас связывала двухмесячная боевая жизнь на Тугеле, было для всех нас неожиданным и неприятным сюрпризом. Когда все мои просьбы и доводы не привели к желаемому результату, сам Г – кий принялся его уговаривать <…>
<…> Я поинтересовался узнать, каким образом они попали в Трансвааль и как им живется здесь. Все они были родом из Ковны, приехали в Южную Африку года 2-3 тому назад и недурно устроились в Иоганнесбурге, выписав даже жен и родственников из далекой России. Некоторые работали на золотых приисках, у других были свои мастерские, колбасные, булочные. Война, вызвавшая всеобщий застой в делах, заставила многих из них поступить в ряды буров. <…>
<…> На следующий день перед палаткой Г-ского собралась большая толпа народа. Савицкий привел человек 6 литовцев; хорошо одетые и вооруженные винтовками и патронташами, они представляли разительный контраст с оборванными португальцами, с физиономиями висельников. Г-кий их где то выкопал и поверив их страстному желанию сражаться против своих исконных друзей и покровителей, англичан, великодушно принимал в отряд. Штабс-капитан Ш-ко с радостной улыбкой, точно встретив старых знакомых, болтал на каком-то гортанном, непонятном нам языке с группой людей, с хищными носами и всклокоченными черными волосами с греками, служившими раньше в американских войсках и дезертировавшими с Кубы; говорили они с ним по-турецки!
|
|
|
В стороне, дожидаясь своей очереди записаться в отряд, таскались смуглолицые, подвижные итальянцы; их привел к Г-кому бывший унтер-офицер bersaglieri Корнетти, который в составе отряда Ричиотти Гарибальди дрался с турками под Лариссой, в греко-турецкую войну 1897 г. Над всеми ними возвышалась стройная высокая фигура «del capitano russo» Г-кого; рядом с ним, вооруженный бумагой и карандашом, сидел Грюнштейн, либавский гимназист, исполнявший роль его личного секретаря и переводчика
Прусский лейтенант Doeseler в щеголеватой желтой куртке с выхоленными белокурыми усами, француз, худощавый, высокого роста, маркиз De-Breuil, остзейский «барон» фон-Буш в золотых очках и типичнейший еврей, лет 30, отрекомендовавшийся нам запасным ефрейтором 8-го Смоленского драгунского полка, дополняли картину этого смешения языков и народов.
|
|
|
Странное дело! Здесь были люди, собравшиеся со всех концов земного шара, точно шакалы хищные на пир кровавый. У большинства из них было темное прошлое, многих из них, вероятно, разыскивало на родине правосудие; многих привлекли в Трансвааль просто скрытые инстинкты грабежа и мародерства. Правительство республик за все время войны никого не приглашало на службу, никого не вербовало, а приехавшим на свой риск и страх волонтерами не платило жалованья; сами буры относились к этим современным крестоносцам недоверчиво, подчас даже грубо. А волонтеры между тем шли сотнями и тысячами в Трансвааль, тратя свои последние деньги на дорогу, приезжали уж без копейки в Преторию и, однако ж, мало кто оставался в городах, где при бессилии власти, при царившей тогда анархии рыцарям «без страха, но не без упрека», представлялось более обширное и сравнительно безопасное поле деятельности, а большинство из них отправлялись к фронту, на войну, рвались в бой. Что их толкало туда, в эту бойню? что заставляло их терпеливо, безропотно переносить голод и жажду, холод и зной, подставлять лоб свой под пули английские? и все ведь это «бесплатно», не ожидая ни вознаграждения, ни орденов, ни славы. Значит были среди этих людей, о которых Бота как то выразился: «все европейские волонтеры или идиоты, или жулики» – были среди них люди убежденные, люди с честными, идеальными стремлениями, в душе которых трепетала жилка удали и молодечества, облагороженная рыцарским порывом помочь, спасти слабого и угнетенного.
|
|
|
Многие из них пали в кровавом бою и кости их белеют теперь на горах и равнинах знойного Трансвааля или затянуты илом на дно мутной Тугелы; многие из них с надорванным здоровьем больные, искалеченные, томятся в английском плену <…> И эти безвестные герои кровью своей запечатлели готовность человека к самопожертвованию! <…> На мою долю, как наиболее ревностного сотрудника Г-кого, выпала довольно щекотливая работа: нужно было написать «устав» для нашего отряда. В первых параграфах я стремился выяснить цель сформирования и характер будущих действий отряда, причем изложил необходимость соблюдения известной дисциплины. Составление каждой статьи требовало крайней осмотрительности; понятие о дисциплине этой вольницы могло быть лишь относительное, и я во всем должен был применяться к инстинктам и понятиям людей, совершенно еще не сплоченных между собой, относящихся друг к другу недоверчиво и уважающих лишь грубую физическую силу. Оригинальный устав этот, который с успехом мог бы служить шайке Чуркина, гласил напр. следующее:
Начальствующие лица могут быть назначены и смещены лишь на выборах большинством голосов.
Власть начальника в лагере и в походе относительная, а в деле, под огнем, абсолютная.
За неисполнение важного приказания в виду неприятеля начальник вправе убить подчиненного.
Выбор цели действий и способ выполнения задуманного предприятия обсуждается всеми чинами отряда.
Всякая военная добыча составляет общую собственность отряда. За неисполнение принятых к руководству §§ устава виновный приговором товарищей исключается из отряда, причем у него отбирается лошадь и винтовка и т. д. в таком же роде.
Устав этот, переведенный на французский, голландский и итальянский языки был прочтен всеми и при общем одобрении принят к руководству. Итальянцы, португальцы и вся прочая голытьба казалась очень довольною, что наконец им удалось пристроиться, что наконец их соединило общее дело, общая идея. И будь у них способный начальник, который силой своего авторитета, своего личного обаяния сумел бы внушить всей этой разношерстной толпе чувство долга, товарищества и взаимной поддержки – в руках такого начальника вольница эта преобразилась бы в грозную силу.
Теперь нужно было еще получить санкцию главнокомандующего Жубера, чтобы отряд мог считаться действительно существующим. Депутация, в составе Г-кого, Грюнштейна, Ш-на и меня отправилась к Жуберу, главная квартира которого находилась тут же в Гленкоэ, верстах в двух от нашего стана <…>
<…> Теперь предстояла нам самая сложная работа: снабжение всех 36 человек отряда всем необходимым: платьем, лошадьми, оружием и проч.
В Преторию вызвался поехать сам начальник отряда, – Г-кий; помощниками его по получению предметов вооружения и снаряжения были назначены Д-в, Грюнштейн и я. Лошадей должны были принимать, в качестве экспертов, драгуны наши, прусский лейтенант Дезелер и Лейба Карнан.
Перед самым отходом поезда в наш вагон влетел итальянец с просьбой посмотреть, не захватили или не подменили мы по ошибке его винтовку Ли – Метфорда, которая еще утром бесследно исчезла из его палатки. Поиски, конечно, ни к чему не привели у всех у нас оказались свои винтовки, и мы бедного итальянца со смехом вытолкнули из вагона. Поезд тронулся и долго мы еще видели из окна, как он, окруженный своими товарищами, жестикулировал руками. Хорошо было сидеть на мягком диване и смотреть, как в окне вагона непрерывной вереницей проносились палатки лагерей, табуны пасущихся коней и волов, разрушенные фермы, зеленеющие долины и массивы далеких гор <…>
Глава XIII.
<…> Уже во время непродолжительного путешествия в вагоне можно было убедиться, что буры не потеряли веру в успех дальнейшего сопротивления. Проезжая Драконовы горы мы видели, как на вершине Маджубы, командовавшей над Лангс-Некским проходом, копошились тысячи кафров, согнанных бурами для возведения траншей и батарей для «Лонг-Томов». По проселочным дорогам тянулись бесконечные вереницы фургонов с семействами и домашним скарбом натальских буров. Злополучные фермеры, не ожидая добра от нашествия победоносной армии Буллера, торопились отвезти свои семейства в Преторию. На всех станциях в Вакерштроме, в Стандертоне, в Эландсфонтейне были расклеены афиши, возвещавшие народу, что Крюгер на совещании со Штейном решил отказаться от всех мирных переговоров с Англией и продолжать борьбу дальше, до последнего человека, до последнего патрона.
В Претории мы все нашли по-старому. По вокзалу в ожидании поезда из Лоренцо-Маркеса сновали юркие жидки, комиссионеры гостиниц, разносчики апельсинов; на улицах кипела по прежнему мирная жизнь; в садах резвились и бегали дети; из открытых окон коттеджей доносились аккорды рояля; бойко торговали переполненные народом кофейни и boarding – house'ы. Только в тех зданиях, над которыми развевался флаг Красного Креста, все было тихо; там в комнатах с завешанными окнами лежали раненые, больные и умирающие. У ворот госпиталей толпился народ, женщины, дети; на лицах их можно было уловить выражение скорби и тревожного выжидания. Очевидно, они искали своих родных в госпитале, не нашли их и теперь увидев нас, осадили расспросами, откуда мы, не из команды ли Эрмело, не знаем ли мы Пит Фостера и т. д. <…>
Мне казалось, что все эти матери, жены, дети смотрят с немым укором на нас, здоровых, вернувшихся целыми и невредимыми с полей сражения, свойны, отнявшей у них столько дорогих жизней <…> Нас удивляло то, что в Претории народ имел самое смутное представление о ходе военных операций, а в особенности о последних роковых событиях. Многие, с которыми приходилось нам разговаривать, считали известия о сдаче Кронье, о снятии осады Ледисмита за ложные или, по крайней мере, преувеличенные слухи. На стенах вокзала и правительственных зданий все еще висели телеграммы от 20-24 февраля: от обнародования же последних известий правительство благоразумно воздержалось, до поры до времени.
На этот раз мы не остановились у своего бердичевского земляка, а по приглашению Г-кого направились к Европейской гостинице, одной из лучших в Претории. Хозяин гостиницы, тип разжиревшего еврея космополита, низкими поклонами встретил нашего командира <…>
<…> Русские евреи, с успехом подвизавшиеся в роли поставщиков правительства, встретили нас не менее любезно. Палатки, кухонные принадлежности, шанцевый инструмент, платье, белье, сапоги, седла, баклаги, – все мы получали исключительно из рук этих расторопных комиссионеров, с которыми у бурского правительства было заключено условие на поставку платья и предметов снаряжения. В начале кампании казна им уплачивала банковыми билетами или звонкой монетой, а когда запас денег истощился, они благоразумно отказались от получения по счетам облигаций Южно-Африканского банка или акций голландской железной дороги Претория-Лоренцо-Маркес взамен денег и уплата производилась уже золотом в слитках. Благодаря щедрости правительства, симпатии евреев были всецело, до последнего момента конечно, на стороне буров, хотя например почтенный Абрамович, у которого Г-кий заказал русский национальный флаг и такие же трехцветные кокарды к шляпам, втихомолку уже выкраивал английский «Union-Jack», предвидя занятие Претории в недалеком будущем английскими войсками.
Евреям, все больше выходцам из России, вообще жилось недурно в Трансваале. Президент Крюгер к ним как то благоволил – одному из них предоставил монополию на устройство единственного в стране водочного и ливерного завода – Eerste Fabricken близ Претории; другому монополию – на выделку спичек в Иоганнесбурге. Первый из них в несколько лет нажил миллионныи в знак благодарности хотел воздвигнуть в Претории, на площади перед зданием парламента, памятник Крюгера.Пьедестал из полированного гранита уже красовался на площади, обнесенный лесами, но война помешала работам – статуя, заказаннаяизвестному итальянскому скульптору, так и осталась в Европе; леса развалились и вероятно до сих пор уныло возвышается среди обширной площади пустой пьедестал, если англичане не догадаются увенчать его бюстом Чемберлена или Робертса <…>
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 184; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!