Энциклопедический закон или иерархия наук
71. Эта конечная цель всех наших реальных умозрений, очевидно, требует по своей одновременной научной и логической природе необходимой двоякой предварительной работы, относящейся, с одной стороны, собственно к человеку, с другой к внешнему миру. В самом деле, невозможно рационально изучать статические или динамические явления общественности, не познакомившись сначала в достаточной степени со специальным деятелем, производящим их, и с обшей средой, в которой они совершаются. А отсюда вытекает необходимое деление той философии природы, которая предназначена подготовлять социальную философию, на две отрасли: на органическую и неорганическую. Что касается относительного расположения этих двух одинаково основных наук, то все существенные мотивы, как научные, так и логические, согласно предписывают в индивидуальном воспитании и коллективной эволюции начинать со второй, явления которой, более простые и более независимые в силу их наивысшей общности, единственно доступны сначала истинно положительной оценке, между тем как их законы, относящиеся непосредственно к существованию вселенной в ее целом, оказывают затем необходимое влияние на частное существование живых тел. Астрономия необходимо составляет во всех отношениях наиболее законченный элемент этой предварительной теории внешнего мира как потому, что она более доступна полному применению положительного метода, так и потому, что она характеризует общую среду всех наших, каких бы то ни было, явлений и выражает без всякого усложнения простое математическое бытие, – т. н. бытие геометрическое или механическое, общее всем реальным существам. Но даже стремясь по возможности наиболее сжато представить истинные энциклопедические концепции, невозможно было бы свести неорганическую философию к этому главному элементу, ибо она осталась бы тогда совершенно отрезанной от органической философии. Их основная связь – научная и логическая – коренится преимущественно в наиболее сложной отрасли первой, обнимающей изучение явлений творения и разложения, – явлений, наиболее возвышенных из всех необходимых для существования вселенной и наиболее близко касающихся жизненной формы в собственном смысле слова. Именно таким образом естественная философия, рассматриваемая как необходимое введение в социальную философию, разлагаясь сначала на две крайние и одну промежуточную науки, последовательно обнимает эти три великие отрасли знания – астрономию, химию и биологию, из которых первая непосредственно касается стихийного зарождения истинного научного метода, а последняя – его основного назначения. Первоначальное развитие той и другой из них, соответственно, относится исторически к греческой древности, к средним векам и к современной нам эпохе.
|
|
|
|
|
|
72. Такая энциклопедическая оценка не выполнила бы еще в достаточной степени необходимых условий непрерывности и самостоятельности, присущих такому предмету, с одной стороны, она оставляет капитальный пробел между астрономией и химией, связь которых не может быть прямой, с другой – она недостаточно указывает, как на истинный источник этой умозрительной системы, на простое абстрактное продолжение общего разума, научная точка отправления которого не может быть прямо астрономической. Но для того, чтобы пополнить эту основную формулу, достаточно, во-первых, включить между астрономией и химией физику в тесном смысле слова, начавшую действительно существовать как самостоятельная наука лишь при Галилее; во-вторых, поместить в начале этого обширного целого математику, единственную необходимую колыбель рационального положительного метода как для индивида, так и для рода. Если при более частном применении нашего энциклопедического принципа мы разложим в свою очередь эту начальную науку на ее три главные отрасли – исчисление, геометрию и механику, то мы определим, наконец, с философской точностью истинное происхождение всякой научной системы, действительно исходящей вначале из чисто числовых умозрений, которые, будучи наиболее общими, наиболее простыми, наиболее отвлеченными и наиболее независимыми из всех, почти смешиваются с само собой получающимся развитием положительного мышления у наиболее заурядных умов; факт этот подтверждает еще на наших глазах повседневное наблюдение индивидуального развития.
|
|
|
73. Таким образом, мы постепенно приходим к открытию неизменной иерархии – одновременно исторической и догматической, одинаково научной и логической – шести основных наук: математики, астрономии, физики, химии, биологии и социологии; из них первая необходимо составляет исключительный отправной пункт последней, являющейся единственной основной целью всякой положительной философии, рассматриваемой отныне как философия, которая образует, в силу своей природы, истинную неделимую, хотя нисколько не произвольную, систему, где всякое разложение в корне искусственно и которая относится, в конечном итоге, всецело к человечеству, единственному вполне универсальному понятию. Совокупность этой энциклопедической формулы, точно согласующаяся с истинными свойствами соответственных наук и очевидно обнимающая, сверх того, все элементы наших реальных умозрений, позволяет, наконец, всякому уму по желанию возобновлять в своей памяти общую историю положительного метода, переходя, почти незаметным образом, от простейших математических идей до наиболее возвышенных социальных концепций. В самом деле, ясно, что каждую из четырех промежуточных наук ее простейшие явления связывают, так сказать, с предыдущей, ее наиболее сложные – с последующей. Эта сама собой возникающая совершенная непрерывность станет особенно очевидной для всех тех, кто, ознакомившись с вышеуказанным сочинением, узнают, что тот же энциклопедический принцип дает также рациональное распределение различных составных частей каждой основной науки, так что догматические ступени и исторические фазисы могут сближаться постольку, поскольку этого требует точность сравнений или легкость переходов.
|
|
|
Контрольные вопросы
1. Опираясь на выводы Конта, укажите основные сходства и различия между фетишизмом, политеизмом, монотеизмом.
2. В чем, согласно концепции Конта, проявляется разрушительный характер метафизики?
3. Каковы характерные черты положительной стадии развития мышления? Согласны ли вы с Контом в том, что наука формирует окончательный строй человеческой мысли?
4. В чем заключается своеобразие догматического и исторического принципов классификации наук?
§ II. Эмпириокритицизм
Эмпириокритицизм – ведущее направление позитивистской философии конца XIX – начала XX столетий. Его появление связано с кризисом классической физики, когда многие понятия, ранее считавшиеся научными, были признаны фикциями (напр. «корпускула», «эфир» и т.д.). Эмпириокритицисты объясняли данный кризис тем обстоятельством, что ведущие ученые, сформировавшие основные положения классической физики (Бэкон, Декарт, Галилей, Ньютон), будучи философами, использовали метафизические категории, не соотносимые с фактами опыта. В отличие от классических позитивистов представители эмпириокритицизма в качестве ближайшей цели философского исследования постулировали не моделирование социальных проектов или создание классификации наук, а очистку научных языков от метафизических наслоений.
***
Рихард Авенариус (1843 – 1896) – выдающийся швейцарский философ, основоположник эмпириокритицизма. Его идея повсеместного применения принципа наименьшей меры сил оказала большое влияние на физику XX века. Ниже предлагается отрывок из работы Авенариуса «Философия как мышление о мире сообразно принципу наименьшей меры сил».
А. Основа философии
I
§ 1. Как бы ни понимать душу и ее отношение к нашему телу, у нее, во всяком случае, нельзя отрицать целесообразности, давно уже без колебаний эмпирически признанной за телом. Основывается ли целесообразность душевной организации на целесообразных условиях физического организма, или тождественна с ними, или, наконец, коренится в особых условиях, присущих душе – это вопрос спорный…
§ 2. Требования, предъявляемые к целесообразности, могут быть двух родов. Организация, функционирующая целесообразно, должна не только вообще выполнять свою задачу, но выполнять ее с возможно меньшей – при данных условиях – мерой сил, или самыми незначительными средствами. Данное решение считается тем целесообразнее, чем меньше бесполезная трата сил, – значит, чем больше сил сбережено для других функций; данная трата сил будет тем целесообразнее, чем больший результат достигнут посредством ее.
§ 3. Вообще, мы оставим в стороне вопрос, насколько, по своему воздействию на тело – как на организм, способный к движению и нуждающийся в нем, – душа представляет для тела в высшей степени целесообразное начало сбережения сил. Здесь мы имеем в виду лишь теоретическую функцию души – мышление, поскольку оно обнаруживает тенденцию сбережения сил.
Что следует понимать в данном случае под соответствующими “силами” или средствами, – вот первый вопрос, который мы здесь встречаем. Мы дадим на него достаточный для наших целей ответ, заменив общий термин: “мыслить” более строгим и научным: “апперципировать”.
§ 4. При теоретической апперцепции, на которую нам нужно обратить свое внимание, имеются две группы представлений; проникая друг в друга, они характеризуют ту, которая в данном случае менее определенна. Характеризующая группа, доставляющая определение содержания, зовется апперципирующей, характеризуемая – апперципируемой. Так, Штейнталь приводит в пример апперцепцию, где зоофит, как явления незнакомое, подводится под понятие “животного”. Здесь зоофит – характеризуемое представление – будет апперципируемым представлением, а апперципирующим – будет понятие о животном; последнее и определит содержание восприятия через представление об организме, ощущающем и известным образом питающимся…
III
§ 11. По мнению одного остроумного современного писателя, в умственной деятельности человечества чрезвычайно много сил пропадает даром. Всему виной, по его словам, склонность человека к систематизации. Она оказывается, с этой точки зрения, нецелесообразным стремлением более развитого мышления. Но на чем основано столь неблагоприятное суждение о “бесполезном” мотовстве? На сравнении неизмеримой массы потраченных сил с ничтожной суммой добытых истин – критерий, не считающийся с теми психологическими (соотносительно – физиологическими) условиями, при которых вообще совершается душевная деятельность.
§ 12. Напротив, с точки зрения общих условий душевной работы, всякая система, как таковая, достигает значительного сбережения сил. При систематизации происходит организация групп представлений, причем центральное место в сознании отводится особо важному комплексу представлений; вокруг же него, в надлежащем порядке, располагаются другие представления… Только таким путем сознание впервые возвышается над наличным запасом представлений и лучше осваивается с ним. Но тем самым все постановки вопросов получают единое, общее решение, т.е. все они апперципируются посредством одной лишь группы – центрального представления системы; кроме того, воспроизведение этой группы становится все легче и понятнее, благодаря ее благоприятному положению и частому применению. Наконец, всякая новая проблема тотчас же находит соответственное место в ряду родственных ей проблем и получает апперцептивное решение через ее отношение к центральному представлению.
§ 13. Своим действительным или мнимым совершенством система гарантирует нас от назойливости всевозможных специальных вопросов; своей действительной или мнимой законченностью она предоставляет нам все преимущества чувства уверенности. Все выводы из основного центрального представления системы в свою очередь подкрепляют ее, связывают ее воедино, поддерживая и отдельные части и целое.
Но все это – моменты сбережения сил.
Контрольные вопросы
1. Опираясь на выводы Авенариуса, объясните смысл понятия «душевная целесообразность».
2. В чем, согласно концепции Авенариуса, состоит различие апперципируемых и апперципирующих представлений?
3. Всегда ли систематизация соответствует требованиям соблюдения принципа сбережения сил?
§ III. Неопозитивизм
Неопозитивизм, иначе именуемый логическим эмпиризмом – крупнейшее направление позитивистской философии 20-х – 40-х годов XX столетия. Центром развития неопозитивизма стал Венский кружок, представляющий собой группу философов и ученых, организованную в 1922 году при кафедре индуктивных наук Венского университета. Решающее влияние на становление логического эмпиризма оказали труды классиков аналитической философии – Бертрана Рассела и Людвига Витгенштейна, а также работы Альберта Энштейна по теории относительности.
Неопозитивисты полагали, что решение научных проблем возможно лишь в рамках логического анализа научных языков. Синтаксис научного языка должен иметь математическую структуру, а любая научная теория, не относящаяся к области чистой логике или математике, должна была, согласно принципу верификации, проверяться эмпирическим путем.
***
Организатором и главным идейным вдохновителем деятельности Венского кружка считается выдающийся австрийский философ Мориц Шлик (1882 – 1936). Центральным местом его философии является разработка основных положений верификационизма, заключающегося в редукции научных положений к опыту и отказе от возможности достижения полной верификации относительно законов природы. Ниже предлагается отрывок из статьи Шлика «Поворот в философии».
Время от времени учреждают призы за лучший очерк по вопросу: что достигнуто философией за некоторый период? Этот период обычно начинают именем какого-нибудь великого мыслителя, а завершение его видят в “настоящем”. При этом предполагается, что прогресс философии ко времени данного мыслителя несомненен, что же касается дальнейших достижений, то они неясны.
Подобные вопросы выражают явное недоверие к философии того “периода, который только что закончился. Создается впечатление, что мы имеем дело со скрытой формулировкой вопроса: а есть ли вообще хоть какое-то продвижение в философии за этот период? Ибо если бы мы были уверены, что достижения имеются, мы также знали бы, в чем они состоят.
Если мы относимся к прошлому менее скептически и видим в его философии непрерывный ряд развития, то оправдано такому отношению может служить лишь повышенное чувство почтительности, с которым мы рассматриваем все, что занимает достойное место в истории. Кроме того, по крайней мере древние философы продемонстрировали свою способность оказывать историческое влияние. Поэтому в суждениях о них имеется в виду скорее их историческая, нежели действительная значимость, особенно если мы – как это часто бывает – не отваживаемся различать то и другое.
Очень редко наиболее способные из мыслителей считали, что результаты предшествующего философствования, включая и классические образцы, являются несомненными. Это доказывается тем, что почти каждая новая система начинает все сначала – каждый мыслитель ищет свое собственное основание и не желает стоять на плечах предшественников. Декарт (не без причины) чувствовал, что начинает все совершенно по-новому; Спиноза верил, что его математическая форма является открытием подлинного философской метода; Кант был убежден, что предложенный им путь в конце концов превратит философию в науку. Примеры можно множить, ибо практически все великие мыслители стремились привести радикальную реформу философии и считали это существенно важной задачей.
Эту особенность философии так часто описывали, о ней так часто сожалели, что бесполезно было бы вновь все это обсуждать. Молчаливый скептицизм и воздержание от суждений кажутся единственно правильным отношением к проблеме. Опыт двух тысяч лет, видимо, научил, что попытки положить конец хаосу систем и изменить судьбу философии нельзя более принимать всерьез. Указание на то, что успех в решении самых упрямых проблем был все же достигнут, знающего человека не убедит; ибо есть опасность, что философия просто никогда и не доходила до постановки подлинных “проблем”.
Я говорю об этой широко известной анархии философских позиций, чтобы не оставалось никаких сомнений в том, что я в полной мере осознаю масштаб и значение того взгляда, который хотел бы сейчас высказать. Я убежден, что мы сейчас переживаем решающий поворот в философии, и наше мнение о том, что бесплодному конфликту систем пришел конец, можно оправдать вполне объективными соображениями. Уже сейчас мы обладаем методами, которые делают такие конфликты в принципе ненужными, и следует лишь решительным образом их применить…
Новое зародилось в логике. Лейбниц смутно видел начало, Бертран Рассел и Готлоб Фреге проделали важную работу в последние десятилетия, но первым, кто приблизился к решающему повороту, был Людвиг Витгенштейн (в его «Логико-философском трактате», 1922).
Хорошо известно, что в последние десятилетия математики разработали новые логические методы, вначале главным образом для решения своих собственных проблем, которые не могли быть решены с помощью традиционных методов. Развитая таким образом логика обнаружила свои преимущества и в других областях и вскоре, несомненно, вытеснит старые формы. Является ли эта логика мощным средством, которое в принципе позволит нам встать над всеми философскими конфликтами? Дает ли она нам общие правила, с помощью которых все традиционные проблемы философии могут быть решены, по крайней мере, принципиально?
Если все дело только в этом, то я вряд ли вправе говорить о совершенно новой ситуации. Ибо здесь был бы только постепенный, как бы технический прогресс (как, например, в том случае, когда изобретение двигателя внутреннего сгорания в конце концов решило проблему полетов). Как бы высоко мы ни ценили новые методы, понятно, что ничего фундаментального нельзя достигнуть единственно с помощью развития метода. Поворот, следовательно, необходимо объяснять не логикой самой по себе, но чем-то совершенно другим. Конечно, он был вызван логикой и сделался возможным именно благодаря ей. Однако суть дела в чем-то гораздо более глубоком, а именно в вопросе о природе самой логики.
Довольно давно уже был высказан взгляд, что логическое в некотором смысле есть чисто формальное;это мнение часто повторялось, однако не было ясности относительно природы чистых форм. Ключ к пониманию их происхождения следует искать в том факте, что всякое познание есть выражение, или репрезентация. А именно познание выражает факт, который в познании сознается. Это может случиться, весьма по-разному, в рамках разных языков, с помощью любой произвольной системы знаков. Все эти возможные способы репрезентации – если они действительно выражают одно иметь что-то общее; и это общее в форма.
Так что все знание является знанием лишь в силу его формы. Именно через форму оно репрезентирует познанный факт. Но саму форму нельзя в свою очередь репрезентировать. Она одна имеет отношение к познанию. Все остальное в выражения несущественно и случайно и не отличается, скажем, от чернил, с помощью которых мы записываем утверждения.
Это простое замечание имеет чрезвычайно важные последствия. Помимо всего прочего, оно позволяет нам избавиться oт традиционных проблем “теории познания”. Исследования, касающиеся человеческой “способности к познанию”, если и поскольку они не становятся частью психологии, заменяются тогда соображениями, касающимися природы выражения, или репрезентации, т.е. всякого возможного “языка” в самом общем смысле этого слова. Вопросы об “истинности и границах познания” исчезают. Познаваемо все, что может быть выражено, и это является тем предметом, относительно которого можно задавать осмысленные вопросы. Не существует, следовательно, вопросов, на которые в принципе нельзя дать ответа, не существует проблем, которые не имеют решения. То, что принималось раньше за такие вопросы, суть не подлинные вопросы, а бессмысленные цепочки слов. Разумеется, внешне они выглядят как вопросы, поскольку удовлетворяют обычным правилам грамматики, но на самом деле состоят из пустых звуков, ибо нарушают более глубокие внутренние правила логического синтаксиса, обнаруженные с помощью новых способов анализа.
Если мы встречаемся с подлинной проблемой, то в теории всегда можно открыть путь, приводящий к ее решению. Ибо очевидно, что указание пути решения совпадает с указанием смысла этой проблемы. Практическое следование по этому пути может, конечно, затрудняться обстоятельствами фактического порядка – например, недостатком человеческих способностей. Акт верификации, к которому в конце концов приводит путь решения, всегда одинаков: это некий определенный факт, который подтвержден наблюдением и непосредственным опытом. Таким способом определяется истинность (или ложность) каждого утверждения – в обыденной жизни или в науке. И не существует других способов проверки и подтверждения истин, кроме наблюдения и эмпирической науки. Всякая наука (если и поскольку мы понимаем под этим словом содержание, а не человеческие приспособления для его открытия) есть система познавательных предложений, т.е. истинных утверждений опыта. И все науки в целом, включая и утверждения обыденной жизни, есть система познаваний. Не существует (в добавлении к этому) какой-то области “философских” истин. Философия не является системой утверждений; это не наука.
Но тогда что же это? Конечно, это не наука, но тем не менее она есть нечто столь значительное и важное, что ее, как и раньше, можно удостоить звания Царицы Наук. Нигде не записано, что Царица Наук сама должна быть наукой. Поворот, происходящий сегодня, характеризуется тем, что мы видим в философии не систему познаваний, но систему действий; философия – такая деятельность, которая позволяет обнаруживать или определять значение предложений. С помощью философии предложения объясняются, с помощью науки они верифицируются. Наука занимается истинностью предложений, а философия – тем, что они на самом деле означают. Содержание, душа и дух науки состоят, естественно, в том, что именно в действительности означают ее предложения; философская деятельность по наделению смыслом есть, таким образом, альфа и омега всего научного знания. Это понимали и раньше, когда говорили, что философия одновременно и лежит в основании, и является высшей точкой в здании науки. Правда, ошибочно полагали, что фундамент состоит из “философских” предложений – предложений теории познания, а венцом являются философские предложения, называемые метафизикой.
Легко видеть, что в задачу философии не входит формулирование предложений – наделение предложений смыслом не может быть осуществлено с помощью самих предложений. Ибо если, скажем, я говорю о смысле моих слов, применяя разъясняющие предложения и определения, т.е. с помощью других слов, следовало бы спросить в свою очередь о смысле этих разъясняющих слов и т.д. Это не может продолжаться до бесконечности и всегда приходит в конечном счете к указаниям на то, что имеется в виду и, таким образом, к реальным актам; однако сами эти действия не могут быть далее разъяснены, да они и не нуждаются в разъяснении. Окончательное наделение смыслом, таким образом, всегда происходит с помощью деяний. Именно деяния, или действия, составляют философскую деятельность.
Одной из самых серьезных ошибок прошлого была вера в то, что действительное значение и подлинное содержание точно так же формулируются в виде предложений и, следовательно, могут быть репрезентированы в познавательных предложениях. Это было ошибкой “метафизики”. Усилия метафизиков всегда были направлены на абсурдную цель – выразить чистое качество (“сущность” вещей) с помощью познавательных предложений, т.е. высказать невысказываемое. Качества не могут быть “высказаны”. Они могут быть лишь показаны в опыте. Однако к этому показыванию познавание не имеет никакого отношения.
Таким образом, метафизика гибнет не потому, что человеческий разум не в состоянии разрешить ее задач (как, к примеру, думал Кант), но потому, что таких задач не существует. С обнаружением ошибочных формулировок этой проблемы объясняется также и история метафизических споров.
Если наша концепция в главном верна, мы должны быть способны обосновать ее и исторически. Следует объяснить изменение в смысле слова “философия”.
Вот в чем здесь дело. Если в древности (и даже до последнего времени) философия считалась тождественной всякому чисто теоретическому научному исследованию, то это указывает на тот факт, что наука была в состоянии сама выполнять задачу прояснения собственных фундаментальных понятий. Эмансипация специальных наук от философии доказывает, что смысл некоторых фундаментальных понятий стал достаточно ясен, чтобы обеспечить в дальнейшем успешную работу с ними. Если сегодня этика и эстетика, а зачастую также психология считаются ответвлениями философии, это означает, что они не обладают пока достаточно ясными базисными понятиями, что их усилия до сих пор направлены главным образом на смысл собственных утверждений. Наконец, если внутри уже установившейся науки в какой-то момент возникает вдруг необходимость заново поразмыслить над истинным смыслом фундаментальных понятий и в результате достигается более глубокое понимание их смысла, это сразу же считается выдающимся философским достижением. Все согласны, например, что работа Эйнштейна, направленная на анализ смысла утверждений о времени и пространстве, была философским достижением. Здесь мы должны добавить, что решающие и эпохальные шаги в науке всегда имеют такой характер; они предполагают прояснение смысла фундаментальных утверждений, и только те достигают в них успеха, кто способен к философской деятельности. Великий ученый – всегда философ.
Часто также название “философия” применяется к действиям, которые натравлены не на чистое познание, а на поведение в жизни. Это вполне понятно. Ибо мудрый человек возвышается над неразумной толпой только тем, что может указать более ясно смысл утверждений и вопросов, относящихся к жизненным отношениям, фактам и желаниях.
Поворот в философии означает также решительный отказ от ошибочных путей, которые были намечены во второй половине XIX века и привели к совершенно неправильным оценкам того, что такое философия. Я имею в виду представление об индуктивном характере философии и соответственно убеждение, что философия состоит исключительно из предложений, обладающих гипотетической истинностью. Идея о том, что предложения философии лишь вероятны, не была ранее популярной. Мыслители прошлого отвергли бы такую идею как несовместимую с достоинствами философии, и в этом проявлялось здоровое инстинктивное ощущение, что философия должна заниматься поиском последних оснований познания. Обратной стороной медали была догма о том, что философия ищет безусловно истинные априорные аксиомы; это мы должны рассматривать как крайне неудачное выражение указанного инстинкта, особенно в свете того, что философия вообще не состоит из предложений. Однако мы тоже верим в достоинство философии и считаем несовместимыми с ним недостоверность и вероятность; и мы рады, что решающий поворот делает невозможными такие концепции. Ибо понятия вероятности или недостоверности просто неприложимы к действиям по осмыслению, которые образуют философию. Она должна устанавливать смысл предложений как нечто явно окончательное. Либо у нас есть этот смысл, и тогда мы знаем, что означает это предложение, либо мы не обладаем таким знанием и в этом случае имеем дело с пустыми словами, а вовсе не с предложениями. Нет ничего, что было бы посередине, и не может быть и речи о “вероятности” того, что некоторый данный смысл является верным. Таким образом, совершив поворот, философия доказывает достоверный характер своих предложений еще яснее, чем раньше.
И только за счет такого поворота может быть прекращен спор систем. Я повторяю: в результате нового взгляда на вещи мы можем сегодня считать этот спор практически законченным…
Разумеется, останутся еще многочисленные попятные движения. Конечно, многие философы столетиями еще будут бродить по проторенным путям и обсуждать старые псевдопроблемы. Но в конце концов их перестанут слушать: они станут напоминать актеров, которые продолжают играть даже после того, как аудитория опустела. И тогда не будет необходимости обсуждать какие-то особые “философские проблемы”, ибо можно будет по-философски говорить о каких угодно проблемах, т.е. обсуждать их ясно и осмысленно.
Контрольные вопросы
1. Согласны ли вы с выводом Шлика, согласно которому в области философии слабо прослеживается преемственность учений? Обоснуйте свой ответ при помощи примеров из истории философии.
2. Как вы понимаете смысл высказывания Шлика: «Царица Наук сама не должна быть наукой»?
3. Верно ли высказывание Шлика: «Великий ученый – всегда философ»? Обоснуйте свой ответ при помощи примеров из истории науки.
§ IV. Постпозитивизм
Постпозитивизм – господствующее направление позитивистской философии с середины XX века до наших дней. Центральной проблемой для представителей данного направления остается проведение демаркационной линии между научным и ненаучным знанием.
Огромное влияние на становление постпозитивизма оказали:
1) принцип неопределенности Гейзенберга в физике, согласно которому невозможно с одинаковой точностью определить оба члена системы квантовых наблюдаемых;
2) теорема неполноты Гёделя в математике доказывающая, что непротиворечивая арифметическая система (шире – любая непротиворечивая дедуктивная система) не может предоставить формулы собственной непротиворечивости;
3) фальсификационизм Карла Поппера в естественнонаучной методологии, согласно которому научная теория отличается от религиозных и метафизических конструкций тем, что допускает возможность собственного методологического опровержения при помощи эксперимента.
***
Великий англо-австрийский философ, основоположник постпозитивизма Карл Раймунд Поппер (1902 – 1994) прославился не только открытием принципа фальсификационизма, но и рядом концепций из области социальной философии и философии истории, в частности концепции антиисторицизма.Ниже предлагается отрывок из его работы «Нищета историцизма».
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 569; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!