Современное состояние системы традиционных запретов по материалам архива ПМДЭЭ ЮФУ(РГУ)
Внимание исследователей традиционной культуры к системе запретов, ограничивающих поведение человека, не ослабевает на протяжении последних нескольких десятков лет. Исследование запретов и табу славян началось с этнографических трудов Д.К. Зеленина. В конце ХХ – начале ХХI в. постоянным объектом рассмотрения являются как теоретические проблемы изучения запрета: его структура, механизм оформления причинно-следственных связей, семиотика, функции; так и отдельные аспекты: конкретные системы норм поведения, относящиеся к определенным обрядам либо к локальным территориям проживания восточных славян и смежных с ними народов. Был сделан вывод о том, что система запретов всегда выполняет роль регулятора жизни общества и призвана обеспечивать его стабильность, она чутко реагирует на все изменения [1].
Данная статья посвящена обзору современного состояния системы запретов на территории бывшей Области войска Донского [2]. Правилам поведения как неотъемлемой части войскового быта уделяется внимание в работах исследователей традиционной культуры казачества [3]. Между тем изучение всего массива правил поведения, имевших распространение в среде казачества в различные исторические периоды, далеко от завершения.
Анализ исторических сведений позволяет предположить, что система запретов на Дону не может претендовать на уникальность, но, очевидно, имеет некоторую специфику. Это связано с особенностями возникновения донского казачества, культура которого – вторичного образования, поздняя по времени, а вследствие этого неполная, в ней редуцировались одни и актуализировались другие черты, связанные с особенностями войскового бытия: самобытными формами самоуправления и землепользования, иными, нежели на исконно русских территориях, природными условиями, прагматикой и пафосом воинской службы.
|
|
|
Донские запреты в современных фиксациях представляют собой короткие клишированные высказывания, основная цель которых – программирование поведения человека в рамках социума. Традиционно исследователи отмечают двух-, а иногда и трехчастную структуру запрета. Это формулировка самого запрета и его мотивировка, то есть указание на последствие нарушения запрета и/или его нравственную оценку [4]. В некоторых случаях запрет может иметь и предписание, то есть совет, что нужно сделать во избежание наказания.
Типы мотивировок различны – это могут быть объяснения в форме следствия с указанием на абстрактное несчастье либо на конкретную беду: « Как солнце село, не в коем случае ŷ хате и во дворе нельзя подметать. Будешь мести, всё выметешь из хаты и со двора. Нельзя» [5]. Используются приемы устрашения, связанные с потусторонними силами: « После шести, в общем, после захода солнца подметать в доме нельзя – чертей веселишь. Если ты подметаешь» [6].
|
|
|
Иногда в качестве мотивировки дается оценка запрещенного действия – грех, грешно. Лаконичное высказывание-клише: нельзя делать то-то, потому что грех (грешно, неположено, нельзя и проч.) исчерпывающе и не нуждается в дальнейшем разъяснении: «Бабушки нам говорили: никогда нельзя на ночь хлеб нарезать. Если булка целая, вот на ночь она не нарезается. Не обьясняли. Оно тебе надо? Нельзя, грех. И весь ответ» [7].
Значимой частью вербальной запретной формы является указание источника сведений о запрете. Для информатора важно, что не он сам устанавливает нормы поведения, а некий авторитет, которым может быть умершие предки, народный опыт, «священное писание»: «Значить так… проклинать детей нельзя. Одна мать, ехал сын, эта ишо в Евангелии было написано. Ехал сын, и мать ему пожелала, чтоб он не вернулся. И он проехал, выехал, за хутор вышел, конь с ума сошел, збесился, и конь его и убил, и не вернулся он. Мать проклинаеть своего дитя. Вот будить у тебя дитё, никогда не по-чёрному, никак ни говори. Какое он тебе зло ни сделал, терпи и говори: «Господь с тобой». Это материнское слово губить детей… Матирина слово – ни дай Бох» [8].
|
|
|
В последнее время все чаще респонденты ссылаются на средства массовой информации: « И часы нельзя дарить. И на свадьбе часы нельзя дарить. Я у «Копилке» читала, что не дарять» [9].
В отдельных случаях мотивировка заменяется неким суждением, указывающим на место явления или действия в мифологической картине мира казаков. Информаторы вместо объяснения дают характеристики явления или предмета, предполагающие особое отношение к нему: «Воскресный день это вторая Пасха . В воскресный день торговать на базаре – ни дай Бог! Это же стоишь, Спасителя продаёшь» [10].
В качестве приема устрашения и для усиления дидактического воздействия на слушателя, а также для того, чтобы подтвердить свои слова, приводятся мемораты о нарушении правила и его последствии. Подобные тексты в изобилии встречаются в каждом населенном пункте Дона, казачки пожилого возраста вспоминают немало реальных случаев нарушения запрета своими знакомыми и близкими и наказания за него: « А Смоленская – это страшный праздник. Да в поле, часто рассказывають, на Смоленскую. Ехали и прям стог загорелся с сеном и мужик, чи сколько там, погорели сразу моментально. Сразу – ехал, вспелену́л и он не успел слезть и сразу сгорел вместе с этим сеном. И еще ехал он и говорили: ты ж, как-то назвали, праздник, Смоленская же, нельзя же, глянь – жара. А он: да-а, праздник, чой там тот праздник, с вашими праздниками, ну и всё, сгорел вместе с сеном. Прибе́г конь, чи быки, чи конь с одной этой обво́дкой. Прибе́гли. Всё там попа́дало. Вот и правда чи неправда. Бывають такие страсти» [11].
|
|
|
Тематически запреты, собранные на Дону, делятся на несколько групп – это темпоральные (связанные с календарными периодами, временем суток), локативные (ограничивающие поведение в значимых местах, таких как кладбище, церковь, дорога), акциональные (регулирующие исполнение тех или иных действий), а также запреты, связанные с определенными категориями лиц (беременные женщины, дети и проч.) [12]. Наиболее популярны запреты, касающиеся праздничных дней, похоронного обряда, а также запреты, регламентирующие поведение беременных женщин, то есть те группы, которые относятся к женской сфере культуры. В современной системе запретов уже не прослеживаются специфические черты, связанные с мужскими видами деятельности: военной службой, коневодством, рыбной ловлей. Запреты, относящиеся к мужской сфере культуры, в настоящее время фиксируются крайне редко и практически никогда – в виде клишированных формул. Именно мужская субкультура казачества подверглась наибольшему разрушению в течение последних 80–90 лет, а сохранившиеся компоненты женской сферы имеют, скорее, универсальный характер и соотносятся с наиболее общим корпусом сюжетов среди текстов запретов, распространенных у русских.
На характер современной духовной культуры и системы запретов в частности серьезный отпечаток наложили исторические события – установление советской власти, образование колхозов – когда многие обряды и традиции насильно предавались забвению и объявлялись суевериями. В то же время советская «обрядность» своеобразно сочеталась с традиционной, о чем свидетельствуют тексты, ставящие в один ряд праздники церковного календаря и государственные, когда празднование Рождества и Пасхи соседствует с праздниками 9-го мая и Днем Великой Октябрьской социалистической революции.
Так, широко по донской территории отмечены поминовения усопших и посещение кладбищ 9 мая и 22 июня, а особенно строго соблюдающийся беременными женщинами запрет на работу в великие православные праздники распространился и на значимые советские даты: «Одна женщина белила хату на Первое мая. Соседка спрашивает: “Что же ты? Праздник ведь!” И слышит в ответ: “Ну, мне уж не родить!”» [13].
Свой «вклад» внесли также современные средства массовой информации, телепередачи и газеты о здоровье, магии, под влиянием которых трансформировалась и картина мира жителей донских станиц. На традиционное мировоззрение накладывается информация из СМИ, и нередка ситуация, когда объяснение архаическим запретам дается в псевдонаучном духе: « Соб.: Посуду грязную можно на ночь оставлять? Инф.: Нет. Даже сейчас медики нам пишуть, что грязную посуду ни в коем разе на ночь оставлять нельзя, запах грязной посуды вредней всей нашей атмосферы, и впитывается он очень в одежду, во всё» [14]; « Бельё ночью тоже не рекомендуют, па радио говорили. Ночью идуть разные осадки. Особенно детское не в коем случае не вешайте. Схватываю и иду в коридорчик» [15].
Современная ситуация такова, что в сознании носителей традиционной культуры происходит столкновение старых традиций, например, ходить на Пасху на кладбище, и новых правил – запрещающих делать это, источником которых чаще всего является духовное лицо.
Кроме того, помимо непосредственного воздействия внерелигиозных факторов, по мере разрушения барьеров между локальными общностями происходит столкновение различных традиций. Это ведет к тому, что в сознании населения возникает путаница из «старых» и «новых» правил, касающихся, например, способов оформления могил, норм обрядового поведения и т.д. Ситуацию осложняет то, что источником и тех и других сведений являются авторитетные лица: « Соб.: На Пасху ходили на кладбище? Инф.: Мы ходим на Красную горку. Раньше мы ходили на Паску, на праздники, а теперь в церкви гово́рить батюшка, не надо на Паску ходить, а надо ходить на Красную горку. А Красная горка чере́з неделю после Паски. Гово́рить, они в этот день, мертвецы вот это вот, кто ж в земле, говорить, отмечають. Им не надо мешать. А гово́рить, ходите на... это вот батюшка в церкви. Это я сама знаю. Это ходите на Красную горку. И мы, как вот сказал батюшка, мы теперь на Красную горку идём, а раньше ходили прям на Паску... Как в городе, так идуть больше на Красную горку, а в хуторе попривыкли люди, бегуть и на Паску» [16].
Из текстов современных запретов видно, что ощущение времени у носителей культуры специфическое, в нем соседствуют две эпохи – «раньше, у-старину» и «теперь», с каждой из которых связывается свое представление о нормах. Исследователи отмечают, что «граница между этими эпохами необязательно проходит по границе памяти конкретного человека. Зачастую она отодвинута несколько назад и относится ко времени рождения или родительских рассказов об их жизни. Все, что происходило до этого, обычно представляет собой прошлое, никак не градуированное и не структурируемое»[17]. С отрезком времени, обозначаемым словом «раньше» чаще всего связываются положительные события и характеристики (если речь идет о нормах поведения), а с понятиями «сейчас, теперь», напротив, связаны нарушения норм, пренебрежение правилами и законами: « Соб.: Самоубийц можно хоронить на кладбище? Инф.: Их раньше отдельно хоронили. Сейчас хоронят вместе. Кладбище атдельное где-то должно им быть [18]; « Ничё делать нельзя раньше было. Рас праздник, празднывай. Раз будни, значить ни празднывай – работай. А мы теперь ничё ни разбираем» [19].
Не всегда с уверенностью можно говорить, что правила, о которых повествует информатор, – реальная объективная данность, а не некая «идеальная модель», согласно которой должен вести себя человек (или идеализированные представления о том, что «раньше так было»), но которая в полной мере не соотносится с реальной ритуальной практикой.
Итак, следует заключить, что материал, которым мы располагаем, не дает целостной картины по всей территории ОВД, прежде всего, из-за недостаточного внимания к нему в предыдущие годы, что не позволяет опереться на публикации и собранную ранее базу данных. Кроме того, проблему представляют обрывочность бытующих в настоящее время текстов и «молодость» нарративов, которые являются не свидетельствами, основанными на собственном опыте, а пересказами информантов историй об укладе жизни их предков.
Однако, несмотря на эти проблемы, в корпусе текстов достаточно полно представлены основные повторяющиеся мотивы, современное бытование которых не вызывает сомнения, а кроме того, источники позволяют описать особенности функционирования системы регламентации поведения в казачьих общинах и проследить ее историческую динамику. Соционормативная система донского казачества особенно убедительно реконструируется в области семейного быта и обрядности. Фрагментарность и краткость текстов, ограниченное количество вариантов сюжетов, обслуживающих систему запретов, неравномерное распределение внимания между женской (семейно-бытовой) и мужской (воинской, профессиональной) сферами культуры – все это признаки современной трансформации народной традиции.
Примечания
1. Зеленин Д.К. Имущественные запреты как пережитки первобытного коммунизма. Л.: Издательство Академии наук СССР, 1934; Чернов И.А. О семиотике запретов // Труды по знаковым системам. Тарту, 1967. Вып. 3. С. 45–59; Добровольская В.Е. Магические запреты и предписания в сфере регулярной трудовой деятельности сельского населения Северной и Центральной России // Palaeoslavica. 2005. V. 13. № 1. Cambridge, Massachusetts. C. 243–259; Христофорова О.Б. Логика толкований. Фольклор и моделирование поведения в архаических культурах. М.: РГГУ, 1998; Этнические стереотипы поведения / Под ред. А.К. Байбурина. Л.: Наука, 1985; Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 12. Социальные и эстетические нормативы традиц. культуры: Сб. научных статей. М.: Государственный республиканский центр русского фольклора, 2009.
2. Статья основана на материалах полевого архива ПМДЭЭ ЮФУ (РГУ), собранных в период с 2002 г. по 2010 г. Автором было обследовано 14 районов Ростовской и Волгоградской областей (которые до 20-х гг. ХХ в. входили в состав Области войска Донского) – это более 40 населенных пунктов по Верхнему, Среднему, Нижнему Дону и Задонью. Основными информаторами являются коренные жители станиц, преимущественно женщины, чья молодость пришлась на начало ХХ века, в это же время у информаторов формируются знания из области традиционной духовной культуры.
3. Рыблова М.А. Донское братство: казачьи сообщества на Дону в XVI – первой трети XIX в. Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2006; Власкина Т.Ю., Архипенко Н.А., Калиничева Н.В. Народные знания донских казаков // Традиционная культура. 2004. № 4. С. 54–67; Власкина Н.А. Концепт Судьба в языке и культуре донских казаков // Стахеева А.В., Власкина Н.А. Функциональные и этнокультурные аспекты изучения русского языка. Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2009.
4. Цивьян Т.В. Мифологическое программирование повседневной жизни // Этнические стереотипы поведения. Л.: Наука, 1985. С. 158.
5. Макарова А.В., 1927 г.р., х. Обуховка Азовского р-на РО, 2003, соб. Шестак С.А.
6. Чернокол А.Ф., 1938 г.р., ст. Митякинская Тарасовского района РО, 2003, соб. Власкина Н.А.
7. Чернокол А.Ф.
8. Горбунева М.И., 1930 г.р., х. Казачий Ерик Азовского р-на РО, 2003, соб. Шестак С.А.
9. Кузюбердина Т.Я., 1931 г., х. Дубы Тарасовского р-на РО, 2003, соб. Власкина Н.А.
10. Мамедова В.Ф., 1925 г.р., ст. Кривянская Октябрьского р-на РО, 2004, соб. Карпун М.А.
11. Шульгина М.Д., 1936 г.р., х. Николаев, Морозовский р-н, 2009, соб. Шестак С.А.
12. Виноградова Л.Н., Толстая С.А. Запреты // Славянские древности. Этнолингвистический словарь. Т. 2. Д–К (Крошки). М., 1999. С. 269.
13. Антоненко М.И., 1925 г.р., х. Присальский Дубовского р-на РО, 1993, соб. Власкина Т.Ю.
14. Чернокол А.Ф., 1938 г.р., ст. Митякинская Тарасовского района РО, 2003, соб. Власкина Н.А.
15. Макарова А.В., 1927 г.р., х. Обуховка Азовского р-на РО, 2003, соб. Шестак С.А..
16. Сухова К.И., 1941 г.р., х. Грузинов Морозовского района РО, 2009, соб. Кабакова М.
17. Мороз А.Б. О фольклорности нефольклорного: евангельские события в восприятии современного крестьянина // Актуальные проблемы полевой фольклористики. М.: МГУ, 2002. С.39.
18. Чернокол А.Ф., 1938 г.р., ст. Митякинская Тарасовского района РО, 2003, соб. Власкина Н.А.
19. Титова Д.Т., 1915 г.р., ст. Казанская Верхнедонского р-на РО, 2004, соб. Шестак С.А.
Власкина Т.Ю.
(Ростов-на-Дону)
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 211; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!