Главное – сохранять голову на плечах 11 страница
Мои силы почти иссякли, и все же меня поддерживала гордость от того, что у меня получилось продержаться гораздо дольше, чем я предполагал. Остается всего несколько сотен ярдов до песка, которому последние лучи солнца придают оранжевый оттенок, и впереди тепло и сухость. И тут неожиданно в щиколотке ощущается резкая боль. Сначала мне кажется, будто я обо что‑то укололся, потом нога начинает неметь, а затем ее колют сотни невидимых иголочек. Меня немедленно посещают мысли о возможных последствиях подобного развивающегося паралича, но уже через пять минут симптомы отступают, оставляя после себя лишь жгучую боль, какую, верно, испытывают жеребцы после клеймения. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю кучку мелких пузырьков на поверхности – медузы. Все мое тело начинает чесаться от воображаемых ожогов, и ноги двигаются с удвоенной силой. Да, это плавание нельзя было назвать безопасным.
Наконец я ощущаю восхитительное прикосновение к своим локтям и коленям шероховатого песка. Тщательно высматриваю на себе следы от укусов, но обнаруживаю лишь розоватый отек на щиколотке и вздутие на левой ягодице, где медуза умудрилась меня обжечь в последний момент. Во всем остальном я цел и невредим.
Зато меня мучает страшная жажда. Поддав ногой один из кокосовых орехов, которые я бросил бултыхаться в прибое, тут же плюхаюсь в воду, потирая ушибленный палец. Язык у меня пересох и стал похож на наждачную бумагу. И тут один из орехов, покачиваясь на воде, начинает осторожно тереться о мою ногу: «Эй, ты!»
|
|
|
Я беру его и встряхиваю.
«Подъем! Подъем!» – покровительственно хлюпает он.
Здесь надо прерваться и написать несколько слов во славу кокосовых орехов, которые, хотя временами и казались мне высокомерными, а то и вовсе никчемными плодами, несомненно, скрасили мое существование на пустынном острове.
Кокосовые пальмы производят такое впечатляющее количество полезных продуктов и играют такую важную роль в ежедневной жизни, что трудно себе представить, как обитатели Соломоновых островов выжили бы без них. Роль их настолько велика, что аренда земли здесь ограничивается семьюдесятью пятью годами – временем жизни пальмы. Зрелые плоды падают на землю, и их можно собирать. Орехи, непременные участники деревенских праздников, обладают плотной волокнистой оболочкой, защищающей их от проникновения насекомых и способствующей повышенной плавучести. После удаления оболочки орех раскалывают пополам, получая две полусферы с белой сердцевиной. Мякоть выскребают изнутри острым инструментом, напоминающим по своему виду ножи, которыми укладывают масло в дорогих ресторанах, и применяют для сдабривания риса или обойного клейстера, который здесь называют пудингом из тапиоки.
|
|
|
Кроме того, мякоть сушат на огне и плотно упаковывают в мешки, которые затем отправляют на маслобойные заводы, где из нее изготавливают масло. Из него получаются маргарин и мыло. Из листьев кокосовых пальм плетут крепкие корзины для переноски овощей, одежды и детей, ими же накрываются «столы» при организации общих пиршеств. Прочная кора используется для плетения веревок, а из самих стволов строят мосты, дома и каноэ. Но самое главное в этих орехах – молочко, которое можно пить, если вам, конечно, удастся расколоть скорлупу.
Я бесчисленное количество раз видел, с какой легкостью малышня раскрывала орехи. Для этого предписывалось взять плод пальмы обеими руками и резко насадить его на острый деревянный кол, врытый глубоко в землю. И где б взять такой?! Я отламываю от дерева ветку, стараюсь поглубже вогнать ее в землю. Однако стоит мне отойти в сторону, как она тут же падает, словно подкошенный стражник. Я пытаюсь снова ее установить, прикладывая уже более значительные усилия, и на этот раз она ломается.
Раскачиваясь, как неуклюжий Тарзан на более толстом суку, чтобы его сломать, замечаю, что у обломка предыдущей ветки образовался довольно острый край. Я выбираю самый большой, самый аппетитный орех и изо всех сил ударяю им по торчащему острию. Он отскакивает в сторону. Предпринимаю еще одну попытку – с уже большим успехом: орех крепко застревает на торчащем обломке ветки. Принимаюсь вращать его в разные стороны, и скорлупа с резким треском рвущейся материи начинает поддаваться. Продолжаю вращать орех, и от него отскакивает еще кусок оболочки. Через полчаса мне удается удалить большую ее часть, и хотя сделано это не слишком профессионально, здесь не присуждают баллов за технику исполнения.
|
|
|
Теперь мне лишь остается расколоть плотную сердцевину. Я швыряю ее на землю, но она лишь издает глухие звуки, падая на мягкую песчаную почву. Несколько раз ударяю орех о ствол, но мои распухшие от воды руки начинают болеть от сотрясений. Лучше уж метать его, однако точностью бросков я не отличаюсь и в четырех случаях из пяти умудряюсь промазать. В итоге орех отскакивает в кусты, и мне приходится искать его как потерянный мячик на сельском турнире по крикету. От отчаяния, обшаривая кусты, теряю веру в надобность своих безуспешных попыток.
|
|
|
Я отказываюсь от древесного метода и отправляюсь вокруг острова в надежде найти какой‑нибудь камень. Минут через пять, сделав круг, снова стою там, откуда начал. И нахожу прекрасный камень, который просто создан для того, чтобы им вскрывали кокосовые орехи. Я ударяю по своему десерту пару раз, – из него начинает сочиться молочко. Подношу орех ко рту, жидкость льется по моему пересохшему горлу. Вкус настолько восхитительный, что я уже начинаю подумывать, не открыть ли еще один орех, но тут мой не слишком большой запас сил окончательно исчерпывается.
Смяв футболку, кладу ее под голову вместо подушки и пытаюсь поудобнее устроиться на песке. Теплый бриз овевает мое обнаженное тело; становится достаточно темно, так что я не испытываю смущения.
Закрыв глаза, впервые получаю возможность обдумать все происшедшее, невольно соглашаясь с самоочевидными выводами, сделанными Крузо:
«Минус: я выкинут на ужасный пустынный остров без какой‑либо надежды на спасение.
Плюс: но я жив…»
И хотя мне стоило подумать о моем нынешнем положении, усталость взяла свое, и я быстро заснул, убаюканный ночной песнью индийской кукушки.
Глава 20
Нет дыма без огня
Я мастерю себе новое одеяние. – Осматриваюсь. – И начинаю считать дни.
Всегда думал, что нудизм – занятие, которое больше всего подходит немцам среднего возраста, практикующим его на берегах Балтики. Будучи по своей природе человеком застенчивым, я лишь несколько раз предавался этому занятию. Однако в теплой атмосфере тихоокеанских островов подобное существование обладало своими привлекательными сторонами.
Возможно, лишь теперь, оказавшись в затруднительном положении, я в полной мере оценил всю прелесть местного климата – здесь никогда не бывало холодно, иногда очень жарко, но вот чтобы холодно – никогда. Спать в дуновениях охлаждающего бриза было чрезвычайно приятно, а по прошествии нескольких дней я покрылся здоровым загаром, если подобная вещь существует. Толстяк Генри с интересом следил за тем, как темнеет моя кожа, а однажды попросил меня положить свою руку на стол рядом с его и принялся их сравнивать.
– Ты теперь скоро чернокожий, – удовлетворенно заметил он.
Тогда, сравнивая его черную мускулистую руку со своей бледной макарониной, я подумал, что мне еще далеко до него, и теперь отсутствие одежды позволило рассмотреть демаркационные линии, где заканчивался загар и начиналась чуть ли не шокирующая белизна.
Когда я открыл глаза и, согнувшись едва ли ни в три погибели, побрел к берегу, чтобы умыться, меня еще тревожили соображения приличия, однако чем дальше шло время, тем меньше смущения оставалось. А когда солнце поднялось над горизонтом, я и вовсе стал получать удовольствие. Конечно, некоторые проблемы создавал песок.
Все же мне было понято, что, прежде чем рассчитывать на какое‑нибудь спасение, следует заняться собственным внешним видом. Поэтому я решительно направляюсь в буш на поиски каких‑нибудь материалов, из которых смогу смастерить себе временный костюм. Надеюсь, это будет не слишком сложно сделать, копаясь в клочке джунглей, напоминающем по своим размерам пригородный садик. В конце концов, люди на протяжении многих веков пользовались естественными материалами. Теперь мы облачаемся в хлопок, нейлон, шелк, но в стародавние времена человеку приходилось пользоваться лишь тем, что могла предложить ему природа. Вот и мне надо воспользоваться этим.
Адам и Ева просто прикрывали свой срам фиговыми листьями. И хотя я не очень‑то разбирался в том, как должно выглядеть фиговое дерево, несомненно, здесь найдется что‑нибудь похожее. Главное, избегать кустов налато, оставлявших на коже болезненные ожоги. Стэнли красочно живописал, какие мучения переживали американские и японские солдаты, когда пользовались листьями налато вместо туалетной бумаги.
Не менее красочно Смол Смол Том описывал специальный «чехольчик» для пениса – поразительно длинные деревянные трубки, которые носили бушмены, их племена жили в джунглях на нескольких тихоокеанских островах. К несчастью, я не слишком хорошо разобрался, каким образом прикрепляется эта деталь одежды, не говоря уж о том, как она удерживается в вертикальном положении. После непродолжительных размышлений я прихожу к выводу, что для моих целей подойдет что‑нибудь попроще, и приступаю к его поискам. И хотя мне не нужна излишняя броскость – так, для повседневной носки, портняжное дело оказывается гораздо более сложным, чем я предполагал.
Первая попытка заканчивается полным провалом. Прикрепив к себе разнообразную растительность, я выхожу на берег, но стоит мне сделать пару экспериментальных движений бедрами, и весь костюм разваливается на части, падая на песок. Да уж, видно, требуется искать наряд понадежнее.
Зато мое следующее творение – настоящая травяная юбочка, если и имеет несколько вызывающий вид, сидит вполне прочно. Я успешно дохожу в ней до берега и даже пытаюсь исполнить несколько показательных прыжков. Юбочка продолжает держаться.
Для того чтобы окончательно убедиться в ее прочности, я решаю сделать пробежку по песку до поваленного дерева, лежащего в сорока ярдах от меня. Первые пять метров все прекрасно, по прошествии десяти мой крепеж начинает разбалтываться, а на двадцатом метре пояс оказывается ближе к коленям. Я возвращаюсь к чертежной доске и наконец создаю новый вариант – пусть и менее удобный, но зато вполне надежный. Для проверки ношусь будто помешанный по берегу, – прикид вполне надежно держится, хотя и щекочет.
Утро на безлюдном острове выдалось прекрасным. Огромные стрекозы размером с карандаш парят над кустами, мерцая крыльями в поисках нектара, а по земле без какой‑либо очевидной цели шныряют гекконы длиной в фут. Целые косяки почти овальной по форме серебристой рыбы выскакивают из воды, создавая впечатление единого тела огромной морской рептилии, которая, изгибаясь, перебирается через отмели. Я сажусь на песок, наблюдая за этим фантастическим зрелищем, и начинаю ждать, когда появятся мои спасатели.
Учитывая свои стесненные обстоятельства, мне приходится возлежать, опираясь на локоть, как неопытная модель для не более опытного художника. К счастью, никто не может это видеть. Ибо вокруг ни души.
Проходит довольно много времени, а я все еще продолжаю ждать. Хожу взад и вперед по берегу, развлекаясь тем, что придумываю и записываю на песке остроумные послания, начинающиеся словами «здесь был». Потом расправляюсь с еще одним кокосовым орехом, который утоляет мою жажду и успокаивает уже бунтующий желудок.
Солнце достигает зенита и начинает шпарить вовсю, поэтому я перебираюсь в тень деревьев и мастерю себе шляпу из банановых листьев. Хотелось бы описать ее поподробнее, только как можно передать вид человека с двумя банановыми листьями на голове?
Лодок по‑прежнему не видно. Интересно, почему?
Обычно здесь царило оживленное движение, поскольку обитатели соседних островов пользовались этим проливом для перевозки товаров в Мунду и из Мунды. Я бросаю взгляд на часы и понимаю, что они остались в шкафу дома.
Воскресенье!
Ведь наступило воскресенье – день посещения церкви и день отдыха, день пребывания дома с семьей и день ничегонеделанья (хотя в этом смысле он мало чем отличался от всех остальных в неделе). Впрочем, одно совершенно очевидно – он не не тот, когда люди запрыгивают в каноэ и отправляются на поиски бледнолицего, который оказался настолько глупым, что выпал за борт и теперь бродит по одному из отдаленных островов.
А может, по неизвестным мне причинам все вдруг решили отказаться от этого маршрута? Может, кто‑нибудь заговорил треклятый пролив и теперь ни одна живая душа не осмеливается бросить вызов обитающим здесь злым духам?
Заговорил?
Злые духи?
Наверное, я схожу с ума.
А тогда почему обезлюдел Тетепаре? Этот большой остров более тридцати километров длиной к юго‑западу от Рандуву был совершенно необитаем. Почему все его обитатели умерли от чумы, а те, что выжили, поспешно погрузились в каноэ и бросились наутек? Конечно же потому, что кто‑то заговорил его. По крайней мере Имп в этом нисколько не сомневался.
Островитяне, хотя и стали убежденными христианами, по‑прежнему верили в сверхъестественные силы и постоянно рассказывали истории о духах и мифических тварях, обитавших в джунглях. Например, Гримбл имел дело с целой бандой под названием Тааниканимомои – мертвые свистуны, которые появлялись и раскалывали черепа окружающим. И банда всегда нападала внезапно. Поэтому Гримбла научили специальному заговору, который он должен был произносить в тот момент, когда полагал, что рядом находятся Тааниканимомои.
Однако неизвестно, насколько многофункциональным является этот заговор. Да и все равно вокруг не было слушателей.
Я помнил, что сначала следует сделать духам подношение, потому с торжественным видом поднимаю перед собой наполовину выгрызенный кокосовый орех. Так.
Этот дар включает в себя подношение предков.
Это – твоя пища, Ауриариа; я никогда не совершал инцестов.
Это – твоя пища, Титуаабине; я ничем не навредил твоим созданиям.
Я хороши‑и‑ий! Я прикасаюсь к Солнцу, я обнимаю Луну.
Обрати вспять духов смерти, ибо я, Гримбл (тут я естественно заменяю имя на Рэндалл), молю тебя об этом.
Я не погиб. Со мной пребывают мир и милость. Мир и милость.
Все это походит на абсолютную белиберду, и я совершенно не понимаю, какое отношение к этому имеет инцест. Мало того, что имена тех, к кому обращены слова, произнести правильно никак не получается, мне совершенно невдомек, кто они такие. Но что хуже всего, я совсем не чувствовал себя хорошим.
Однако никто не мешает попробовать. Наверняка в этих предрассудках есть какое‑то здравое зерно. Я знал, что ни один житель Мендали не решился бы выйти из деревни после захода солнца, опасаясь демонов, которые прятались за каждым деревом и кустом. При этом их совершенно не пугало вечернее плавание.
Впрочем, не сомневаюсь, что рано или поздно кто‑нибудь здесь должен появиться.
Для того чтобы отвлечься от мысли о длительном вынужденном пребывании на острове, я отправляюсь на поиски чего‑нибудь съестного, что не было бы упаковано в трехдюймовую оболочку и не требовало бы получасовой борьбы с ней.
В глубине острова я нахожу лиану, обвившуюся вокруг ствола засохшего дерева, с которой свисает несколько десятков маленьких пурпурного цвета плодов. И хотя их кожура плотная и сморщенная, мякоть весьма соблазнительна на вид. Я отрываю шкурку, и наружу выступает желтоватое желе, пронизанное мелкими зернышками. Осторожно принюхиваюсь к нему, словно это старые нестиранные носки. Плод источает запах классического напитка из тропических фруктов, однако я, еще не зная, что это маракуйя, решаю не добавлять себе проблем и отправляюсь дальше.
Вскоре натыкаюсь на папайю, на верхних ветвях которой висят зеленовато‑оранжевые плоды. Они совершенно безвкусны, и их ценность, на мой взгляд, излишне преувеличена, однако (это мне было известно наверняка) безвредны. Единственное, я не знал, что стволы папайи совершенно не приспособлены для противодействия напору пришельцев. Я продвигаюсь по волокнистому стволу, стараясь подражать тому, как это делают деревенские ребятишки. Однако не успеваю подняться и на полметра, как ствол с треском ломается, и я оказываюсь на четвереньках на земле, а мой наряд превращается в лохмотья. Зато у меня теперь масса фруктов, два из которых я съедаю на месте, а еще пару забираю с собой на берег.
Обходя остров, я осматриваю берег и водное пространство. Выйдя на песчаную косу, оглядываю пролив и часть лагуны. Однако, куда ни повернись, нигде не видно ни малейшего признака жизни.
И хотя я прекрасно понимаю, что чуть не утонул и почти нагишом оказался на необитаемом острове, все это почему‑то не кажется мне экстраординарным. Прочти подобную историю в Англии, я не поверил бы ни единому слову. С присущим мне скепсисом счел бы рассказ очередной журналистской «уткой», написанной специально для воскресных выпусков, историей, которую приятно почитать за поздним завтраком. И уж конечно, ничего подобного не могло произойти с таким человеком, как я.
Однако теперь, приспособившись к этому новому миру, я относил подобные события к незначительным превратностям судьбы. В каком‑то смысле все произошедшее не более существенно, чем опоздание на последний автобус или отсутствие в ближайшем магазине вашего любимого средства для мытья посуды, – иными словами, это лишь та из неприятностей, которые переживаешь вздохнув и слегка пожав плечами.
А потому я начинаю размышлять, как мне поймать какую‑нибудь рыбу, которые в изобилии мелькали в голубой воде. Мне доводилось слышать, что на востоке Соломоновых островов рыбаки обдирали кору с определенного дерева, делали из нее небольшой кулек, а затем ныряли и помещали его под камень или вырост коралла. Не проходило и нескольких минут, как рыба, оглушенная легким ядом, растворявшимся в воде, всплывала на поверхность вверх брюхом. После чего ее легко собирали сетью. К несчастью, я не знал, с какого именно дерева надо обдирать кору, и спросить мне было не у кого.
Я решаю прибегнуть к более традиционному способу, отыскивая что‑нибудь похожее на рыболовную снасть. И догадываюсь даже, где мне раздобыть крючок. Однажды, налюбовавшись своими овощами, я возвращался в деревню с огорода и умудрился поскользнуться, полетев вниз с крутого берега. Стараясь задержать свое падение, я ухватился за ближайший куст, и меня тут же пронзило ощущение, будто надо мной колдует неопытный иглорефлексотерапевт. Когда мне удалось подняться на ноги, я обнаружил, что все мои ладони покрыты крохотными капельками крови, выступившей от уколов кривых колючек, обрамлявших листья этого растения. Как позднее мне объяснил Лута, бодро выковыривая перочинным ножом из моей нежной кожи эти колючки, мне попался тростник лойя.
Отыскав куст этого зловредного растения, я осторожно отламываю от него несколько колючек и кладу их на бревно. С леской проблем оказывается гораздо больше, однако наконец мне удается найти дерево, кору которого можно отрывать тонкими волокнами. Поскольку остров окружает мелководье, то особенно длинная леска не нужна. После нескольких неудачных попыток мне удается оторвать волокно длиной в пару метров, к которому я привязываю один из крючков и забрасываю его в воду. Моя конструкция плавает на поверхности и не тонет. Я привязываю к ней небольшой кусочек коралла и забрасываю леску еще раз. Теперь она тонет, и крючок повисает в относительно вертикальном положении среди снующей вокруг него рыбы, которая не обращает на него никакого внимания. Теперь мне нужна наживка. И я снова вытаскиваю леску.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 119; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!