Варварские государства – наследники Римской империи
Различные варварские народы, разрушившие политическую систему Западной Европы, столкнулись с одной и той же проблемой: приспособить обычаи и традиции племен, которые только что оставили кочевую жизнь и переселились за сотни километров на новое место, к иной жизни на чужбине, населенной людьми, составлявшими упорядоченное, по преимуществу городское общество, образованное и обладавшее свойственным цивилизации развитым самосознанием. Во всех областях, за исключением, возможно, Британии и самых северных частей Галлии, варвары всегда составляли меньшинство. В некоторых местах, например в долине По и на плоскогорьях Центральной Испании, германское население было довольно плотным, но в большинстве регионов имело рассеянный характер. Даже если германцы могли защищаться от нападений извне, против которых не устояли вандалы в Африке, остготы в Италии и свевы в Северо-Восточной Испании, их положение оставалось парадоксальным: чем больше они адаптировались к новой ситуации, тем быстрее утрачивали свою этническую идентичность, растворяясь в завоеванном ими римском обществе. В результате этого процесса, который продолжался по крайней мере два столетия, возникли совершенно новые общества, равно отличавшиеся от своих «прародителей» – позднеримского и германского племенного обществ.
Об этом периоде, то есть о VI и VII вв., мы имеем очень мало источников, которые к тому же трудно интерпретировать. Поэтому конкретные детали процесса формирования новых обществ до сих пор остаются неясными; тем не менее его можно считать одним из важнейших событий во всей европейской истории. Это обстоятельство становится очевидным, как только мы начинаем сравнивать историю Западной Европы с историей областей Римской империи, захваченных арабами в VII в. Там новое общество также появилось в результате завоевания эллинизированного и романизированного общества сравнительно более примитивным народом. Возникший социум принципиально отличался (и отличается до сих пор) от сформированного на Западе. Причины этого коренятся не только в древней (еще доэллинской и доримской) традиции Египта и Ближнего Востока, но – прежде всего – в глубочайшем несходстве религиозной истории германцев и арабов. Всем германским народам, пережившим период экспансий, пришлось принять религию тех, кого они завоевали, то есть ортодоксальное христианство. У арабов, напротив, была своя собственная религия (пусть даже с теми же, что и у христианства, корнями), которую они последовательно насаждали среди завоеванных ими народов (см. гл. 2).
|
|
|
Остготы
Остготы не получили тех двух столетий, в течение которых могло бы сформироваться новое готско-римское общество в Италии; и это произошло по независящим от них причинам.
|
|
|
Король остготов Теодорих рос в Константинополе и женился на византийской принцессе. Свое предназначение он видел в том, чтобы примирить готов и римлян. Римский сенат и вся гражданская администрация продолжали действовать и при Теодорихе. Римские суды все так же судили по римским законам. В отличие от знатных вандалов в Африке, готские землевладельцы платили такие же подати, как и их римские соседи. Ко двору Теодориха в Равенне стекались ученые и люди искусства; его дочь изучала латинский и греческий языки. Классическая культура на Западе наслаждалась последними погожими деньками.
Но различия между римлянами и варварами нельзя было преодолеть быстро и легко. Большинство остготов, поселившихся в Северной Италии, оставались замкнутой кастой профессиональных воинов, которые говорили на своем языке, подчинялись собственным законам и, что, пожалуй, важнее всего, исповедовали арианство – еретическую форму христианства. Судьба Боэция, выдающегося мыслителя того времени, служит отражением непримиримого противоречия двух культур. Боэций (ок. 480–524), по происхождению римский аристократ, был философом, теологом, поэтом, математиком, астрономом, переводчиком и комментатором Аристотеля и других греческих авторов. Он исполнял должность сенатора и, веря в перспективу сотрудничества римлян и готов, занял высший государственный пост при короле Теодорихе. В 523 г. Боэция несправедливо обвинили в государственной измене и в занятиях магией; по приказу Теодориха он был заключен в тюрьму, а затем казнен. Находясь в заключении, Боэций написал «Утешение философией» – сочинение, в котором проза чередуется со стихами. Философия, персонифицированная в женском облике, является Боэцию, пребывающему в глубоком отчаянии, и изгоняет муз (греческих богинь различных искусств), поскольку «они не только не облегчают его страдания целебными средствами, но, напротив, питают его сладкой отравой».[25] Затем Философия утешает Боэция, напоминая ему о Сократе[26] и других философах, которые пострадали за истину, так как опрометчиво стремились к славе, участвуя в государственных делах.
|
|
|
Известно ведь, что весь круг земель, как ты узнал из астрономических наблюдений, представляет собой точку в системе небесного пространства. Если его сравнить с величиной небесной сферы, то можно сказать, что пространство его ничтожно мало. Лишь четвертая часть этой земли, занимающей так мало места в мире, как стало известно тебе из сочинений всеведущего Птолемея[27], населена знакомыми нам существами. Если от этой четвертой части мы мысленно отнимем площадь, занимаемую морями и болотами, и отделим от нее области, опустошаемые засухой, то людям для проживания останется лишь очень ограниченное пространство. И заключенные в этом крошечном мире, как бы огражденные отовсюду, вы помышляете о распространении славы и прославлении имени? Но может ли быть великой и значимой слава, зажатая в столь тесном и малом пространстве?[28]
|
|
|
В конце концов Бог, всемогущий и всезнающий, вознаградит добродетель и покарает зло.
Трудно переоценить значение Боэция для Средних веков. Его трактаты и комментарии стали учебными текстами для средневековых студентов, а Аристотель и другие греческие авторы в течение многих веков были известны в Европе только в латинских переводах Боэция. Но самую большую роль сыграло «Утешение философией»: уже в IX в. оно было переведено на англосаксонский язык, а некоторое время спустя – на другие европейские языки. Гуманистически окрашенная христианская философия этого сочинения была адресована людям, живущим в суровом и враждебном мире; кроме того, она помогала сохранить живую связь с величайшими достижениями классической греческой философии. Судьба Боэция так и осталась примером личной и культурной трагедии. Юстиниан и Велизарий не дали остготам времени искупить свою вину и, в отличие от Боэция, ничего не оставили последующим поколениям. Только усыпальница Теодориха, массивная, но вместе с тем изящная ротонда, до сих пор стоит в Равенне как символ неудавшегося слияния двух культур.
Вестготы
Судьба вестготов сложилась более счастливо. Франки вытеснили их из Юго-Западной Галлии в начале VI в., но в Испании они жили спокойно. Им никогда серьезно не угрожали ни королевство свевов на северо-западе, ни византийцы на юге; к тому же в VII в. и те и другие ушли из Испании.
Подобно остготам в Италии, вестготы сохранили существовавшую в Испании римскую административную систему и приспособили ее, в несколько упрощенном виде, для своих нужд: во главе войск, городов и провинций встали представители племенной аристократии. Короли вестготов, ранее просто военные вожди, превратились теперь в абсолютных правителей, которые, подобно римскому императору, издавали законы и собирали налоги. Даже придворный церемониал копировал византийский образец. Конечно, отдельные представители крупной знати вступали в конфликт с королем и на протяжении VI в. не раз пытались убить или низложить очередного правителя. Однако это уже не могло изменить природу королевской власти, в основных чертах сходную с властью римского императора.
Как происходило приспособление варварских обычаев к римским традициям, лучше всего видно на примере права. Систематизация и кодификация права – одно из самых значительных и самых характерных достижений поздней Римской империи. Практически все германские государства, которые стали наследниками империи, даже самое недолговечное королевство бургундов и самое варварское – лангобардов, тоже кодифицировали свое законодательство. Идея кодификации принадлежала римлянам, и показательно, что почти всегда эту задачу они выполняли, даже если законы касались германских обычаев. Однако и само содержание законов вестготов в значительной мере было заимствовано из римских юридических сборников V в. В некоторых отношениях правовой кодекс вестготов даже превосходил римские и германские образцы. В частности, законы, определявшие положение и права женщин, были шагом вперед по сравнению с примитивным германским правом и строгим патернализмом римского права. Вместе с тем в большинстве случаев законы вестготов сочетали эти два элемента, – таков, например, закон о кровной мести. Кровная месть подразумевает, что за вину одного человека отвечает весь его род; с помощью такого механизма в примитивных обществах, лишенных централизованной власти, решалась проблема воздаяния за убийство или причинение ущерба, совершенного отдельным человеком. Все германские кодексы стремились свести к минимуму взаимные убийства, вводя денежные выкупы, размер которых зависел как от свойства причиненного ущерба, так и от социального положения пострадавшего. Лишь вестготы в своем законодательстве пошли дальше и ввели в закон о кровной мести римский правовой принцип, гласивший: за преступление должен отвечать лишь тот, кто его совершил, но не его семья или род. Это были серьезные попытки ограничить кровавую практику общества воинов. Однако они не могли совершенно устранить кровную месть, которая еще много веков будет терзать европейское общество.
Больше столетия ариане-вестготы жили изолированно от римско-католического населения Испании; по их законам смешанные браки были запрещены. Однако в течение VI в. эти законы постепенно отменялись, и многие перешли в католичество. В 587 г. король Реккаред принял католичество и приказал сжечь все арианские книги. Неизвестно, было ли это обращение совершено по внутреннему побуждению, но несомненно, что оно в громадной степени укрепило силу монархии. Отныне король фактически стал управлять Испанской церковью, назначая ее епископов (подобно тому, как раньше он назначал арианских епископов). Короли регулярно созывали церковные соборы в Толедо, на которых присутствовали высшая знать и духовенство, а председательствовал сам король; ясно, что и здесь образцом послужила византийская практика. Никто из других германских королей не имел такой власти над своей церковью. Именно в этом периоде берет начало специфически испанская традиция строжайшей католической ортодоксии, соединенной с властью короля над церковью и реальной независимостью от пап в Риме. Именно в русле этой традиции испанская монархия издала свои первые и крайне суровые законы против евреев, к которым до тех пор власти относились вполне терпимо. Теперь в отношении к ним появились предубеждение и опаска – как к людям чуждой веры, не желающим подчиняться государству.
Несмотря на абсолютистские претензии вестготской монархии, ей так и не удалось до конца решить спор о власти с представителями крупной знати. На рубеже VII–VIII вв. королевский трон вновь стал «яблоком раздора» между различными группировками знати. Поэтому, когда в 711 г. из Северной Африки в Испанию вторглись мусульмане-берберы, их радостно встретили не только евреи и простолюдины, но и значительная часть знати, безрассудно надеявшаяся, что сможет использовать завоевателей в своих интересах.
Вестготам, как и остготам, в конечном счете не удалось сохранить свое государство. Однако наследие, оставленное ими Испании (во многих отношениях, разумеется, достаточно проблематичное), в любом случае было гораздо значительнее, чем то, которое остготы оставили Италии.
Франки
В отличие от королевства остготов в Италии и королевства вестготов в Испании, королевству франков в Галлии и королевствам англосаксов в Британии была уготована совсем иная судьба. Они смогли выжить, а их дальнейшее существование было фактически медленным процессом развития, растянувшимся почти на тысячу лет. В течение этого времени экономический и политический центр тяжести в Европе вышел за пределы Средиземноморья и сместился на север, за Альпы. Разумеется, в эпоху падения Западной Римской империи невозможно было предвидеть что-либо подобное.
Во второй половине V в. франки представляли собой одну из нескольких влиятельных племенных групп в Галлии, которая пребывала в состоянии политического хаоса. Им удалось подчинить себе почти всю Галлию: они были прекрасными воинами, а в лице своего короля Хлодвига (ок. 481–511) имели непревзойденного вождя. Об этом умном, жестоком и суеверном человеке мы знаем главным образом из «Истории франков» Григория Турского (ок. 538–594), написанной в конце VI в. Хлодвиг победил Сиагрия, последнего римского наместника Северной Галлии, алеманнов к востоку от Рейна и вестготов в районе Тулузы. Сыновья Хлодвига распространили власть франков на зарейнские области – Баварию и Тюрингию.
Впрочем, в этом отношении франки мало чем отличались от других захватчиков-варваров. Их главная особенность состояла в другом: Хлодвиг принял христианство, причем в его ортодоксальной форме. Вскоре родилась легенда о том, что король, словно второй Константин, в критический момент битвы призвал на помощь христианского Бога и одержал победу. Историк франков св. Григорий Турский передает эту легенду в том виде, как ее рассказывали в его время.
Королева же непрестанно увещевала Хлодвига признать истинного Бога и отказаться от языческих идолов. Но ничто не могло склонить его к этой вере до тех пор, пока однажды, наконец, во время войны с алеманнами, он не вынужден был признать то, что прежде охотно отвергал. А произошло это так: когда оба войска сошлись и между ними завязалась ожесточенная битва, то войску Хлодвига совсем уже было грозило полное истребление. Видя это, Хлодвиг возвел очи к небу и, умилившись сердцем, со слезами на глазах произнес: «О Иисусе Христе, к Тебе, кого Хродехильда исповедует сыном Бога живого, к Тебе, который, как говорят, помогает страждущим и дарует победу уповающим на Тебя, со смирением взываю проявить славу могущества Твоего. Если Ты даруешь мне победу над моими врагами и я испытаю силу Твою… уверую в Тебя и крещусь во имя Твое. Ибо я призывал своих богов на помощь, но убедился, что они не помогли мне. Вот почему я думаю, что не наделены никакой силой боги, которые не приходят на помощь тем, кто их призывает. Тебя теперь призываю…» И как только произнес он эти слова, алеманны повернули вспять и обратились в бегство[29].
Для религиозного сознания той эпохи весьма характерно, что никого ни в малейшей степени не удивило столь необычное «сотрудничество» Христа с военным вождем варваров.
Византийский император рад был найти в Хлодвиге потенциального союзника против остготов в Италии и пожаловал ему титул консула. Тем самым король франков и его подданные получили возможность войти в круг галло-римской знати – на что никогда не могли рассчитывать ариане-готы. Именно из этой знати вышли большинство епископов Галльской церкви, в отношениях с которой Хлодвиг и его преемники выступали в весьма привлекательной роли заступников и благодетелей. Со своей стороны, франкская знать, получившая поместья галло-римлян в полное или совместное владение, не видела никаких причин менять налаженный порядок управления этими поместьями или как-то нарушать сложившиеся социальные отношения. А поскольку законов, запрещавших смешанные межэтнические браки, не было, в течение считанных поколений франки и галло-римляне полностью ассимилировались.
Подобно готам, франки в основном сохранили римскую администрацию, но действовала она во многом иначе, так как управление осуществлялось по франкским законам. Салический закон (свод франкского законодательства) в гораздо меньшей степени, нежели законодательство вестготов, испытал прямое влияние римского права. Кровная месть оставалась основой социального порядка, и многие страницы «Истории франков» Григория Турского наполнены кровавыми деталями бесконечных убийств и тщательно организованных ответных мщений.
Успехи Хлодвига подняли престиж его рода, рода Меровингов, на небывалую высоту. Власть франкских королей была окружена таким ореолом божественности, какого, вероятно, больше не знала ранняя история германцев. Однако, сколь бы существенным ни было это обстоятельство, реальная власть покоилась все же на более осязаемых основаниях. Во-первых, была сохранена римская система налогообложения и, что особенно важно, пошлин и сборов, которыми облагалась торговля. Во-вторых, что еще существенней, Меровинги располагали внушительной государственной казной и богатейшими личными владениями; деньги и земли шли в награду верным слугам короля. Все эти активы постоянно пополнялись: от королевских подданных поступали дары, а от других правителей – дань или подарки в надежде заручиться поддержкой франкских королей, чем не пренебрегали даже византийские императоры. Большую часть доходов, однако, приносили войны. Именно эта причина скорее, нежели какая-нибудь имперская идея, побуждала Хлодвига и его преемников вести захватнические войны, – хотя, конечно, было очень удобно и вместе с тем морально убедительно выдавать такие войны за сражения Бога против язычников и еретиков.
О том, насколько далеко подобные мотивы находились от римской имперской идеи, лучше всего свидетельствует обычай Меровингов делить франкские владения между королевскими сыновьями. В течение двух с лишним столетий после смерти Хлодвига политическая история франкского королевства была историей непрерывных разделов и воссоединений различных его частей, историей кровной мести и войн между ветвями королевского рода. В том, что франки смогли позволить себе эти гражданские войны, не претерпев участи вандалов или остготов, была значительная доля везения; сыграли свою роль географически безопасное положение и слабость всех ближайших соседей. Вестготов, остготов и (позже) лангобардов слишком занимала борьба со своими смертельными врагами, византийцами, чтобы думать о нападении на франков. Небольшие англосаксонские королевства Англии вообще не представляли опасности, а систематические нападения действительно страшных врагов – норманнов, авар и сарацин – начались только в середине VIII в.
К этому времени земли и сокровища Меровингов были растрачены, а сами короли утратили способность управлять государством. Тем не менее королевство франков и все галло-римское общество продолжало существовать как жизнеспособный синтез германских и римских традиций.
Христианизация империи
К 400 г. христианство стало господствующей религией Римского мира, и для такого успеха были весьма веские причины. Прежде всего общество испытывало глубокую потребность в религии, обещавшей вечную жизнь и душевный покой всем людям независимо от их положения в этом мире. Для большинства земная жизнь была короткой, тяжелой и полной страданий; однако люди – словно им не хватало лишений – верили вдобавок, что ими владеют злые силы, демоны, способные погубить не только имущество человека, но и его физическое и даже душевное здоровье. Эти старинные народные поверья получили дополнительную поддержку, когда часть римской «интеллигенции» испытала прямое или косвенное влияние персидского зороастризма – религии, представлявшей мир как арену борьбы между силами добра и зла. Христианские теологи горячо спорили о происхождении зла, но и они не отрицали ни существования демонов, под которыми подразумевались древние греческие и римские боги, ни их силы. Вместе с тем они утверждали – и это было главным козырем, – что по милости Иисуса Христа способны не только бороться с демонами, но и побеждать их.
Подобно тому как духовное воинство Христово – монахи, отшельники и святые – побеждало духовных врагов Христа, в земных битвах его воины одерживали победы над его земными врагами. С тех пор как Константин победил своего соперника у Мульвиева моста (312) и стал владыкой империи (что он приписывал покровительству Бога христиан), военное могущество Креста признавалось все более несомненным. Правда, язычники, приверженцы традиционных верований, убеждали, что военные поражения последующих времен – это знак недовольства древних богов тем забвением, в котором они недавно оказались. Но их заглушал хор христианских моралистов, считавших эти невзгоды Божьей карой за то, что мир еще не стал достаточно христианским.
Впрочем, некоторые христиане предлагали более глубокие объяснения. Св. Августин (354–430), епископ г. Гиппона в Северной Африке, шел к христианству долгим путем духовных и интеллектуальных исканий, описание которых он оставил нам в своей «Исповеди». Из этой очень личной духовной автобиографии мы узнаём о мировоззрении эпохи, о переплетении религиозной и философской мыслей гораздо больше, чем из любого более раннего христианского сочинения. «Верую, чтобы понимать», – так резюмировал свою позицию сам Августин.[30] Его тончайшие наблюдения над самим собой, в том числе и над своей чувственностью, и в наши дни остаются образцом для создателей автобиографий.
Когда в 410 г. вестготы разграбили Рим, Августин был повергнут в такое же смятение, как и большинство его современников. Однако его знаменитый трактат «О Граде Божьем» был все же не столько реакцией на это, несомненно, апокалиптическое событие, сколько продуманной критикой еще живого язычества и окончательным итогом размышлений о небесном и земном. Слава Рима, как ее традиционно представляли себе и язычники, и христиане, не имеет ничего общего с той славой, которую можно обрести только в Граде Божьем – небесном Иерусалиме, духовном Граде всех истинных христиан (живых и мертвых) и ангелов Божьих. Противостоящий Иерусалиму земной град Вавилон живет не по вере, а ищет лишь мира земного. Единственная цель, которую он преследует в упорядоченном сочетании гражданского повиновения и власти, – согласовать желания людей, стремящихся к мирским благам. А Град Божий (или, вернее, его часть, временно пребывающая на земле и живущая верой) пользуется миром земным только по необходимости – «до тех пор, пока смертное состояние, вынуждающее его к этому, не прейдет». В мире сем два града неразличимо перемешаны, но на Последнем Суде они будут разделены.
Глубокое и тонкое учение Августина на тысячу лет стало питательной средой для католической, а в последующем и для протестантской теологии. В области политической мысли решающую роль сыграло утверждение Августина, что светское, политическое правление и светская власть полезны и даже необходимы для организации христианской жизни здесь, на земле. На практике это учение еще больше укрепляло давнюю традицию христианской церкви – поддерживать светскую политическую власть, существовавшую по крайней мере с тех пор, когда при императоре Константине церковь приобрела особое положение.
Не считая единичных случаев, на протяжении всей своей истории католическая церковь неизменно выступала на стороне власть предержащих; при этом она могла ставить, что и делала неоднократно, вопрос о природе законной власти.
Развитие христианства было сопряжено еще с одним важным условием, абсолютно необходимым для конечной победы, – с признанием и усвоением интеллектуальных традиций дохристианского Римского мира. В противном случае христианство скорее всего так и осталось бы одним из множества мистических культов, распространенных в эпоху Римской империи. В ранней церкви были люди, склонные отвергать римскую культуру как языческую; однако они оставались в меньшинстве. К тому же быстро выяснилось, что просто невозможно отделить серьезную теологическую мысль от существующих интеллектуальных традиций и систем обучения. Поэтому по крайней мере с начала III в. крупнейшие теологи были весьма образованными людьми, которые сознательно использовали языческую риторику, науку и философию для развития христианской мысли и образования.
Однако не всегда это можно было сделать с чистой совестью: разве стремление к классическому образованию не есть суетное тщеславие? В сочинениях св. Августина вновь отчетливо выступают внутренние противоречия христианской образованности; показательно однако, что Августин стремится преодолеть эти противоречия. У неоплатоников он заимствовал учение о «полноте», то есть наполненности мира всеми возможными видами творений: Бог должен был сотворить все, что только можно сотворить, ибо в противном случае нужно было бы предположить, что благость и могущество Божьи ограничены, а это немыслимо. Приняв такой тезис, Августин принял и вывод из него, полагая мир бесконечной иерархией творений – от ангелов до ничтожнейших червей и неодушевленных вещей. Это и было учение о «великой цепи бытия», которое составляло основу западного философствования, по крайней мере до эпохи романтизма в XIX в. В V в. оно позволило Августину признать ценность классического образования, – которое, впрочем, было строго подчинено высшим, религиозным целям человека.
Не все христиане оказались способны отнестись к этой проблеме так же вдумчиво, как великий Благочинный Августин. Император Юстиниан в 529 г. изгнал философов-язычников из Афинской Академии и тем самым фактически прервал тысячелетнюю традицию греческой философии. Но в целом христианская церковь (при том, что она всегда питала некоторое предубеждение к светской культуре) оказалась стражем и хранителем традиций греко-римской языческой культуры. Это сохранение нередко было выборочным, а порой – даже совершенно произвольным. Но сам факт такой культурной преемственности имел огромное значение для Европы: картина ушедшего прекрасного мира, на мгновение возникавшего только в волнующих фрагментах, но достойного восхищения и даже почитания, оказалась устойчивым стимулом для подражания и соперничества. В течение последующего тысячелетия этот образ прошлого вдохновлял европейское общество на самые блестящие культурные достижения. Философская традиция, введенная в христианство Августином и другими отцами церкви, подразумевала, что земной мир хотя бы в какой-то степени существует осмысленно. Дух и плоть, небеса и землю – извечных соперников – западная христианская традиция никогда не разделяла непреодолимой пропастью. Таково было это наследие – весьма беспокойное, но вместе с тем плодотворное.
Ереси
Как сама природа христианства, так и обстоятельства его распространения в Римской империи способствовали появлению многочисленных ересей. Идея о том, что личное спасение зависит от личной веры, а Бог непременно помогает верующему победить как телесных, так и духовных врагов, порождает убеждение в том, что верующий должен абсолютно полагаться на свою веру. Это убеждение существовало, по-видимому, на всех интеллектуальных уровнях – от искушенных в философии теологов, которых волновала природа Троицы, до простого, неграмотного крестьянина, который просил о Божественной защите от природных и демонических сил, постоянно ему угрожавших. Но что такое правильная вера? Ведь Писание можно толковать самыми разными способами, как, собственно, и поступали теологи той эпохи.
В восточной части Римской империи теологи спорили в первую очередь о природе Христа и о том, каково его сущностное отношение к Богу-отцу. Хотя их рассуждения часто были трудны для понимания, они все равно оставались конечной инстанцией для каждого человека: ведь от того, что представляет собой природа Христа, напрямую зависит личное спасение. Истоки различных теорий и, в еще большей степени, причины их популярности лежали главным образом в области теологии; вместе с тем с ними всегда были связаны другие, более мирские мотивы. Готы и вандалы приняли учение египетского пресвитера Ария, который отрицал единосущность Бога-сына (Христа) и Бога-отца. Сами они, вне сомнения, были убеждены, что их позиция теологически безупречна; но с таким же основанием можно утверждать, что они выбрали учение, объявленное Римской церковью еретическим, только затем, чтобы подчеркнуть свое отличие от римлян. Армяне, сирийцы и египтяне в такой же мере стремились подчеркнуть свое культурное отличие от греков, когда объявляли себя сторонниками других ересей – несторианства (учения о человеческой по преимуществу природе Христа) или монофиситства (учения о чисто божественной природе Христа).
Споры между патриархами Константинополя, Антиохии, Александрии и римскими папами о том, кто должен считаться главой христианской церкви, были связаны, как правило, с теологическими дискуссиями; к тому же эти претензии во многом опирались на симпатии населения больших восточных городов. Такое положение вещей со временем перестало устраивать императоров. Монофиситы, преобладавшие в Египте и Сирии, имели немало сторонников и сочувствующих в столице – начиная от партии «зеленых» на ипподроме вплоть до придворных и даже самой супруги Юстиниана, Феодоры. Однако большинство греков, вместе с римскими папами и населением западных областей, были настроены ортодоксально и твердо придерживались постановлений Халкидонского собора 451 г., согласно которым во Христе соединены две природы, божественная и человеческая. Маневрируя между этими партиями, императоры, как правило, поддерживали ортодоксов, но не желали полностью запрещать монофиситство из опасений потерять Сирию и Египет. Для подобных мыслей были веские основания. Религиозные противоречия между Константинополем и этими провинциями позволяют отчасти объяснить, почему они не пожелали обороняться против арабов в VII в.
На Западе теологические споры возникали главным образом по поводу проблемы отношения Бога к человеку, а не вопроса о природе Христа, как на Востоке; но и здесь наблюдалось такое же переплетение религиозных и светских мотивов. Самой серьезной схизмой, или расколом, в Западной церкви стало движение донатистов. Оно возникло в результате споров о поведении африканских епископов во время гонений Диоклетиана и фактически привело к образованию отдельной африканской церкви, которая опиралась на поддержку местного населения в ситуации общего социального недовольства. Учение донатистов лишь незначительно отличалось от догматов ортодоксальной церкви; но именно борьба с донатистами стала одной из главных задач Августина, так и не выполненной вплоть до того времени, когда Африку захватили вандалы.
Менее заметной для собственной эпохи, но гораздо более важной для будущего была полемика Августина с Пелагием. Мирянин, родом из Британии, Пелагий убеждал, что человек способен вести добродетельную жизнь своими собственными силами; это учение нашло немало сторонников среди образованных людей. Августин же утверждал, что, напротив, человек изначально греховен, а свободная воля без благодати невозможна. Ортодоксальность этих резких формулировок католическая церковь окончательно так и не признала. Тем не менее они составили одну из позиций в дискуссии, которая продолжилась в XVI (спор Лютера с Эразмом) и XVII вв. (полемика между иезуитами и янсенистами).
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 294; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!