Глава 17 - В ЭМИГРАЦИИ МЕЖДУ ДВУМЯ МИРОВЫМИ ВОЙНАМИ 11 страница
Может быть, у Сталина и было тяготение - использовать против «Объединённой оппозиции» антиеврейскую карту, это казалось близко выгодным, - но своей несравненной политической мерой он этого избежал: как будто уже и начинал разыгрывать - и взял назад. Он понимал, что евреи в тот момент были многочисленны у него в партии (а если объединить их против себя - то целая сила), а ещё нужны ему ради западной поддержки, да множеств кадров из евреев ему и самому ещё насколько может пригодиться впереди. (Он и никогда не расставался со своим излюбленным подручным Львом Мехлисом; и ещё от Царицына, Гражданской войны, его верным сподвижником был Моисей Рухимович, за то и весьма отмеченный.) - И одновременно с тем, как, по мере личного усиления Сталина, к концу 20-х годов началось сокращение евреев в соваппарате, в разгар той самой борьбы он не случайно послал Енукидзе фотографироваться «среди еврейских делегаток» на съезде «работниц и крестьянок»[803]. А Ярославского - печатать в «Правде»: что «отдельные случаи проявления антисемитизма по отношению к оппозиции, точно так же, как... отдельные случаи антисемитизма в борьбе оппозиции с партией», - это попытка «использовать всякую щёлочку, всякую трещину» в пролетарской диктатуре, «нет ничего глупее и реакционнее, как объяснять корни оппозиции из национальных черт того или иного оппозиционера»[804]. - И на том же самом XV партсъезде, где окончательно была разбита «Объединённая оппозиция», - Сталин направил Орджоникидзе особо высказаться по национальному вопросу в его отчёте ЦКК-РКИ (там он и приводил вышеуказанную статистику), как будто в защиту евреев. Аппарат в «большинстве состоит из русских... поэтому всякие разговорчики о еврейском засилии и т.д. не имеют под собой никакой почвы»[805]. Да Сталин и на XVI съезде в 1930 прокламировал «русский великодержавный шовинизм» как «главную опасность в национальном вопросе». - Так Сталин к концу 20-х не провёл задуманной было им «чистки» соваппарата и партии от евреев, но продолжал поощрять их внедрение во многих отраслях, местах, учреждениях.
|
|
|
На XV съезде компартии (декабрь 1927) пришло время высказываться по нарастающе грозному крестьянскому вопросу: что делать с этим несносным крестьянством, которое в обмен на хлеб нагло желает получать промышленные товары? Главный доклад тут - от Молотова. А в прениях среди ораторов - бессмертные удавщики крестьянства Шлихтер и Яковлев-Эпштейн[806]. Предстояла массовая война против крестьянства, и Сталин не мог позволить себе отчуждение умелых кадров, а наверное и считал, что в этой огромной кампании, направленной непропорционально против славянского населения, часто надёжнее будет опереться на евреев, чем на русских. В Госплане он прочно сохранял еврейское большинство. В командных и теоретических верхах коллективизации состоял, разумеется, и Ларин; Лев Крицман служил директором Аграрного института начиная с 1928, в 1931-33 зампред Госплана, сыграл роковую роль в травле Кондратьева и Чаянова. (Тут поспели и Деборин с Ярославским.) - Яков Яковлев-Эпштейн возглавил Наркомзем. (Долгие годы его карьера была - агитация-пропаганда: с 1921 начальник Главполитпросвета, потом отдел агитпропа ЦК, зав. отделом печати ЦК. Но уже в 1923, на XII съезде, это он разработал проекты решений по деревне - и так с 1929 взбросила его карьера в наркомземы)[807]. И вёл затем Великий Перелом, атаку многомиллионной коллективизации, с её рьяными исполнителями на местах. Современный автор пишет: «В конце 20-х годов впервые немалое число еврейских коммунистов выступило в сельской местности командирами и господами над жизнью и смертью. Только в ходе коллективизации окончательно отчеканился образ еврея как ненавистного врага крестьян - даже там, где до тех пор ни одного еврея и в лицо не видели»[808].
|
|
|
Разумеется, при любом «проценте» в советском и партийном аппарате, - и тут ошибочно объяснять злейший антикрестьянский замысел коммунизма именно еврейским участием. Нашёлся бы на Наркомзем и русский, вместо Яковлева-Эпштейна, это достаточно проявилось в нашей послеоктябрьской истории. Смысл же и последствия раскулачивания и коллективизации не могли быть только социальными и экономическими: в миллионных множествах изничтожалась не безликая масса, а реальные люди, с традиционной культурой, вырывались их корни, погашался дух, - по сути, раскулачивание проявилось не только как мера социальная, но и мера национальная, - и чем аргументировать, что это не содержалось и в коммунистическом замысле? Стратегически задуманный Лениным удар но русскому народу как главному препятствию для победы коммунизма - успешно осуществлялся и после него. В те годы - Коммунизм всей своей жестокостью мозжил русский народ. И поразиться надо, что кто-то осмысленный всё-таки уцелевал. - Коллективизация, больше всех других коммунистических действий, ясно отвергает всякие теории о «национальной», якобы «русской», диктатуре Сталина. О содействии же в коллективизации правящих коммунистов-евреев - стоит помнить, что оно было усердно и талантливо. Слышим вот от третьеэмигранта, росшего на Украине: «Я вспоминаю своего отца, свою мать, дядей, тёток - с каким восторгом проводили они коллективизацию, выполняли пять в четыре и писали подходящие к случаю производственные романы!»[809] - В правительственной газете стояло: «Нету нас еврейского вопроса. На него уже давно дала категорический ответ Октябрьская революция. Все национальности равны - вот был этот ответ»[810]. Однако когда в избу приходил раскулачивать не просто комиссар, но комиссар-еврей, то вопрос маячил.
|
|
|
|
|
|
«В конце 20-х годов», пишет Ш. Эттингер, «среди трудностей жизни в СССР, многим казалось, что единственный народ, который выиграл от революции, - это евреи: они находились на важных правительственных постах, они составляли крупную пропорцию среди университетских студентов, а по слухам - получили лучшие земли в Крыму, они наводнили Москву»[811].
Но вот спустя полвека, в июне 1980, проходила в Колумбийском университете (слышал по радио) конференция о положении евреев в СССР. Учёные докладчики описывали, каково стеснённое положение советских евреев, и особо выделяли, что: евреям предлагают отказаться от своих корней, веры, культуры - и включиться в какое-то безнациональное сообщество, - либо эмигрировать.
Ба! Да то самое, что в Двадцатые годы требовалось и вынуждалось, под угрозой Соловков, от всех народов бывшей России, и при том не было выхода - «либо эмигрировать».
«Светлые» Двадцатые годы - ох как нуждаются в трезвой оценке.
Они наполнены были ожесточёнными преследованиями и по классовому признаку, в том числе неповинных детей за прошлую, даже не виданную ими жизнь их родителей, - но тогда: не евреи были те дети, не евреи были те родители.
Все Двадцатые годы добивали насмерть священство. (Нечего и говорить, что священство было - сгущённый во многих поколениях русский национальный тип.) Занимались этим особые «церковные отделы ГПУ», и во главе их народ видел, конечно, не только евреев, но слишком часто и евреев.
С конца Двадцатых на Тридцатые прошла полоса судебных процессов и над инженерами: избивали и убивали всю старую инженерию - а она была по своему составу подавляюще русская, да ещё прослойка немцев.
Также громили в те годы устои и кадры русской науки во многих областях - истории, археологии, краеведении, - у русских не должно быть прошлого. - Никому из гонителей не будем вменять собственного национального побуждения. (Да если в комиссии, подготовившей и обосновавшей декрет об упразднении историко-филологических факультетов в российских университетах, состояли Гойхбарг, Ларин, Радек и Ротштейн, то так же там состояли Бухарин, М. Покровский, Скворцов-Степанов, Фриче, и подписал его, в марте 1921, - Ленин.) А вот в духе декрета национальное побуждение было: ни история, ни язык этому народу - «великоросскому» - больше не нужны. В 20-е годы было отменено само понятие «русской истории» - не было такой! И выметено прочь понятие «великороссы»: не было таких!
Тем больней - что мы, сами русские, рьяно шли по этому самоубийственному пути. И именно этот период 20-х годов принято считать «расцветом» освобождённой - от царизма, от капитализма - культуры! Да даже само слово «русский», сказать: «я русский» - звучало контрреволюционным вызовом, это-то я хорошо помню и по себе, по школьному своему детству. Но без стеснения всюду звучало и печаталось: русопяты!
В «Правде» на видном месте предлагалось (В. Александровский, более ничем не проявленный):
Русь! Сгнила? Умерла? Подохла?
Что же! Вечная память тебе.
...Костылями скрипела и шаркала,
Губы мазала в копоть икон,
Над просторами вороном каркала,
Берегла вековой тяжкий сон.
Эх, старуха! Слепая и глупая!..[812]
А В. Блюм в «Вечерней Москве» мог нагло требовать «убрать «исторический» мусор с площадей» городов: с Красной площади убрать Минина-Пожарского, из Новгорода - памятник Тысячелетия России, с киевского холма - статую Св. Владимира, «все эти тонны... металла давно просятся в утильсырьё». (О национальных оттенках «переименований» мы уже писали.) - А прославленный политическим перемётчеством и личным бесстыдством Давид Заславский требовал разгромить реставрационные мастерские Игоря Грабаря: «Преподобные отцы-художники... тайно слили снова церковь и искусство!»[813]
Это наше самопокорение не замедлило отразиться и на самом русском языке - утерей его глубин, красот, сочности, заменою железопрокатным советским волапюком.
В угаре того десятилетия не заботились, как это всё выглядит: ведь русский патриотизм отменён навсегда. Но не забудем, не забудем же о народном чувстве. Не так виделось народу, что взрывал Храм Христа Спасителя инженер Жевалкин, из крестьян Скопинского уезда, а - что главный взрыватель Каганович (он же настаивал снести и Василия Блаженного). Публично громила православие целая Шайка «воинствующих безбожников» во главе с Губельманом-Ярославским. Верно отмечают теперь: «Особенно возмущало, что еврейские коммунисты принимали участие в разрушении русских церквей»[814]. И именно в гонениях на православную церковь (затем и на деревню), - как ни позорно участиев них крестьянских сыновей, - было разительным, обидным и несмываемым участие каждого иноплеменника. Прямо против завета русской пословицы: Не гони Бога в лес, коли в избу влез.
В Двадцатые годы, по словам А. Воронеля: «евреи восприняли как благоприятную ситуацию, трагическую для русского народа»[815].
Правда, ещё благоприятнее её восприняли левые западные интеллектуалы: их обворожение было не национальное, разумеется, а социалистическое. Кто помнит, в сентябре 1930, молниеносный расстрел сорока восьми специалистов-пищевиков - «организаторов голода» (то есть вместо Сталина), «вредителей» в мясном, рыбном, консервном, овощном делах? Среди этих несчастных - и евреев не меньше десяти[816]. Но как же нарушить всемирное восхищение советской властью? Дора Штурман внимательно прослеживает, как Б. Бруцкус в Европе тщетно пытался поднять голоса протеста западных интеллектуалов. И нашёл таких, но кого? - немцев и «правых». Сгоряча подписал и Альберт Эйнштейн - но и, не покраснев, снял свою подпись - ибо: «Советский Союз добился величайших достижений» и «Западная Европа... скоро будет вам завидовать», а этакий расстрел - всего лишь «единичный случай», и «отсюда нельзя считать возможность вины [пищевиков] полностью исключённой». Ромен Роллан - «благородно» смолчал. Арнольд Цвейг - еле устоял против коммунистического гнева, подписи не снял, но оговорился, что эта расправа - есть «древнерусский метод». И что тогда спрашивать с академика Иоффе внутри страны, толкавшего Эйнштейна снять подпись?[817]
Нет, не стала Западная Европа нам завидовать. А от таких расстрельных «единичных случаев» погибли миллионы невинных. Не станем доискиваться, почему мировым общественным мнением те злодеяния были забыты. Не слишком охотно вспоминаются они и сегодня.
Ныне строится обратным движением в прошлое миф: что при советской власти евреи в целом всегда были гражданами второго сорта. Или о раннесоветских годах выражаются в такой форме: «тогда ещё не было таких притеснений, которые произошли позже»[818].
И вовсе редкость - такое, например, признание не участия только, но и некой лихости еврейской в ведении дел того молодого варварского государства: «Смесь невежества и дерзости, которую Ханна Арендт называет типичной чертой еврейских парвеню, была присуща первой социалистической, политической и культурной элите. Дерзость и пыл, с которыми проводились большевицкие мероприятия, будь то конфискация церковных сокровищ или травля «буржуазных интеллигентов», действительно придавали большевицкой власти в 20-е годы определённые еврейские черты»[819].
И в 90-е же годы другой публицист-еврей написал о 20-х годах: «В студенческих аудиториях тон часто задавали евреи, не замечавшие, что их интеллектуальное пиршество идёт на фоне опустошений в стане основного народа страны». А потом «на протяжении десятилетий евреи гордились теми своими соплеменниками, кто в революцию сделал блестящую карьеру, и не очень-то задумывались над тем, как эта карьера связана с реальными страданиями русского народа». И сегодня - «поразительно единодушие, с каким мои соплеменники отрицают какую-либо свою провинность в русской истории XX века»[820].
Ах, как целительно звучали бы для обоих наших народов такие голоса, если б не были утопающе-единичны... Ибо это правда, что в Двадцатые годы евреи во множестве устремились на службу к большевицкому Молоху - не думая об этой несчастной подопытной земле, но никак не предвидя последствий и для себя. И многие из верхушечных советских евреев при этом потеряли чувство меры: ощущение, где надо остановиться.
Глава 19 - В ТРИДЦАТЫЕ ГОДЫ
Тридцатые годы в СССР были годами напряжённого индустриального рывка, в котором перемолоты были крестьянские массы и жизнь всего населения приобрела новые непривычные формы, требующие непривычных же навыков приспособления к ним. Через непосильные жертвы и несмотря на многие несуразности советской организационной системы - вся жестокая эпопея привела-таки к созданию индустриальной державы.
Но не на чуде самозародном выросли и совершились сталинские Первая да и Вторая пятилетки и не на одном насильственном сгоне голой массы работяг. Потребно было обильное техническое снабжение, передовое оборудование, сотрудничество опытных в этой технике специалистов - и всё это широко притекало от западного капитализма, и более всего из Соединённых Штатов. Не в виде дара, конечно, не в виде щедрой помощи, - за всё это советские коммунисты обильно расплачивались российскими недрами и лесами, рынками сырья и обещаемыми Западу рынками сбыта, и награбленным добром царской Империи. Такие сделки потекли при содействии и одобрении интернациональных финансовых магнатов, и прежде всего Уолл-стрита, - в устойчивое продолжение тех первых коммерческих связей, которые советские коммунисты сумели завязать на американских биржах ещё в ходе нашей Гражданской войны и укрепляли их целыми кораблями царского золота и сокровищ Эрмитажа.
Но позвольте! но мы же обстоятельно учены Марксом, что капиталисты - лютые враги пролетарского социализма и не помощь от них прикатит, а уничтожительная кровавая война? Э, как бы не так; несмотря на официальное дипломатическое непризнание, вполне было на виду, и даже печаталось в «Известиях»: «американские торговцы заинтересованы в расширении экономических связей с Советским Союзом»[821].- Против такого расширения выступали американские профсоюзы (защищая свой рынок от продукции дешёвого - рабского - советского труда). А созданная к тому времени «Русско-Американская торговая палата» и слышать не хотела о каком-то политическом противостоянии коммунизму, «вмешивать политику в деловые отношения»[822].
По вскрытым ныне дипломатическим и финансовым архивам Э. Саттон, уже упоминавшийся современный американский исследователь, проследил связи Уолл-Стрита с большевиками и указал на их аморальную логичность и последовательность на протяжении многих лет, ещё и от плана «Марбург» в начале века, на фундаменте обширного капитала Карнеги: усилить власть международных финансистов через «социализацию» стран Земли «для контроля... и принудительного установления мира». И пришёл к выводу: «Международные финансы предпочитают иметь дело с централизованными правительствами. Банковское сообщество меньше всего хочет свободной экономики и децентрализованной власти», как раз напротив. «Революция и международные финансы не так уж противоречат друг другу, если в результате революции должна установиться более централизованная власть» - и тем самым рынки этих стран становятся управляемыми. И - вторая линия согласия: «У большевиков и банкиров была эта существенная общая платформа - интернационализм»[823].
На такой-то почве не удивительна вся последующая поддержка «Морганом-Рокфеллером коллективистских предприятий и массового уничтожения индивидуальных прав». И в оправдание этой поддержки звучало на сенатских слушаниях: «Почему великая индустриальная страна, наподобие Америки, должна желать создания и последующей конкуренции другого великого промышленного соперника?»[824]. А с заведомо неконкурентоспособным, централизовавшим свою экономику тоталитарным режимом - враждовать не надо. - Другое дело, что Уолл-стрит не рассчитал дальнейшего развития большевицкого строя и его сверхожидаемой возможности управлять людьми, использовать их до самого дна - и создать свою, хоть и уродливую, но мощную, индустрию.
Однако в чём же тут связь с нашей основной темой? А пожалуй, в том, что, как мы видели, американские финансисты напрочь отказывали в займах дореволюционной России - по причине ущемления в ней прав евреев, - хотя Россия всегда была перспективна для финансовой выгоды. И ясно, что если тогда они готовы были пожертвовать прибылью, то и теперь, при всех экономических расчётах на советский рынок, - не стала бы «империя Моргана-Рокфеллера» пособлять большевикам, если бы в СССР к началу 30-х годов прорисовалось бы притеснение евреев.
Но в том-то и дело, что для Запада уже описанные нами советские притеснения традиционной еврейской культуры или сионистов легко исчезали под общим на тот день впечатлением, что советская власть евреев не угнетёт, и даже, наоборот, сохранит многих у рычагов власти.
Картины прошлого обладают способностью удобно переворачиваться в нашем сознании - так, чтобы приуспокоить его. И сегодня нарастает такое представление, что в 30-е годы евреи были уже вытеснены из советского руководства, уже никак не касались управления страной. - Встретим мы (в 80-е годы) и такие утверждения: что в советские годы евреи в СССР были «практически уничтожены как народ, они превратились в социальную группу, расселенную в больших городах, «прослойку, обслуживающую господствующий класс»[825].
Нет, далеко не только «обслуживающую», ещё в немалой мере евреи входили тогда и в собственно «господствующий класс». А «большие города», столицы - как раз-то и были властью подкуплены, снабжены и устроены, когда вся огромная страна измирала от гнёта и нужды. Выйдя из сотрясений Гражданской войны, Военного коммунизма, НЭПа, 1-й пятилетки, - мирная жизнь страны всё более определялась деятельностью её государственного аппарата, в котором роль евреев была весьма высока, по крайней мере, до 1937-38.
В 1936 на VIII съезде Советов СССР Молотов по велению Сталина (отличиться перед Западом от Гитлера?) произнёс такую тираду: «Наши братские чувства к еврейскому народу определяются тем, что он породил гениального творца идей коммунистического освобождения человечества» - Карла Маркса, «что еврейский народ, наряду с самыми развитыми нациями, дал многочисленных крупнейших представителей науки, техники и искусства (что несомненно, и уже сказалось в советские 30-е годы, и ещё более проявится в послевоенные. - А.С.), дал много славных героев революционной борьбы... и в нашей стране - выдвинул и выдвигает всё новых и новых замечательных, талантливейших руководителей и организаторов во всех отраслях строительства и защиты дела социализма»[826].
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 125; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!