ГРАФ ПУАТУ И ГЕРЦОГ АКВИТАНИИ 6 страница
Тем временем бракосочетание Ричарда с наследницей французского престола Аделаидой уже перестало быть предметом оживленных толков. Людовик VII так и не смог получить окончательного и решающего обещания от Плантагенета. (Он умер 18 сентября 1180 года, не успев осуществить своего горячего желания устроить судьбу собственных детей.) Ричард же, судя по двум попыткам обратить свой взор в сторону, не считал себя более обязанным внушать обманчивые надежды. Первый раз он пожелал взять в жены Маго, дочь Вюльгрена Тейлефера, богатую наследницу, за которой в приданое давали графство Ла-Марш. Но она умерла в 1180 году; вторая попытка вступить в брак, на этот раз с дочерью императора Фридриха Барбароссы, тоже провалилась, и по той же причине: девушка скончалась. Тем временем Генрих II, встречаясь с юным королем Филиппом Августом, уходил от прямых вопросов, ограничиваясь невнятными предположениями, что, мол, Аделаида непременно обвенчается с «кем-то из его сыновей». Похоже, что малопристойная шумиха из-за связи, якобы возникшей между королем Англии и молодой французской принцессой, поднялась не на пустом месте. Что же касается брака Ричарда с Аделаидой, то он останется яблоком раздора между двумя королевствами, поводом для вновь и вновь вспыхивающей вражды. Впрочем, Ричарда, кажется, и не слишком увлекали на путь супружества, наверное, полагая, что принцесса, соблазненная отцом, вряд ли стремится выйти замуж за сына, да и едва ли это замужество прибавит ей счастья — тем более что Ричард и в любви, похоже, вел себя почти так же, как в политике, оправдывая свое прозвище «Да-и-Нет»… Так в точности и неизвестно, когда он, благодаря связи с одной из аквитанских девиц, обзавелся незаконнорожденным сыном Филиппом.
|
|
|
Как раз в это время экс-трубадур Бертран де Борн (тот самый, который дал прозвище Ричарду) стал появляться в окружении Генриха Плантагенета, где общался не только с двумя сыновьями короля, но и с его дочерью Матильдой, вышедшей замуж за Генриха Саксонского. Бертран был мелким феодалом; ему принадлежал замок Отфор, сохранившийся до наших дней, несмотря на многократные перестройки, пожары и тому подобное. Это был человек весьма своеобразный, не слишком богатый и довольно безалаберный, зато замечательный поэт и свирепый забияка: живи он на несколько столетий позже, он вполне мог бы стать бравым мушкетером, вроде тех, что заполонили собой сразу и нашу историю, и нашу беллетристику.
Как раз с одного из посещений Матильды Саксонской и ее супруга и началась известность, а потом и слава Бертрана де Борна. Отношения герцога Генриха Саксонского с императором Фридрихом всегда оставались неустойчивыми — Генрих возглавлял Брауншвейгский дом, и в этом качестве открыто притязал на императорский сан, соперничая с Гогенштауфенами. В результате он подвергся ссылке и должен был удалиться в изгнание; Генрих прибыл с супругой в Нормандию в сопровождении пышного двора в добрых две сотни немецких баронов. Матильда забеременела в четвертый раз, и Генрих пожелал совершить паломничество в Сантьяго-де-Компостела. Он обосновался в Аржантане; там у Матильды родился сын, умерший вскоре после рождения (пятого сына она родит в Винчестере в 1184 году).
|
|
|
В сопровождении Бертрана де Борна Ричард отправился в гости к сестре и познакомился со своим шурином и со старшим его сыном Оттоном, которому суждено будет занять весьма значительное место в увлечениях и жизни Ричарда. Совершив многочисленные поездки в Перигор, Лимузен и в Гасконь, где решительно невозможно было навести хоть какой-то порядок и обеспечить безопасность паломников, он успешно занял Лектур и Сен-Север, после чего даровал прощение графу Вивьену, ставшему рыцарем Ричарда на Успение, 15 августа 1181 года. Ричард старался также восстанавливать справедливость и разрешать всяческие несогласия в пользу монастырей. Так, аббату обители в Орбестье — монастыря, основанного его прадедом с материнской стороны Гильемом Трубадуром, — он вернул былые права на Тальмонский лес. Точно так же лес в Севре был возвращен аббатству Сен-Мексан — а леса в то время значили необычайно много, и не только потому, что там можно было рубить дрова и заготавливать древесину, но еще и потому, что лес помогал прокормить скотину, которая, поедая как траву, так и молодые побеги, не давала превращаться в непроходимые чащи просекам и дорогам.
|
|
|
Затем Ричарду пришлось пойти войной на Перигор, чтобы наказать за непослушание графа Эли Талейрана. Ему удалось отнять сначала Эксидёйль, потом Пюи-Сен-Фрон, последний с помощью короля Арагона Альфонса II и графини Эрменгарды Нарбоннской — кстати, знаменитой в то время поэтессы — и обоих Генрихов, короля Англии и Генриха Младшего. Ричард не только обязал графа Перигорского подчиниться, но и забрал у него замок в Перигё, стены которого были тотчас срыты; двух сыновей графа, Ги и Гийома (позже у последнего появится прозвище Паломник), Ричард взял в заложники. Чтобы доказать свое стремление к миру, Ричард тогда же вернулся в Пуату и на какое-то время занялся охотой; продолжая традиции герцогов Аквитанских, он устроил два пышных празднества, собрав главнейших сеньоров во главе с Жоффруа Лузиньяном, Гийомом Лезейским, Раулем Молеонским, Эмери Туарским, к которым присоединились и другие.
|
|
|
В том же 1182 году Генрих II собрал на Рождество роскошную ассамблею в Кане, на которую пригласил и троих сыновей. Ему совсем не хотелось, чтобы каждый из них вздумал собрать порознь своих вассалов, и, как всегда, озабоченный сохранением своего авторитета, король решил предотвратить нежелательное развитие событий, тем более что у него произошло несколько стычек с Генрихом Младшим, опять домогавшимся своих королевских прав.
Спустя некоторое время случился скандал, связанный с именем Матильды Саксонской. Бертран де Борн, сопровождавший своего сеньора, решил, что сможет угодить, избрав Матильду своей Дамой. Посему он принес Даме клятву поэта — два стихотворения, славившие ее под именем Елены: «…веселая, милая Лена», то есть поэт уподоблял Матильду Елене Троянской. Восприняты эти стихи были, однако, без всякого восторга.
Бертран почувствовал себя чрезвычайно уязвленным и отомстил, описав двор в Аржантане как место дурное и зловещее, осиянное лишь красотою «Лены».
Нельзя сказать, впрочем, что Генрих Лев держал трубадуров в ежовых рукавицах: когда наконец он вернулся в свое отечество, он привез с собой из Франции экземпляр «Тристана и Изольды». Это произведение было затем переведено на немецкий язык одним из верных людей герцога, Айльхардтом фон Обергом, и широко распространило за Рейном вкус к западной словесности, что породило волну куртуазной поэзии, названной движением миннезингеров. Но как раз со времени указанного столкновения Бертран де Борн сблизился с Генрихом Младшим и связал с ним свою судьбу поэта и рыцаря, более или менее странствующего.
* * *
Тем временем Генрих II, отбиваясь от притязаний своего старшего сына, пожелал, чтобы младшие, Ричард и Джеффри, присягнули ему как своему королю. Оба, однако, ответили отказом. Джеффри, похоже, еще можно было переубедить, но Ричард заупрямился. Тем временем Бертран де Борн сочинял свои сирвенты, воинственные стихотворения, которые, естественно, ни к чему доброму не приводили, а лишь сеяли новый разлад, усугубляя несогласия, раздиравшие лоно семьи.
Бертрану все время казалось, что слишком уж миролюбивы принцы, что недостает им воинственного пыла, и он подослал своего жонглера, Папьоля, к «юному королю»:
Папьоль, скорее поспеши
К Младому Королю,
Он все проспит — так и скажи…
Узнав же, что король Генрих-старший собирается поддержать Ричарда, Бертран начинает попрекать Генриха Младшего тем, что отныне он — принц без земель и «король никчемных»:
Король негодных — звать тебя,
Ты — Генрих без земли[24].
После чего последовала целая череда нестроений, причем то один, то другой из сражающихся соперников прибегал к помощи наемников. Как всегда, война вследствие этого ужесточалась, а надежды на мир становились призрачными, ибо в те времена услуги наемников далеко не всегда оплачивались достаточно щедро, почему они и предпочитали заботиться о себе сами, возмещая скупость работодателей грабежами и сея среди населения ужас. Весной 1183 года первейшей задачей Ричарда стало как раз рассеяние таких хищных орд, заполонивших Лимузен; то были баски, одного звали Раймон ле Брюн, а его племянник носил имя Гийом Арно. Хронисты рассказывают, что Ричард ослепил восемьдесят человек из этой банды.
Как раз в это время граф Эймар Лиможский возобновил былую вражду; вместе с виконтом Раймоном Туренским он захватил Иссуден и осадил Пьер-Бюффьер. Все эти битвы, очевидно, были связаны с угрозами Ричарду со стороны Генриха Младшего и Джеффри, так что положение складывалось нешуточное. Отец решил вмешаться в ссору сыновей; вскоре он оказался среди осаждающих Лиможский замок. Ричард не замедлил присоединиться к нему; тогда Генрих Младший воззвал к королю Французскому Филиппу Августу, и тот прислал наемников, с помощью которых «юный король» захватил
Сен-Леонар-де-Нобла. Чтобы наемники не остались без оплаты, он не побоялся сам пуститься в грабежи, и какие! Он зачерпнул из сокровищницы Сент-Марсьяль-де-Лимож, правда, не без расписки, оставленной им вместо заимствованных монет и драгоценностей на сумму 22 тысячи лимузенских су! Затем, видимо войдя во вкус, он сотворил то же с сокровищами Гранмона. Уж не вздумал ли этот феодальный сеньор, король Англии, отвоевывающий свои права на корону, превратиться в сеньора-разбойника?
Именно тогда, в конце мая, «юный король» подхватил некую хворь, о природе которой хронисты ничего точного не сообщают и от которой не помогали никакие снадобья. В прекрасном замке города Мартель, сохранившемся до наших дней как впечатляющий памятник XII века, на границе с Дордонью, Генриха Младшего постигла Божья кара. Он исповедовался в своих грехах, повелел родным и приближенным исправить все сотворенные им несправедливости и отправил епископа Ажанского к Генриху II с мольбой о прощении. Тот, поколебавшись немного и спрашивая себя, уж не становится ли он жертвой какой-то новой уловки, отыскал в своей сокровищнице очень красивое золотое кольцо, украшенное драгоценным сапфиром, и вручил его епископу, прося передать кольцо сыну в знак прощения. Когда епископ вернулся, юный принц уже был при смерти. Взяв кольцо, он надолго поднес его к губам перед тем, как надеть на палец; затем, повернувшись к Гийому ле Марешалю, не отходившему от него ни на шаг, попросил совершить за него то паломничество в Иерусалим, которое он поклялся совершить сам. Затем распределил свое имущество между приближенными, велел посыпать пеплом плиту так, чтобы получился крест, и, оставшись в простой тунике, по приятии Святых Даров и по помазании освященным елеем, угас.
Трогательнее всего в повествовании об этой кончине то место рассказа, где говорится о некоем монахе, обратившем внимание умирающего на красивый перстень, который остался у него на пальце после раздела имущества между нищими, духовенством и родными. Генрих отвечал ему: «Это кольцо я берегу не из жажды обладания, но чтобы засвидетельствовать пред Судией моим, что отец мой простил меня и дал мне сие в знак сердечного прощения своего». И добавил, что кольцо можно будет снять с пальца его, как только он испустит дух. Но и после того как он навсегда смежил веки, все попытки снять перстень с пальца оказались тщетными. Все поняли, что это знамение: Бог принял и утвердил отчее прощение, дарованное сыну. Произошло это 11 июня 1183 года.
Млат рухнул, показалось мне,
И вмиг исчезли в вечном сне
Вся доблесть и все доброхотство,
Все вежество, все благородство,
читаем в «Жизнеописании» Гийома Марешаля, который собирался в Святую землю, дабы исполнить обет «юного короля».
Глава четвертая
ГРАФ ПУАТУ И ГЕРЦОГ АКВИТАНИИ
Смерть «юного короля» вызвала немалые потрясения в королевстве Плантагенета, и прежде всего в лоне его собственного семейства. Мать усопшего первой в глубинах души своей почувствовала утрату, поняла, что обольстительного наследника, сына неисправимого и притягательного больше нет; за ночь до его смерти ей приснился вещий сон — распростертый на ложе своем «юный король» с двумя царственными венцами: одна корона — золотая, та самая, которой он был увенчан в день своей коронации, другая — из света, неведомого средь смертных, подобная Святому Граалю[25].
Когда к королеве прибыл архидиакон церкви Уэльса, коему поручено было объявить о смерти ее старшего сына, она прервала его на полуслове; Алиенора заведомо знала, что он собирается сказать, и ей довольно было сонного видения, посланного в Солсберийский донжон, где ее держали взаперти и под неусыпным надзором вот уже девять лет…
Что же касается Генриха II, чей деспотизм поспособствовал злосчастьям сына, оставленного без крупицы власти, то и он не остался безучастным к постигшей его утрате. Жизнеописание трубадура Бертрана де Борна повествует о трогательных подробностях его встречи с королем некоторое время спустя после скорбного происшествия: Бертран хвастался, что у него довольно ума, чтобы не беспокоиться о своем замке — уж его-то он всегда оборонит от любого нападения; Генрих, взяв штурмом Отфор, не удержался от насмешки: «Бертран, вам придется пустить в ход весь свой ум!»[26]. Тот отвечал, что утратил весь ум, когда умер «юный король». И король заплакал о своем сыне и простил Бертрана, повелев облачить его и одарить землями и почестями. Все оплакивали «лучшего короля из всех, когда-либо рожденных матерью, великодушного и красноречивого, нравом прекрасного и видом смиренного»[27].
Среди обетов, данных «юным королем» перед смертью, между прочим, имелось и намерение решительно потребовать от отца возвращения королеве, супруге своей, полнейшей свободы. Некоторое время спустя ее дочь Матильда пересекла Ла-Манш со своим супругом, чтобы навестить Алиенору, а через год королеве было дозволено ответить на этот визит, посетив Винчестер, где Матильда разрешилась сыном, которого нарекли Гийомом (то есть Вильгельмом). В 1184 году произошло всеобщее примирение: память святого Андрея вся семья отмечала в Вестминстерском дворце. Генрих II Плантагенет по этому случаю преподнес своей супруге в дар прекрасную пурпурную мантию на беличьем меху с отделанными мехом и расшитыми золотом рукавами. Противоречия, разделившие было Алиенору с ее самым любимым сыном Ричардом, незадолго до этого удалось сгладить, и это примирение на День святого Андрея, как и семейное собрание в дни Рождества, завершилось совместным появлением всех Плантагенетов на людях. Вскоре Алиенора преподнесла дары монастырю в Фонтевро — и это было в первый раз с тех пор, как она засвидетельствовала таким образом свое благоволение этой обители задолго до своего супружества с Плантагенетом.
* * *
Вопрос о наследовании оставался в подвешенном состоянии. Аквитания пребывала тогда в мире, граф Эймар Лиможский безропотно согласился сдаться 24 июня 1183 года, вскоре после смерти «юного короля», когда Бертран де Борн, подавленный скорбью, сочинил два трогательных «плача» на погребение юного принца, по которому все горевали. Ибо, несмотря на все свои изъяны, безмерную расточительность и вспышки беспричинной ярости, у Генриха Младшего было обаяние, за которое его любили, и он умел со всеми держаться любезно и учтиво. По общему мнению, природа не поскупилась на дары для обоих старших сыновей Плантагенета: оба были красивы, щедры, со вкусом к поэзии и музыке. Но все же именно в Ричарде ярче, по-особенному ощущалась южная чувственность, унаследованная от матери. Истинный аквитанец, со вкусом к изяществу, со страстью к приключениям, с врожденным чувством ритма, которое он иногда обнаруживал несколько неожиданным образом. Например, сообщает летопись, если вдруг монахи в церкви пели не так, как ему хотелось, он поднимался на клирос и начинал руководить хором посредством «голоса и жеста». Подобно отцу, он был решителен в действиях, быть может, проявлял в бою чрезмерную суровость, чего никогда не позволял себе Генрих Младший. В Аквитании говаривали про него так: «Ни единая гора, сколь бы высока и крута она ни была, ни единая башня, сколь бы ни была она неприступна и вознесена, не бывала препятствием для него; столь же сноровистого, сколь дерзкого, столь же смекалистого и упорного, сколь порывистого». Великолепный в своем блеске рыцарь, впрочем, исполненный ревностного стремления к поддержанию порядка и правосудия, он явно был счастлив в этой земле, слывшей плодоносной и ухоженной, жить в которой хорошо и приятно. Английский хронист того времени Рауль из Дицето оставил восторженное ее описание в сочинении, которому он дал название «Образы истории»: «Богатая и изобилующая всякими древностями и редкостями; одна из богатейших провинций Галлии, из числа счастливейших и плодороднейших, с возделанными полями, с городами, с лесами, изобилующими дичью, с весьма здоровыми водами»; и далее летописец описывает русла Гаронны и ее судоходных притоков, текущих с Пиренеев к океану; что же до населения, то люди в этом краю речисты и склонны к чревоугодию — эти же определения он прилагает и к обитателям Медока или Дордони. Жители Пуату любят хорошую говядину и доброе вино, замечает он, и предпочитают кушанья с перцем и чесноком; он обращает внимание и на их пристрастие к охоте на диких уток, на которых они ставят силки, — известно, что еще и в нынешние времена жители края развлекают себя ежегодной охотой на диких голубей. Их запекают на кострах, в которые бросают хворост виноградной лозы. Наконец, хронист присовокупляет, что страна изобилует реками и ручьями, в которых водятся миноги и осетры.
Нрав Ричарда, во всех оттенках и подробностях, вполне укладывался в то представление об аквитанцах, которое возникало из рассказов его современника: принц дорожил услугами своего повара и знал толк в яствах. К тому же цитированный выше хронист был близок Ричарду, и мы еще встретимся с ним на коронации Ричарда в Лондоне.
Зная все это, легко представить себе, как мог повести себя граф Пуату и герцог Аквитании, узнав о намерении отца передать Аквитанию самому младшему сыну, Иоанну Безземельному. Ричарда отнюдь не устраивало обещанное ему взамен островное королевство; нет, Аквитания должна была остаться его личным фьефом. Обуздав ярость, охватившую его при известии о предложении отца, он попросил время на размышление, а сам поспешил вернуться как раз в Аквитанию, откуда и прислал ответ с недвусмысленным отказом. Итак, новая распря: на этот раз Ричарду противостояли Джеффри и Джон (Иоанн); эти двое призвали нескольких бывалых военачальников, служивших Генриху Младшему. В числе прочих явился знаменитый Меркадье, надолго запомнившийся обывателям Перигора и всей области Бордо.
Однако во время двух собраний двора: на День святого Андрея и на Рождество, мир (хотя и не доброе согласие) между тремя братьями удалось восстановить. Генрих II, в свою очередь, смог достичь соглашения с королем Франции; встретившись в Три, они договорились, что крепость Жизор — едва ли не вечное яблоко раздора! — остается королю Англии, как и его нормандский домен, при условии выплаты компенсации в 2750 ливров в анжуйской монете. Генрих также успокоил Филиппа Августа относительно участи сестры последнего, Аделаиды, которая жила в Вестминстере; она выйдет замуж за «одного из сыновей короля Англии». В завершение Генрих II, согласно обычаю и без каких бы то ни было оговорок, повторно принес подобающую присягу своему сеньору, королю Франции, за свои материковые владения.
Несколько позже и все еще в видах умиротворения Алиеноре было дозволено посетить Руан, где покоился ее сын Генрих Младший. Ричард сопровождал ее и согласился уступить ей, пока она жива, сюзеренитет над Аквитанией. В конце концов, дело касалось лично их, и глубокое согласие, царившее между матерью и сыном, никак не нарушалось, разве что мимолетно: Ричард продолжал осуществлять свои права графа Пуату и герцога Аквитанского, не спуская глаз ни с единого из своих вассалов. Он утвердил основание монастыря Фонтенле-Комте по уговору с аббатом Мейезэйским: последний получил фьеф в Кулянже, тогда как Ричард заложил новый город Сен-Реми-де-ля-Ай и издал хартию его привилегий. Еще он возобновил различные привилегии, пожалованные приходу в Шизе, а также тем, кто имел права на пользование лесом Монтрей.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 100; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!