Походный атаман всех казачьих войск 10 страница
Острый конфликт у Дутова произошел с семиреченским Войсковым атаманом генералом Щербаковым. Дутов не стеснялся в своих приказах отмечать, что Щербаков – «человек невероятной жестокости, властный, не желающий считаться с настроениями народа и враг крестьян»2271. По доносу Дутова Щербаков несколько дней даже просидел под арестом. В конце концов Щербаков даже вызвал Дутова на дуэль, причем по некоторым данным Дутов поехал на дуэль в Кульджу, однако усилиями офицеров его отряда поединок был предотвращен. Дуэль решено было отложить до возвращения в Россию2272, но в день смертельного ранения Дутова Щербаков приехал к нему домой и принес извинения2273, кроме того, Дутов тогда же должен был присутствовать на вечере в честь Щербакова.
Генерал Бакич также не захотел подчиниться атаману, в результате чего между старыми соратниками по борьбе произошел разрыв. Надо сказать, значительная доля ответственности за него лежит на Дутове, который через голову Бакича пытался отдавать приказы подчиненным Бакичу частям2274.
В одном из своих последних приказов за № 207 от 30 (17) января 1921 г. атаман Дутов писал о Бакиче уже в совершенно ином тоне, чем ранее:
«С начала интернации2275 Отряда моего имени, начальник его, генерал Бакич, совершенно пренебрег основным военным законом – держать связь со старшим, и за восемь месяцев пребывания в Китае ни разу не потрудился запросить меня ни почтою, ни телеграфом, ни посылкою фельдъегеря, или командируя офицеров, имея к тому все средства. Из Чугучака в Кульджу и Суйдин еженедельно приезжают торговцы и беженцы, и они охотно взяли бы на себя труд передать мне письма и донесения. Каждый русский, приехавший из Чугучака, считал своим долгом зайти ко мне и представиться, и мой к ним всегдашний вопрос – нет ли писем мне от генерала Бакича – получал обычный ответ: нет.
|
|
|
Между тем ген[ерал] Бакич посылал телеграммы в Пекин, в Читу и Харбин и получал ответы. Мне же что-либо сообщить считал излишним. Ген[ерал] Бакич имел серебро, романовские деньги и другие средства и свыше 1000 одних только офицеров, что безусловно давало ему полную возможность завязать со мною правильные почтовые сношения, но, очевидно, это было для ген[ерала] Бакича невыгодным. В начале нахождения в Китае, в Чугучаке, распространился слух о моем расстреле красными и вообще смерти. Мне известно, что г.г. офицеры и казаки, интересуясь судьбою своего атамана, заходили в Штаб, спрашивали его обо мне, но Штаб, его начальник, совместно с начальником Отряда, упорно молчали и, не отрицая слуха, ничего не сделали для выяснения его. Судьбе угодно было сохранить меня, и я сам известил отряд о своем месте нахождения. Приказы, кои я посылал в Чугучак, частям не объявлялись, так как де не было бумаги. Оправдание неудачное – ибо деньги на бумагу были в отряде, а бумага в Чугучаке есть, доказательством чему служит покупка мною бумаги у чугучакских торговцев. Генералу Бакичу, а тем паче его начальнику Штаба должно быть известно, что в воинских частях существует еще и такой порядок: приказ, нужный для объявления, посылается с вестовым по частям, где его или переписывают, или просто прочитывают. Из дальнейшего будет ясна причина сокрытия моих приказов – просто надо было изъять имя Атамана Дутова из жизни и все внимание сосредоточить на господине генерале Бакиче.
|
|
|
Не имея совершенно средств, не имея перевозочных материалов, я тем не менее смог дважды командировать офицера в лагерь на реке Эмель (так в документе. – А. Г. ) и, кроме того, пользовался и телеграфом, и попутчиками, дабы связаться с Отрядом. Оба моих офицера благополучно прибыли в Суйдин и выполнили поручения. Командир моего Атаманского полка нашел же возможным прислать двух своих офицеров с донесениями. Полагаю, что Начальник Отряда имел больше способов в своем распоряжении для связи. Мне, измученному походами и больному, нужен был экипаж, я обратился к генералу Бакичу и получил отказ; тогда как командир полка, полковник Савин, нашел же способ прислать мне два фургона. И так во всем. Генерал Бакич пишет мне письмо – «Дорогой Войсковой Атаман», изъявляет мне восторги, что я жив и т. п.; на деле же все обратно. При отъезде моего штаб-офицера [П.П.] Папенгут2276, ген[ерал] Бакич заявил, что он прекращает всякие сношения со мною, и что Атаман Дутов кончил свою деятельность. Что ген[ерал] Бакич прекращает свои сношения – это для меня не новость, ибо он их и не начинал, а были лишь остатки самой обычной вежливости – ответ на мои письма и запросы. Что же касается прекращения моей деятельности – это дело мое, а не генерала Бакича. Я – русский, а не иностранец, как ген[ерал] Бакич, и для меня интересы России дороже всего. Я прекращу свою работу лишь за смертью. Генерал Бакич и его начальник штаба заявили моему штаб-офицеру, что они не верят в возможность ухода в Россию и что он делает все, чтобы убедить начальников частей в невозможности дальнейшей борьбы его отрядом. Все порывы истинно-русских людей, желавших продолжения борьбы за правое дело, генералом Бакичем наказуются заключением в китайской тюрьме или, как, напр[имер], генерала Никитина, откомандировывают от отряда.
|
|
|
Начальник Отряда со своим Штабом до того не заинтересован в том, что делается в пограничной полосе России, что разведка совершенно откинута, и, когда в июле 1920 года, во время Алтайского движения, командиры частей просили средства на разведку и изъявляли желание принять участие, генерал Бакич категорически отказал в этом. Полки сами на свои средства посылали агентов. Когда генерал Анисимов изъявил желание информировать отряд, ген[ерал] Бакич отказал ему в пуде серебра на это дело.
|
|
|
Печальная история ухода Красного Креста из лагеря есть непонимание генер[алом] Бакичем своих прав. Считаю уместным напомнить ген[ералу] Бакичу, что я, передавая ему отряд, подписал приказ, определяющий его права, как командира неотдельного корпуса, между тем, ген[ерал] Бакич в переписке с А.А. Булыгиным передергивает «Положение о пол[евом] упр[авлении]», присваивая себе права чуть ли не Главнокомандующего. Мне известно, что в части попал приказ, где были указаны права ген[ерала] Бакича как командира корпуса отдельного – это умышленно неправильная перепечатка.
Зимняя заготовка баранов обошлась отряду в среднем по 11 рублей за голову, между тем любой скотопромышленник из Кульджи перегнал бы баранов в Чугучак за половинную плату. Баран в Илийском крае на серебро стоит 3 р. 50 к. или 4 рубля. Не вижу экономии в расходе серебра, и, вместо того, чтобы за 60 000 рубл[ей] серебра купить 5000 баранов, можно было купить 15 000 голов и обеспечить отряд вплоть до 1922 года. Удивляюсь тому обстоятельству, что ген[ерал] Бакич с налету захватывает 1/3 часть серебра, бывшего у консула Долбежева, скот у Шевченко и тем лишает отряд кредитов от посланника в Пекине, но не считает нужным взять 13 000 гурт баранов, пасущийся у Чугучака, закупленный еще агентами Сибирского правительства. Генерал Бакич ежедневно недополучает 2000 джин муки, что пагубно для отряда, но оставляет без внимания 30 000 пудов пшеницы закупок Анненкова, кои ссыпаны в Чугучаке. Не думаю, чтобы это было неизвестно генералу Бакичу, раз известно мне. Причина, очевидно, в том, что ген[ерал] Бакич не сумел завоевать себе расположения как среди населения, так и среди местных властей. Мне известны случаи непринятия ген[ерала] Бакича местным китайским начальником. Это уже оплеуха всему отряду.
Удивляет меня еще и то обстоятельство, что при отряде существует казначейство, но серебро хранится начальником отряда у себя под кроватью. Что это? Акт недоверия присяжным чинам Государственного Казначейства, или здесь неведомая тайна. Во всяком случае, это – незаконно, и не дело Начальника Отряда лично выдавать мешки с серебром. Можно вести учет иным порядком.
Мне известно, что перевод, сделанный генералом Анисимовым в размере 25 000 лан, до сего времени не получен, ибо начальник отряда требует выдачи его золотом, и в то же время отряд – буквально голый. Имея в отряде все мастерские, инструменты, огромное количество обозов и лошадей, значительный запас серебра и других ценностей, имея огромный комплект всякого рода специалистов: инженеров, коммерсантов, агрономов и мастеров всех цехов – преступно просидеть 6 месяцев и не создать мастерового городка. При наличии таких сил и средств можно было бы забить все местные фирмы.
Распоряжения ген[ерала] Бакича свелись в отряде к тому, что воинский отряд превратился в лагерь беженцев с полным отсутствием дисциплины и воинских отличий: каждый живет по себе и для себя. Некоторые части разбились по поселкам и сходкою решают вопросы службы и наряда. Меры, принимаемые полковником [Р.П.] Степановым и генералом [А.С.] Шеметовым к поднятию дисциплины и порядка, сочувствия в штабе Отряда не встречают. Особым бельмом в отряде для генерала Бакича служит мой Атаманский полк, ввиду сохранения им в полном объеме воинской дисциплины. Но в то же время генерал Бакич усиленно подчеркивает, что его отряд – военный, когда дело касается заработка отдельными чинами или организации ими какого-либо коммерческого предприятия.
Подполковник Папенгут был свидетелем прибытия в Чугучак офицера любимой генералом Бакичем Сызранской дивизии. В 30о мороз в одной рваной шинели, надетой на рваное белье и имея на ногах куски кошмы, вместо сапог. Что же тогда делается с казаками? Волосы становятся дыбом. Попытка реквизировать частною инициативою созданный кожевенный завод закончилась крахом завода, и, вместо получения 11 000 овчин, полученных от съеденных к 1-му августа баранов, выдано было на полк по 10 плохо обделанных шкурок, но штаб получил полностью.
У меня имеются данные, что генерал Бакич в начале интернации пытался увести отряд в Пекин, о чем шла усиленная переписка с русским посланником. Я совершенно не был уведомлен об этом, между тем, более 80 % отряда составляют оренбургские казаки, и их Атаману, очевидно, небезынтересно было знать, куда ведет их начальник, поставленный тем же Атаманом.
Знакомясь с жизнью отряда по приказам, я из 108 номеров мне присланных, усмотрел, что 31 приказ посвящен судебной части, т. е. 30 % всех приказов составляют судебные дела и приговоры – это тогда, когда нет бумаги. Да разве судом исправляют виновных? Господин генерал! Надо уметь поставить себя так, чтобы не судный приговор заставлял исполнять приказы, а уважение к начальнику. Обычно все арестованные отправляются в ямынь (китайскую тюрьму). Ведь всем известно, что из себя представляет китайская яма, и в нее сажать тех русских, кои 5000 верст прошли с огромными лишениями, неся с собою огромную любовь к Родине. За что такое издевательство над русскими да еще в чужой стране, с полудеспотическими законами?! Я страдаю душою за всех русских Чугучака и Эмеля. Генералу Бакичу, как сербу, может быть, неясны мои побуждения, но я не могу больше допустить издевательства над русскими – славянами.
Я оценил заботы генерала Бакича об отряде, бывшие в Семиречье и в начале интернации, – благодарил приказом и произвел в генерал-лейтенанты, но генерал Бакич забыл, что, принимая от меня производство, он тем самым подчиняется мне всецело. Генерал Бакич принял все меры к тому, чтобы разложить отряд и держать его полуголодным и голым, очевидно, надеясь, что к весне подчиненные уйдут от ген[ерала] Бакича, и он сможет поехать на Дальний Восток, выполнив свою задачу, окруженный почетом. Эти расчеты ошибочны, и настоящий приказ мною послан как в Пекин дипломатическому корпусу, так и в Харбин к генералу Анисимову.
Генерал Бакич забыл, что отряд носит мое имя, и я не могу допустить, чтобы оно трепалось зря.
Генерал Бакич, получив мои подробные сообщения и приказы, ответил на них краткою бессодержательною бумагою, приложив стихи Анненковского сочинения. Считаю подобное отношение к высокому государственному делу освобождения России – издевательством.
Мною был командирован на р. Эмель штаб-офицер для поручений при мне капитан Папенгут, и он доложил мне, что ген[ерал] Бакич запретил ему доклад от моего имени командирам частей отряда и не допустил капитана Папенгута на заседание, бывшее у генерала Бакича с ком[андирами] частей по поводу поручения капитана Папенгута, между тем последний офицер удостоверением был уполномочен говорить от моего имени. Я не могу понять, как генерал Бакич, состоя начальником отряда моего имени, решился не допустить заместителя моего. Это и оскорбление мне, и нарушение воинской вежливости. На оперативный приказ о выходе в Россию генерал Бакич ответил полным отказом, заявив, что отряд не пойдет в Россию и что он не боеспособен. На приказ о выдаче серебра для общего дела спасения России, переданный лично ген[ералу] Бакичу капитаном Папенгут, генерал Бакич ответил отказом, и на вторичный приказ мой по телеграфу положил свою резолюцию, которую привожу как в доказательство понимания генералом Бакичем русского дела и русского языка: «Телеграмму читал и на совещание начдивов обсуждалось; отряд находится в очень тяжелых условиях, и болие, чем рание (здесь и далее так в документе. – А. Г. ), решено было – нет возможности пока ничего уделить: офицеры, казаки и сольдаты голие и босие». Начальник] Отряда Ген[ерал][-] Лейт[енант] Бакич, 23 окт[ября] 1920 г.
Дважды генерал Бакич не исполнил моего боевого приказа, хотя бы и прикрылся совещанием начдивов.
Исходя из всего этого, я не могу более быть равнодушным к делам отряда моего имени на реке Эмиль, и ради спасения казаков и русских людей, интернированных у Чугучака, принимаю решительные меры. Русская пословица говорит, что «рыба тухнет с головы», а потому я, властью, мне данной, отрешаю от должности начальника отряда моего имени на реке Эмиль – генерал-лейтенанта Бакича и его начальника штаба ускоренного выпуска генерального штаба генерал-майора Смольнина…»2277
Многие конкретные обвинения, выдвинутые Дутовым, безусловно, были обоснованны. Бакич действительно стремился свести к минимуму контакты с Дутовым и его влияние на свой отряд, кроме того, он старался пресекать попытки своих подчиненных принять участие в новом походе на Советскую Россию. Видимо, справедливы и упреки в бесхозяйственности, хотя в это сложно поверить – Бакич имел достаточно большой опыт именно хозяйственной деятельности. Что касается хранения Бакичем серебра под кроватью – думаю, он считал, что такой способ достаточно надежен, гарантирует от всяких случайностей и повышает его авторитет как начальника отряда.
Очевидно, Дутов не вполне понимал, что вообще происходит в соседнем отряде и чем руководствуется в своих действиях его начальник. Но, если говорить в целом, приведенный выше документ совершенно не соответствует по своей форме приказу, скорее это личная исповедь Дутова или даже публичное обращение к Бакичу. В тексте, наряду с искренней болью за судьбу оренбургских казаков, проскальзывает и обида уязвленного самолюбия Дутова. Это дало повод одному из советских журналистов назвать этот приказ истерическим2278. Дутов сам себе противоречит, сначала обвиняя Бакича в отсутствии связи, а затем критикуя письма Бакича в свой адрес. Неподчинение Бакича Дутову при принятии от последнего чина генерал-лейтенанта выглядит странно, но объяснимо. Существенно то, что Бакич с начала 1920 г. не находился у Дутова в подчинении, а подчинялся лишь Анненкову. Дутов сам стал заложником ситуации, созданной им и Анненковым в Семиречье, когда оренбургский атаман фактически самоустранился от руководства армией. Но поскольку Анненков себя дискредитировал насилиями его подчиненных по отношению к чинам бывшей Отдельной Оренбургской армии, а сама Отдельная Семиреченская армия в марте 1920 г. прекратила свое существование, Бакич в Китае посчитал себя независимым и от Анненкова, и от Дутова. Не захотел он делиться с Дутовым и имевшимся у него значительным запасом серебра, выдав лишь 6 пудов. Подобному отношению способствовало и то, что ни первый, ни второй реально не сделали ничего, чтобы помочь многочисленному отряду Бакича. Приказ о походе на Советскую Россию Бакич вполне обоснованно посчитал авантюрой. Против выступления на совещании высказались все старшие начальники отряда. Как отметил Бакич в своих показаниях, еще осенью 1920 г. «приказ Дутова сочувствия в корпусе не встретил и после обсуждения был отвергнут и дан в отрицат[ельном] духе ответ»2279. К тому же конкретного плана взаимодействия между отрядами, по имеющимся данным, не было2280, а координация действий при отсутствии средств связи была затруднительна.
Что касается приказа об отрешении Бакича, то Дутов допустил в тексте несколько серьезных ошибок, дезавуировавших этот приказ в глазах Бакича. Прежде всего, он позволил себе опуститься до личных оскорблений, выставляя Бакича малограмотным человеком и инородцем, хотя в безграмотном ответе по телеграфу мог быть повинен телеграфист, а не сам Бакич, а что касается национальности Бакича, то она, разумеется, имела значение в формировании его личности и черт характера, но говорить о том, что боевому генералу русской службы, георгиевскому кавалеру и герою двух войн были чужды интересы России, по меньшей мере оскорбительно. Еще один промах Дутова – выпад против начальника штаба Бакича генерала Смольнина, который закончил никак не ускоренный, а полный курс академии Генерального штаба, причем с лучшим результатом, чем сам Дутов. Тем же приказом Дутов назначил начальником отряда генерал-майора Оренбургского казачьего войска А.С. Шеметова, начальником штаба – полковника СИ. Кострова.
Как вспоминал один из очевидцев, «ранней весной до Чугучака и лагерей (отряда Бакича. – А. Г. ) дошел суйдунский приказ Дутова. Помню, что, читая это безграмотное, написанное языком приготовишки, сочинение, невольно думалось: какое, однако, передо мною явное, поразительное убожество и между тем в руках этих людей, в частности этого человека, была и жизнь и смерть, была судьба сотен тысяч и миллионов людей. Этого человека прочили когда-то в верховные правители России… Приказ был весьма пространный, характера агитационного, рассчитанный на поднятие бунта в отряде (Бакича. – А. Г. )»2281. В отряде Бакича сторонниками Дутова были распространены копии этого приказа.
Дутов телеграфировал князю Кудашеву в Пекин: «Сообщаю Вам [и] дипломатическому корпусу, [что] мною Начальник] отряда [в] Чугучаке генерал Бакич за самоуправство, незаконные реквизиции, нарушение международных законов [и] прочие деяния отрешен от должности вместе с Нач[альником]штаба. Назначен новый начальник генерал Шеметов. Сообщаю на предмет оказания помощи отряду, прошу деньги адресовать генералу Шеметову… Дутов»2282. Этому распоряжению Дутова Бакич не подчинился. Приказ не вызвал энтузиазма и у других старших офицеров, быть может, за исключением полковника Савина. Так, полковник Р.П. Степанов наложил на документ резолюцию: «Представить комкору» (т. е. Бакичу. – А. Г. ), решив не нарушать субординацию2283. Генерал А.С. Шеметов также категорически отказался от нового назначения2284.
От возможных негативных последствий Бакича, конечно, спасла гибель Дутова спустя лишь неделю после неприятного для него приказа. После конфликта с Дутовым и его гибели Бакич, как старший офицер оренбургских частей, переименовал свой отряд атамана Дутова в Отдельный Оренбургский корпус. Потенциальный соперник Бакича, выдвиженец Дутова, генерал А.С. Шеметов, по некоторым данным, получил повышение2285. Дутов направил в отряд Бакича даже секретную инструкцию своему стороннику – командиру Атаманского полка (22 офицера и 60 казаков при 4 пулеметах на январь 1921 г.2286) полковнику Е.Д. Савину – о приведении приказа в исполнение любыми способами2287. Попытка мятежа Савина была пресечена, участники (сам полковник Савин, есаулы Остроухов и Шишкин) попали в китайскую тюрьму2288 и были закованы в кандалы2289. Добавлю, что атаманцы находились в постоянной оппозиции по отношению к Бакичу2290. Полковник Савин писал в Суйдин в марте 1921 г.: «Здесь (на р. Эмиль. – А. Г. ) давно все погибло… настроение моего полка – делать дело… Смерть Атамана меня поразила и огорчила, убило (так в документе. – А. Г. ) всякую энергию – верил и любил человека… Атаманский полк душой с Вами…»2291
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 144; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!