Дутов и выступление Корнилова 10 страница
Газеты того времени сохранили до наших дней имена первых защитников войсковой столицы, дающие представление о том, кто сражался на стороне белых в начале Гражданской войны. Вот некоторые из них: подъесаул П.Г. Тюрин – умер от ран и контузий, юнкер Портнягин – убит большевиками; доброволец И.И. Трусов – 18 лет, воспитанник 6-го класса оренбургской гимназии, ранен; юнкер Оренбургской школы прапорщиков И.В. Карташев – 22 года, ранен; прапорщик Петров – убит большевиками, «в левом крыле носа имеется рана, но не рваная, а пулевая, колотой штыковой раны в области груди нет, а имеется на ее правой стороне и на внутренней стороне правого бедра по одной большой колотой ране»607. У Оренбурга были очень юные защитники, но это не остановило красных перед самыми гнусными жестокостями в их отношении. На станции Новосергиевка в начале января 1918 г. был обнаружен труп неизвестного юнкера, который был «исколот штыками, прострелен, в области живота вырезан кусок тела, в другой части тела обнаружена большая рана, нанесенная, как предполагают, тупым орудием, язык, уши, нос и половые органы были вырезаны»608.
В Оренбурге в условиях военного положения все заведения должны были работать до 22 часов, была запрещена торговля спиртным. 16 января 1918 г. был издан приказ о мобилизации домовладельцев 1-й части Оренбурга в возрасте от 18 до 55 лет для формирования боевых, трудовых и охранных дружин. Боевые дружины формировались из мужчин 20–35 лет, трудовые – 18–19 и 36–55 лет609. Однако было уже поздно.
|
|
|
16 января 1918 г. произошел решающий бой под станцией Каргала в 35 верстах от Оренбурга. Этот бой стал «лебединой песней» оренбургских кадетов, откликнувшихся на призыв последних защитников города. На фронт под командой 18-летнего прапорщика Хрусталева, который сам лишь год назад окончил Неплюевский корпус, пошли даже 14-летние. Один из них впоследствии вспоминал:
«Нас спешно одели. Ватные куртки, штаны, бараньи полушубки, валенки, папахи. До вокзала шли в кадетских фуражках. Первый раз запели ротой уже дошедшую до Оренбурга песню:
Смело мы в бой пойдем
За Русь Святую…
Был солнечный, морозный день пятнадцатого января восемнадцатого года, один из последних дней белого Оренбурга. Об этом мы даже не думали. Не могло же быть, чтобы мы с нашими старшими друзьями юнкерами не отбросили банды Кобозева обратно к Самаре. А там Корнилов и Алексеев двинутся с Дона и разгонят большевиков. До Каргаллы ехали час в отопленных и хорошо оборудованных теплушках… На станции сотня казачьих юнкеров и роты две эсеровских добровольцев. Эсеровские добровольцы (они ходят без погон и называют себя отрядами Учредительного Собрания) величают друг друга – «товарищами». Пытаются так называть и нас. Дело чуть не доходит до драки, а связиста из штабного вагона выкидывают из купе. Даже не мы, а дежурный офицер, бывший кадет 2-го корпуса. Их офицеры, они в погонах, приходят с извинениями. Слово «товарищ» у них было будто бы в обращении всегда – и употребляют его они не в политическом, а в «обиходном» смысле.
|
|
|
Славно поели жирного солдатского кулеша, и, как настоящим солдатам, нам выдали по полстакана водки. Вечером, в двух вагонах, кадетскую роту передвинули к железнодорожной будке, в двух верстах от станции. Сменяем в заставе офицерскую роту. Застава в полуверсте от будки, в снеговых окопах, по обеим сторонам железнодорожного полотна. Там, на всю ночь, остается одно отделение… На дворе градусов двадцать мороза. Каково должно быть нашим в заставе… У большевиков все тихо, только где-то очень далеко слышны паровозные гудки. Должно быть, в самом Сырте – верст 10 или 12 впереди. В Поповке, что почти на фланге заставы, только лают собаки. С этой стороны позицию защищает глубокий снег.
Утро шестнадцатого января. День обещает быть таким же солнечным и морозным, как вчера… На Оренбургском фронте воюют только днем. Было часов девять утра, когда, со стороны заставы, послышалась частая ружейная стрельба и, почти сразу, разорвался первый снаряд. Вошел в дело приданный нам пулемет… бой разгорается, и мне видно с полотна, как ложатся, совсем близко от нашей будки, снаряды. Из Поповки показалась стрелковая цепь. Черные муравьи на белом фоне. Отсюда, за две версты, кажется, что они не двигаются. Их цель, по-видимому, обойти нашу позицию справа. С Каргаллы их цепь, конечно, видят, и вот красивым барашком рвется первая шрапнель нашей бронированной площадки. От меня, с высокой насыпи полотна, все видно, как на ладони… На станции добровольческие роты уже грузятся и юнкера седлают коней. Они постараются обойти красных на нашем левом фланге, но – снег их остановит… Паровоз, прицепленный сзади, толкает пять теплушек с добровольцами. Я примостился на подножке паровоза. Холодно, светло, весело и жутко. Там, в стороне Сырта, перестрелка принимает характер настоящего огневого боя. Пули уже посвистывают около будки, у которой разгружаются добровольцы. Одна из их рот разворачивается полоборотом направо против цепи, вышедшей из Поповки, и медленно начинает продвижение, утопая в глубоком снегу… «фронт» был в полуверсте, и идти на «фронт» можно было только по полотну железной дороги.
|
|
|
– Идите осторожно, – напутствовал меня начальник участка, – ниже полотна, если сможете.
|
|
|
Но ниже полотна лежал глубокий снег, с подмерзшей корочкой, дающей ему обманчиво солидный вид. Два-три раза я провалился по пояс и в конце концов взобрался на насыпь. Я как-то не сразу сообразил, что то, что свистит и мяукает в воздухе или со стеклянным звоном бьет по рельсам, – это и есть пули, которые убивают людей. Но и поняв это, я до первой крови не мог вообразить, что они могут убить или ранить… Вот, наконец, вправо от полотна, перпендикулярно к нему вырытый в снегу окоп. Красно-черные фуражки – Неплюевская рота… Над ними свистят те же пули, которые свистели только что на насыпи. Кадеты сидят, покуривая, выданную вчера махорку. Винтовки прислонены к брустверу. В амбразуре – пулемет. Мы не стреляем. Впереди, шагах в восьмистах, перед нами лежит «их» цепь. Все в черном, должно быть матросы. Это мне рассказывают, т. к. цепи почти не видно: она зарылась в снег. Когда матросы поднимаются и пытаются сделать перебежку, Хрусталев поднимает роту и дает два-три залпа. Говорят, что успех потрясающий, и цепь зарывается снова. Конечно, сильно помогает пулемет. Все же они продвинулись шагов на пятьсот, но, как объясняет Хрусталев, нужно было их подпустить поближе для большей меткости огня. Справа, из Поповки, большевицкая цепь отходит, а добровольцы приближаются к деревне. Красный бронепоезд пытается нащупать нас из своей пушки. Но им тоже нас не видно, как и мы не видим их цепи. Только головы, когда стреляем залпами. Уже за полдень. Едим мерзлый хлеб и вкусные, мясные консервы под свист пуль и, иногда близкие, разрывы снарядов.
Вот по насыпи прошла наша броневая площадка, привлекая на себя огонь красной артиллерии. Целая очередь падает совсем близко от окопа, засыпая нас снегом. К счастью, снаряды «глохнут» в снегу и не дают осколков. Бой оживляется. Все чаще и чаще поднимает Хрусталев свою роту к брустверу. За красной цепью, вне достижимости ружейного огня, останавливается эшелон. Виден, как на ладони, паровоз и красные вагоны, из которых высыпаются люди и двигаются, густыми цепями, на поддержку матросов. Матросы снова поднялись и идут перебежками. Между залпами, «беглый огонь», – командует прапорщик Хрусталев… Вот она, первая кровь… Почти сразу, после ранения Миллера, убит пулей в лоб один из офицеров-пулеметчиков. «Рота… пли. Рота… пли», – командует Хрусталев. «Веселей, ребята, веселей». Он боится, что этот первый в кадетском окопе убитый плохо подействует на его молодых солдат.
«Рота… пли. Беглый огонь». Матросы не просто останавливаются, а убегают. «Рота… пли», – винтовки накаляются. «Урра… Рота… пли»… Вот капитан, начальник боевого участка, спокойный, молодой еще офицер. «Славно, однокашники, славно… Приятно за своих». Оказывается, мы только что отбили сильную атаку. Снег нам, конечно, помог, но и без снега мы ее отбили бы… Короткий зимний день на склоне. Синие тени ложатся в окоп, и холод начинает пронизывать до костей. С той стороны красные начинают грузиться в эшелоны. «Едут спать в Сырт», – шутят знатоки «железнодорожной» войны. Мы тоже скоро на Каргаллу»610.
Той же ночью кадетов отправили в Оренбург. Похоже, это единственные белые воспоминания о боях за Оренбург в начале 1918 г.
Несмотря на весь героизм немногочисленных защитников Оренбурга, наступление Кобозева отбить не удалось и вечером станция была захвачена силами красных, 15-й и 16-й разъезды были заняты ими уже без боя. В этот же день было разослано сообщение о переносе Войскового Круга в Верхнеуральск611.
Кстати, по свидетельству П.А. Кобозева, обороняя Оренбург, белые стреляли не боевыми, а учебными снарядами, не дававшими разрывов612. Красные же использовали боевые.
17 января красные заняли 17-й разъезд. В тот же день войсковой старшина Протодьяконов и сотник Б.А. Мелянин под артиллерийским и пулеметным огнем красных взорвали железнодорожный мост через реку Каргалку у разъезда № 18613. И наконец 18 января в результате отступления белых и восстания городских рабочих, атаковавших железнодорожный вокзал, Оренбург был сдан. Потери отряда мичмана Павлова на Урале составили всего 19 человек. Вскоре погибшие были торжественно похоронены на Марсовом поле в Петрограде614.
Белые добровольческие отряды было решено распустить. Те из участников дутовской эпопеи, кто не пожелал сложить оружие, отступили по двум направлениям: на Уральск во главе с Генерального штаба генерал-майором К.М. Слесаревым ( до 500 человек, включая остатки офицерских рот, кадетов старших классов Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса, юнкеров и добровольцев615) и на Верхнеуральск или временно укрылись по станицам. Судьба раненых и оставшихся в Оренбурге его защитников неизвестна, но по аналогии со схожими событиями на Юге России она должна была быть весьма печальной.
Самому атаману пришлось спешно покинуть Войсковую столицу в сопровождении шести офицеров, вместе с которыми он вывез из города Войсковые регалии и часть оружия. 19 января в город вступили красные. Один из очевидцев писал в те дни: «Молчаливо и пусто в войсковых учреждениях. Валяются связки бумаг, в беспорядке раздвиганы (так в документе. – А. Г. ) стулья, чернеют футляры пишущих машинок. И ни души. Только изредка забредет в помещение кто-нибудь из служащих, и его шаги гулко раздаются в пустых комнатах»616. Не менее печально и другое свидетельство о состоянии Войскового штаба в те дни: «Все, конечно, было перерыто и раскидано по полу и столам, некоторые портреты и фотографии, имеющие для войска историческую ценность, уничтожены совсем. Все бо лее важные дела унесены. Из трофейной исторической коллекции взято все с исторической точки зрения более ценное, в том числе два немецких617 знамени, взятые в эту войну нашими казаками»618.
Как позднее отметил один из авторов, «в отношении всей этой шумной «Дутовской» истории нужно, во-первых, указать, что она носила агитационный характер, обе стороны были слабо организованы не только в военном, но даже и в политическом отношении. Отсюда борьба имела раздутый темп и развитие. Население в очень слабой степени отозвалось на призывы по мобилизации, из многомиллионной массы Южно-Уральского населения едва выявилось 11/2– 2 тысячи добровольцев с обеих сторон для проведения первых столкновений гражданской борьбы»619. Впрочем, если для белых эти цифры соответствуют действительности, то численность красных была существенно больше.
Восставшие рабочие-железнодорожники во главе с Г.А. Коростелевым выехали из Оренбурга на поезде навстречу войскам Кобозева, принявшим их поначалу за белых, однако вскоре недоразумение выяснилось и стало ясно, что путь на Оренбург для красных открыт620. Красные при огромном численном превосходстве смогли-таки уничтожить первый очаг антибольшевистского сопротивления на Южном Урале.
По занятии Оренбурга Ленин 22 января 1918 г. отправил радиограмму «Всем, Всем»: «Оренбург взят Советскими властями, и вождь казаков Дутов разбит и бежал»621. По другой версии, текст радиограммы был следующим: «Оренбург занят советскими войсками окончательно. Дутов с горстью приверженцев скрылся. Все правительственные учреждения в Оренбурге заняты советскими войсками. Властью на месте объявлен Оренбургский Совет Рабочих, Солдатских, Крестьянских и Казацких Депутатов»622.
В Оренбурге красные организовали военно-революционный комитет, а противники Дутова, которого они называли «неумелым и недальновидным капитаном»623, из казаков (А. Бочкарев, Т.И. Седельников, М.П. Копытин, А.И. Завалишин, А.С. Беленинов, И.Ф. Ильиных, Н.Ф. Турчанинов, Панов и другие – в основном сотрудники «Оренбургского казачьего вестника») образовали уже 19 января Временный совет Оренбургского казачьего войска. Седельников первоначально выступал с антибольшевистскими лозунгами, призывал защищать идею войскового самоуправления. С горечью писал он на страницах «Оренбургского казачьего вестника», не сразу прикрытого большевиками, о поражении по причине несознательности казаков и несамостоятельности их в общественно-политических вопросах при старом режиме624.
Тем временем в городе начались обыски, грабежи, изъятия церковных и иных ценностей, аресты и расстрелы. Три дня красные грабили станицу Оренбургскую. В монастырской церкви Оренбурга 7 красногвардейцев сбрасывали иконы, но были схвачены и арестованы возмущенными местными жителями625. Новой властью был арестован оренбургский городской голова В.Ф. Барановский, начальник Оренбургской школы прапорщиков Игнатьев, задержан епископ Мефодий (М.Л. Герасимов), которого красные подозревали в сочувствии Дутову. Епископа отвели на вокзал и допрашивали в вагоне, обвиняя в отпевании дутовцев. Мефодий заявил, что отпевал жертв Гражданской войны вообще и выступает против братоубийства. Доводы подействовали, и он оказался на свободе626.
Первое время важную роль в Оренбурге играл мусульманский военный комитет, однако в ближайшие дни красные взяли управление городом под свой контроль в полном объеме, разоружив 26 января мусульманскую дружину627. Много арестов было произведено по доносам, тюрьма оказалась переполненной. Имели место и бессудные расправы. Уже 24 января 1918 г. матросы расстреляли юнкера А. Бабичева, который укрывался в монастыре у станции Платовка и, по их мнению, выпустил сигнальную ракету628. В тот же день на разъезде № 18 был расстрелян возвращавшийся с фронта к семье бывший командир 2-го Оренбургского казачьего полка генерал-майор П.В. Хлебников, ранее задержанный на станции Платовка и доставленный для краткого допроса в Оренбург629. В своей квартире был убит 67-летний генерал-лейтенант Шейх-Иль-Ислам Абдул Вагапович Кочуров и с ним бывший командир 12-го Оренбургского казачьего полка полковник М.Ф. Доможиров. С бывшего атамана 2-го военного отдела Оренбургского казачьего войска генерал-лейтенанта Н.А. Наследова на улице сорвали погоны и избили. Лишь чудом 63-летнему генералу удалось добраться домой живым. На глазах собственных малолетних детей был убит есаул Г.М. Нагаев630. Расстреляны есаулы С.С. Полозов и А. Кручинин.
Новая волна насилия против офицеров и казаков последовала после набега белых на Оренбург 4 апреля 1918 г. 7 апреля 1918 г. были расстреляны шесть штаб-офицеров 2-й Оренбургской гимназии военного ведомства, в том числе ее директор генерал-майор А.К. Ахматов631. Расстреляны отставной генерал-майор Ф.С. Воробьев, старик войсковой старшина Никитин632, полковник в отставке А.Н. Полозов (позднее сообщено, что расстрелян «по недоразумению»)633, разжалованный еще в период первой русской революции сотник Н.В. Стрелковский.
Разумеется, это лишь отдельные сведения. Неподалеку от Оренбурга в станице Сакмарской в мае 1918 г. было арестовано и расстреляно 14 человек, в том числе несколько казачьих офицеров634. Всего, по данным оренбургских эсеров, на городском кладбище Оренбурга за несколько недель владычества большевиков было захоронено около 400 трупов635. Около 100 офицеров в Оренбурге при большевиках находилось в заложниках, причем населению было объявлено, что за каждого убитого советского работника или красногвардейца будет расстреляно 10 заложников636.
Ленин, очевидно, считал контрреволюцию на Южном Урале ликвидированной окончательно, однако Дутов схвачен не был, что имело для большевиков весьма печальные последствия – борьбу с ним пришлось начинать сначала. Заявить об окончательном разгроме Дутова большевики поспешили и в своей печатной пропаганде637. Тем не менее до настоящей победы над восставшим атаманом было еще далеко.
За неделю до вступления в Оренбург красных Дутов, видимо, для собственной безопасности переселился в казачий Форштадт (предместье Оренбурга, населенное казаками) по адресу ул. Черновская, дом 26638. Несмотря на требования большевиков по взятии Оренбурга задержать Дутова, обещание вознаграждения за его поимку и почти полное отсутствие у него охраны, ни одна из станиц не выдала Войскового атамана. Дутов решил не покидать территорию войска и отправился в Верхнеуральск, где намечался созыв Войскового Круга. Верхнеуральск находился вдали от крупных дорог и давал возможность продолжить борьбу и сформировать новые силы против большевиков, не теряя управления войском. Туда же отдельно от атамана уехали члены Войскового правительства и депутаты Круга. Красные же предполагали, что Дутов может уйти на Дон639.
Уже в июле 1918 г. атаман сам подробно изложил обстоятельства своего побега из Оренбурга. Дутов вспоминал, что «17 января в 81/2 час[ов] вечера для меня поданы были лошади для отъезда из г. Оренбурга. Однако мусульманская организация, которой в тот момент в городе принадлежала власть, этих лошадей арестовала. Тогда я пошел в Форштадт. Иду по войсковой площади, меня догоняет подпоручик Гончаренко.
– Куда вы? – спрашивает он.
– Домой.
– Куда домой?
– В Оренбургскую станицу…
Гончаренко берет меня, и едем в Нежинскую станицу. Приезжаем. Там идет сход, на котором выносится решение о том, чтобы меня арестовать. Узнав об этом, являюсь на сход и предлагаю привести в исполнение их постановление обо мне. Нежинцы смягчились, напоили чаем и отправили дальше. Приезжаю в Верхне-Озерную станицу. Там имеется телеграф, по которому в эту станицу уже было сообщено о том, что за поимку меня обещана награда в 200 000 руб.
Являюсь в станицу и говорю:
– У вас бедно. Заработайте на мне…
Тоже устыдились и проводили дальше. Приезжаю в поселок Хабарный, от которого до г. Орска 17 верст. Проехал и еду дальше на г. Орск, около которого стоят уже пикеты. Проезжаю Орск. Кругом пьяно. Видны пьяные хвосты. Приезжаю в пос. Куртазымский640, где сталкиваюсь с четырьмя каторжниками-казаками, которые вначале хотели было меня арестовать, но чего-то медлили641.
– Почему же не арестуете, – спрашиваю.
– Да мы думали, что вы не такой, какой вы есть… Казак-каторжанин на своих лошадях бесплатно отвозит меня до следующей станции, причем 60 верст делает в 4 часа642.
В Верхнеуральске меня встретили довольно торжественно. В других станицах меня встречали частью хорошо, частью сдержанно, причем везде я собирал сходы. В г. Верхнеуральск я мог проехать в шесть дней, а я ехал 12 дней, так что если у большевиков была бы организация и хоть одна умная голова, то они поймали бы меня…»643. Таким образом, Дутов оказался в Верхнеуральске около 29 января 1918 г.
Известный писатель-эмигрант Р.Б. Гуль так описывал события: «Дутов не признал октября ни на один день. Атаман печатно заявил, что не подчиняется большевистской власти, и в Оренбурге начал формировать казачьи отряды для вооруженной борьбы. Но на Оренбург, по улицам которого в желтом овчинном полушубке, в руке с атаманской булавой, окруженный охраной ходил Дутов, в декабре 1917-го двинулись красные матросские отряды. Пришедшие с фронта мировой войны, разложенные казаки-фронтовики не захотели сражаться еще и под родным Оренбургом и открыли матросам город. Красная гвардия ринулась в казачью столицу. До последней минуты Дутов оставался в Оренбурге. Только когда уж по улицам бежали ворвавшиеся матросы, атаман с комендантом города высадили с извозчика какого-то седока на мостовую и на рысаке в сумерках помчались из Оренбурга. За голову Дутова большевики объявили награду, но так и ушел от красных матросов казачий атаман, увезший с собой только булаву, и, засев в Верхнеуральске, созвал войсковой Круг оренбургских казаков, чтобы снова отсюда вести сопротивление большевикам. В русскую революцию и гражданскую войну многие белые и красные военачальники освежали в памяти биографию Бонапарта. Не забыл ее и Дутов. У Дутова были данные: военный талант, храбрость, ораторский дар, уменье поднять войска; но люди близкие атаману знавали и иные черты казачьего офицера: легкомыслие и любовь к удовольствиям жизни, из-за которых подчас на многое махал рукой веселый атаман. В 1923 году644 в Западном Китае к штабу уже выбитого из России Дутова подскакал степной киргиз, привезший для атамана «секретный пакет». Дутов вышел к посланцу на крыльцо. Подкупленный агентами ГПУ киргиз подал атаману левой рукой пакет, а правой выстрелил в упор в Дутова и убил наповал. Так кончил жизнь казак, атаман А.И. Дутов. Но тогда в 1918 году в Верхнеуральске за ним пошли старики – казаки, башкиры, сформировались партизанские юнкерские и офицерские части, и Дутов двинулся на север на захват железнодорожного узла у Челябинска. План Дутова был правилен: отрезать от большевистской России Сибирь. Но этот план поняли и в Москве. Против Дутова из Великороссии пошли первые красногвардейские отряды всевозможной шпаны и матросов. Эти отряды были б малострашны, если б внезапным сильным противником атаману не встал самарский комиссар, неизвестный Блюхер, пошедший на него из Самары»645.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 161; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!