Краткая история пэйнтбола в Москве 9 страница
Митя кивнул.
– Это бирка, которую можно повесить только на другие бирки. Так называют звезду, которая от собственной тяжести провалилась сама в себя и схлопнулась в точку. У этой точки бесконечная плотность, и свет не может улететь от нее в пространство – гравитация затягивает его назад. В общем, это место, откуда ничего не возвращается. В книгах по физике написано, что никто не знает, что именно происходит в этой точке. Но это ошибка – о том, что творится в черной дыре, знают довольно многие. Например, мы с тобой.
– И что в ней творится?
– А вот это, – сказал Дима. – Все, что ты видишь.
– Ты хочешь сказать, что мы внутри черной дыры?
– Да, – сказал Дима. – Как ни печально.
– Что‑то не очень похоже.
– Черные дыры выглядят черными только снаружи. Строго говоря, они вообще не выглядят никак – оттуда просто не приходит свет. Именно поэтому никто не знает, какие они внутри. Кроме тех, кто там находится.
– Но ведь в черной дыре никто не может находиться, – сказал Митя. – Он сразу же упадет к ее центру, и его сплющит в точку.
– Для того, кто будет падать, это «сразу» растянется в бесконечность. Он никогда не достигнет центра черной дыры. И никто не узнает, что с ним будет происходить. Кроме тех, кто будет падать рядом.
– Ты хочешь сказать, что мы только что упали в черную дыру?
– Мы падали в нее с самого рождения. Падали и одновременно летели прочь. Есть такое понятие – «свет горизонта». Это свет, который не может ни улететь, ни упасть. Остановившийся свет, про который не знает никто, кроме него самого.
|
|
|
Голова теперь была видна с затылка. Митя подумал, что не очень ясно – то ли они медленно летят вокруг нее по кругу, то ли она просто вращается перед ними в сумраке, скрывшем все вокруг. Он не делал никаких усилий для того, чтобы держаться в воздухе, – казалось, его несет какое‑то неостановимое течение и крылья работают сами. Странно, но он чувствовал себя почти комфортабельно.
– Свет не может остановиться, – неуверенно сказал он. – Он всегда пролетает триста тысяч километров в секунду. Так говорят физики.
– Физики – это просто юристы, которые сначала пишут законы природы, а потом начинают искать в них лазейки. Свет не стоит на месте. Он летит вперед. Но бывает так, что место, сквозь которое он летит вперед, с такой же скоростью падает назад. Еще можно сказать, что та секунда, за которую он пролетает свои триста тысяч километров, становится бесконечной. Здесь все зависит от формулировки.
– Ты говоришь, что про свет горизонта не знает никто, кроме него самого. А почему про него тогда знаем мы?
– Потому что мы и есть свет горизонта.
– Мы?
– Да. На самом деле ночные мотыльки не летят к свету сквозь темноту. Они и есть этот пойманный свет.
|
|
|
– Это правда?
Дима кивнул.
– Подожди. Ты говоришь, что мы падаем в черную дыру с самого рождения. А когда все это началось?
– Трудно сказать. Говорят, что это случилось пятнадцать миллиардов лет назад в точке, которую физики называют «Big Bang». Только никакого взрыва там не было – правильнее было бы назвать ее «Big Oops». Можно сказать, что это было нечто прямо противоположное взрыву. Астрономы говорят, что вселенная бесконечна, но на самом деле все, что они видят в небе в свои телескопы, – это черная дыра изнутри. Она выглядит как бесконечное пространство просто потому, что ее границ нельзя достичь. Свет будет лететь туда вечно и никогда не долетит. Но вся эта бесконечность – на самом деле не больше чем точка. Физики называют ее сингулярностью. А в древних мистических книгах она известна как «ад наконечника булавки».
– А как же звезды, которые мы видим на небе?
– Это просто лучи, которые падают в черную дыру. Когда ты видишь звезды, ты видишь только свет.
– И Луна тоже?
Дима кивнул.
– Но ведь люди летали на Луну.
– И куда это делось?
– Что – это?
– То, что они летали на Луну.
– То есть что значит – куда делось? Осталось в прошлом.
|
|
|
– А куда делось прошлое?
– Не знаю, – сказал Митя.
– В этом и дело. Прошлое тоже когда‑то было светом горизонта, а потом он упал в черную дыру. Все эти межпланетные полеты и астрономические открытия – просто конвульсии света на пути к последней точке. Что бы ни появлялось в нашем мире, все исчезает в черной дыре. Поэтому не особо важно, какую информацию приносит свет. В следующую секунду он исчезнет там же, где исчезло все остальное – все эти динозавры, мамонты, римские империи, боги и ангелы.
– Ангелы?
– Да, – сказал Дима. – Раньше среди нас были ангелы, но потом они тоже сорвались в черную дыру. Мистики называют их падшими и говорят, что они согрешили.
– И боги тоже упали?
– И боги. Когда бога забывают, это значит, что он уже исчез в черной дыре. А если ему молятся, это значит, что он все еще падает. Это может происходить очень долго, потому что боги имеют очень большие размеры. Но в конце концов все они падают вниз.
– Вниз?
Дима кивнул в сторону черной головы, которая теперь была видна в профиль.
– Вон туда, – сказал он. – Пересекая горизонт событий, все исчезает. У того, что упало в черную дыру, не остается никаких свойств и качеств. Поэтому нет разницы между вчера и позавчера. А завтра то же самое можно будет сказать и про сегодня. Все превращается в однородную субстанцию, объем которой так мал, что ее невозможно обнаружить никак, кроме как в разговоре о ней. Эта субстанция – прошлое.
|
|
|
– Но ведь прошлое можно обнаружить множеством других способов, – сказал Митя. – Например, посмотреть старый фильм. Или прочесть старую книгу.
– Ты все равно будешь иметь дело с настоящим. Просто твое настоящее будет занято эхом прошлого. Или его тенью. Это не само прошлое, а твои мысли о нем.
– А мысли тоже падают в черную дыру?
– Да. Все, что исчезает, исчезает именно потому, что падает в нее.
– И мы тоже?
– И мы тоже. Я уже сказал, что мы – это свет горизонта. Просто свет, который отправился в свое бесконечное путешествие в тот самый момент, когда стало слишком поздно это делать. Секунда, за которую мы должны были улететь далеко прочь, растянулась в вечность, которую нам пришлось проводить там, где нас застала катастрофа. Это «здесь и сейчас» и есть горизонт событий.
– Мы все время летели к свету.
– На самом деле мы оставались на месте. Хотя и летели к свету изо всех сил. Все то, что движется чуть медленнее, просто рушится вниз. А все, что умчалось прочь чуть раньше, уже бесконечно далеко.
– Подожди, – сказал Митя. – Я совсем перестал понимать. А почему мы не видели черную дыру раньше?
– Ее не видно по определению. Ничто не может двигаться быстрее света, а свет не может выйти за границу черной дыры. Эта граница называется горизонтом событий. Поэтому из того места, где находится черная дыра, не может дойти никакая информация о ее положении. Все просто исчезает в ней, и все. Где вчера и позавчера? Где та секунда, когда мы впервые оказались под этим небом и вдохнули этот воздух? Черная дыра там же.
– Хорошо, – сказал Митя, – но почему тогда мы увидели ее сейчас?
– Потому что мы только что упали в нее окончательно. Мы больше не свет горизонта. Мы свет на пути к последней точке.
Мите показалось, что вес этих слов непереносим. Ему даже почудилось, что откуда‑то из темного пространства прилетел далекий детский крик, полный отчаяния и страха, словно вместе с ним испугалась вся Вселенная.
– Почему это случилось? – спросил он.
– Теоретически можно находиться на горизонте событий сколько хочешь. Но в черную дыру постоянно рушится все окружающее, и ее масса делается все больше и больше. Чем сильнее ее притяжение, тем шире зона черноты, из которой не может вырваться свет. Граница движется. Это как археологические слои – над одним горизонтом событий появляется другой, над другим – третий… Неподвижный свет, который был границей черной дыры вчера, падает в нее сегодня.
– А можно ли этого избежать?
– Нет, – ответил Дима. – Нельзя. Свет по своей природе не может ничего избежать. Сегодня впереди появилась черная дыра. Это когда‑нибудь случается с каждым насекомым. Но только ночные мотыльки понимают, что именно с ними происходит.
– Как это будет выглядеть? Нас что, расплющит в папиросную бумагу? Сожмет в точку? Растянет в нить?
– Я не знаю, – сказал Дима.
– Мы можем спастись?
– У нас есть только один шанс, но он, к несчастью, чисто теоретический. Существует вариант развития событий, при котором сингулярность оказывается не в будущем, а в прошлом. Так, во всяком случае, следует из математики – есть одно решение, связанное с особым маршрутом света по шляпе Мебиуса, так называется искривление пространства вокруг сингулярности. Но такое решение крайне нестабильно, потому что зависит…
– Только не надо математики.
– Хорошо.
– А какой он, мир за пределами черной дыры?
– Он такой же и не такой. Он похож на наш, но за секунду до того, как с нами случилось самое страшное. Хоть он совсем близко, туда невозможно попасть. Об этом плачут все поэты.
– Но почему мы не можем перейти на новый горизонт событий? Почему мы должны падать?
– Мы никому этого не должны. Просто мы часть того горизонта, который падает.
– Значит, мы погибнем?
– Известно только одно – оттуда никто не возвращался.
Теперь голова была заметно ближе. Митя увидел на кеглеобразной короне косую борозду, похожую на след сабельного удара. Лицо стало различимо в мельчайших деталях, и Митя подумал, что где‑то его уже видел. Или, может быть, не это, а какое‑то очень похожее.
– Похоже на портреты из Ахетатона, – сказал он.
– Из Ахетатона?
– Это была столица фараона‑отступника. Город, который он построил в пустыне. Его звали Эхнатон, и он поклонялся солнечному диску. У него и его родственников были похожие лица. Я подумал, что так могла выглядеть его пирамида.
– Я уже сказал, что это пирамида Бога. Многие великие мистики видели эту голову во сне. Но мало кто потом об этом помнил.
– Почему?
– Память – это разновидность света. А здесь место, где исчезает всякий свет.
Митя посмотрел на голову. Она была повернута таким образом, что ее губы казались сложенными в загадочную полуулыбку – словно она прислушивалась к разговору и смеялась над тем, что слышала.
– Кто ее построил?
– Никто, – сказал Дима.
– Откуда же она взялась?
– Знаешь, в некоторых пещерах бывают такие колонны, которые образуются от миллионов капель воды, падающих с потолка в одно и то же место? Сталагмиты. Это что‑то похожее.
– Не понимаю.
– Есть такая книга, «Остров затонувших кораблей». Может быть, ты читал в детстве?
Митя отрицательно помотал головой.
– Про корабли в Саргассовом море, которые образовали остров, прибившись друг к другу. Эта голова – что‑то похожее. Можно сказать, что это остров затонувших горизонтов. Все горизонты событий, которые ушли в прошлое, слиплись в эту черную голову, примерно как корабли в той книге. Только там все корабли сохранялись такими, как были, а здесь каждый новый горизонт становится просто микроскопическим слоем. Физика утверждает, что в слое, который добавляет каждая новая эпоха, нет ничего индивидуального. Гравитация уничтожает всю разницу.
– Гравитация? А почему мы ее не чувствуем?
– Мы ее чувствуем. Именно из‑за нее мы летим сейчас по этой спирали и не можем никак изменить свой маршрут.
Мите показалось, что от черной головы повеяло теплом – правда, оно было еле заметным.
– Она всегда была такой?
– Нет. Но за последний миллиард лет она практически не изменилась.
– Неужели она такая древняя?
– Гораздо древнее, чем человек.
– Почему тогда у нее человеческое лицо?
– Шведский духовидец Сведенборг, – сказал Дима, – говорил, что небеса имеют форму человека. Только под самый конец жизни он понял, что это человек имеет форму небес. У этой головы вовсе не человеческое лицо. Это у человека ее лицо. Она – тот образ и подобие, по которому человек был создан.
– Кем?
– Непреодолимой силой обстоятельств. Как и все остальное.
– Я помню один барельеф, – сказал Митя. – Фараон и его домочадцы поднимают руки к солнцу, а от солнца к ним тянутся лучи с ладонями на конце. На фараоне точно такая же корона. Если эта голова такая древняя, что появилась раньше людей, почему тогда на ней головной убор фараонов?
Дима закрыл глаза, и на его лице изобразилось напряжение, словно он изо всех сил пытался что‑то вспомнить.
– А, вот ты о чем, – сказал он. – Каирский музей, Аменхотеп Четвертый, десятый фараон восемнадцатой династии, поклоняется солнечному диску… Впечатляет. Ага, вот и статья… Так… Только историки неправильно все поняли. Эти ладони на лучах вовсе не наделяют жизнью. Они, наоборот, отнимают ее. Это тяжесть, которая срывает свет с его пути и уносит к черной дыре. Аменхотеп Четвертый тоже видел эту голову во сне. Поэтому он и носил такую корону. Он думал, что сможет заслужить милость черной дыры, выполняя специальные ритуалы. Главным из них было жертвоприношение света…
– Жертвоприношение света? Как можно принести в жертву свет?
– Технология была очень простой. Алтари стояли не в помещениях, а в открытых дворах, по многу в ряд. Падавший на них свет считался принесенным в жертву.
– Ты это сейчас увидел? – спросил Митя.
Дима кивнул.
– Все никак не научусь, – пробормотал Митя с завистью. – И чем это кончилось?
– Эхнатон велел ослепить себя и бежал из свой столицы в пустыню.
– Зачем?
– Он решил, что сможет спастись, перестав видеть свет. Примерно то же самое, кстати, делают все скарабеи.
Голова все так же медленно вращалась впереди, понемногу приближаясь. Теперь Митя был уверен, что чувствует исходящее от нее тепло.
– А что у этой головы внутри? – спросил он.
– Я не знаю.
– А ты можешь посмотреть? Ну, как ты только что сделал?
– Ничего не видно.
– Как так?
– Это же черная дыра, – ответил Дима и засмеялся: – Когда ты видишь черную дыру, единственное, в чем заключается все виденье, – это в том, что ни черта не видать. Иначе это уже не черная дыра.
– Последние два или три круга мне кажется, что я вижу исходящий от нее свет. Или это не от нее? Словно частицы воздуха трутся друг о друга и светятся… И еще жар. Ты чувствуешь этот жар?
Дима кивнул.
– Что это? Если это черная дыра, почему она светится?
Дима секунду думал.
– Физики говорят, – сказал он, – что в пустоте постоянно возникают пары микрочастиц, которые сразу же аннигилируют друг с другом. Если одна из микрочастиц падает в черную дыру, вторая улетает в космос. Вместе эти микрочастицы образуют излучение. Наверно, это и есть тот жар, который мы чувствуем. Возможно, нас не расплющит. Возможно, мы просто сгорим.
Митя уставился в пустоту над черной короной. Там ничего не было, но это «ничего» почему‑то притягивало внимание. Он сощурил глаза и увидел крохотную ярко‑желтую полоску. Она походила на огонек лампады, который было почти невозможно разглядеть. Но от него исходила странная гипнотическая сила – раз увидев его, было трудно отвернуться. Огонек тянул к себе, не давая думать ни о чем другом. Митя с усилием отвел взгляд от черной головы и поглядел на Диму. Тот парил в пустоте, закрыв глаза и чему‑то улыбаясь.
– Ты видишь что‑то интересное?
– Да, – сказал Дима. – Я вижу, как все эти горизонты событий, упавшие вниз, складываются вместе. Если хочешь посмотреть, просто закрой глаза, я постараюсь, чтобы тебе тоже было видно. Это не то, как все обстоит на самом деле, а, скорее, как я это себе представляю. Но выглядит все равно интересно…
Митя закрыл глаза. Сначала он ничего не видел в темноте, кроме обычных пятен и полос света. Затем одна из этих полос растянулась, словно кто‑то открыл невидимую кулису, и он увидел нескольких человек в белых набедренных повязках и тяжелых золотых масках, изображавших звериные и птичьи головы. Они нанизывали на золотой штырь круги чего‑то похожего на мокрый темный пергамент. Черная стопка этих кругов складывалась в человеческую голову – уже ясно видны были нижняя челюсть и нос, в которых Митя узнал черты лица под короной. Люди в масках, изукрашенных голубой и лиловой эмалью, двигались медленно и осторожно, словно сборщики атомной бомбы.
Митя поглядел на лист пергамента, который они аккуратно опускали на штырь. Он отливал радужным блеском, в котором угадывалось множество движущихся картин, накладывающихся друг на друга – словно на параллельных прозрачных экранах одновременно шла кинохроника вековой давности. Там были трамваи со впряженными лошадьми. Усатые летчики у фанерных этажерок. Похожие на кастрюли броненосцы. Но самое главное, что это вовсе не казалось чем‑то древним и отжившим. Митя не мог понять, как возник такой странный эффект, но все это было умопомрачительной кромкой будущего, только что прорезавшейся зарей нового дня – горизонтом событий , вспомнил он слова Димы.
Полуголые люди в масках египетских богов уже закрывали этот лист пергамента следующим, который точно так же излучал множество картин и смыслов. В новом горизонте отсвечивали жуткой новизной безлошадные трамваи, диктатура гениальных вождей, металлические монопланы и авианосцы – особенно Митю впечатлила поганка ядерного взрыва, которая выросла на его глазах в зыбкой серо‑желтой пустыне.
Он смотрел, как фигуры в масках богов нанизывают на золотой штырь горизонт за горизонтом, пока вдруг не увидел на одном из них ностальгически знакомую картину – танцплощадку под южным небом. Это было простое асфальтовое поле за высоким проволочным забором, возле которого стояла деревянная эстрада с черными коробками динамиков. Лампы над площадкой вспыхивали по очереди, вырывая из темноты замершие тела. При каждой новой вспышке эти тела оказывались в несколько иной позе, и это механическое подобие жизни показалось Мите самым страшным из всего увиденного им на черных пергаментных листах. Он вдруг узнал в одной из фигурок на огороженном асфальтовом поле самого себя, и тогда картинка пропала.
Митя открыл глаза и поглядел на Диму.
– Мне сейчас показалось, что эта черная голова просто думает все это. То, что было раньше, то, что будет потом. И именно поэтому все и появляется. Появляется в ней. И больше нигде.
– Очень похоже на правду.
– Но чья это голова? – спросил Митя. – Я уверен, что есть какой‑то ответ.
– Ты так и не понял?
Митя отрицательно покачал головой.
– Наводящий вопрос. Знаешь, как определить, что упало в черную дыру, а что нет?
– Как?
– Все, о чем ты думаешь, уже там.
– Что ты хочешь сказать?
– Именно то, что ты подумал. Черная дыра – это ты.
Митя почувствовал, как у него перехватило дыхание. Дима был прав – он действительно только что об этом подумал. Но все равно это было слишком.
– Я? – спросил он. – Я?
– Только не обольщайся, – засмеялся Дима. – Ничего исключительного в тебе нет. Все остальные вокруг – такие же черные дыры. Это началось очень давно. Скарабей дал всему имена, и этих имен стало столько, что они обрушились друг на друга и превратились в черную дыру. С одной стороны, ум – это черная дыра, в которую падают все эти бесконечные бирки. С другой стороны, бирки – это просто имена, поэтому на самом деле там ничего нет и никогда не было.
– Но ведь ты говорил, что черная дыра возникла пятнадцать миллиардов лет назад. Тогда не было никаких ярлыков.
– Ты так ничего и не понял.
– Чего я не понял?
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 87; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!