Краткая история пэйнтбола в Москве 7 страница
Как и все молодые технократы, Ванюков относился к компьютеру с большим пиететом и старался максимально облегчить свою жизнь с его помощью. Все сведения, касающиеся его многогранной деятельности, были занесены в несколько разных баз данных, к некоторым из которых можно было получить доступ, только зная пароль. Комплект программ‑органайзеров практически выполнял за Ванюкова всю рутинную ежедневную работу. Присутствие в офисе самого Ванюкова было необязательным и поэтому редким – с делами справлялась секретарша.
Рабочий день в мэрии обычно начинался с того, что она включала компьютер и распечатывала список дел на день. К примеру, когда распечатка сообщала, что надо проконтролировать ход подготовки к отопительному сезону, получить лэвэ с грузинского ресторана и полить цветы, она спокойно спускала два первых сообщения по соответствующим инстанциям, брала с подоконника банку и шла к крану за водой.
Примерно так же все происходило и в тот злополучный день, когда под пластмассовым черепом компьютера уже случилось несколько обширных электронных инсультов. Ванюков еще не выходил из новогоднего запоя, дела в офисе вела секретарша; город за окном, припорошенный серебряной пылью, был тих, светел и загадочен.
Началось с того, что бригада строительных рабочих (если выражаться проще, просто три бабы в оранжевых безрукавках, вроде тех, что вечно долбят ломами какую‑то наледь на обочинах дорог) получила очень странное распоряжение на бланке мэрии. Этот бланк содержал недвусмысленное указание «валить Кишкерова», подписано распоряжение было «Шурик Спиноза».
|
|
|
Следует заметить, что и эти женщины, и все остальные знали, кто такой мэр Ванюков. Все, связанное с ним, было окружено мрачным и гипнотическим ореолом. И очень многие муниципальные служащие в глубине души надеялись, что Ванюков приглядывается к ним и, если они пройдут некий непонятный тест, придет момент, когда он возьмет их из серых будней в волшебный мир таинственной крутизны.
Как выяснилось, примерно такая надежда – еще более трогательная из‑за своей крайней нелепости – жила и в этих бедных женщинах, отравленных телевизионными сериалами.
Кто такой Кишкеров, они хорошо знали – это был один из самых серьезных людей Петроплаховска, что видно было хотя бы из того, что он решился на конфликт с мэрией. Надо сказать, что «завалить» его было совсем не просто, потому что его поместье находилось под тщательной охраной. Телохранители, обнаружившие его истыканное ломами тело в сарае для садового инвентаря, долго не могли понять, как это произошло: никто из них даже не подумал, что три мрачные бабы, приходившие расчищать дорожки в саду, могут иметь к этому какое‑то отношение.
|
|
|
Кстати, высказывалось и предположение, что женщинами могла двигать не какая‑то несбыточная и романтическая надежда на новую жизнь, а просто трудовая дисциплина, к которой они привыкли еще в советское время.
Одновременно четверо работавших на Ванюкова профессиональных убийц, которые коротали время в бильярдной одного загородного пансионата за диетической кока‑колой и газетой «Совершенно секретно», получили бумагу, заносчиво подписанную «мэр Ванюков». В записке в резкой форме высказывалось требование, чтобы к вечеру на центральной улице «не осталось ни одного бугра».
Убийцы были люди с опытом, но тут даже им пришлось почесать в затылках: только список бугров, имевших офис или какое‑нибудь дело на центральной улице (которая так и называлась – Центральная), занял две страницы. Поэтому киллерам пришлось обратиться за помощью к дружественной группировке.
Не станем лишний раз описывать чудовищное побоище, которое в тот день произошло на Центральной. Телевидение, падкое до чужих страданий, много раз показывало, во что превратилась улица после того, как по ней проехала кавалькада джипов с убийцами. Право же, есть что‑то бесстыдное в том энтузиазме, с которым молодой телекорреспондент объясняет, какой дом разбит гранатометом обычного взрыва «Шмель», какой фасад продырявлен «Мухой» и почему секретное средство «Потемкин», разрушая все внутренние перекрытия, оставляет совершенно нетронутыми внешние стены домов.
|
|
|
На фоне этой жуткой бойни какими‑то незначительными кажутся остальные события этого дня. Скажем, когда группа рэкетиров, людей туповатых, но исполнительных, получила по факсу подписанный мэром запрос, когда же наконец будет «сожжен мусор», жизнь майора милиции Козулина, удерживаемого в заложниках за неуплату процентов от своего дела, несколько минут висела на волоске: он уже был облит керосином, и спасло его только то, что на Центральной улице началась такая канонада, что про него забыли.
Некоторых жителей города сумасшедший компьютер мэра заставил испытать приятные эмоции. Так, хозяин магазина «Секс‑элегант» Экклезиаст Колпаков, предпринявший крайне рискованную попытку сменить крышу Ванюкова на крышу другого авторитета, Гриши Скорпиона, уже долгое время с трепетом ожидал возмездия и был приятно удивлен, получив от мэра факс с изысканно‑вежливым рождественским поздравлением, подписанным «Шурик Спиноза».
|
|
|
Зато мэры пятидесяти ближайших к Петроплаховску городов испытали некоторое недоумение, получив текст следующего содержания:
«Мэру (дальше шло название города и имя мэра, автоматически вставленное компьютером, который по команде секретарши и разослал веером эти факсы). Ты, козел, или мне будешь платить, или никому не будешь, понял? Чтобы к февралю подогнал лэвэ за полгода, а то за одну ногу я дерну, за другую Гриша Скорпион, и что от тебя останется, падла? Подумай. Искренне и всегда Ваш, А. Ванюков, мэр Петроплаховска».
Конечно, в крупных мегаполисах над такой нахальной претензией только посмеялись, но среди получателей письма были и люди, которые отнеслись к этому всерьез, о чем свидетельствует смерть Гриши Скорпиона, последовавшая через месяц после описанных событий (он был расстрелян неизвестными прямо на генеральной репетиции пьесы Беккета «В ожидании Годо», которую ставил его домашний театр).
Сам Ванюков, разумеется, получал сведения о том, что происходит в городе. Некоторое время он думал, что на Петроплаховск наехал мэр какого‑то из соседних городов, в духе «Страстей по Андрею» Тарковского. Но быстро выяснилось, что все участники творящихся безобразий уверены, что выполняют команды самого Ванюкова. Наконец стало ясно, что все распоряжения, вызвавшие в городе хаос и разруху, были отправлены компьютером мэрии, а поскольку секретарша была вне подозрений, стало очевидно, что дело в самом компьютере.
Неизвестно, знал ли Ванюков о существовании компьютерных вирусов. Возможно, он воспринял происходящее в качестве личного оскорбления, нанесенного ему компьютером, который он рассматривал как вполне одушевленное существо. В пользу такого предположения говорит его подчеркнуто эмоциональная реакция: ворвавшись в свой офис и выхватив из подплечной кобуры никелированную «беретту», он оттолкнул страшно завизжавшую секретаршу и пятнадцатью девятимиллиметровыми пулями вдребезги разнес процессорный блок и монитор. На пол полетели куски растрескавшейся пластмассы, осколки стекла, обрывки разноцветных проводов и обломки плат, похожих на облепленное крохотными жуками печенье.
Даже после того, как виновник был уничтожен, эхо беды продолжало звучать. Например, через три дня после побоища на Центральной всех городских проституток собрали на пригородной спортивной базе, и красный от стыда и недоумения заместитель мэра по общественным связям прочел им приветствие, в котором они были названы ласточками, девчатами и надеждой российского лыжного спорта. Можно привести еще несколько подобных примеров, но они не особо интересны – кроме одного, касающегося лично Ванюкова.
После описанных событий он впал в тяжелую депрессию и укатил в свой загородный дом, больше похожий на замок. К нему с утешением приезжали соратники и друзья, и постепенно он успокоился – в конце концов, жизнь есть жизнь.
Уполномоченный по борьбе с оргпреступностью угостил Ванюкова очень хорошим марокканским гашишем, и Ванюков, велев приближенным оставить его в покое, на несколько дней погрузился в воспетый еще Бодлером искусственный рай, надеясь найти в нем покой и забвение. Удалось ему это или нет, точно не узнает никто – его жизнь оборвал трагический случай, своей фантасмагоричностью удививший даже ведущего колонку уголовной хроники в газете «Вечерний Петроплаховск».
Воспользуемся милицейской реконструкцией событий. Около восьми часов вечера Ванюкову была доставлена странная посылка – обтянутый тканью ящик приличных размеров. Ванюков, как раз докуривавший косячок (его потом нашли рядом с телом), небрежно открыл коробку, и, прежде чем он успел что‑то сообразить, ему на грудь прыгнул голодный и полузадохнувшийся бультерьер Муму.
Мы никогда не курили гашиша и не знаем, что именно чувствовал бедный мэр, когда из распахнувшейся клетки, скрытой несколькими слоями оберточной материи, к нему рванулся коротконогий белый монстр с красными глазами. Мы можем только предполагать, что с экзистенциальной точки зрения это было одним из самых сильных переживаний его жизни.
А причина этого события была та же, что и у всех остальных бедствий в городе. Бультерьера отправляли в спецприемник в тот самый день, когда вирус перемешал все хранящиеся в памяти компьютера данные, и вместо таинственного собачьего рая остервеневшая Муму, проведя несколько дней в холодном вагоне на сортировочной, была доставлена по домашнему адресу мэра. Трудно поверить, что это было случайным совпадением, но другие объяснения еще менее вероятны.
Как ни странно, охрана Ванюкова, найдя хозяина с разорванным в клочья горлом и выражением непередаваемого ужаса на застывшем лице, оставила собаку в живых. Причиной этому был обыкновенный биологический шовинизм – охранники до такой степени ни во что не ставили животных, что сочли нелепым мстить собаке за смерть человека. С их точки зрения, это было бы похоже на расстрел кирпича, упавшего с крыши кому‑то на голову. Муму заперли в сарае, а потом, когда суета, вызванная похоронами, кончилась, вернули пришедшему за ней инженеру Герасимову, который вскоре исчез непонятно куда.
Видели его после этого только два раза – один раз в магазина «Рыболов», где он покупал коловорот для сверления прорубей, и еще один раз – на следующее утро, в поле далеко за городом. На нем была какая‑то нелепая хламида, сшитая из старого ватного одеяла, засаленный треух и висящая на плече холщовая сумка с дискетами. Кривой деревянный посох в руке делал его похожим на древнего странника.
Герасимов был в нескольких местах перебинтован, но вид имел просветленный, победный, и его глаза походили на два туннеля, в конце которых дрожал еще неясный, зыбкий, но все же несомненно присутствующий свет.
Time out
Это неправда, что нам досталось в наследство много анекдотов про новых русских. Большей частью это просто рассказы про лохов с большими деньгами, дурным вкусом и чудовищным эгоцентризмом. Такие сюжеты могут существовать в любой культуре и никак не связаны с Россией.
Но среди них встречаются истории, в которых присутствует подобие лампочки, заливающей тусклым светом окружающую область платоновского космоса идей. Огонек такой лампочки нельзя увидеть дважды – он вспыхивает только в тот момент, когда анекдот впервые разворачивается перед линзами ума. Когда история теряет девственность, этот свет становится невидим. Поэтому мы и рассказываем анекдоты – нам хочется снова увидеть его в глазах собеседника.
Что это за свет? Таким же бледным пламенем горят над ночными болотами огоньки неприкаянных душ. Из чего человеку с навыками логического мышления уже несложно сделать вывод о том, что за энергия питает анекдоты о новых русских.
Эти анекдоты сделаны из самих новых русских. В большинстве своем последние недостаточно горячи, чтобы попасть в рай, и недостаточно холодны для ада. А поскольку чистилища в православии нет, после смерти они поступают в ведение древнекитайского божества Янлована, ведающего трансмиграциями в классе «economy». И многие из этих душ становятся чем‑то вроде лампочек, освещающих строгие проспекты загробного мира.
Устроена загробная лампочка‑анекдот следующим образом – в ней как бы заперто единичное сознание (конечно, ни единичных, ни множественных сознаний нет, да и запереть его никак нельзя, но по‑другому просто не скажешь), которое загипнотизированно вглядывается в своего рода оксюморон, то есть самоисключающую смысловую конструкцию. Сознание пытается решить загадку, которую нельзя решить, – и поэтому все время остается на месте (конечно, никаких мест там тоже нет, но по‑другому опять не скажешь). Получается, что сознание как бы растягивается между двумя смысловыми полюсами, а свойственный ему изначальный свет озаряет окрестности. Так и возникает «загробная лампочка».
Мы смеемся по той же причине, по которой души новых мертвых русских (души мертвых новых русских? мертвые души новых русских? русские души новых мертвых?) навеки застревают в лампочках‑анекдотах. Это происходит потому, что одна часть нашего сознания громко говорит «да», а другая так же громко говорит «нет», и, чтобы не застрять в этой смысловой рогатке, мы стряхиваем ее смехом, который больше всего похож на чихание – только чихает не нос, а ум.
Самая яркая из загробных лампочек, конечно, лампочка Ильича, совпадающая с самым первым и самым коротким анекдотом о новых русских: «коммунизм» (выражение «новые русские» придумал не журнал «Newsweek», как принято думать, а Чернышевский). Из Ленина получилась очень яркая спираль. Поэтому странно, что никто до сих пор не поминает Вовчика Симбирского в качестве родоначальника новых русских. Пройдет лет сто‑двести, и историки будут гадать – то ли знамена в нашей стране были цвета пиджаков, то ли пиджаки – цвета знамен, то ли все это рок‑н‑ролл и русско‑сибирский гештальт.
Лампочек в посмертном мире очень много, и они образуют подобие гирлянд на ночном Новом Арбате (участок которого возле казино «Метелица» очень похож на тот свет). Поэтому многие духовные люди и говорят – хоть Россия традиционно во мгле, но на духовном плане она ярко сияет, воистину так.
Осталось объяснить только одно – что именно выполняет в такой лампочке функцию стеклянной колбы, создающей отраженную видимость мира. Но это можно сделать только на конкретном примере.
После банальной кончины (взорвали, козлы, в собственном «поршаке») Вован Каширский наконец очнулся. Он находился в странном тускло‑сером пространстве, а под его ногами была ровная плита из темного камня, уходящая во все стороны, насколько хватало зрения. Сквозь туман светили далекие разноцветные огни, похожие на гирлянды Нового Арбата, но Вован не успел их рассмотреть. Вдалеке послышался тяжелый удар по камню, потом еще один, и он содрогнулся от ужаса.
«Янлован идет!» – понял он.
Наверняка что‑то происходило и до того, как Вован пришел в себя, иначе откуда ему было бы знать про Янлована? Но он ничего не помнил. Янлован между тем показался из тумана. Он был огромен, как многоэтажный дом, и шел странно – не как люди, а поворачиваясь при каждом шаге на сто восемьдесят градусов. При этом он ни разу не повернулся к Вовану спиной, потому что спины и затылка у него не было, а была вторая грудь и второе лицо.
Если первое его лицо было бешено‑беспощадным (Вован сразу вспомнил про одну гнилую разборку в Долгопрудном, на которую ну совсем не надо было ходить), то второе лицо было снисходительным и добрым, и, видя его, Вован уже ни о чем не вспоминал: хотелось просто бежать к Янловану и, захлебываясь слезами, жаловаться на жизнь (и в особенности смерть). Но шел Янлован быстро, и, поскольку в один момент Вовану хотелось кинуться от него прочь, а в другой, наоборот, изо всех сил побежать ему навстречу, он так и не стронулся с места, и очень скоро Янлован навис над ним, как Пизанская башня.
«Сейчас будет суд», – с оглушительной ясностью понял Вован. Но суд оказался простой и нестрашной процедурой – Вован даже не успел всерьез испугаться или хотя бы зажмуриться. В руках у Янлована появился странный предмет, похожий на гигантскую мухобойку. Описав широкую дугу, она взлетела вверх, и яростно‑страшное лицо, которое было в тот момент повернуто к Вовану, открыло рот и громовым голосом произнесло приговор:
«Колдурас!»
Правда, это произошло не совсем так. На самом деле гневное лицо произнесло «Кол…», но Янлован повернулся на пятке, и доброе лицо закончило «…дурас». Получилось странное слово – «Колдурас». Но Вован не успел его осмыслить, потому что с небес упала гигантская мухобойка, ударила по его боку, и он понесся куда‑то с такой скоростью, что мерцавшие сквозь туман огни превратились в разноцветные зигзаги и линии.
Вован упал на какой‑то заброшенной улице, возле старой футбольной площадки. Был бы он жив, от такого удара немедленно отдал бы кому‑нибудь душу. Но, поскольку он был мертв, ничего не произошло, только было очень, очень больно. Его сразу окружили какие‑то мелкие существа, не то карлики, не то дети. Схватив его за руки, они куда‑то его потащили. По дороге они покатывались со смеха и приговаривали треснувшими голосами:
– Лучше колымить в Гондурасе, чем гондурасить на Колыме! Лучше колымить в Гондурасе, чем гондурасить на Колыме!
Вован тоже дико хохотал, слушая эту радиоприсказку, напоминавшую о счастливых земных днях. В эйфорической интонации, с которой провожатые произносили ее, чувствовалась уверенность, что дело происходит именно в Гондурасе. Хотя достаточно было посмотреть на трагически облезлую северную природу, чтобы в этом возникли серьезные сомнения. Тем более что слово «Колдурас», составленное, как понял наконец Вован, из «Колымы» и «Гондураса», давало равные возможности для обеих интерпретаций.
Но задуматься над этим он опять не успел. Свита подтащила его к двери, над которой висела табличка «ЗАО РАЙ» (один из провожатых пояснил, что ЗАО – это не просто «закрытое акционерное общество», но и сокращенное «заоблачный»), и Вован благодарно подумал, что не зря носил тяжелую цепь с Гимнастом. Дверь за ним защелкнулась (общество ведь закрытое, догадался Вован), и он остался один в маленькой комнатке.
В ее центре стояла бронзовая сковорода, при первом взгляде на которую становилось ясно, что вещь это невероятно древняя. На стене над ней висел такой же древний бронзовый термометр, принцип действия которого был непонятен – у него внутри зеленела какая‑то спираль, а на циферблате была только одна отметка. На другой стене висела инструкция под названием «к сведению акционера», нагло пренебрегавшая правилами русского языка (даже буквы «ц» в слове «акционер» не было, а вместо нее стояла какая‑то восточноевропейская «с» с галочкой).
То, что Вован прочел в инструкции, наполнило его унынием. Как выяснилось, ему надо было охлаждать эту бронзовую сковородку таким образом, чтобы стрелка ни в коем случае не зашкаливала за отметку на циферблате. Охлаждать ее можно было только обнаженными ягодицами, что объяснялось некой древней тайной и обычаем, о которых инструкция говорила уклончиво. В случае отказа Вована работать инструкция обещала такое, что Вован понял – работать он будет. Инструкция поясняла, что работу можно рассматривать как жертвенный подвиг во имя… (дальше шел длинный список; нужное предлагалось подчеркнуть кровью).
Посмотрев на сковородку, Вован вздрогнул. Она уже светилась темно‑багровым светом, а стрелка успела заметно подняться по циферблату. Вован стал читать инструкцию дальше. Там было сказано, что если стрелка поднимется выше отметки, это будет рассматриваться как нежелание работать со всеми вытекающими последствиями. Вован вздохнул и принялся быстро расстегивать штаны…
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 112; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!