МОНРЕАЛЬ В РИМЕ. ПРИЕМ, СДЕЛАННЫЙ ИМ АНДЖЕЛО ВИЛЛАНИ
Тайно оставив Палестрину, переодетый, с маленькой свитой, Монреаль отправился в Рим.
Открытое появление Монреаля возбудило в Риме немалое волнение. Друзья баронов распространяли слух, будто бы Риенцо был в союзе с Великой Компанией и что он хочет предать императорский город грабежу и хищности иностранных разбойников. Наглость, с какой Монреаль (против которого первосвященник не раз издавал указы) явился в столичный город церкви, казалась еще более дерзкой при воспоминании о строгом правосудии, побудившем трибуна объявить открытую войну против всех разбойников Италии: и эту смелость связывали с бросавшимся в глаза фактом, что друзья смелого провансальца помогли возвращению Риенцо.
В пору возрастающего волнения Анджело Виллани приехал в Рим. Характер этого молодого человека сложился под влиянием особенных обстоятельств. Он имел качества, которые часто встречаются у незаконнорожденных. Он был дерзок, как большая часть людей сомнительного ранга; и стыдясь своего незаконного происхождения, в то же время высокомерно гордился предполагаемым благородством своего неизвестного родства. Подобно большей части итальянцев, хитрый и лукавый, он не совестился никакого обмана, который служил для какой-либо цели, или в пользу друга. Его сильная привязанность к Риенцо бессознательно увеличилась удовлетворением его гордости и тщеславия, которым льстила благосклонность такого знаменитого человека.
|
|
|
Когда Риенцо подробно излагал ему причины его настоящего посольства, то он вдруг вспомнил свою авиньонскую встречу с высоким солдатом в толпе.
«Если ты когда-нибудь будешь нуждаться в друге, то ищи его в Вальтере Монреале», – эти слова часто раздавались в его ушах и теперь пришли ему в голову с пророческой явственностью. Он не сомневался в том, что он видел самого Монреаля. Почему великий вождь принимал в нем участие, над этим Анджело не слишком задумывался. По всей вероятности, это было только хитрое притворство, которым вождь Великой Компании привлекал к себе молодых людей Италии, так же как и северных воинов. Теперь он думал только о том, каким бы образом ему воспользоваться обещанием рыцаря. Что может быть легче, как явиться к Монреалю, напомнить ему о его словах, поступить к нему в услужение и таким образом успешно наблюдать за его поступками. Должность шпиона не такова, чтобы нравиться всякому человеку, но она не оскорбляла брезгливости Анджело Виллани, и страшная ненависть, с которой его патрон часто говорил о жадном и свирепом разбойнике, биче его родины, заразила подобным же чувством и молодого человека, в котором было много надменного и ложного патриотизма римлян. Наконец, всякая выдумка казалась ему приличной и непредосудительной, если она спасала его господина, служила его родине и возвышала его самого.
|
|
|
Монреаль был один в своей комнате, когда ему сказали, что какой-то молодой итальянец желает его видеть. Доступный уже по своему ремеслу, он немедленно принял просителя.
Рыцарь св. Иоанна тотчас узнал пажа, которого он встретил в Авиньоне, и когда Анджело Виллани с развязной смелостью сказал: «Я пришел напомнить синьору Вальтеру де Монреалю об обещании», – рыцарь прервал его с приветливым радушием:
– Нет надобности, я помню его. Ты нуждаешься в моей дружбе?
– Да, благородный синьор, и я не знаю, где в другом месте мне искать покровителя.
– Умеешь ты читать и писать?
– Учился.
– Хорошо. Ты благородного происхождения?
– Да.
– Еще лучше. Твое имя?
– Анджело Виллани.
– Твои голубые глаза и низкий широкий лоб будут мне служить залогом твоей верности. С этих пор, Анджело Виллани, ты находишься в числе моих секретарей. В другой раз ты расскажешь мне о себе больше. Твоя служба начинается с этого дня.
Анджело вышел; Монреаль следовал за ним глазами.
– Странное сходство! – сказал он задумчиво и грозно. – Мое сердце рвется к этому мальчику!
|
|
|
III
БАНКЕТ МОНРЕАЛЯ
Через несколько дней после событий, описанных в последней главе, Риенцо получил вести из Рима, которые, казалось, радостно и сильно взволновали его. Войско по-прежнему стояло под Палестриной и по-прежнему знамена баронов развевались над ее непокоренными стенами. Итальянцы тратили половину своего времени на ссоры между собой; веллетретранцы имели распри с народом Тиволи, а римляне все еще боялись победы над баронами. Шмель, говорили они, жалит больнее перед своей смертью; а ни Орсини, ни Савелли, ни Колонна никогда не прощают.
Неоднократно начальники войска уверяли негодующего сенатора, что крепость нельзя взять и что время и деньги напрасно растрачиваются на осаду. Риенцо знал дело лучше, но скрывал свои мысли.
Теперь он позвал в свою палатку провансальских братьев и уведомил их о своем намерении немедленно возвратиться в Рим.
– Наемные войска будут продолжать осаду под начальством нашего наместника, а вы с моим римским легионом отправитесь со мной. И вашему брату, синьору Вальтеру, и мне нужно ваше присутствие; между нами есть дела, которые мы должны устроить. Через несколько дней я наберу рекрутов в городе и ворочусь.
|
|
|
Этого только и хотели братья; они с очевидной радостью одобрили предложение сенатора.
Риенцо послал за начальником своих телохранителей, тем самым Рикардо Аннибальди, с которым читатель познакомился уже прежде, как с противником Монреаля в единоборстве. Этот молодой человек, один из немногих нобилей, принявших сторону сенатора, выказал большую храбрость и военные способности и обещал, если бы судьба пощадила его жизнь[31], сделаться одним из лучших полководцев своего времени.
– Милый Аннибальди, – сказал Риенцо, – наконец я могу выполнить план, о котором мы тайно совещались. Я беру с собой в Рим двух провансальских начальников и оставляю вас предводителем войска. Палестрина теперь сдастся, да! Ха, ха, ха! Палестрина теперь сдастся!
– Клянусь, я думаю то же, сенатор, – отвечал Аннибальди.
Сенатор подробно изложил Аннибальди составленный им план взятия города, и искусный в военном деле Аннибальди тотчас же признал его реальность.
Со своим римским отрядом и братьями Монреаля, из которых один ехал от него справа, а другой слева, Риенцо отправился в Рим.
В эту ночь Монреаль давал пир Пандульфо ди Гвидо и некоторым из главнейших граждан.
Пандульфо сидел по правую руку рыцаря св. Иоанна, и Монреаль осыпал его знаками самого вежливого внимания.
– Выпейте со мной этого вина – оно из Кьянской долины, близ Монте Пульчьяно, – сказал Монреаль. – Помнится, ученые говорят, что это место было знаменито издавна. В самом деле, вино имеет превосходный букет.
– Я слышал, – сказал Бруттини, один из меньших баронов, – что в этом отношении сын содержателя постоялого двора употребил свою книжную ученость в некоторую пользу: он знает каждое место, где растет лучший виноград.
– Как! Сенатор сделался пьяницей! – воскликнул Монреаль, выпивая залпом большой кубок. – Это должно делать его неспособным к делам. Жаль.
– Поистине так, – сказал Пандульфо, – человек, стоящий во главе государства, должен быть воздержан.
– О, – прошептал Монреаль, – если бы ваш спокойный, здравый смысл управлял Римом, то действительно столица Италии могла бы наслаждаться миром. Синьор Вивальди, – прибавил он, обращаясь к богатому скупщику, – эти беспорядки вредят торговле.
– Очень, очень, – простонал тот.
– Бароны – ваши лучшие покупатели, – проговорил один незначительный нобиль.
– Именно, именно! – сказал суконщик.
– Жаль, что их так грубо выгнали, – сказал Монреаль меланхолическим тоном. – Неужели сенатор не сумел быть настолько ревностен, чтобы соединить свободные учреждения с возвращением баронов?
– Конечно, это возможно, – отвечал Вивальди.
– Не знаю, возможно это или нет, – сказал Бруттини, – но чтобы сын содержателя гостиницы мог сделать римские дворцы пустыми, это ни на что не похоже.
– Правда, в этом как будто видно слишком пошлое желание заслужить благосклонность черни, – сказал Монреаль. – Впрочем, я надеюсь, мы уладим все эти раздоры. Риенцо, может быть, имеет хорошие намерения.
– Я бы желал, – сказал Вивальди, который понял его намек, – чтобы у нас образовалась смешанная конституция. Плебеи и патриции, каждое сословие само по себе.
– Но, – сказал Монреаль со значением, – этот новый опыт потребовал бы большой материальной силы.
– Да, правда, но мы можем призвать посредника-иностранца, который не был бы заинтересован ни в какой партии, который мог бы защищать новое Buono Stato, подесту, как мы делали это прежде. Подесту навсегда! Вот моя теория.
– Вам нет надобности далеко искать председателя вашего совета, – сказал Монреаль, улыбаясь Пандульфо, – направо от меня сидит гражданин и популярный, и благородный, и богатый одновременно.
Пандульфо кашлянул и покраснел.
Монреаль продолжал:
– Торговый комитет может дать почетное занятие синьору Вивальди, а управление иностранными делами, военная часть и прочее могут быть отданы нобилям.
– Но, – сказал Вивальди после некоторой паузы, – на такую умеренную и стройную конституцию Риенцо никогда не согласится.
– К чему же его согласие? Какая нужда до Риенцо? – вскричал Бруттини. – Риенцо может опять прогуляться в Богемию.
– Тише, тише, – сказал Монреаль, – я не отчаиваюсь. Всякое открытое насилие против сенатора может увеличить его могущество. Нет, нет, смирите его, примите к себе баронов и тогда настаивайте на своих условиях. Тогда вам можно будет установить надлежащее равновесие между двумя партиями. А чтобы оградить вашу конституцию от преобладания какой-либо из крайностей, для этого есть воины и рыцари, которые за известный ранг в Риме создадут пехоту и конницу к его услугам. Нас, ультрамонтанцев, часто строго судят, что мы бродяги и измаелиты единственно потому, что не имеем почетного места для оседлости. Например, если бы я...
– Да, если бы вы, благородный Монреаль! – сказал Вивальди.
Собеседники замолкли и, затаив дыхание, ждали, что скажет Монреаль, как вдруг послышался глубокий, торжественный и глухой звук капитолийского колокола.
– Слышите! – сказал Вивальди. – Колокол: он звонит к казни не в обычное время!
– Не сенатор ли возвратился? – воскликнул Пандульфо ди Гвидо, побледнев.
– Нет, нет. Дело идет о разбойнике, который два дня тому назад пойман в Романьи. Я слышал, что он будет казнен в эту ночь.
При слове «разбойник» Монреаль слегка изменился в лице. Вино пошло кругом, колокол продолжал звонить, но впечатление, произведенное внезапностью этого звука, исчезло, и он перестал возбуждать беспокойство. Разговор опять завязался.
– Так что вы говорили, господин рыцарь? – спросил Вивальди.
– Дайте вспомнить. Да! Я говорил о необходимости поддерживать новое государство силой. Я говорил, что если бы я...
– Да, именно, – сказал Бруттини, ударив по столу.
– Если бы я был призван к вам на помощь – призван, заметьте, и прощен папским легатом за мои прежние грехи (они тяготят меня, господа), то я сам бы охранял ваш город от чужеземных врагов и от гражданских смут, моими храбрыми воинами. Ни один римский гражданин не был бы обязан давать ни одного динара на издержки.
– Viva Fra Moreale! – вскричал Бруттини, и этот крик был повторен всеми веселыми собеседниками.
– Для меня довольно, – продолжал Монреаль, – искупить мои проступки. Вы знаете, господа, мой орден посвящен Богу и церкви, я воин-монах! Довольно, говорю, для меня искупить мои проступки, защищая святой город. Но и я тоже имею свои особенные, темные цели, кто выше их? Я... колокол зазвонил иначе!
– Эта перемена предшествует казни. Несчастный разбойник сейчас умрет!
Монреаль перекрестился и заговорил опять:
– Я рыцарь и благородный, – сказал он с гордостью, – я избрал военное поприще; но не хочу скрывать этого – равные мне смотрели на меня как на человека, который запятнал свой герб слишком безрассудной погоней за славой и корыстью. Я хочу примириться со своим орденом», приобрести новое имя, оправдать себя перед великим магистром и первосвященником. Я получал намеки, господа, намеки, что я могу лучше всего подвинуть свое дело, восстановив порядок в папской столице. Легат Альборнос (вот его письмо) просит меня наблюдать за сенатором.
– Право, – прервал Пандульфо, – я слышу шаги внизу.
– Это чернь идет посмотреть на казнь разбойника, – сказал Бруттини, – продолжайте, господин кавалер.
– И, – сказал Монреаль, окинув прежде слушателей взглядом, – как вы думаете, не полезно ли было бы возвратить Колонну и смелых баронов Палестрины, в виде предосторожности против слишком произвольной власти сенатора?
– Выпьем это за их здоровье, – вскричал Вивальди, вставая.
Вся компания поднялась как бы по внезапному побуждению.
– За здоровье осаждаемых баронов! – громко закричала она.
– А потом, – продолжал Монреаль, – позвольте мне сделать скромное замечание: что, если бы вы дали сенатору товарища? В этом для него нет никакого оскорбления. Еще недавно один из Колоннов, бывший сенатором, имел товарища в лице Бертольдо Орсини.
– Благоразумнейшая предосторожность, – вскричал Вивальди. – И где можно сыскать товарища, подобного Пандульфо ди Гвидо?
– Viva Pandulfo di Gvido! – вскричали гости, и опять их кубки были осушены до дна.
– И если в этом я могу помочь вам, посредством откровенных объяснений с сенатором, то приказывайте Монреалю.
– Viva Fra Moreale! – вскричали Бруттини и Вивальди дуэтом.
– За здоровье всех, друзья мои, – продолжал Бруттини; – за здоровье баронов, старых друзей Рима; за здоровье Пандульфо ди Гвидо, нового товарища сенатора; и за Фра Мореале, нового подесты Рима.
– Колокол замолчал, – сказал Вивальди, ставя свой кубок на стол.
– Да помилует небо разбойника! – прибавил Бруттини.
Едва он сказал это, как послышались три удара в дверь; гости взглянули друг на друга в немом изумлении.
– Новые гости! – сказал Монреаль. – Я просил нескольких верных друзей прийти к нам в этот вечер. Я очень рад им! Войдите!
Дверь медленно отворилась и по трое в ряд в полном вооружении вошли телохранители сенатора. Они подвигались вперед решительно и безмолвно. Свечи отражались на их нагрудниках, как будто на стене из стали.
Ни одного слова не было произнесено пирующими, все они, казалось, окаменели. Телохранители расступились, и показался сам Риенцо. Он подошел к столу и, сложив руки, медленно переводил глаза с одного гостя на другого, наконец, остановил их на Монреале, который один из всех собеседников сумел оправиться от внезапного изумления.
И когда эти два человека, оба столь знаменитые, гордые, умные и честолюбивые, стояли друг против друга, то казалось, будто бы два соперничествующих духа – силы и ума, порядка и раздора, меча и секиры, два враждующих начала, из которых одно управляет государствами, а другое ниспровергает их, – встретились лицом к лицу, оба они были безмолвны, как бы очарованные взглядом друг друга, превосходя окружающих высотой роста и благородством вида.
Монреаль, с принужденной улыбкой, заговорил первым.
– Римский сенатор! Смею ли я думать, что мой скромный пир прельщает тебя и что эти вооруженные люди – любезный комплимент тому, для кого оружие было забавой.
Риенцо не отвечал, но дал знак своим телохранителям.
Монреаль был схвачен в одно мгновение. Риенцо опять посмотрел на гостей – и Пандульфо ди Гвидо, дрожащий, оцепенелый, в ужасе, не мог вынести сверкающего взгляда сенатора. Риенцо медленно указал рукой на несчастного гражданина, Пандульфо увидел это, понял свою участь, вскрикнул – и упал без чувств на руки солдат.
Другим быстрым взглядом сенатор окинул стол и пошел прочь с презрительной улыбкой, как будто ища другой не менее важной жертвы. До сих пор он не сказал ни одного слова, все было немым зрелищем, и его угрюмое молчание придало еще более леденящий ужас его внезапному появлению. Только дойдя до двери, он обернулся назад, посмотрел на смелое и бесстрашное лицо провансальца и сказал почти шепотом:
– Вальтер де Монреаль! Ты слышал колокол смерти!
IV
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 134; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!