НИЧЕГО НЕ СКАЗАВ И НЕ ПРЕДУПРЕДИВ 35 страница
Старик сел к костру и блаженно вздохнул оттого, что тепло согрело его кости.
В следующее мгновение амир нарушил молчание:
— Боюсь, мне нечего предложить тебе поесть. Мой конь нынче вечером ест лучше меня, однако это не значит, что он ест хорошо.
— Да мне бы любая малость сгодилась, — сказал старик. — У меня-то и объедков не найдется. Я человек не гордый.
Амир вздохнул.
— Завтра мне предстоит проехать семьдесят километров, дабы остановить суд. Если я не приеду или промедлю в пути, погибнет невинная женщина. Это все, что у меня есть.
Амир указал на тряпицу. На ней лежали корка хлеба и ломтик сыру. Их обоих едва хватило бы для того, чтобы утолить голод старика. А уж для такого крупного воина, как этот амир, то был воистину жалкий ужин.
— Завтра мне предстоит скакать верхом и сражаться, — продолжал рыцарь. — Мне понадобятся силы. Итак, мне надлежит взвесить, что хуже: тебе лечь спать голодным или ей умереть.
Говоря так, амир поднял руки и развернул их ладонями вверх, подобно чашам весов.
Когда рыцарь поднял руки, старый бродяга увидел его запястья и на миг подумал было, будто амир порезался и теперь кровь бежит у него между пальцев и стекает к локтям. Но тут пламя разгорелось ярче, и нищий понял, что это всего лишь татуировка, хотя его по-прежнему пробирала дрожь от кровавых следов на руках амира.
Знай он, что означает эта татуировка, он бы не просто содрогнулся. Ибо знаки эти говорили о том, что орден так доверяет этому амиру, что не станет оспаривать никакое из его действий. А поскольку за ним стоял орден, ни церковь, ни суд, ни король не имели над ним власти. Ибо то был один из киридов, высших амир.
|
|
|
Убей он безоружного, в глазах ордена это не было бы убийством. Придуши он беременную женщину посреди улицы, никто бы ему и слова не сказал. Спали он церковь, разрушь старый каменный мост — империя не признала бы за ним вины, полагая, что все, что он ни делает, служит благой цели.
Однако же нищий этого не знал и потому попытался еще раз:
— Ну, если у вас еды лишней нету, может, хоть пара пенни найдется?
Он думал о лагере сильдийцев и о том, чтобы купить у них ломоть мяса или хлеба.
Но амир покачал головой.
— Если бы они у меня были, я бы с радостью отдал их тебе. Но третьего дня я отдал все свои деньги молодой вдове с голодным ребенком. И с тех пор у меня нет ни гроша, как и у тебя.
Он покачал головой, устало и печально.
— Мне жаль, что все так обернулось. Но мне нужно спать, так что тебе придется уйти.
Старику это, конечно, не понравилось, но в тоне амира было нечто, что заставило его насторожиться. Так что он со скрипом поднялся на ноги и побрел прочь от костра.
|
|
|
Старик затянул потуже пояс, пока тепло костра амира еще держалось в его теле, и решился попросту идти вперед, пока не наступит утро. Авось конец пути принесет ему удачу или хотя бы встречу с кем-нибудь пощедрее.
И вот он потащился через центр Фаэриниэля и по пути увидел круг высоких серых камней. В кругу играл слабый отсвет костра, спрятанного в глубокой яме. Старик обратил внимание, что дымом совсем не пахнет, и понял, что эти люди жгут в костре реннеловое дерево, что дает сильное жаркое пламя, не дымит и не чадит.
Потом старик увидел, что два высоких силуэта — вовсе не камни. То были фургоны. Горстка людей сбилась вокруг котелка в тусклом свете костра.
Но у старика уже не оставалось ни капли надежды, и он прошел мимо. Он уже было миновал камни, как вдруг его окликнули:
— Эй, там! Кто ты такой и отчего так тихо бродишь по ночам?
— Я никто, — отвечал старик. — Просто старый бродяга, иду своей дорогой, пока она не кончится.
— Так отчего же ты бродишь вместо того, чтобы лечь спать? — спросили у него. — Эти дороги по ночам отнюдь не безопасны!
— Негде мне спать, — отвечал старик. — Нынче ночью я искал себе приюта, но так и не сумел его вымолить.
— Ну, так заночуй у нас, коли хочешь! Мы тебя и ужином накормим, если не побрезгуешь. Нехорошо идти весь день и всю ночь напролет.
|
|
|
Красивый бородатый мужчина выступил из-за серых камней, взял старика под локоть и повел к костру.
— У нас нынче гости! — провозгласил он.
Впереди зашевелились, однако ночь была безлунна, а пламя пряталось в глубокой костровой яме, так что нищему мало что было видно.
— Для чего вы так прячете свой костер? — с любопытством спросил он.
Хозяин вздохнул.
— Далеко не все нас любят. Безопаснее не попадаться на глаза. И к тому же костер у нас нынче ночью не так велик.
— Отчего же? — полюбопытствовал нищий. — Деревьев вокруг немало, дров добыть нетрудно.
— Да мы уж пробовали набрать хворосту, — объяснил бородатый. — Однако нас обозвали ворьем и осыпали стрелами.
Он пожал плечами.
— Ничего, сегодня обойдемся, а завтра видно будет.
Он покачал головой.
— Однако же я слишком много болтаю! Пить хочешь, отец?
— Водички бы не помешало, коли найдется.
— Брось, у нас и вино найдется!
Нищий давно уже не пробовал вина, и от одной мысли о вине у него потекли слюнки. Однако же он знал, что пить вино на пустой желудок, когда ты весь день провел на ногах, не годится, и потому ответил:
— Вы очень добры, благослови вас боги. Однако же с меня довольно будет и воды.
|
|
|
Человек, что держал его под руку, улыбнулся.
— Что ж, тогда ты получишь и воды, и вина, чего захочешь.
И, сказавши так, подвел нищего к бочонку с водой.
Старый бродяга наклонился и зачерпнул ковш воды. Когда он пригубил воду, она оказалась прохладной и свежей, однако он ненароком заметил, что бочонок почти пуст.
Однако, невзирая на это, хозяин сказал ему:
— Зачерпни еще воды, смой пыль с рук и лица. Сразу видно, что ты немало времени провел в дороге.
И нищий зачерпнул второй ковш, омыл лицо и руки, и ему сразу полегчало.
Потом хозяин вновь взял его под руку и повел к костру.
— Как тебя звать-то, отец?
Нищий вновь изумился. Уже немало лет никто не интересовался его именем. Прошло столько времени, что он не сразу его и вспомнил.
— Сцеоп, — ответил он наконец. — Меня зовут Сцеоп, а тебя?
— А меня — Террис, — ответил хозяин, усаживая старика поближе к костру. — А это Силла, моя жена, и Уинт, наш сын. А это Шари и Бентум, Лил, Питер и Фент.
Потом Террис поднес Сцеопу вина. Силла налила ему большую миску картофельной похлебки, отрезала ломоть теплого хлеба и половинку золотой летней тыквы с положенным внутрь куском сладкого масла. Самая простая еда, и не так много ее было, но для Сцеопа это был настоящий пир. А пока он ел, юный Уинт все подливал ему вина. Он улыбнулся ему, сел у его колен и назвал его дедушкой.
Это было уж слишком для старого бродяги, и он беззвучно заплакал. Возможно, дело в том, что он был стар, а день выдался нелегкий. Возможно, он не привык к людской доброте. Возможно, он размяк от вина. Но, как бы то ни было, слезы покатились по его щекам и затерялись в густой белой бороде.
Террис увидел это и поспешно спросил:
— Что случилось, отец?
— Глупый я старик! — сказал Сцеоп, скорее самому себе, чем остальным. — Вы обошлись со мною куда добрей, чем кто бы то ни было за последние несколько лет, и мне горько, что я не могу вам отплатить.
Террис улыбнулся и погладил старика по спине.
— А ты и впрямь хочешь отплатить?
— Да мне же нечем! Нечего мне вам дать.
Террис улыбнулся еще шире.
— Сцеоп! Мы же эдема руэ. И больше всего ценим то, что есть у каждого.
Сцеоп увидел, как сидящие у костра один за другим воззрились на него в ожидании. И Террис сказал:
— Ты можешь рассказать нам свою историю!
И Сцеоп, не зная, что делать, принялся рассказывать. Он рассказал, как пришел в Фаэриниэль. Как ходил от костра к костру, надеясь на щедрость путников. Поначалу он запинался и голос у него срывался, ибо он долго пробыл один и отвык разговаривать. Однако вскоре его голос окреп, слова потекли смелее, и, пока пламя, мерцая, отражалось в его ярко-голубых глазах, руки его выразительно жестикулировали, поддерживая надтреснутый старческий голос. И даже эдема руэ, что знают все истории на свете, невольно внимали и дивились.
Когда история закончилась, труппа зашевелилась, словно приходя в себя после глубокого сна. Поначалу они лишь переглядывались, потом посмотрели на Сцеопа.
Террис знал, о чем они думают.
— Сцеоп, — осторожно спросил он, — а куда ты направлялся нынче ночью, когда я остановил тебя?
— Я шел в Тинуэ, — ответил Сцеоп, несколько смущенный тем, как увлекла его собственная история. Лицо старика раскраснелось, щеки горели, и он чувствовал себя глупо.
— А мы в Беленэ едем, — сказал Террис. — Не согласишься ли ты отправиться с нами?
На миг взгляд Сцеопа озарился надеждой, но тут же погас.
— Я буду всего лишь бесполезным грузом. Нет, даже у нищего есть своя гордость!
Террис расхохотался.
— Кому ты говоришь о гордости, эдема руэ? Мы ведь не из жалости тебя зовем. Мы зовем тебя потому, что ты один из нас, и нам хочется, чтобы в грядущие годы ты поведал нам еще дюжину дюжин историй!
Нищий покачал головой.
— Да нет, я не вашей крови. Не из ваших я.
— А как это влияет на цены на масло? — возразил Террис. — Мы, руэ, сами решаем, кто из наших, а кто нет. Ты — точно из нашей семьи. Оглядись и увидишь, лгу я или нет.
Сцеоп окинул взглядом круг лиц и увидел, что Террис говорит правду.
И старик остался при них и прожил с ними много лет, прежде чем пути их разошлись. Много он повидал, много историй поведал, и всем это пошло на пользу.
Это все было на самом деле, хотя и много лет назад, далеко отсюда. Я слышал об этом из уст эдема руэ и потому знаю, что это правда.
ГЛАВА 38
ЗЕРНА ИСТИНЫ
— Что, и все? — спросил Симмон, вежливо выждав. Он лежал на спине, глядя на звезды.
— Да.
— Я и не думал, что все так кончится, — сказал он.
— А ты чего ждал?
— Ну, я думал, в конце концов выяснится, кто такой этот нищий на самом деле. Я думал, что как только кто-то отнесется к нему по-доброму, он окажется Таборлином Великим и отдаст ему свой посох, и мешок денег, и… не знаю. Сделает что-нибудь волшебное.
— И скажет: «Если тебе будет грозить опасность, стукни посохом о землю и скажи „Палка-палка, бей — не жалко!“», и палка оживет и защитит его от любого, кто вздумает напасть на него, — добавил Вилем. Он тоже лежал на спине в высокой траве. — Я не думал, что это на самом деле просто старый бродяга.
— В историях нищие никогда не бывают просто нищими! — заметил Симмон слегка обвиняющим тоном. — Это всегда либо колдунья, либо принц, либо ангел, либо еще что-нибудь этакое.
— Зато в жизни нищие — почти всегда просто нищие, — возразил я. — Но я понимаю, о каких историях вы думаете. Это те истории, что мы рассказываем чужим, чтобы их потешить. А это совсем другая история. Такие мы рассказываем друг другу.
— Зачем же рассказывать историю, в которой нет ничего потешного?
— Чтобы не забыть. И чтобы научиться… — я сделал неопределенный жест, — важным вещам.
— Например, преувеличенным стереотипам? — спросил Симмон.
— Ты о чем? — спросил я, уязвленный.
— «Запряжем его в телегу вместо осла!» — с отвращением фыркнул Симмон. — Не знай я тебя, я бы обиделся!
— Не знай я тебя, — с жаром ответил я, — я бы сам обиделся! Знаешь ли ты, что атуранцы прежде убивали людей, которые живут в дороге? Один из ваших императоров провозгласил, что они, дескать, чинят вред империи! А ведь большинство из них были всего лишь нищими, что лишились дома из-за войн и налогов! Многих просто силой загнали на военную службу.
Я оттянул ворот рубахи.
— Но за эдема руэ давали двойную цену! На нас охотились, точно на лис. В течение сотни лет охота на руэ была излюбленной забавой сливок атуранской знати!
Воцарилось глубокое молчание. Горло у меня ныло, и я сообразил, что перешел на крик.
— Я не знал… — приглушенно ответил Симмон.
Я мысленно отвесил себе пинка и вздохнул.
— Извини, Симмон. Это уже… это было давным-давно. И ты тут ни при чем. Это старая история.
— Ну еще бы, раз в ней упоминаются амир, — сказал Вилем, явно желая переменить тему. — Когда их распустили-то? Триста лет тому назад?
— И все равно, — сказал я. — За большинством стереотипов стоит некая истина. Зерно, из которого они растут.
— Вот Бэзил из Винтаса, — сказал Вилем. — И он действительно странный в некоторых отношениях. Когда спать ложится, кладет монету под подушку, и все такое.
— По пути в Университет мне довелось путешествовать с парой адемских наемников, — сказал Симмон. — Они действительно не разговаривали ни с кем, только друг с другом. И действительно ни секунды не сидели спокойно, все время дергались.
— Должен признать, — поколебавшись, сказал Вилем, — что знаю немало сильдийцев, которые в самом деле стараются набивать свои башмаки серебром.
— Кошельки, — поправил его Симмон. — Башмаки — это то, что на ноги надевают.
И он пошевелил ногой в качестве иллюстрации.
— Да знаю я, что такое башмаки! — возмутился Вилем. — Я на вашем вульгарном языке лучше твоего говорю. Это просто так говорится, пату! Деньги в кошельке — это на расходы. А то, что ты рассчитываешь сберечь, надо носить в башмаках.
— А-а! — задумчиво кивнул Симмон. — Тогда понятно. Вроде как на черный день.
— Черный день — это как? — переспросил озадаченный Вилем.
— И эта история — куда важнее, чем вам кажется, — поспешно перебил я, пока они не ушли слишком далеко в сторону. — В ней тоже содержится зерно истины. И если вы обещаете никому об этом не говорить, я открою вам, в чем тут тайна.
Я тут же почувствовал, как их внимание сосредоточилось на мне.
— Если вам доведется принять гостеприимство странствующей труппы и они прежде всего предложат вам вина, это наверняка эдема руэ. Эта часть истории — чистая правда, — я предупреждающе поднял палец. — Но пить этого вина ни в коем случае не следует.
— Но я же люблю вино! — жалобно сказал Симмон.
— Неважно, — сказал я. — Хозяин предложит вам вина, но вы требуйте непременно налить вам воды. Может даже выйти нечто вроде спора, потому что хозяин будет предлагать все щедрей и щедрей, а гость станет отказываться все вежливей и вежливей. Тогда они поймут, что ты — друг эдема, что ты сведущ в наших обычаях. И с тобой будут обращаться как со своим, а не как с обычным гостем.
Разговор сошел на нет — мои друзья переваривали полученную информацию. Я смотрел на звезды, мысленно выделяя знакомые созвездия. Ивен-охотник, Тигель, Вновь Юная Мать, Огнеязыкая Лисица, Разрушенная Башня…
— А куда бы ты пошел, если бы мог отправиться куда хочешь? — вдруг ни с того ни с сего спросил Симмон.
— За реку, — ответил я. — Спать.
— Да нет! — сказал он. — Я имею в виду — если бы ты мог отправиться вообще куда угодно, в любой конец земли.
— Все равно, — ответил я. — Я много где побывал. Но мне всегда хотелось именно сюда.
— Но это же не навсегда, — возразил Вилем. — Ты ведь не хочешь остаться здесь навсегда, верно?
— Ну да, я это и имел в виду, — добавил Симмон. — Мы все хотим быть здесь. Но никто из нас не хочет остаться тут навсегда.
— Ну, кроме Манета, — вставил Вил.
— Вот ты бы куда отправился? — упорно продолжал Симмон. — На поиски приключений?
Я молча поразмыслил.
— Я, наверно, отправился бы в Таленвальд, — сказал я.
— К талям? — переспросил Вилем. — Но ведь это первобытный кочевой народ, насколько я знаю.
— Ну, с формальной точки зрения эдема руэ тоже кочевой народ, — сухо возразил я. — Я когда-то слышал, что вожди их племен — не великие воины, а певцы. И от песен их исцеляются больные и деревья пускаются в пляс.
Я пожал плечами.
— Я бы отправился туда, чтобы узнать, правда это или нет.
— А я бы отправился к королю Фейен, — сказал Вилем.
Симмон расхохотался.
— Ну нет, это не считается!
— А почему? — вдруг разозлился Вилем. — Если Квоут может отправиться к поющим деревьям, то я могу отправиться в Фейен, чтобы танцевать с эмбрулами… с женщинами фейе.
— Но тали-то существуют на самом деле, — возразил Симмон. — А истории про фейе — это байки для пьяных, полоумных и детей.
— Ну а ты бы куда отправился? — спросил я Симмона, чтобы развести их с Вилемом.
Он долго молчал.
— Не знаю, — ответил он наконец на удивление бесцветным тоном. — Я ведь нигде не бывал на самом-то деле. Я и в Университет-то приехал только потому, что после того, как мои братья получат наследство, а сестре выделят приданое, мне мало что останется, кроме родового имени.
— Так ты что, не хотел учиться в Университете? — недоверчиво переспросил я.
Сим уклончиво пожал плечами, и я собирался было спросить его о чем-то еще, но тут Вилем шумно поднялся на ноги.
— Ну чего, может, мы уже в состоянии перейти через мост?
Голова у меня была на диво ясная. Я встал, лишь слегка покачнувшись.
— Я так вполне.
— Секундочку!
Симмон удалился в лес, на ходу расстегивая штаны.
Как только он скрылся из виду, Вилем наклонился ко мне.
— Не надо расспрашивать его о семье, — вполголоса сказал он. — Ему тяжело об этом говорить. Особенно когда он пьян.
— А что…
Он резко махнул рукой, мотнул головой.
— Потом!
Симмон выбрался обратно на поляну, и мы молча побрели обратно к дороге, перешли Каменный мост и вернулись в Университет.
ГЛАВА 39
ПРОТИВОРЕЧИЯ
На следующее утро, ближе к полудню, мы с Вилом шли в архивы, чтобы встретиться там с Симом и разрешить наш вчерашний спор.
— Все дело в его отце, — вполголоса рассказывал Вилем, пока мы шагали между серых зданий. — Отец Сима владеет герцогством в Атуре. Хорошие земли, но…
— Погоди! — перебил я. — Так что же получается, у нашего маленького Сима отец — герцог?
— Наш маленький Сим, — сухо заметил Вилем, — на три года старше тебя и на пять сантиметров выше.
— А каким герцогством? — спросил я. — И не настолько он меня выше!
— Далонир, — сказал Вилем. — Но ты же знаешь, как оно бывает. Атуранская знать… Неудивительно, что он об этом не распространяется.
— Да ладно тебе! — поддел я его, указывая на кишевших вокруг студентов. — Тут, в Университете, самое непредвзятое общество, какое существовало с тех пор, как церковь спалила дотла Калуптену!
— Ну, я заметил, что ты тоже не стремишься упоминать о том, что ты из эдема руэ.
Я ощетинился.
— Ты что хочешь сказать, что я этого стыжусь?
— Я говорю, что вслух ты об этом не упоминаешь, — спокойно ответил Вил, твердо глядя мне в глаза. — Вот и Симмон тоже. И, полагаю, у вас обоих есть на то свои причины.
Я подавил раздражение и кивнул.
Вилем продолжал:
— Далонир на севере Атура, так что они достаточно богаты. Однако у него трое старших братьев и две сестры. Старший сын наследует владения. Второму отец купил воинский чин. Третий пошел по церковной части. Ну а Симмон…
Вилем не договорил.
— Да, мне как-то сложно представить Сима священником, — согласился я. — Или военным, если уж на то пошло.
— Так Сим и оказался в Университете, — закончил Вилем. — Его отец надеялся, что он станет дипломатом. Но тут Сим обнаружил, что ему нравится алхимия и поэзия, и сделался членом арканума. Его отец от этого не в восторге.
Вилем многозначительно взглянул на меня, давая понять, что это еще очень мягко сказано.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 102; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!