Глава 4. Пограничное сражение и Марнская битва 9 страница
В Германии все еще помнили, как во время франко-прусской войны немецким войскам оказывали сопротивление не только части французской регулярной армии, но и партизаны — вольные стрелки (франтиреры). Партизанское движение немцы считали недопустимым, одновременно пребывая в твердой уверенности, что любое его проявление должно неизменно караться, и притом самым решительным и жестким образом. О том, что прусские партизаны в 1813–1814 годах активно боролись с войсками Наполеона, немцы не вспоминали.
Однако, как показали исторические исследования, в 1914 году в Бельгии не было и намека на движение франтиреров, а если таковые и были, то весьма малым числом. Более того, уже в первые дни войны бельгийское правительство обратилось с призывом к гражданскому населению не оказывать немцам ни малейшего вооруженного сопротивления, а, во избежание непредвиденных инцидентов, сдать имеющееся на руках оружие муниципальным властям. В занятых немцами населенных пунктах появились плакаты с аналогичными наставлениями. В результате в некоторых местах оружие сдали даже полицейские.
Руководствуясь призывом правительства, бельгийское гражданское население не оказывало немцам сопротивления, однако, несмотря на эту терпимость, немцы с первых дней пребывания в Бельгии приступили к насилию, сжигая деревни и физически уничтожая невинных людей. Действия немцев пытался оправдать начальник немецкого Генерального штаба Мольтке, уже в начале августа заявивший:
|
|
|
«Наше наступление в Бельгии действительно сопровождается жесткими мерами. Однако нельзя не учитывать, что мы боремся за паше существование, и все те, кто стоит на нашем пути, должны пенять на себя».
Однако Мольтке не удалось оправдать насилие. Бесчинства немцев на территории Бельгии осудило большинство европейских стран, от которых не отстали и Соединенные Штаты. Американские газеты отметили, что немцы ведут войну при помощи варварских методов, попирая нормы международного права, нормы морали и исторически сложившиеся обычаи войны.
Действительно, немцы с этими обычаями не считались. Уже 4 августа, в первый день вторжения в Бельгию, они сожгли дотла бельгийскую деревню Баттис, а в городке Версаж расстреляли шесть человек. В дальнейшем репрессии немцев против бельгийского гражданского населения приобрели еще более масштабный характер. В течение первых трех недель августа немцы провели массовые расстрелы жителей городов Анденн, Тамин и Динан. В Анденне немцы расстреляли 211 человек, в Тамине — 384, а в Динане — 612. В Тамине немцы открыли огонь по людям на центральной площади города, и тех, кто не погиб от пули, добили штыками. Среди погибших было много детей и женщин. Заметим, что если во время Второй Мировой войны массовые экзекуции ни в чем не повинных людей проводились особыми командами немцев, то а 1914 году в Бельгии мирных жителей расстреливали обычные солдаты из немецких полевых армий, а в Анденне расправу над жителями учинили бывшие резервисты.
|
|
|
В конце августа немцы устроили настоящий погром в Лувене, «бельгийском Оксфорде», культурном центре страны. В ночь на 25 августа немцы приняли раздавшуюся стрельбу за огонь снайперов из числа якобы находившихся в городе франтиреров, хотя на самом деле стрельбу открыли входившие в город новые немецкие части. Посчитав, что в городе орудуют франтиреры, немцы начали обстреливать все подозрительные дома, а с утра принялись громить город. За три дня немцы расстреляли 209 ни в чем не повинных людей, разрушили 1100 зданий и сожгли на кострах 230 000 книг из университетской библиотеки.
Бесчинства немцев в Лувене вызвали новую волну возмущения в европейских странах и США. В появившихся публикациях отмечалось, что немцы на этот раз подняли руку не только на мирных жителей, но и на культурные ценности. В Германии реакция на произошедшие в Лувене события была противоположной. Немецкие интеллектуалы в угаре патриотических чувств обвинили в развязывании войны русских варваров, английских обывателей и французских декадентов, поставивших себе целью уничтожить великую немецкую цивилизацию. Еще до событий в Лувене, 11 августа, в Берлине директор Императорской библиотеки фон Гарнак перед большим стечением публики произнес патриотическую речь, в которой, представив Германию в виде оборонительной стороны, подвергшейся несправедливому нападению, призвал всех немцев встать на защиту национальных культурных ценностей, которым грозит опасность уничтожения со стороны французов, русских и англичан, Вот, к примеру, как он охарактеризовал угрозу со стороны русских:
|
|
|
«Московская цивилизация, впитавшая татаро-монгольские навыки и порядки, не сумела как следует воспринять ни плоды европейского Просвещения семнадцатого и восемнадцатого веков, ни достижения культуры девятнадцатого столетия. И вот теперь, в двадцатом веке, поднявшие головы московиты пытаются угрожать не только независимости нашего государства, но и нашим великим культурным ценностям».
Как мы отметили, подобных взглядов в Германии придерживался не один фон Гарнак. Когда английские и американские университеты выступили с инициативой собрать книги и средства для восстановления университетской библиотеки в Лувене, деятели немецкой науки и литературы (в том числе видные ученые Макс Планк и Вильгельм Рентген) высказались категорически против сбора пожертвований, подписав совместное заявление, в котором оправдали действия немецких солдат, объявив зачинщиками беспорядков бельгийских франтиреров, а резюмируя, заявили, что, если бы не доблестные немецкие воины, немецкая культура была бы давно уничтожена.
|
|
|
Завершая рассказ о разыгравшейся в Лувене трагедии, отметим, что виновниками погрома в городе стали солдаты 17-й и 18-й резервных дивизий, до того в течение трех недель находившиеся в Шлезвиг-Гольштейне на случай возможной высадки английских экспедиционных войск на побережье Северного моря. Находясь в Пруссии, солдаты узнали из немецких газет о неожиданном сопротивлении бельгийской армии немецкому наступлению, а также о якобы появившихся в Бельгии франтирерах, которые то и дело стреляют чуть ли не из любого укрытия. Вполне допустимо, что эти сведения привели немцев в ярость, особенно те из них, которые касались истинного положения дел: неожиданного сопротивления бельгийских войск, что вело не только к снижению темпа немецкого наступления, но и ставило под угрозу выполнение плана Шлиффена.
Однако вернемся к Отто фон Эммиху. Как мы уже отмечали, утром 4 августа его оперативное соединение перешло бельгийскую границу и двинулось к Льежу. Соединение, состоявшее из шести бригад (11-й, 14-й, 24-й, 28-й, 38-й, 43-й), одного пехотного полка и трех кавалерийских дивизий (2-й, 4-й, 9-й), насчитывало 25 000 штыков, 8000 сабель и 124 орудия, в том числе 4 гаубицы калибром 210 мм (8,4"). Утром 5 августа Эммих отправил к коменданту крепости Льеж генералу Леману парламентера — капитана Бринкмана, бывшего немецкого военного атташе в Брюсселе. Бринкман от имени Эммиха предложил Леману сложить оружие, но получил отказ.
Вскоре немецкие артиллеристы открыли огонь по фортам крепости, стоявшим на восточном берегу Мааса, а кавалеристы и пехотинцы попытались прорвать оборону бельгийцев в промежутках между фортами. Однако эти атаки были отбиты силами 3-й пехотной дивизии. Немцы отступили, понеся значительные потери. Эммих возобновил штурм фортов в ночь на 6 августа. Темная ночь и разразившаяся гроза, казалось, должны были благоприятствовать наступлению. Однако немцы снова понесли большие потери, особенно существенные при атаке форта Баршон. После войны один из защитников этого форта писал:
«Немцы шли на нас, казалось, плечом к плечу, цепь за цепью, и, как только одни падали, сраженные пулями, на их месте возникали другие, чтобы тут же упасть и пополнить собой все возраставшее перед нами жуткое нагромождение из мертвых и раненых».
Добавим от себя: при штурме крепости Льеж немцы понесли первые значительные потери. Они еще не знали, что их ждет в сражениях при Вими, Вердене, Типвале…
Утром 6 августа генерал Эрих Людендорф, представитель командования Второй армии в оперативном соединении Эммиха, направился в 14-ю бригаду. Прибыв в расположение части и узнав, что командир бригады убит, Людендорф принял командование на себя. В тот же день после упорного боя бригаде удалось овладеть деревне Ке-де-Буа, расположенной на высоком холме, откуда просматривались Маас и городские кварталы Льежа. Людендорф быстро заметил, что два моста через реку в черте города целы и невредимы. Генерал решил еще раз предложить Леману сложить оружие, но парламентер опять вернулся ни с чем. Тогда Людендорф послал в город разведывательный отряд, однако ни один солдат назад не вернулся.
Тем не менее появление неприятеля на господствующей высоте вблизи города и артиллерийский обстрел вызвали у генерала Лемана серьезное опасение, как бы полевые войска, дравшиеся на восточном берегу Мааса, не оказались отрезанными от остальных сил армии, и он приказал 3-й дивизии и 15-й бригаде отойти за Маас и направиться к реке Гетт на соединение с другими частями. Принимая такое решение, генерал также исходил из того, что на Льеж наступают шесть пехотных корпусов, хотя на самом деле штурм крепости вели шесть бригад различных корпусов Второй армии. Несмотря на эту ошибку, можно считать, что Леман в конечном счете поступил правильно: он сохранил войска, не лишние для обороны Антверпена, который Альберт I не только избрал местом ставки, но и помышлял превратить в оплот дальнейшего сопротивления немцам. Отправив полевые войска к реке Гетт, Леман перебрался из Льежа в форт Лонсеп у западного подступа к городу. Генерал принял решение продолжить оборону крепости силами гарнизонов фортов, питая некоторую надежду на подход французских или английских войск.
Однако надежды Лемана были напрасными. Англичане лишь только готовились высадить на континенте экспедиционные войска (как мы отмечали, эта десантная операция началась 14 августа). Французы оказались оперативнее англичан, но они не собирались помогать бельгийцам крупными силами. После того как 4 августа Альберт I обратился к французам за помощью, французское командование направило в Бельгию лишь один кавалерийский корпус Сорде (в составе 1-й, 3-й и 5-й кавалерийских дивизий), да и то с одними разведывательными целями. Жоэеф Жоффр, назначенный на пост главнокомандующего французской армией, все еще придерживаясь своего первоначального плана наступать на южном участке фронта, сам рассчитывал на бельгийские войска, которые могли бы усилить левый фланг его армий. Жоффр считал весьма важным как можно скорее вступить на исконно французские земли Эльзаса и Лотарингии, полагая, что этот успех произведет большой моральный эффект и поднимет дух французских солдат перед началом решающих боев с немцами.
Итак, Льеж был обречен, и только упорное сопротивление гарнизонов фортов позволило крепости продержаться еще несколько дней. Утром 7 августа генерал Людендорф — к слову сказать, хладнокровный, независимый в суждениях и уверенный в себе человек — принял решение вступить в город силами 14-й бригады. К удивлению Людендорфа, немецкие войска вошли в город, не встретив сопротивления. Впрочем, как быстро выяснилось, сопротивляться, по существу, было некому: в старом здании крепости находился лишь небольшой гарнизон, который тут же сложил оружие. Заняв город, немцы взяли под свой контроль и оба моста. Добившись столь значительного успеха, Людендорф принял решение вернуться в штаб Второй армии, чтобы рекомендовать командующему генералу Бюлову выделить дополнительные войска для развития наступления.
Тем временем штурм фортов крепости продолжался. К 10 августа войскам Эммиха удалось овладеть фортами Эвенье и Баршон. Для того чтобы быстрее подавить сопротивление неприятеля, командующий Второй немецкой армией генерал Бюлов, следуя рекомендациям Людендорфа, выделил три армейских корпуса под общим командованием командира 7-го корпуса генерала Эймена, доведя численность войск, действующих против крепости Льеж, до 100 000 человек. Войска Эймена подошли к Льежу 12 августа, а вместе с ними появилась 420-мм гаубица Круппа.
Первой целью немцы выбрали форт Понтис. В тот же день вечером гаубица открыла огонь по форту. Огонь по цели велся с расстояния 4000 м, а корректировка огня производилась по телефону с расстояния 1500 м от цели. Первый выстрел не удался. Зато после корректировки угла вертикального наведения гаубицы шесть снарядов — один за другим — легли точно в цель. С наступлением ночи немцы прекратили огонь. А на следующий день к Льежу подвезли еще одну 420-мм гаубицу Круппа и несколько 305-мм орудий австрийского производства. Обстрел цели возобновился. Под сокрушительным огнем невиданной ранее силы форт Понтис пал. В 12 часов 30 минут оставшиеся в живых защитники форта прекратили сопротивление.
В тот же день, и тоже после обстрела из тяжелых орудий, пали еще два форта бельгийской крепости: в 17 часов 30 минут — форт Эмбург, а в 21 час — форт Шодфонтен. 14 августа в 9 часов 40 минут немцы взяли форт Льерс, а в 9 часов 45 минут — форт Флерон. 15 августа в 7 часов 30 минут нал форт Бонсель, а в 12 часов 30 минут — форт Лотен, во второй половине дня немцы открыли артиллерийский огонь из гаубиц по форту Лонсен, в который перебрался вместе со своим штабом комендант крепости генерал Леман. Обстрел этого форта продолжался более двух часов и закончился мощным взрывом: один из снарядов угодил в склад боеприпасов. Один из немецких офицеров, принимавших участие в штурме Лонсена, впоследствии вспоминал:
«Когда я со своими солдатами подошел к тому месту, аде еще только что стоял мощный форт, то увидел картину, напоминающую альпийский ландшафт: многочисленные осколки почти до основания разрушенных стен казались галькой горной реки… Пушки форта оказались все искореженными. Броневая башня одной из пушек, сорванная со своего ложа, валялась среди кусков железобетона, похожая на огромную черепаху».
Среди развалин форта немцы обнаружили генерала Лемана. Комендант крепости был без сознания. Когда его подняли на носилках, Леман пришел в себя и, увидев перед собой подошедшего Эммиха, с которым как-то встречался на военных маневрах, нашел силы сказать: «Прошу засвидетельствовать, что вы пленили меня потерявшим сознание».
16 августа два последних форта крепости Льеж — Оллонь и Флемаль — сдались без боя. В тот же день гаубицы Круппа и орудия «Шкоды» были отправлены на новые боевые позиции — к Намюру, еще одной крепости, преграждавшей путь немцам к франко-бельгийской границе. Немецкая тяжелая артиллерия появилась перед Намюром 21 августа, а 24 августа бельгийская крепость прекратила сопротивление.
Один из военных историков назвал бои за Льеж и Намюр «морскими сражениями на земле», в которых тяжелая артиллерия, превосходящая по мощи вооружение дредноутов, положила конец трехвековой вере военных в то, что хорошо укрепленная крепость может выдержать длительную осаду. Впрочем, и ранее не все военные полагали, что крепость наилучшая защита от неприятеля. Один из видных военачальников восемнадцатого века де Линь писал: «Я все более и более убеждаюсь, что лучшей крепостью является боеспособная армия». Правильные слова. После Льежа и Намюра — в 1914, 1915, 1916 годах — окажутся на слуху и другие города-крепости — Мобеж, Пшемысль, Лемберг, Верден — но только не потому, что они сами станут ареной боя, а по причине того, что около них развернутся решающие сражения между целыми армиями. Не крепости, а солдаты определят исход Первой Мировой войны.
А теперь вернемся немного назад. В то время когда немецкие войска еще только подошли к Льежу, разведывательные сводки французского Генерального штаба определяли расположение главных немецких сил в районе Меца и Люксембурга. На основании этих данных, а также с учетом сопротивления Льежа, ни один форт которого еще не был потерян, Жозеф Жоффр принял решение перейти в наступление на всем участке франко-германской границы, как то и было предусмотрено 17-м планом войны. В соответствии с этим планом в операции должны были участвовать Первая, Вторая, Третья, Четвертая и Пятая армии, при этом Пятой и Третьей армиям отводилось место на левом участке фронта, Второй и Первой — «а правом участке фронта, а Четвертой — на центральном участке фронта.
Напомним, что по Франкфуртскому мирному договору 1871 года Франция потеряла Лотарингию и Эльзас, включая долину Рейна между Страсбуром и Мюлузом (Мюльгаузеном). В то же время в руках французов остались (у границы с Германией) плоскогорье Кот-де-Мез (между Верденом и Тулем) и горы Вогезы (между Нанси и Эпиналем). И Кот-де-Мез, и Вогезы уже в годы Первой Мировой войны имели сеть шоссейных и железных дорог, удобных для подвоза войск и предметов снабжения армии. Кроме того, обе местности были надежно укреплены, в то же время являясь подходящими плацдармами для наступления. Между Кот-де-Мез и Вогезами находится местность Труе-де-Шарм, куда французы, при удачном стечении обстоятельств, собирались заманить немцев, а заманив, окружить и полностью уничтожить.
Однако главной целью французского Генерального штаба являлось наступление в Эльзасе и Лотарингии. Но прежде чем перейти в тотальное наступление, Жоффр принял решение нанести пробный удар по немцам и захватить Мюльгаузен, Захват этого города позволил бы не только занять важный стратегический пункт близ Рейна, но и разжечь в Эльзасе антинемецкие настроения.
Проведение операции Жоффр возложил на генерала Бонно, командира 7-го корпуса, стоявшего в Безансоне, усилив его войска 8-й кавалерийской дивизией под командованием Обье. Бонно выступил из Безансона 7 августа. Однако успех ему сопутствовал лишь поначалу. К исходу 8 августа французы заняли Мюльгаузен, вынудив немцев уйти за Рейн. Однако прибывшие немецкие подкрепления 9 августа неожиданно для французов перешли в контрнаступление, и Бонно пришлось отступить к Бельфору (к слову сказать, единственной крепости, оказавшей немцам серьезное сопротивление во время франко-прусской войны). Жоффр пришел в ярость. Он тут же сместил со своих постов и Бонно, и Обье.
Жоффр придавал важное значение укреплению командного состава французской армии и без колебаний освобождал от занимаемых должностей командиров, проявлявших инертность и нерешительность. Еще в 1913 году, после маневров, Жоффр отправил в отставку двух генералов, а в начале августа 1914 года снял со своих постов нескольких командиров дивизий, проявивших нерасторопность в период мобилизации. Забегая немного вперед, отметим: к концу августа 1914 года Жоффр освободил от занимаемых должностей одного командующего армией, двадцать одного командира корпуса и тридцать одного командира дивизии. На этом главнокомандующий французской армией не остановился: в сентябре он сместил со своих постов тридцать восемь командиров дивизий, в октябре — одиннадцать, а в ноябре — еще двенадцать. Одни из них были переведены в тыловые части, другие — понижены в должности. Некоторые генералы командовали дивизией только около месяца, а иные — и того меньше. К примеру, генерал Сюперби командовал 41-й дивизией пять недель, сменивший его на этом посту генерал Батай — десять дней, а назначенный вместо Батая Болгерт — девять дней.
К январю 1915 года только семь из сорока восьми командиров французских пехотных дивизий, занимавших эти посты в мирное время, остались на своих должностях. Раффане, командир 3-й колониальной дивизии, погиб в бою, а Бое, командир 22-й дивизии, получил тяжелое ранение. Делиньи, Аш и Юмбер были назначены на должность командиров корпусов. Остальные тридцать шесть командиров дивизий были смещены со своих постов. «Я без сожаления расстаюсь с некомпетентными генералами и заменяю их теми, кто моложе, энергичнее и способнее», — говорил Жоффр. Действительно, многие французские генералы были пожилыми людьми. Приведем имеющиеся у нас данные на 1903 год. В то время средний возраст французских генералов составлял шестьдесят один год, а, для сравнения, немецких генералов — пятьдесят четыре года. Правда, в 1914 году и самому Жоффру было шестьдесят два года, но, по общему признанию, это был умный, энергичный и проницательный человек, считавший, что руководство боем не должно ускользать из рук высшего командного состава ни на один миг. Главнокомандующий французской армией делал все возможное для ее укрепления.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 175; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!