Почему промедление было смерти подобно? 13 страница



В «полной сохранности интеллекта» приходится, конечно, усомниться. Например, 30 мая, как вспоминала М. И. Ульянова, когда «врачи предложили ему помножить 12 на 7 и он не смог этого сделать, то был этим очень подавлен. Но и тут сказалось обычное упорство. После ухода врачей он в течение трех часов бился над задачей и решил ее путем сложения (12+12 = 24, 24+12 = 36 и т. д.). Однако после этого всего через месяц-другой вождь принимает решения, имеющие огромное значение для судеб России и мирового сообщества: высылка интеллигенции за границу, одобрение постановления ВЦИК «О внесудебных решениях ГПУ, вплоть до расстрела», определение вопросов стратегии и тактики III Интернационала — переход от непосредственного штурма буржуазной крепости к ее методической осаде. Кто скажет, восстановился ли вождь большевиков после болезни, принимая эти решения?

Д. А. Волкогонов. Т. 2. С. 328

 

Ленин был беспощаден к любому инакомыслящему. Но особенно доставалось тем оппонентам, которые не разделяли взгляды вождя на общественно-политическую жизнь. Среди множества опальных был известный уже читателю ученый-историк профессор Николай Александрович Рожков, который при царском режиме был сослан в Восточную Сибирь. В феврале 1921 года Н. А. Рожкова большевики арестовали. Несколько месяцев он провел в тюрьме, но был освобожден. Однако осенью 1922 года по настоянию Ленина Рожкова вновь арестовывают. Но вскоре больного ученого тюремщики выпускают из-под стражи. Однако Ленин не перестает терроризировать несчастного Рожкова. Председательствуя на заседании Политбюро 26 октября 1922 года, Ленин добивается решения: «Рожкова выслать». Однако, пользуясь отсутствием Ленина на Политбюро 7 декабря (из-за болезни), участники заседания принимают решение не высылать престарелого и больного Рожкова из России. Но, будучи уже больным, в декабре 1922 года Ленин по телефону из Горок диктует письмо Сталину, в котором выражает несогласие с постановлением Политбюро ЦК РКП(б), принятым 7 декабря, о разрешении Н. А. Рожкову проживать в Москве. Ох и злопамятен был Владимир Ильич! 13 декабря, то есть спустя буквально пять дней после первого письма, он диктует в ЦК РКП(б) второе письмо с протестом против решения Политбюро от 7 декабря о Н. А. Рожкове.

А. А. Арутюнов. С. 530

 

Решительно «искоренить» всех энесов? Пешехонова, Мякотина, Горнфельда, Петрищева и др[угих]. По-моему всех выслать. Вреднее всякого эсера, ибо ловчее.

Тоже А. Н. Потресов, Изгоев и все сотрудники «Экономиста» (Озеров и мн[огие], мн[огие] другие). Ме[ньшеви]ки: Розанов (врач, хитрый), Вигдорчик (Мигуло или как-то в этом роде), Любовь Никол[аевна] Радченко и ее молодая дочь (по наслышке злейшие враги большевизма); Н. А. Рожков (надо его выслать, неисправим); С. Л. Франк (автор «Методологии» ). Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и др[угих] должна представить списки и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу бесжалостно. Очистим Россию надолго.

Ленин — И. В. Сталину. 16 июля 1922 г.

Неизвестные документы. С. 545

 

Еще несколько характерных примеров.

1. Письмо народному комиссару юстиции Курскому с требованием беспредельной расширительности и максимальной расплывчатости формулировок уничтожительной статьи 50-10-11 УК РСФСР, с одиозными образцами желательных для Ленина формулировок, фактически позволяющих осудить кого угодно за что угодно. В этом же письме — и предложение ввести дополнительно в добрый десяток статей УК смертную казнь (Ленин, ПСС, т. 45, с. 189—191).

2. Секретное письмо Уншлихту (с просьбой показать его Сталину) об ужесточении деятельности революционных трибуналов («ревтрибов»), об увеличении «быстроты» и «силы» (подчн. Лениным) репрессий. В письме весьма характерная для Ленина фраза: «Гласность ревтрибуналов — не всегда» (там же, т. 54, с. 144).

3. Письмо Каменеву, где сказано: «...величайшая ошибка думать, что НЭП положит конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому» (там же, т. 44, с. 428).

4. Свирепое письмо Курскому «О задачах Наркомюста в условиях новой экономической политики», где расширяются требования жесточайшего, включая расстрел, террора за убыточность, за ложь в отчетности — против руководителей трестов, государственных и смешанных» (там же, т. 44, с. 396—400).

5. Смертоносное, циничное сверхсекретное письмо (с анонимной цитатой из Макиавелли) Молотову и всем членам Политбюро об изъятии под предлогом — именно под предлогом — помощи голодающим церковных ценностей, об истреблении священства и активных верующих-мирян «с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий». Письмо это было издано по-русски на Западе трижды, последний раз — в 1989 году, и лишь недавно опубликовано и признано подлинным в СССР (в архиве имеет шифр ЦПА ИМЭЛ, ф. 2 единицы хранения 22354. На письмо есть ссылка в ПСС, т. 45, с. 666—667, 19 марта 1922 г.).

Все это и еще многое такого же рода написано и приведено в исполнение «либеральным» Лениным 1922 года, а не во времена жестокого «военного коммунизма».

Д. Штурман. Блуд на крови. Письмо драматургу Шатрову // Лит. Россия. М., 1991. № 14

Озеров, как и все сотрудники «Экономиста», — враги самые беспощадные. Всех их — вон из России.

Ленин И. В. Сталину. 16 июля 1922 г.

Неизвестные документы. С. 545

 

Право же, иногда чудится, что составители Собраний сочинений Ленина, всех пяти, втайне более всего заботились о его разоблачении перед потомками.

Д. Штурман1.

Делать это надо сразу. К концу процесса эсеров, не позже. Арестовать несколько сот и без объявления мотивов — выезжайте, господа!

Ленин — И. В. Сталину. 16 июля 1922 г.

 

В октябре Ленин вернулся уже официально к работе, председательствовал в Политбюро и в Совнаркоме, а в ноябре произносил программные речи, которые, по всей видимости, дорого обходились его кровеносной системе…

Гораздо позже, оглядываясь на прошлое, я опять вспомнил со свежим удивлением то обстоятельство, что мне о болезни Ленина сообщили только на третий день. Тогда я не останавливался на этом. Но это не могло быть случайно. Те, которые давно готовились стать моими противниками, в первую голову Сталин, стремились выиграть время. Болезнь Ленина была такого рода, что могла сразу принести трагическую развязку. Завтра же, даже сегодня могли ребром встать все вопросы руководства. Противники считали важным выгадать на подготовку хоть день. Они шушукались между собою и нащупывали пути и приемы борьбы. В это время, надо полагать, уже возникла идея «тройки» (Сталин—Зиновьев—Каменев), которую предполагалось противопоставить мне. Но Ленин оправился. Подгоняемый непреклонной волей, организм совершил гигантское усилие. Мозг, задыхавшийся от недостатка крови и потерявший способность связывать воедино звуки и буквы, вдруг ожил снова.

Л. Д. Троцкий1. С. 459—460,463

 

2 октября 1922 года Ленин вернулся в Москву, на следующий день председательствовал на заседании Совнаркома. Но 6 октября на Пленуме ЦК почувствовал себя плохо и в последующие дни отказался от нескольких планировавшихся раньше публичных выступлений. Признался старому партийцу Иосифу Станиславовичу Уншлихту: «Физически чувствую себя хорошо, но нет уже прежней свежести мысли. Выражаясь языком профессионала, потерял работоспособность на довольно длительный срок».

Б. В. Соколов. С. 310

 

Каждый революционер, достигши 50 лет, должен быть готовым выйти за флаг: продолжать работать по-прежнему он больше уже не может; ему не только трудно вести какое-нибудь дело за двоих, но и работать за себя одного, отвечать за свое дело ему становится не под силу. Вот эта-то потеря трудоспособности, потеря роковая, и подошла незаметно ко мне: я совсем стал не работник...

Ленин. В записи проф. Л. И. Даршкевича.

Цит. по: В. Е. Мельниченко1. С. 249

 

Ленин еще в 1922 болезненно относился к признакам приближающегося нездоровья. Стыдливо досадовал на то, что стал плохо слышать. Вернувшись в октябре 1922 в Москву, он появился на заседании СНК, к удивлению всех присутствующих, в очках. Они его явно стесняли. Он вытаскивал их из кармана, надевал, и «в движениях его было что-то конфузливое» (А. Луначарский).

Н. Петренко. С. 187

 

К концу заседаний Политбюро Ленин производил впечатление безнадежно уставшего человека. Все мышцы лица опускались, блеск глаз потухал, увядал даже могучий лоб, тяжело свисали вниз плечи — выражение лица и всей фигуры резюмировалось одним словом: усталость. В такие жуткие минуты Ленин казался мне обреченным. Но проведя одну хорошую ночь, он снова обретал силу своей мысли.

Л. Д. Троцкий1. С. 493—494

 

Ленин был не совсем тот. Он надел большие очки, чтобы предохранить глаза, и это меняло его. Он по-прежнему бодро вел заседание, прекрасно вникал в суть дел, предлагал окончательные резолюции, но в его речи чувствовалась какая-то беспокоившая затрудненность. Наркомы шептались между собой: «Поправился, выздоровел, еще есть следы болезни, но пройдет, наладится», но вместе с тем где-то в глубине сердца таилось мучительное сомнение.

А. В. Луначарский. Ленин в Совнаркоме // Воспоминания о В. И. Ленине. Т. 7. С. 77

 

Насколько он тогда владел речью, видно из того, что в большом заседании Коминтерна он произнес речь на немецком языке, которая продолжалась 1 час 20 минут.

В. П. Осипов. С. 290

 

Ленин быстрым и властным движением провел вправо-влево по своим рыжим усам и начал свою речь по-немецки.

Сначала осторожно: видно, жалел себя, соразмерял свои силы. Потом проснулся в нем старый, сильный, пламенный революционер. Он загорячился. Забыв немецкие слова, пощелкивал пальцем, чтобы вспомнить. Из первых рядов и из президиума вперебой подсказывали нужные слова. Некоторые подсказки он отвергал и искал выражений более тонких, более точных.

— Что делается, совсем прежний Ильич!

— Да, да! — подтвердил я.

— А ведь ему усиленно телефонировали с того света, — сказал мне кто-то сбоку в ухо, — и поэтому я думаю, не рано ли ему выступать?

Должно быть, так же змий посеял сомнение в душу человеческую о ее безгрешности. Что же, змий был прав...

В середине речи у Ленина наступил какой-то перелом: он, видимо, стал уставать. Голос становился глуше, и реже он пощелкивал пальцами, — должно быть, не мог уже так заострять свою мысль.

А. Я. Аросев. С. 139

 

Поначалу — столь тщательно и надежно охранялась тайна, столь многочисленны и путаны были слухи — я был уверен в том, что знаю правду. Невозможно было скрыть признаки, отличающие паралитика, от тех, кто знает, что это такое. Тем вечером я так и сказал советскому цензору, но писать это он мне не разрешил. «…Голос оратора был полным и звучным, но казался более хриплым и менее ясным, чем год назад, хотя и не настолько, чтобы слушатели не могли уловить смысл сказанного», — вот все, что мне было разрешено написать. Рядовой читатель мог не уловить смысл этих строк, но я надеялся, что он будет ясен любому медику.

У. Дюранти. Цит. по: В. Е. Мельниченко1. С. 257

 

После доклада он опять накинул пальто, надел шапку и хотел идти. Но вокруг него суетились товарищи и просили его сняться со всеми вместе.

— Опять сняться? — спросил Ленин. — А где же фотограф?

— Сейчас, сейчас, — отвечали суетившиеся товарищи. Кто-то звонил по телефону, вызывая фотографа. Кто-то негодовал на то, что кто-то еще не сдержал обещания, кому-то данного.

А Ленину все говорили:

— Сейчас, Владимир Ильич, сейчас, погодите.

И еще ждал Владимир Ильич. Потом прищурил глаз и весело заметил:

— Вы только тумашитесь, а фотографа-то нет!

Что-то еще сказал такое веселое, что все смеялись, и пошел к выходу из зала, пробиваясь правым плечом из толпы.

А. Я. Аросев. С. 139

 

Пользуясь случаем, художник из какой-то нью-йоркской газеты быстро набросал его портрет, польстив ему словами: «Весь мир говорит, что вы большой человек». На это Ленин ему ответил: «Какой же я большой человек, взгляните на меня».

Р. Пейн. С. 570

 

Я слонялся по улицам Москвы, когда в отель сообщили из отдела печати Наркоминдела, что Ленин будет выступать на пленуме Московского Совета. Этой речи было суждено стать последней в жизни Ленина, я пропустил ее. Было это 20 ноября 1922 года.

Л . Фишер . С. 907

 

Ленин был очень смущен. Чтобы чем-нибудь заняться у кафедры, он стал перебирать листочки. Потом попробовал откашляться, чтобы говорить. Тогда хлопки полетели с удвоенной силой. Ленин, порывшись в карманах, достал носовой платок и стал сморкаться.

А. Я. Аросев. С. 138

 

Франсиско Пинтос рассказывает: «...У него был вид человека, перенесшего серьезную и длительную болезнь; давала себя знать усталость, и крупные капли пота показывались на лбу и на висках». В памяти Екатерины Михайловны Ямпольской тоже сохранилась мучительная картина: мелкий бисер пота, который непрерывно проступал на лбу и на лице Владимира Ильича во время его выступления в Московском Совете и скатывался крупными каплями, напоминавшими слезы.

Е. Я. Драбкина. С. 335

 

У нас сердце замирало, когда Ильич вышел на трибуну: мы все видели, каких усилий стоило Ильичу это выступление. Вот он кончил. Я подбежал к нему, обнял его под шубейкой, он был весь мокрый от усталости, рубашка насквозь промокла, со лба свисали капельки пота, глаза сразу ввалились…

Н. И. Бухарин. Памяти Ильича // Правда. 1925. 21 янв.

 

И Ленин вновь скрылся с нашего горизонта и на этот раз уж окончательно.

А. В. Луначарский. С. 77

 

Не помню точно когда (на даты, в отличие от разговоров, у меня нет хорошей памяти) — думаю, что это было на последней неделе декабря (1922 год), я был вызван в редакцию «Правды» Марией Ильиничной Ульяновой, сестрой Ленина, бывшей в то время секретарем «Правды». Она мне сказала, что Ленин получил мое письмо, «благодарит вас за него и как только будет чувствовать себя лучше, непременно назначит вам свидание» <...> «А разве Владимир Ильич болен? Что такое у него?» — спросил я Ульянову. Мария Ильинична не была лживой. Сказать мне, что у Ленина был второй удар паралича, она, конечно, не могла. Характер болезни его тщательно скрывали. О ней знали лишь немногие лица. Не пускаясь в объяснения, но не отрицая болезнь Ленина, М. И. Ульянова на мой вопрос, уклончиво и, по своему обыкновению краснея и опуская глаза, ответила: «Сейчас Владимир Ильич чувствует себя много лучше».

Н. Валентинов5. С. 75

 

— Ну, что, как Ильич? — спросил я однажды, ожидая хорошего ответа.

— Плохо. Кажется, опять удар. Приходите сегодня на заседание Моссовета. Там Рыков доложит.

А. Я. Аросев. С. 140

 

Начальник спецохраны Владимира Ильича рассказывал нам, что Владимиру Ильичу не хотелось ехать в Горки, что дорога на аэросанях очень утомительна, а на автомашине ехать нельзя из-за обилия снега. Он рассказал, что ежедневно в 9 часов 30 минут приводит к Владимиру Ильичу собаку Аиду (щенок, ирландский сеттер), которую Владимир Ильич очень любит и играет с ней. Этот щенок был привезен Владимиру Ильичу еще в середине июля, когда он поправлялся после болезни и жил в Горках.

Л. А. Фотиева1. С. 181

 

Владимира Ильича я опять нашла в постели. У него были парализованы правая рука и нога. Но речь на этот раз не пострадала. Он встретил меня грустно: «Вот я опять больной!»

М. М. Петрашева. С. 267

 

Он лежал в своей комнате на кровати. Около него был приспособлен небольшой столик, за который я садилась записывать.

М. А. Володичева. Отрывки из воспоминаний // Воспоминания о В. И. Ленине. Т. 8. С. 216

 

Мария Акимовна (Володичева) виртуозно владела стенографией. Именно ей посчастливилось первой записывать речи Ленина в Петрограде после его возвращения из эмиграции.

Т. М. Белякова. С. 246

 

На кровати Владимира Ильича была сделана полочка вродепюпитра для нот. Положив на нее свою статью, Владимир Ильич проверял запись, переворачивая страницы здоровой левой рукой иногда вносил небольшие поправки. В те дни, когда состояние было лучше, В. И. Ленин шутил, улыбался, спрашивал, не очень ли мы устали. Но часто Владимир Ильич страдал головными болями, и тогда у него на голове лежал компресс.

Л. А. Фотиева1. С. 190

Чтобы уменьшить боль, ему все время клали на голову холодные компрессы.

Н. В. Валентинов5.

 

Рожков в Питере?

Надо его выселить.

Ленин Г. Е. Зиновьеву. 16 октября 1922 г.

Неизвестные документы. С. 558

 

Предлагаю:

первое — выслать Рожкова за границу,

второе — если это не пройдет (напр[имер], по мотивам, что Рожков по старости заслуживает снисхождения), то тогда не следует никакому публичному обсуждению предавать заявлений Рожкова, полученных под принуждением. Тогда надо дождаться, когда Рожков, хотя бы через несколько лет, сделает искреннее заявление в нашу пользу. А до тех пор я предложил бы послать его, напр[имер], в Псков, создав для него сносные условия жизни и обеспечив его материально и работой. Но держать его надо под строгим надзором, ибо этот человек есть и будет, вероятно, нашим врагом до конца.

Ленин И. В. Сталину. 13 декабря 1922 г.

Неизвестные документы. С. 580

 

Выслать Рожкова в Псков, установив за ним строжайший надзор и при первом проявлении какой-либо враждебной Соввласти общественно-политической деятельности — выслать его за границу.

Постановление Политбюро ЦК РКП(б).

14 декабря 1922 г.

Неизвестные документы. С. 558

Именно в этот день у Ленина было два приступа болезни. И тем не менее он продолжал терроризировать людей.

А. А. Арутюнов. С. 530

 

1. Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5—10 минут, но это не должно носить характер переписки и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются.

2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений.

Из решения Политбюро (Сталин, Каменев и Бухарин). 24 дек. 1922 г.

 

У Владимира Ильича создалось впечатление, что не врачи дают указания Центральному Комитету, а Центральный Комитет дал инструкцию врачам.

Л. А. Фотиева1. С. 190

 

Он лежал в своей комнате на кровати. Около него был приспособлен небольшой столик, за который я садилась записывать. Владимир Ильич обычно просто, по-товарищески, приветливо здоровался, протягивая левую руку, и только беспокоился, не слишком ли часто я дежурю, почему я такая бледная, спрашивал, правильно ли у нас соблюдается очередь дежурств, и прибавлял, грозя пальцем: «Смотрите, а то я...»

М. А. Володичева. С. 216

 

Он говорил мне с досадой: «Мысли мои вы не можете остановить. Все равно я лежу и думаю!» Страдал бессонницей.

М. М. Петрашева. С. 268

 

1 февраля Владимир Ильич вызвал меня в 6 часов 30 минут вечера. Сообщила ему о разрешении Политбюро выдать нам материалы грузинской комиссии. Владимир Ильич сказал, на что обратить внимание при разборе материалов и вообще как ими пользоваться, и затем добавил: «Если бы я был на свободе...», сначала, видимо, оговорился, а потом повторил, смеясь: «Если бы я был на свободе, то легко бы все это сделал сам».


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 104; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!