Коллайдер. Взгляд снаружи и изнутрии ещё изнутрее. 17 страница
Нашел подарок!?! Им сейчас,
Другое нужно, а не это!
Ведь деньги есть, чего мудрить?
Купи ей что-то дорогое!
А в Зоне могут и убить,
Врагом там будет все живое"...
В тот раз я твердость проявил
И показал тогда характер!
На мнение друзей – забил,
Сказал упрямо: «Деньги?! Хватит!!»
Потом нашел проводника,
Он слушал, и глядел уныло,
Спросил: «Валяешь дурака?!»
Но взял с собою - подфартило.
Ну что сказать? Тогда я смог…
Хотя не знал, на что решился.
Прошел сто троп и сто дорог,
Комбезом новеньким разжился.
Но,не вернулся я назад-
Я был «Отмычкой», стал «Бывалым»
И в общем, целом - даже рад,
Тому, что моей жизнью стало…
И каждый год я в этот день,
Барыгам отдаю бесплатно,
Арт «Лунный Свет». И все затем,
Что думать мне потом приятно:
"Быть может к ней и попадет,
Вот этот арт – как ляжет карта,
И выполню зарок, что дал
Пять лет назад. Восьмого марта!"
Первая весна
И вновь откровеньем черемухи снег,
Каштаны - свечами в цвету.
И, ошеломленный, стоит человек
Над речкой на ветхом мосту.
Улыбка блуждает, украсив лицо,
Мелодия плещет внутри.
Вокруг красота бесконечным кольцом -
Вкушай, наслаждайся, смотри!
И он наслаждается, он упоен,
Он счастлив находкой своей.
И носится в небе с шальным вороньем,
И дышит простором полей.
И вместе с речушкою он в берегах
Играет журчащей водой,
И ветер струится в его волосах.
Вокруг красота и покой!
Впервые открыв это чудо себе,
|
|
|
Он с толку немножечко сбит.
И так благодарен за это судьбе,
Внутри все, ликуя, кричит!
И с высоты своих детских годов
Он непониманьем объят,
Ну как же он раньше не видел его -
Весны расцветающий сад?
И что-то еще, что - никак не поймет,
Отпустит и вцепится вновь…
А это, как терпкий и сладостный мед,
Впервые случится любовь.
Начало. Двенадцать. Не тридцать. Не век.
Пройдет не одну он версту.
Счастливый и юный стоит человек,
Над речкой, на ветхом мосту!
Одновзмаховый текстик
Настежь дверь на балкон,
И занавески тюль
Молнии блик и стон
Грома. Вокруг июль.
Жаркого лета пик
Посередине год.
Ветер листвой шумит
Город стихии ждет.
И не спеша, тяжело
Все поглощает мгла.
Вечер. Потеет стекло
Душно. Гроза пришла.
Только она не спешит.
Тянет. Чего-то ждет.
Жутко. Листва дрожит.
И меж лопаток пот.
Брошу слова мольбы.
«Ну же! Давай! Начнись!»
Запахом терпким травы,
Вмиг небеса налились.
Вздрогнуло все вокруг.
Ливень наотмашь хлестнул.
Свежестью. Сразу. Вдруг.
Ветер порывом задул.
Молния! Близко! Раскат
Грома! Завыли авто!
Нету пути назад!
И не спасет никто!
Да и не нужно спасать.
Мокнуть пойду на балкон!
Свежесть! Озон! Благодать!
Сказочный радужный сон!
Старый махровый халат
|
|
|
Через секунду насквозь.
Быстро тикаю назад.
Ну наконец, началось!
В кресло. Налив себе чай
Крепкий, в обнимку с котом,
Буду сидеть – излучать
Радость грозой за окном!.
Холмс в телевизоре. Класс!.
Ватсон немного тупит…
Бешенство водных масс,
Город, размокший спит…
А над болотами стон.
Генри овсянку жует.
Настежь дверь на балкон.
Ливень за окнами льет…
Сказка
Шептала листва сокровенное что-то,
Туман обнимался с травой,
И полон был лес, словно сочные соты,
Тягучей, как мед, тишиной.
В красе первозданной деревьев- гигантов,
Невидим на фоне ветвей,
В плаще травяном из лесных ароматов,
В дозоре стоял Узресей…
И русых волос водопад непокорный
Струится по сильным плечам.
Один, на окраине чащи неторной,
Впервые без братьев, он сам.
Сливаясь с подлеска живою завесой,
Бесшумно, как призрак, скользя,
Достиг он пределов заветного леса,
Проверить решившись себя.
А там, где стволы зачарованных сосен
Сменялись на ельник простой,
Стояло селенье, дворов этак восемь,
У озера с чистой водой.
Никто из оставшихся перворожденных
Так близко к нему не ходил,
Но дерзкий мальчишка-лет триста неполных-
Нарушить устои решил.
Не минуть отныне лесам лихолетья,
|
|
|
Остер рока страшного меч,
Ведь в этой деревне колдунью и ведьму
Собрались по сумеркам сжечь.
Юна и прекрасна невинная дива,
Наветов бессовестных цель,
За то, что особенно, чудно красива
Сожрет ее огненный зверь.
И дрогнуло сердце. Свидетель невольный
Вмешаться в людское решил.
Отбросив запреты, решеньем довольный,
На помощь он ей поспешил.
И молвил: «Оставьте вы эту затею,
Она дочь природы! Не трожь!»
Но кто-то удавку набросил на шею,
И к ребрам приставили нож.
«Вот призванный бес! Это ведьмы защита!
Взгляните на уши его!
В его сапогах, несомненно, копыта!
Вот поля ростки одного!»
И вместе с простой деревенской девчонкой
Бессмертный взошел на костер,
И кончилась жизнь нотой звучной и звонкой,
Взревел заколдованный бор!
И, в ярости силу природы явивший,
Деревню он вмиг разметал.
Однако отныне он стал просто лесом,
Простою чащобою стал.
Шептала листва сокровенное что-то,
Туман обнимался с травой,
И полон был лес, словно сочные соты,
Тягучей, как мед, тишиной.
Бабье лето
Зацепило… Снова зацепило
И куда-то ввысь поволокло…
Ослепило и заворожило,
И с ума, который раз, свело!
Нотами восторга по деревьям
Сыпануло ржой и желтизной,
Разметало в пух и прах сомненья,
|
|
|
Завалило улицы листвой.
Налетело солнечным тайфуном,
Трепетом душевным заразив,
На голову с ног перевернуло,
Затопило, как большой прилив!
Чувства- ураганом завертелись,
Захотелось глупости творить,
Беды, как-то сами разлетелись.
Это беды? Плюнуть и забыть!
И еще, конечно же, улыбки,
Те что будоражат, что зовут.
Теплый ветерок осенний. Скрипки.
В сердце растревоженном живут.
Зацепило. Вновь случилось это!
Разогнало тьму, душевный мрак.
И хожу я снова в Бабье Лето,
Поуши счастливый, как дурак!
Лабух
Ты затянешься синим дымком
И, обняв свою медь, на пальцы дохнешь.
Долго длился твой нынешний день.
И, наверно теперь ты слегка отдохнешь...
Вкус успеха, тусовок бардак -
Это было давно, но успело пройти.
И остались лишь грезы и мрак,
И он истошно памяти крикнет: "Пусти!"
"Отпусти меня в ночь, в темноту,
Дай мне дар забывать, дай свихнуться и слечь.
Научи обходить красоту,
И, для смеха, до смерти меня искалечь.
Или просто -позволь мне уйти,
И забудь дать мне право на завтрашний день.
И сотри весь мой пройденный путь,
Так, чтоб снова писать было в падлу и лень!"
Остановится взгляд на останках штиблет.
Близко ночь, но ночлег еще нужно искать,
А трамвая давно уже нет
И наверное не стоит его уже ждать,
А во рту только горечь слюны,
И слипаются веки, и хочется спать.
Он, закашлявшись, кровью харкнет,
Но на это уже глубоко наплевать.
Старый лабух и старенький сакс,
Связка с нотами, Бриль, да обрывки газет.
И в подвале, под лестницей – джаз,
А на улице вновь вырубается свет.
Станет полным бездонный стакан темноты,
Смежит веки усталость, наступит покой...
Вот, похоже, и все – у последней черты
Старый лабух бездомный – последний святой.
И придет, наконец, забытье.
Ты закроешь глаза и тебя примет тень,
Вот оно, наконец, отпущенье твое...
Ты уже не увидишь свой завтрашний день...
Вальсок
Стиснуты зубы и губы, до крови прикушены…
Грубость обертки, но сердце клокочет в груди
На лесосеке, где сосны до неба макушками
Пот - застилает глаза и поблажек не жди.
С нами, плечо о плечо, топором ветер ухает.
С нами пурга и буран, и мороз и цинга…
Хочет понять и частенько поэтому слушает
Трехпереплетные фразы Царица Тайга.
Под сапогами хвоя, на сугробы опавшая,
Над головами простор, нас лишающий сна…
Словно случайно с небес, к нам на землю попавшая,
Падает, ветви калеча, со стоном сосна…
Подражание Сагам
Долго ярился в сече с парусом выдох Игга,
Пенные стрелы бросая в грудь одинокой касатки,
Только не видно ньердов брани, драккар ведущих.
Странное дело творится в северных стылых землях.
Многие локти нити Норны сплетали для храбрых,
Не было тяжбы с морем в этих краях доныне,
Только однажды вышел к фиорду седеющий Энунд,
Скальд и эриллар старый, и произнес он вису:
Верю, не скажут соседи,
Что обходил их в горе,
Да и не праздновал труса
Сын мой в буране лезвий.
Так почему- же море
Род мой прервало отныне,
Будь же ты проклята словом,
Пенная рыбы дорога!
Что говоришь ты, старый? Видно не многого стоит
Долгий седеющий волос, что твои годы венчает.
Где это слыхано, чтобы брань возносилась дороге,
Что нас от веку кормит, носит касатки битвы.
Род твой силен, как раньше, стройными ивами пива,
Липа запястий нынче вновь принесла тебе сына.
Стоит ли делать жалкой долю пришедшего ярла?
Бранное слово запомнив, море воздаст с лихвою.
Радостной вестью охвачен, Энунд забыл о горе,
И все внимание сыну он обратил без остатка.
Рос и крепчал подлеток, смел был и стоек в сече,
Только назад не воротишь слов, оброненных в горячке.
Черною тенью Гери выжрал удачу рода,
Фреки, голодный вечность, мором прошел по фиорду.
И на костях пировали досыта Хугинн и Мугинн,
Выросший Ярл опечален, горю ища причину.
Турсы с йотунами стали делать набеги в чертоги,
Крали из ложа спящих, пакость творя невозбранно.
Вспомнил тогда старый Энунд в гневе роненное слово,
И, опираясь на посох, вышел он к берегу фиорда.
Звали рожденного Торир. Энунда сын был не промах,
За стариком увязался, тайно за скалами прячась.
То, что увидеть случилось, было ему откровеньем,
Вот что заставило мыслить скоро, не медля с решеньем:
Вздыбилась бездна и скалы, лик обретя человечий,
Двинулись камни, как губы, голос стихии рождая.
«Знай, чтоб беда не гостила в доме твоем дольше срока,
Ты принеси в жертву сына, род обезглавь в оправданье
Слов необдуманных бранных. Ну, а потом, если сможешь
Вновь прорости свое семя. Выплати мне эту виру!
Вновь тогда стану дорогой я для драккаров грозных,
Кровь будет мерой для слова. Сказано все, что хотел ты!»
Только беседе так просто кончится вряд ли удастся.
Вышел из тайного места, там где подслушивал, Торир.
И, громогласно смеявшись, он великаншу сечи
Старому Энунду-скальду с силой на спину обрушил.
«Я-ли творил оскорбленья? Должен ли Торир быть вирой?
Я поступлю по другому, род наш избавив от гнили!
Вырву язык, оскорбивший руку кормящую, с корнем».
Сделав, наотмашь забросил алую плоть прямо в море.
«Будь же ты проклят навеки! Станешь отныне безумен!»
Грозно взревела стихия и сотряслась ураганом!
Торир же, дико завывший, с хохотом бросился к месту,
Где одиноко драккары в тихой лагуне стояли.
Перерубив все канаты, сам он на спину поднялся
Старой отцовской касатке и возопил, словно демон.
И, повинуясь стихии, струги в волне закружились.
Оборвалась в одночасье нить очень старого рода.
Многие локти нити Норны сплетали для храбрых,
Не было тяжбы с морем в этих краях доныне,
И, эту сагу помня, вряд ли решится кто то
Бросить отныне морю бранное слово в гневе.
Долго ярился в сече с парусом выдох Игга,
Пенные стрелы бросая в грудь одинокой касатки.
Только не видно ньердов брани, драккар ведущих.
Странное дело творится в северных стылых землях.
Откровение
Почему о ночи, нравится писать?
Как ко мне приходят, строчки- мысли ноты?
Вам секрет озвучить? Тайну рассказать?
Или вам соврать? Выдумать чего-то?
Тонкий аромат и покой на кухне.
Чай. Ленивый кот. И открыт балкон.
За окном огни. Скоро все потухнет.
Город, где живу, наполняет сон.
С шепотом листвы, старика каштана,
Что к окну как мост, тянет свою ветвь,
Магия войдет, в этот мир нежданно.
Слышите шаги? Сказка уже здесь.
Неземной мотив, капает из крана
И танцует дым, сигаретный джаз…
Силуэт окна, на стене экраном,
Занавес, и вот… Начался показ.
На подмостках ночь - тайны действа гуру.
Прима - тишина, декораций тюль.
Сумрак не спеша, вынет партитуру.
Заструится вальс. Маскарад. Июль.
Чиркнет коробок, фейерверком спички,
Осветив на миг, в темноте, лицо.
Морок или явь? Новь, или привычка?
И догадок сеть, образов кольцо…
Как пишу свои строчки и куплеты?
Очень тяжело. Ручкой и в тетрадь.
Словом, что юлить? Тайн особых нету.
Просто я люблю белое марать…
Горная- шутовская
В тот день все было разное:
зовущее, прекрасное,
манящее, цветущее, как в августе банан...
Таинственное, дерзкое,
до опупенья мерзкое,
пустое и дырявое, как правый мой карман!
А горы были гордые,
огромные, надменные,
высокие и острые, колючие как еж!
По ним как угорелая,
шальная, огрубелая,
во всех вопросах зрелая, носилась молодежь.
Тропа была извилистая,
тонкая, заросшая,
помечена животными, по ней стекал ручей.
А рядышком весь порванный,
дырявый и ободранный,
зубастый и обиженный, лежал башмак...Ничей!
По той тропинке тоненькой,
заросшей и извилистой,
ползли наверх и к солнышку, с упорством ишаков
Друг друга обманувшие
и в горы убежавшие,
с одной сторонки- женщины, с другой- пять мужиков!
У мужиков, как водится,
все были бородатые,
колючие, вспотевшие под весом рюкзаков...
Селедкою и водкою,
грибами и консервами,
Тушенкой и тухлятиной, несло от мужиков.
Доугое дело женщины:
красивые и стройные,
умытые и чистые, противно аж смотреть!
Такие симпатичные,
и фразы все приличные,
(для гор что необычно), и любят песни петь!
Но вот уже вершина.
(А это очень кстати.)
Красивая и гордая! Даешь еще рывок!!!!
И женщины рванули:
Светланы, Люси, Кати....
Мужчины приотстали: "Передохнем чуток!"
Рванувшие к вершине
Все что могли порвали!
Страховку, голос, жилы...А сверху камнепад!!!
Снарягу побросали
и живо убежали.
Спустились чуть пониже - там мужики сидят!
Что делать? Обогрели
их мужики как должно...
И напоили чаем, и уложили спать...
С утра вершину взяли...
Отметили немножко...
Потом с нее спустились- а тут готово жрать!!!
Я долго этой байкой,
вам по ушам катался.
Но вот настало время и кой-чего сказать...
Прошло лишь три четвертых
земного, значит, года,
и доля альпинистов вдруг стала прибывать!!!
О женщины родные!
О хрупкие вы наши!
Послушайте, пожалуйста, вот этакий призыв:
"Возьмитесь за кастрюли
и не ходите в горы!!!
(А то ведь в демографии, как пить дать, будет взрыв!!!)
Возвращение
Капает дождь, и торопятся в лужи ручьи.
Медленно год уходит. Октябрь при делах.
Мокрый перрон дает мне сказать и молчит,
Машет рукой мне попутчица из-за стекла.
Смеется, глядя как я поднял к небу глаза,
Как жадно ловлю эти капли, подставив им ворот.
Я долго отсутствовал здесь, но вернулся назад.
Я снова пришел в этот старый потрепанный город.
Вот, пассажиров ссадив, электричка ушла.
Все здесь, как раньше - залитый дождями перрон.
И городу я говорю: «Старик! Как дела?»
«Паршиво ты выглядишь!» - скажет безмолвно он.
Тут тронулся поезд. Попутчице сделал:«Пока!»
Она, улыбнувшись, губами прижалась к стеклу.
Но что-то из пальцев в кармане сложила рука...
Да! Я узнаю этот город и эту игру!
Качаясь, последний вагон скрылся за переезд,
А ноги, как раньше- насквозь! И автобуса нет.
По старой привычке линяю в ближайший подъезд,
Ведь в пачке наверно остался пяток сигарет..
И на подоконник устроившись, пиво открыв,
Пущу в потолок струйку дыма, закрою глаза…
Ну вот и закончился мой бесконечный отрыв!
И я, как обычно, опять возвратился назад.
Автобус набухший, где тесно, но все же тепло,
И нету кондуктора, что очевиднейший плюс.
А все же иначе, наверное, быть не могло…
Ну разве же это не блюз? Ну конечно же блюз!
А как там попутчицу звали? Ну вот - не спросил!
Опять лоханулся! Со мною бывает. Ну что ж!
Я возвратился. Он снова меня пригласил!
Город, где при отъезде такой же шел дождь!
Дама-надежда
Ты чем-то хочешь меня удивить?
Брось! И не трать время зря.
Я знаю, что ты «умеешь» любить
И ненавидеть любя.
Давай пойдем босиком на восток
Туда, где родится рассвет,
Где распускается мертвый цветок
И плещется утренний свет.
И, подними свой потерянный взгляд-
За шторками глаз пустота.
Красивая женщина с вывеской "б..дь".
А может быть, дама-мечта?
Давай поболтаем с тобой ни о чем.
Не будет вина - мы попьем крепкий чай.
Давай босиком на восток мы уйдем
И будем зарю там встречать.
Давай окунемся в волшебный бальзам
Подаренных солнцем первых лучей.
Красивая женщина. Дама-слеза.
Дитя безрассудных ночей.
И мертвый цветок распускает бутон.
Его лепестки словно свежая кровь.
И снова в глазах твоих вижу огонь,
Красивая женщина, дама-любовь!
Но где-то в глубинах таится тоска.
Закончится день, будет ночь, и опять
Кто-то припрется в вонючих носках
И будет в лицо тебе деньги кидать.
И ты, не задумавшись, спустишь курок,
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 237; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!