ЯЗЫКОВЫЕ ОРГАНЫ И ГРАММАТИЧЕСКИЕ ГЕНЫ 5 страница
Никем еще не была изучена наследственная вариативность в языке, но у меня есть сильное подозрение относительно того, чем она может являться. По моим представлениям, основное строение языка от синтаксиса X‑штрих до фонологических правил и структуры словарного запаса будет универсальным у всего биологического вида – а как иначе дети могут научиться говорить, а взрослые понимать друг друга? Но сложное строение схемы языка оставляет количественным вариациям широкий простор для комбинирования, что образует уникальные языковые контуры. Некоторые модули могут быть относительно заторможены в развитии или гипертрофированы. Некоторые, как правило неосознанные, отображения звука, или значения, или грамматической структуры могут иметь больше доступа к остальной части мозга. Некоторые соединения схемы языка с интеллектом или эмоциями могут быть быстрее или медленнее.
Итак, я предсказываю, что существуют причудливые комбинации генов (обнаруживающиеся в однояйцевых близнецах, выросших порознь), благодаря которым получаются хорошие рассказчики; балагуры; те, кто невзначай говорят стихами; люди сладкоголосые; бьющие в самую цель остряки; любители длинных слов; словесные жонглеры; обладатели дара разговорчивости; миссис Малапроп[122] и Александр Хейг[123]; женщина (и ее сын‑подросток!), которых я однажды тестировал и которые могут говорить задом наперед, и ученик, идущий в хвосте на любых уроках языка, который считает, что Кого, как вам кажется, утверждение, которое видел Джон? звучит не так уж и плохо. Между 1988 и 1992 гг. многие подозревали, что у главного должностного лица Соединенных Штатов и у его правой руки чего‑то не хватает в колоде языковых карт:
|
|
|
Меня меньше интересует то, что такое определение. Вы можете спорить технически, спад у нас идет или нет. Но когда начинается такого рода застойность и отношение – определения, ну ее к черту.
Я целиком и полностью за Лоренса Велка. Лоренс Велк замечательный человек. Он бывал, или был, или – где бы он сейчас ни был, благослови его Бог.
Джордж Буш
Гавайи всегда были очень кардинальной ролью в Тихом океане. Они в Тихом океане. Они – часть Соединенных Штатов, которая – остров, который прямо здесь.
[Разговаривая с Объединенным фондом негритянских колледжей, чей девиз таков: «Разум страшно расточать впустую»] Как это страшно – потерять разум. Или вообще его не иметь. Как это верно.
Дэн Куэйл [124]
И кто знает, какая неповторимая амальгама генов создает таких языковых гениев?
If people don’t want to come out to the ballpark, nobody’s going to stop them. ‘Если люди не хотят приходить к нам на стадион, никто не собирается их останавливать’.
|
|
|
You can observe a lot just by watching. ‘Вы можете многое увидеть, если будете просто наблюдать’.
In baseball, you don’t know nothing. ‘В бейсболе ничего не непонятно’.
Nobody goes there anymore. It’s too crowded. ‘Туда больше никто не ходит. Там и так все переполнено’.
It ain’t over till it’s over. ‘С этим еще не покончено, пока это не закончено’.
It gets late early this time of year. ‘В это время года рано становится поздно’.
Йоги Берра [125]
And NUH is the letter I use to spell Nutches
Who live in small caves, known as Nitches, for hutches.
These Nutches have troubles, the biggest of which is
The fact there are many more Nutches than Nitches.
Each Nutch in a Nitch knows that some other Nutch
Would like to move into his Nitch very much.
So each Nutch in a Nitch has to watch that small Nitch
Or Nutches who haven’t got Nitches will snitch.
Др. Зюс [126]
Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Ло‑ли‑та: кончик языка совершает путь в три шажка вниз по небу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та.
Владимир Набоков
Я мечтаю о том, что однажды эта нация поднимется и всей жизнью выразит истинное значение своего кредо: «Мы придерживаемся этих истин, чтобы изначальное равенство всех людей было само собой разумеющимся».
Я мечтаю о том, что однажды на просторах красных холмов Джорджии сыновья бывших рабов и сыновья бывших рабовладельцев вместе сядут за стол братства.
|
|
|
Я мечтаю о том, что однажды штат Миссури, штат, источающий человеческую несправедливость и пышущий жаром опрессии, превратится в оазис свободы и справедливости.
Я мечтаю о том, что однажды четверо моих детей будут частью нации, где о них будут судить не по цвету кожи, а по качествам их характера.
Мартин Лютер Кинг
Этот цветник мироздания, земля, кажется мне бесплодною скалою, а этот необъятный шатер воздуха с неприступно вознесшейся твердью, этот, видите ли, царственный свод, выложенный золотою искрою, на мой взгляд – просто‑напросто скопление вонючих и вредных паров. Какое чудо природы человек! Как благороден разумом! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движениям! В поступках как близок к ангелу! В воззрениях как близок к богу! Краса вселенной! Венец всего живущего! А что мне эта квинтэссенция праха?
Вильям Шекспир «Гамлет»
Перевод Б. Пастернака
Глава 11
БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ
Эволюция языка
Слоновий хобот имеет шесть футов в длину и один фут в толщину и содержит шестьдесят тысяч мускулов. С помощью хобота слоны могут с корнем выдирать деревья, складывать бревна в штабеля или аккуратно помещать их в требуемую позицию при строительстве мостов. Слон может обернуть хобот вокруг карандаша и рисовать каракули на листке почтовой бумаги. С помощью двух мускульных отростков на конце он может вытащить колючку, поднять булавку или монету, откупорить бутылку, вытащить задвижку из двери клетки и положить ее на полку, или так плотно обхватить чашку, не разбив ее, что вырвать эту чашку сможет только другой слон. Этот кончик чувствителен настолько, что слон с завязанными глазами может определить форму предметов и материал, из которого они сделаны. В природных условиях слоны хоботом вырывают пучки травы и постукивают ими по коленям, чтобы стряхнуть грязь, сбивают кокосы с пальмы и устраивают себе душ из пыли. Хоботом они ощупывают землю во время ходьбы, чтобы не попасть в западню; выкапывают колодцы и выкачивают из них воду. Слоны могут идти под водой по дну глубокой реки или плыть, как подводные лодки, многие мили, пользуясь хоботом как дыхательной трубкой для подводного плавания. С помощью хобота они общаются друг с другом: трубят, гудят, рычат, дудят, мурлыкают, грохочут и издают звук, напоминающий скрежет по металлу, постукивая хоботом о землю. Хобот снабжен хеморецепторами, позволяющими слону почуять питона в траве или еду на расстоянии мили.
|
|
|
Слоны – единственные ныне живущие животные, у которых есть этот выдающийся орган. Ближайший из современных сухопутных родичей слона – это даман, млекопитающее, которое вы вряд ли смогли бы отличить от большой морской свинки. До сих пор вы, наверное, даже и не задумывались об уникальности слоновьего хобота. И, конечно, ни один биолог не поднимал вокруг него шум. А теперь представьте себе, что могло бы произойти, окажись некоторые биологи слонами. Одержимые мыслью об уникальности места хобота в природе, они занялись бы вопросом его эволюции – ведь ни у одного другого организма нет хобота или чего‑либо ему подобного. Какая‑нибудь научная школа задалась бы целью сузить эту пропасть. Перво‑наперво они бы отметили, что у слона и дамана на 90 % общие ДНК, и поэтому два этих животных не могут так уж сильно отличаться. Они сказали бы, что хобот не может быть так сложен, как кажется; наверное, его мускулы просто плохо пересчитали. Потом они сказали бы, что у дамана все же есть хобот, но его почему‑то не заметили, ведь есть же в конце‑концов у дамана ноздри. И хотя попытки одних ученых научить дамана поднимать предметы ноздрями провалились бы, другие раструбили бы о своем успехе, научив дамана толкать языком зубочистки и заявив, что складывание бревен в штабеля или рисование мелом на доске отличается от этого только своим масштабом. Оппозиционная научная школа, исповедующая уникальность хобота, настаивала бы на том, что он появился вдруг и однажды у детеныша какого‑то особенного бесхоботного слона‑предка в результате одной‑единствен‑ной драматической мутации. Или сказали бы, что хобот каким‑то образом возник автоматически как побочный продукт развития у слона большой головы. Они добавили бы и другой парадокс эволюции хобота: как это ни абсурдно, хобот более замысловато устроен и хорошо скоординирован, чем это было необходимо какому бы то ни было слоновьему предку.
Эти утверждения могут показаться нам по меньшей мере странными, но все они в то или иное время были сделаны учеными, изучающими другой биологический вид, и касались того сложного органа, которым только этот вид и обладает – языка. Как мы увидим в этой главе, и Хомский, и некоторые из самых яростных его противников согласны в одном: присущий лишь человеку языковой инстинкт кажется несовместимым с современной дарвиновской теорией эволюции, согласно которой сложные биологические системы развивались путем постепенного накопления поколениями живых существ случайных генетических мутаций, которые повышают репродуктивный успех. Или никакого языкового инстинкта не существует, или он развился каким‑то другим способом. Поскольку все это время я пытался убедить вас, что языковой инстинкт существует, но, конечно, прощу вас, если вы скорее склонны поверить Дарвину, чем мне, я также постараюсь убедить вас, что вам не нужно делать этот выбор. Хотя мы знаем лишь немногие подробности того, как мог эволюционировать языковой инстинкт, нет причин сомневаться, что принципиальное объяснение будет таким же, как и для любого другого сложного инстинкта или органа, – дарвиновская теория естественного отбора.
* * *
Очевидно, что язык так же отличается от систем общения других животных, как слоновий хобот отличается от ноздрей других животных. Системы общения у животных имеют три варианта организации: конечный репертуар криков (один из которых оповещает о приближении хищников, другой заявляет о праве животного на территорию и т.д.); растянутый во времени аналоговый сигнал, отражающий значительность какого‑либо факта (чем оживленнее танец пчелы, тем богаче источник питания, о котором она рассказывает своим товарищам по улью); или серии случайных вариаций на тему (птичья песня, каждый раз повторяющаяся с новой «изюминкой» – пернатый Чарли Паркер). Как мы уже увидели, у человеческого языка совершенно другое строение. Дискретная комбинаторная система под названием «грамматика» делает человеческий язык бесконечным (не существует предела количеству сложных слов или предложений в языке), исчислимым (эта бесконечность исчислима благодаря тому, что образующие ее дискретные элементы порождают новые, перестраиваясь в определенном порядке и в определенной комбинации, а сигнал – это не бесконечные колебания в замкнутом пространстве, как у ртути в термометре) и аддитивным (у всех бесконечных комбинаций разные значения, которые можно вывести из значений составляющих их частей и правил и принципов, по которым они строятся).
Даже в мозге у человека языку отведено определенное место. Крики приматов контролируются не их корой головного мозга, а филогенетически более старыми нейронными структурами ствола мозга и лимбической системы, которые связаны с формированием эмоций. Человеческие вокализации, отличные от языка, такие, как вздохи, смех, стоны и крики боли тоже контролируются не подкорковыми структурами. Подкорка мозга контролирует даже ругательства, те, которые вырываются, если попасть молотком себе по пальцу, столь же непроизвольные, как тик в синдроме Туретта; эти ругательства могут быть единственной речью, доступной жертвам афазии Брока. Истинный язык, как мы видели в предшествующей главе, расположен в коре головного мозга, в основном – в левой околосильвиевой области.
Некоторые психологи полагают, что изменения в речевом аппарате и нейронной схеме, продуцирующей и воспринимающей звуки речи – это единственные аспекты языка, эволюционировавшие у нашего биологического вида. С их точки зрения, существует несколько общих способностей к обучению, распространенных повсеместно в животном царстве, и наиболее эффективно функционирующих у людей. В какой‑то исторический момент язык зародился и усовершенствовался, и с тех пор мы ему обучаемся. Мысль о том, что специфическое видовое поведение обусловлено анатомией и общим интеллектом, точно отражена в карикатуре Гэри Ларсона под названием «Far side» («Дальняя сторона»), на которой два медведя наблюдают из‑за дерева за парой людей, отдыхающих, лежа на одеяле. Один медведь говорит: «Ну, давай! Посмотри на эти клыки!.. Посмотри на эти когти!.. Неужели ты думаешь, что нам положено есть только мед и ягоды?»
В соответствии с этой точкой зрения, шимпанзе стоят на втором месте по обучаемости в животном царстве, поэтому они тоже должны быть способны овладеть языком, хотя и в упрощенном варианте. Требуется только учитель. В 1930‑е и 1940‑е гг. две супружеские пары психологов взяли в дом детенышей шимпанзе. Шимпанзе стали частью семьи и научились одеваться, пользоваться туалетом, чистить зубы и мыть посуду. Один из них, Гуа, вырос вместе с мальчиком того же возраста, но ни разу не сказал ни слова. Другого, Вики, усиленно обучали языку; в основном это делали его приемные родители, заставлявшие язык и губы озадаченного животного принимать правильную форму. После большого количества упражнений и зачастую с помощью собственных рук Вики научился выговаривать три слова, в которых снисходительные слушатели могли услышать папа, мама и чашка, хотя Вики часто путал их, когда приходил в возбуждение. Он мог отреагировать на некоторые стереотипные формулы, как например, Поцелуй меня или Приведи сюда собаку, но непонимающе таращил глаза, когда его просили исполнить приказание в новой комбинации слов, например, Поцелуй собаку.
Но Гуа и Вики были в невыгодном положении: их заставляли использовать голосовой аппарат, который не был приспособлен для речи и которым они не могли произвольно управлять. Начиная с конца 1960‑х гг., руководители нескольких знаменитых проектов заявили о том, что им удалось обучить языку детенышей шимпанзе с помощью более подходящего средства. (Для обучения берутся детеныши шимпанзе, потому что взрослые особи – это не мохнатые клоуны в штанишках, которых вы видите по телевизору, а сильные, злобные, дикие животные, которые в свое время откусили пальцы нескольким известным психологам). Сара научилась выстраивать в цепочку на доске намагниченные пластиковые фигуры. Лана и Кензи научились нажимать кнопки с символами на большом корпусе компьютера или указывать на них на портативной дощечке. Вэшу и Коко (горилла), как было заявлено, овладели американским жестовым языком. Как утверждали их дрессировщики, эти животные выучили сотни слов, выстраивали их в значащие предложения и изобретали новые словосочетания, такие как water bird ‘водяная птица’ – лебедь, или cookie rock ‘каменное печенье’ – черствый кекс. «Язык больше не является той областью, где господствует только человек», – заявила дрессировщица Коко – Франсина (Пенни) Пэттерсон.
Эти заявления быстро завладели воображением публики и были обыграны в научно‑популярной литературе, журналах и телевизионных программах, таких как «Нэшнл Джеогрэфик», «Нова», «Сиксти Минитс» и «20/20». Эти проекты выглядели не только как результат извечного стремления человека говорить с животными, но и давали возможность (отнюдь не упущенную популярной прессой) сделать хорошие снимки общения привлекательных женщин с обезьянами, что взывало к архетипу «красавица и чудовище». Некоторые проекты были спонсированы журналами «Пипл», «Лайф» и «Пентхаус», и они легли в основу плохого фильма под названием «Поведение животных» с Холли Хантер в главной роли и в основу знаменитого рекламного ролика корпорации «Пепсико»[127].
Эти проекты также захватили и многих ученых, которые рассматривали их как здоровый способ сбить спесь с нашего биологического вида. Я видел статьи в научно‑популярных изданиях, где обучение шимпанзе языку было представлено как одно из основных научных открытий нашего столетия. В недавно вышедшей и многократно цитировавшейся книге Карл Саган и Энн Драйен использовали эксперименты по обучению обезьян языку как призыв к нам, людям, занять в природе скамью штрафников:
Резкое различие между людьми и «животными» необходимо, если мы хотим подчинить их своей воле, заставить работать на себя, носить одежду из них и есть их – без единого укола вины или сожаления. Со спокойной совестью мы обрекаем на вымирание целые биологические виды, что в наши дни происходит со скоростью 100 биологических видов в день. Их потеря не слишком важна: «Эти существа, – как мы говорим себе, – на нас не похожи». Таким образом, у непроходимой пропасти есть и практическая роль помимо простого ублажения человеческого эго. Но разве в жизни обезьян есть мало поводов для гордости? Не следует ли нам с радостью признать родство с Лики, Имо или Кензи? Вспомните об этих макаках, которые предпочтут остаться голодными, чем навредить своему товарищу; не будет ли наш взгляд на будущее человечества более оптимистичным, если мы будем уверены, что наша этика соответствует обезьяньим стандартам? И как в связи с этим должны мы рассматривать свое отношение к обезьянам?
Такие рассуждения с благими намерениями, но не в том направлении могут происходить только от тех авторов, которые не являются биологами. Действительно ли мы «проявим смирение», если будем спасать животных от вымирания только потому, что они похожи на нас? Или потому, что они кажутся приятными ребятами? А как же быть со всеми этими отвратительными, эгоистичными ползучими тварями, которые не напоминают нам себя самих или тот образ, который нам хотелось бы иметь? Что, нам можно смело стирать их с лица Земли? Саган и Драйен не друзья обезьянам, если они считают, что обучаемость человеческому языку – это повод хорошо с ними обращаться. Как и многие другие авторы, Саган и Драйен принимают заявления дрессировщиков шимпанзе слишком всерьез.
Люди, проводящие много времени с животными, склонны развивать слишком снисходительное отношение к их возможностям общения. Моя двоюродная бабушка Белла со всей искренностью уверяла, что ее сиамский кот Расти понимал английский. Многие заявления дрессировщиков шимпанзе не намного научнее. Большинство дрессировщиков были воспитаны в традиции бихевиористской теории Б. Ф. Скиннера и находятся в неведении относительно исследований языка: они ухватились за очень слабое сходство между шимпанзе и детьми и провозгласили, что способности и тех и других в основе своей одинаковы. Самые большие энтузиасты из дрессировщиков перескочили через головы ученых и предстали со своими захватывающими номерами напрямую перед публикой в «Тунайт Шоу» и «Нэшнл Джеогрэфик». В частности, Пэттерсон смогла оправдать поведение Коко тем, что горилла обожает каламбуры, шутки, метафоры и невинные обманы. Вообще, чем увереннее заявления о способностях животного, тем более скудные данные имеются для их оценки у научной общественности. Большинство дрессировщиков ответили отказом на просьбу предоставить необработанные данные, а дрессировщики Вэшу – Беатрис и Элан Гарднер – угрожали судом одному исследователю за то, что он использовал кадры одного из их фильмов (единственные необработанные данные, которые были ему доступны) в критической научной статье. Исследователь Герберт Тэррас вместе с психологами Лорой Энн Петитто, Ричардом Сэндерсом и Томом Бивером попытались обучить американскому языку жестов одного из родственников Вэшу, которого они назвали Ним Чимпский[128]. Они тщательно свели в таблицы и проанализировали его жесты, а Петитто и психолог Марк Зайденберг также тщательно проанализировали видеозаписи и те опубликованные данные, которые имелись по другим объясняющимся жестами шимпанзе, чьи способности были близки к способностям Нима. Спустя некоторое время Джоел Уоллман написал историю того, как обезьян пытались обучить языку, под названием «Обезьянничающий язык» («Aping Language»). Мораль этого исследования такова: не верьте всему, что слышите в «Тунайт Шоу».
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 160; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!