ИНСТИНКТ ОВЛАДЕНИЯ МАСТЕРСТВОМ 10 страница
A policeman’s 14‑year‑old son, apparently enraged after being disciplined for a bad grade, opened fire from his house, killing a policeman and wounding three people before he was shot dead ‘14‑летний сын полицейского, очевидно, взбешенный взбучкой за плохую оценку, открыл огонь из окна своего дома, убив полицейского и ранив трех человек, прежде чем его самого застрелили’.
A policeman’s 14‑year‑old son, apparently enraged after being disciplined for a bad grade, opened fire from his house, killing the policeman and wounding three people before he was shot dead ‘14‑летний сын полицейского, очевидно, взбешенный взбучкой за плохую оценку, открыл огонь из окна своего дома, убив этого полицейского и ранив трех человек, прежде чем его самого застрелили’.
В таком случае, вне определенной ситуации общения или текста слова a и the полностью лишены смысла. Они не содержатся в «базе данных» человеческого мышления. Другие подобные слова, приобретающие значение только в контексте, вроде здесь, там, этот, тот, сейчас, тогда, я, мне, мое, ее, мы, ты и вы вызывают аналогичные проблемы, стоит только вспомнить один старый анекдот:
First guy: I didn’t sleep with my wife before we were married, did you?
Second guy: I don’t know. What was her maiden name?
Первый парень: Я не спал с моей женой до свадьбы, а ты?
Второй парень: Не знаю. А как ее девичья фамилия?
Пятой проблемой является синонимичность. Предложения:
Sam sprayed paint onto the wall ‘Сэм выкрасил стену’.
Sam sprayed the wall with paint ‘Сэм покрыл стену краской’.
Paint was sprayed onto the wall by Sam ‘Краска была нанесена Сэмом на стену’.
|
|
|
The wall was sprayed with paint by Sam ‘Стена была покрыта краской благодаря Сэму’.
обозначают одно и то же событие и тем самым дают возможность сходных толкований. Например, во всех четырех случаях можно сделать заключение, что на стене имеется краска. Но варианты расположения слов в этих четырех случаях различны. Вы знаете, что они обозначают одну и ту же вещь, но ни один примитивный процессор, воспринимающий их как знаки, не может этого знать. Нечто другое, а не просто одна из последовательностей слов, должно представлять то единственное событие, которое, как вы знаете, является общим для всех четырех предложений. Например, это событие может быть представлено в следующем виде:
(Sam sprayed painti) cause (painti go to (on wall)) ‘(Сэм наносит краскуi) результат (краскаi попадать (на стену))’
– что, учитывая наше несерьезное отношение к словам английского языка, не слишком сильно отличается от одной из ведущих концепций о сущности мыслекода.
Приведенные примеры (а их может быть гораздо больше) иллюстрируют одно‑единственное важное положение. Образы, лежащие в основе мышления, с одной стороны, и предложения в языке, с другой стороны, действуют во многом друг другу наперекор. Любая определенная мысль в нашей голове заключает в себе огромный объем информации. Но когда дело доходит до передачи мысли кому‑то другому, объем внимания незначителен, а язык медлителен. Чтобы донести до слушателя информацию за разумный отрезок времени, говорящий может облекать в слова только часть своего сообщения, рассчитывая на то, что слушатель восполнит пробелы сам. Но в самом мозге требования другие. Время «нахождения в эфире» не ограничено: различные участки мозга непосредственно соединены между собой толстыми проводниками, которые могут быстро передавать колоссальный объем информации. На долю воображения не остается ничего хотя бы потому, что образы в сознании и есть воображение.
|
|
|
В итоге нам представляется следующая картина. Люди думают не на английском, китайском или языке апачей; они думают на мыслекоде. Этот мыслекод, вероятно, немного похож на все вышеупомянутые языки; предположительно он располагает символами для выражения понятий, и комбинациями символов, которые соответствуют носителю и объекту действия, как показал вышеупомянутый пример с окрашенной стеной. Но в сравнении с любым конкретным языком, мыслекод должен быть богаче в одних отношениях и проще – в других. Например, он должен быть богаче потому, что несколько понятийных символов вынуждены соответствовать одному английскому слову вроде stool или stud. В нем должны быть дополнительные атрибуты, позволяющие логически различать определенные виды понятий, типа «бивней Ральфа» в отличие от бивней вообще, и связывающие различные символы, которые относятся к одному и тому же, например, высокий блондин в черном ботинке и блондин. С другой стороны, мыслекод должен быть проще разговорного языка; поскольку в нем отсутствуют специфически‑разговорные слова и конструкции (вроде a и the ), a информация о произношении слов или даже об их порядке не обязательна. Суммируя все это, получается, что носители английского языка думают на неком упрощенном и снабженном примечаниями квазианглийском, строй которого я вам только что описал, а носители языка апачи думают на упрощенном и снабженном примечаниями квази‑апачи. Но чтобы заставить эти языки мысли – мыслекоды должным образом обслуживать рассуждения, они должны быть в гораздо большей степени похожими друг на друга, чем похожи один на другой их разговорные двойники. Похоже на то, что они даже совпадают: универсальный мыслекод.
|
|
|
Знание языка, таким образом, означает знание того, как можно перевести мыслекод в словесные цепочки и наоборот. Люди, лишенные языка, тем не менее обладают мыслекодом, а младенцы и многие животные предположительно обладают его более простыми диалектами. В самом деле, если бы младенцы не владели мыслекодом, чтобы переводить с английского и наоборот, то не понятно, как могло бы происходить усвоение английского или даже – что могло бы значить усвоение английского?
|
|
|
Так на что же обречен новояз? Вот мои прогнозы на год 2050. Во‑первых, поскольку умственная жизнь идет независимо от языковой конкретики, понятия свободы и равенства будут присутствовать в пространстве мысли, даже оставаясь безымянными. Во‑вторых, поскольку понятий куда больше, чем слов, а слушатели всегда должны услужливо домысливать то, что говорящий оставил непроизнесенным, существующие слова быстро обретут новые смыслы, возможно, даже восстановят свой первоначальный смысл. В‑третьих, поскольку дети не удовлетворяются воспроизведением любой старой информации, полученной ими от взрослых, но создают сложную грамматику, стремящуюся дальше, они преобразуют новояз в естественный язык, возможно, даже на протяжении жизни одного поколения. Встающий на ноги карапуз XXI века может взять реванш за Уинстона Смита.
Глава 4
МЕХАНИЗМЫ РАБОТЫ ЯЗЫКА
Грамматика за работой
Журналисты говорят, что это не новость, когда собака кусает человека; вот когда человек кусает собаку – это что‑то новенькое. И именно в этом заключена суть языкового инстинкта: язык сообщает о чем‑то новом. Цепочки слов, называемые «предложениями», не просто подстегивают память, напоминая вам о человеке и лучшем друге человека и предлагая додумать остальное; они сообщают вам, кто произвел какое действие и над кем. Таким образом мы, как правило, получаем больше информации из текстов, чем Вуди Аллен[28] – из «Войны и мира», который был прочитан им за два часа после уроков скоростного чтения: «Это было о каких‑то русских». Язык, помимо всего прочего, позволяет нам выяснить, как занимаются любовью осьминоги, как вывести вишневые потеки с платья, почему у Тэда было разбито сердце, смогут ли «Ред сокс» выиграть первенство по бейсболу без хорошего игрока на подаче, как смастерить атомную бомбу в собственном подвале и от чего умерла Екатерина Великая.
Когда ученые видят какое‑то явное проявление чудодейства в природе, например, когда летучие мыши выслеживают насекомых в полной темноте или когда лосось возвращается метать икру в родной реке, они начинают искать стоящий за этим естественнонаучный принцип. В случае с летучими мышами это ультразвук; в случае с лососем – следование тончайшей нити запаха. Какое же чудодейство стоит за способностью Homo sapiens сообщать о том, что человек кусает собаку?
В действительности, таких чудодейств не одно, а два, и они ассоциируются с именами двух европейских ученых XIX века. Первый принцип, сформулированный швейцарским лингвистом – Фердинандом де Соссюром, это – «произвольность знака» – полностью условное соответствие звука смыслу. Слово dog ‘собака’ не похоже на собаку, не бегает и не лает, как собака, но тем не менее, означает «собака». Так происходит, поскольку каждый носитель английского языка в детстве прошел одним и тем же путем автоматического запоминания, соединившим звучание со смыслом. Благодаря этому стандартизированному запоминанию члены языкового сообщества получают огромное преимущество: возможность передать мысль из сознания в сознание практически мгновенно. Иногда скоропалительный брак звучания и смысла бывает забавен. Как отмечает Ричард Ледерер в «Безумном английском» («Crazy English»), We drive on a parkway but park in a driveway ‘мы ездим по парковой дороге, но паркуемся на проезжей части’, в гамбургере (hamburger) нет ветчины[29], а в «сладких хлебцах» (sweetbreads) – хлеба[30], голубика (bluberries) действительно синяя (blue), а вот клюква (cranberries) не ходит с клюкой. Но подумайте о «разумной» альтернативе передавать мысли так, чтобы слушатели постигали содержание благодаря форме. Этот вариант так до смешного ненадежен и так напрашивается на остроумное обыгрывание, что мы превратили его в игру, такую как, например, пикшенери[31] или шарады.
Второе чудодейство, лежащее в основе языкового инстинкта, заключено в высказывании Вильгельма фон Гумбольдта, который явился предтечей Хомского: язык «бесконечным образом использует конечные средства». Мы видим разницу между забывающейся фразой Собака кусает человека и таким открытием, как Человек кусает собаку благодаря порядку слов, в котором расположены собака, человек и кусает. Таким образом, мы используем некий код для перевода с одного порядка слов – на другой и с одной комбинаций мыслей – на другую. Этот код, или набор правил, называется генеративной (порождающей) грамматикой; как уже упоминалось, не следует путать ее со школьной и стилистической грамматикой, с которыми мы сталкивались в учебных заведениях.
Принцип, лежащий в основе грамматики, не обычен для естественной, природной среды. Грамматика – это пример «дискретной комбинаторной системы». Конечное число дискретных элементов (в данном случае – слов) отбирается, соединяется, перемещается для создания больших структур (в данном случае – предложений) со свойствами, совершенно отличными от свойств составляющих их элементов. Например, значение предложения Человек кусает собаку отлично не только от значения каждого из трех слов, его составляющих, но также и от значения тех же слов, составленных в обратном порядке. В дискретной комбинаторной системе, такой как язык, может существовать неограниченное число абсолютно отличных друг от друга комбинаций с неограниченным же диапазоном свойств. Другая замечательная дискретная комбинаторная система в естественной среде – это генетический код в ДНК, где четыре вида нуклеотидов комбинируются в шестьдесят четыре вида кодонов, а кодоны могут составлять ряды неограниченного количества различных генов. Многие биологи делали обобщения на основе тесной параллели между принципами грамматических и генетических комбинаций. На профессиональном языке генетиков о рядах ДНК говорят, что они содержат «буквы» и «пунктуацию», могут быть «палиндромические», «не значимые» или «синонимические», их можно «транскрибировать» и «переводить», и даже «хранить в библиотеках». Иммунолог Нильс Жерн назвал свою нобелевскую лекцию «Генеративная грамматика иммунной системы».
Большинство сложных систем, которые мы наблюдаем в мире, напротив, являются контаминирующими системами, как, например, геология, смешение красок, кулинария, звук, свет и погода. В контаминирующей системе свойства комбинации находятся среди свойств ее элементов, а свойства элементов теряются в общей массе соединения. Например, смешение красной и белой краски дает розовую краску. Таким образом, область свойств, которая имеется в контаминирующей системе, очень ограничена, и единственный способ обнаружить различия между большим числом комбинаций – это выделять все более и более тонкие отличия. Может и не быть совпадением тот факт, что две системы во вселенной, наиболее впечатляющие нас неограниченностью своего сложного строения – жизнь и сознание – имеют в основе дискретные комбинаторные системы. Многие биологи уверены, что если бы наследственность не выражалась в дискретных элементах, то эволюция (такая, какова она в нашем понимании) не была бы возможна.
Таким образом, принцип работы языка таков, что в мозгу каждого человека содержится набор слов и понятий, которые эти слова выражают (ментальный словарь), а также набор правил, по которым слова сочетаются, чтобы передать отношения между понятиями (ментальная грамматика). Мир слов мы рассмотрим в следующей главе, эта посвящена строению грамматики.
Тот факт, что грамматика – это дискретная комбинаторная система, имеет два важных следствия. Первое – это абсолютная бескрайность языка. Пойдите в Библиотеку Конгресса и выберите наугад предложение из любого тома – существует очень большая вероятность того, что вы не сможете найти его точное повторение, как бы долго вы ни искали. При попытке представить, сколько предложений способен продуцировать обычный человек, захватывает дух. Если перебить говорящего в любой случайной точке произносимого предложения, существует в среднем около десяти различных слов, которыми можно было бы продолжить предложение с данного места, так чтобы предложение было грамматически правильным и имело смысл. (В некоторых точках предложения оно может быть продолжено только одним словом, в других – существует выбор из тысяч; десять – среднее значение.) Давайте примем как факт, способность человека продуцировать предложение длиной до двадцати слов. Таким образом количество предложений, которые доступны говорящему, в принципе, может равняться 1020 (единице с двадцатью нулями или ста миллионам триллионов). При скорости пять секунд на предложение человеку понадобилось бы детство в примерно сто триллионов лет (исключая время на еду и сон), чтобы все их запомнить. На самом деле, ограничение в двадцать слов слишком строгое. Следующее вполне доступное пониманию предложение, принадлежащее Бернарду Шоу, содержит 110 слов (в его английском варианте – Перев. ):
Stranger still, though Jacques‑Dalcroze, like all these great teachers, is the completes of tyrants, knowing what is right and that he must and will have the lesson just so or else break his heart (not somebody else’s, observe), yet his school is so fascinating that every woman who sees it exclaims: «Oh why was I not taught like this!» and elderly gentlemen excitedly enroll themselves as students and distract classes of infants by their desperate endeavours to beat two in a bar with one hand and three with the other, and start off on earnest walks around the room, taking two steps backward whenever M. Dalcroze calls out «Hop!»
Все же, незнакомец, думал Жак Далькроз, как и все великие учителя, является совершеннейшим тираном, знающим, в чем заключается истина и что он должен и будет вести занятия именно таким способом, а иначе его сердце разорвется (его, а не чье‑нибудь, заметьте); и в то же время его школа так восхитительна, что любая женщина, которая видит ее, восклицает: «Ах, почему меня не учили так же!», а пожилые господа возбужденно записываются в ученики, и развлекают классы, состоящие из детей, своими отчаянными стараниями отбивать двойной такт одной рукой и тройной – другой, и со всей серьезностью делают круги по залу, отступая на два шага назад, когда месье Далькроз командует: «Хоп!»
Действительно, если оставить в стороне тот факт, что нам отпущено около семидесяти лет жизни, каждый из нас способен произнести неограниченное количество различных предложений. Используя ту же логику, которая показывает, что существует неограниченное количество целых чисел (если вы думаете, что знаете самое большое целое число, просто прибавьте к нему единицу, и вы получите другое) должно существовать неограниченное количество предложений. В «Книге рекордов Гиннесса» было заявлено, что самым длинным предложением на английском языке является цепочка протяженностью в 1300 слов из романа Уильяма Фолкнера «Авессалом, Авессалом!», которая начинается так:
They both bore it as though in deliberate flagellant exaltation… ‘Оба они выдержали это, словно придя в нарочитую экзальтацию самобичевания…’
Я намерен обрести бессмертие, предоставив следующий побивающий рекорды результат:
Фолкнер писал: They both bore it as though in deliberate flagellant exaltation… ‘Оба они выдержали это, словно придя в нарочитую экзальтацию самобичевания…’
Но, вероятно, славы мне хватит лишь на пятнадцать минут, упомянутые в известном высказывании[32], потому что скоро мой результат будет превзойден:
Пинкер написал, что Фолкнер писал: «Оба они выдержали это, словно придя в нарочитую экзальтацию самобичевания…»
Но и этот рекорд будет побит, как только кто‑нибудь предложит следующее:
Кого волнует, что Пинкер написал, что Фолкнер писал: «Оба они выдержали это, словно придя в нарочитую экзальтацию самобичевания…»
И так далее до бесконечности. Бесконечное использование конечных средств отличает человеческий мозг практически от всех искусственных механизмов продуцирования речи, с которыми мы встречаемся в повседневности, как то: говорящие куклы, машины, которые просят вас закрывать двери, и жизнерадостные инструкции голосовой почты («Нажмите „ОК“ для дальнейшего выбора»), все из которых используют ограниченный набор заранее составленных предложений.
Второе следствие такой организации грамматики – в том, что грамматика является кодом, не зависимым от сознания. Грамматика указывает, как должны сочетаться слова для передачи значений; это указание не зависит от конкретных значений, которые мы обычно передаем или ожидаем получить от других. Благодаря этому все мы чувствуем, что некоторые цепочки слов, которым можно дать осмысленное толкование, не соответствуют грамматическому коду английского языка. Ниже приводятся некоторые цепочки слов, которые мы легко можем истолковать, но которые, как мы чувствуем, неправильно образованы:
Welcome to Chinese Restaurant. Please try your Nice Chinese Food with Chopsticks: the traditional and typical of Chinese glorious history and cultural ‘Добро пожаловать в Китайский Ресторан. Мы приглашаем вас отведать замечательную китайскую еду с помощью палочек – традиционных и типичных для славной китайской истории и культурной’.
It’s a flying finches, they are ‘Это летящие зяблики они’.
The child seems sleeping ‘Ребенок, кажется, спящий’.
Is raining ‘Дождит’.
Sally poured the glass with water ‘Салли налила стакан с водой’.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 139; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!