Частичное согласие. Возбуждение. 1 страница



Патрик Ротфусс

Страхи мудреца. Книга 2

 

Хроника убийцы короля – 2

 

 

Патрик Ротфусс

СТРАХИ МУДРЕЦА

Книга 2

 

ГЛАВА 73

КРОВЬ И ЧЕРНИЛА

 

Теккам в «Теофании» называет тайны «мучительными сокровищами души». Он объясняет, что люди обычно неверно представляют себе, что такое тайны. К примеру, таинства и тайны – совсем не одно и то же. И ни таинства, ни тайны не имеют никакого отношения к малоизвестным фактам или забытым истинам. «Тайна же, – пишет Теккам, – есть подлинное знание, преднамеренно сокрытое».

Философы веками обсасывали это определение. Они обсудили все его недостатки с точки зрения логики, все его пробелы, все исключения. Однако за все это время лучшего определения они так и не нашли. Пожалуй, это говорит нам куда больше, чем все их рассуждения вместе взятые.

В одной из следующих глав, куда менее известной и не вызвавшей такого количества споров, Теккам уточняет, что тайны бывают двух видов. Существуют тайны уст и тайны сердца.

Большинство тайн суть тайны уст. Слухи, сплетни, мелкие скандалы, сообщаемые шепотом на ухо. Эти тайны жаждут быть разглашенными. Тайна уст подобна камушку в башмаке. Поначалу его почти не замечаешь. Потом он начинает раздражать и под конец делается невыносим. Тайны уст становятся тем больше, чем дольше их хранишь, разбухают и давят изнутри на губы. Они рвутся на волю.

Тайны сердца – дело иное. Это личные, болезненные тайны, и мы больше всего на свете стремимся сокрыть их от мира. Они не разбухают во рту, не просятся наружу. Они обитают в сердце, и чем дольше их хранишь, тем тяжелее они давят.

Теккам утверждает, будто лучше иметь полный рот яда, нежели тайну сердца. Любой глупец, говорит он, способен выплюнуть яд, эти же мучительные сокровища мы заботливо бережем. Мы ежедневно давимся ими, загоняя их все глубже. И там они лежат, тяжелея и воспаляясь. Если дать им достаточно времени, они непременно раздавят сердце, в котором хранятся.

Современные философы смеются над Теккамом, однако они не более чем стервятники, обдирающие остов великана. Что ни говори, а Теккам понимал, как устроен мир.

 

* * *

 

На следующий день после того, как я следил за Денной, она прислала мне записку, и я встретился с ней у входа в «Четыре свечки». За последние несколько оборотов мы встречались там десятки раз, но сегодня что‑то изменилось. Сегодня на Денне было длинное элегантное платье, не многослойное, с высоким воротом, как требовала последняя мода, а облегающее, с открытыми плечами. Платье было темно‑синее, и когда Денна делала шаг, в длинном разрезе мелькала обнаженная ножка.

Ее футляр с арфой стоял, прислоненный к стене у нее за спиной, и в глазах застыло ожидание. Ее темные волосы блестели на солнце, ничем не украшенные, кроме трех тонких косичек, перевязанных синим шнурком. Денна была босиком, и ступни ее были вызеленены травой. Она улыбалась.

– Готово! – воскликнула она. В ее голосе, точно дальний гром, рокотало возбуждение. – Ну, по крайней мере, достаточно готово, чтобы сыграть это тебе. Хочешь послушать?

Я почувствовал в ее голосе нотки смущения.

Поскольку оба мы работали на покровителей, которые ревниво хранили свои секреты, мы с Денной нечасто обсуждали свою работу. Демонстрировали друг другу перемазанные чернилами пальцы и жаловались на трудности, но все так, как бы между делом.

– Еще бы! – воскликнул я. Денна взяла свою арфу и зашагала по улице. Я пошел рядом. – А твой покровитель не будет против?

Денна пожала плечами – слишком небрежно.

– Он говорит, пусть, мол, моя первая песня будет такой, чтобы люди пели ее и сто лет спустя. А стало быть, вряд ли он хочет, чтобы я вечно хранила ее в секрете!

Она взглянула на меня искоса.

– Пойдем куда‑нибудь в уединенное место, и там я тебе ее спою. Если ты после этого не станешь распевать ее на крышах, думаю, все будет в порядке.

Мы, не сговариваясь, повернули к западным воротам.

– Я бы захватил лютню, – сказал я, – но я наконец нашел мастера по лютням, на которого можно положиться. Он обещал починить тот разболтавшийся колок.

– Сегодня ты мне нужнее в качестве слушателя, – сказала Денна. – Будешь сидеть и восхищенно внимать. А завтра уже я буду смотреть на тебя, прослезившись от восхищения. И изумляться твоему искусству, остроумию и обаянию.

Она перебросила арфу на другое плечо и улыбнулась мне.

– Если, конечно, ты и их не сдал в починку.

– Лично я за то, чтобы выступать дуэтом, – предложил я. – Арфа с лютней – сочетание редкое, но не неслыханное.

– Эк ты изящно выразился! – она снова покосилась на меня. – Ну, я подумаю.

Я, как и десять раз до того, подавил желание рассказать ей, что отобрал у Амброза ее кольцо. Мне хотелось рассказать ей всю историю с начала и до конца, со всеми своими ошибками и промахами. Однако я был практически уверен, что романтическое впечатление от моего поступка будет изрядно подпорчено концом истории, когда я заложил кольцо перед отъездом из Имре. Нет уж, подумал я, лучше пока сохранить это в тайне и сделать ей сюрприз, вручив ей само кольцо.

– Так что бы ты сказала, – спросил я, – если бы твоим покровителем сделался сам маэр Алверон?

Денна остановилась, обернулась и уставилась на меня.

– Что?!

– Ну, я сейчас у него в фаворе, – сказал я. – И он мне кое‑чем обязан. А я знаю, что ты искала покровителя.

– У меня есть покровитель, – твердо ответила Денна. – И я его сама себе нашла.

– Да какой же это покровитель! – возразил я. – Где твое письмо о покровительстве? Может, твой мастер Ясень и обеспечивает тебе материальную поддержку, но ведь имя покровителя даже важнее денег! Это все равно что доспех. Все равно что ключ, открывающий…

– Я прекрасно знаю, что такое покровитель! – перебила Денна.

– Тогда ты знаешь, что твой покровитель тебя обделяет, – ответил я. – Например, будь твоим покровителем маэр, тогда, на той свадьбе, когда дело обернулось плохо, никто в этом паршивом городишке не решился бы на тебя даже голос повысить, не то что руку поднять. Имя маэра защитило бы тебя даже за полторы тысячи километров. Ты могла бы чувствовать себя в безопасности.

– Покровитель может дать не только имя и деньги, но и нечто большее, – резко ответила Денна. – Я прекрасно себя чувствую, не прячась за чужим титулом, и, по правде говоря, рассержусь, если кто‑нибудь вздумает обрядить меня в свои цвета. Мой покровитель дает мне другое. Он знает то, что нужно знать мне.

Она раздраженно зыркнула на меня глазами, откидывая волосы на спину.

– И я тебе все это уже говорила. Пока что он меня вполне устраивает.

– Но отчего бы не использовать их обоих? – предложил я. – Маэра – на публике и твоего мастера Ясеня – втайне. Он наверняка не сможет ничего сказать против. Алверон, вероятно, мог бы даже разузнать для тебя, кто он такой, удостовериться, что он не пытается заманить тебя ложными…

Денна взглянула на меня с ужасом.

– Нет! Господи, нет, не надо!

Она обернулась ко мне, лицо ее посуровело.

– Обещай, что не станешь пытаться ничего о нем разузнать! Это может все погубить. Ты вообще единственный, кто о нем знает, я больше никому на свете не говорила, но он и так пришел бы в ярость, если бы узнал, что я сказала о нем хоть кому‑то.

Услышав это, я ощутил непонятный прилив гордости.

– Ну, если ты предпочитаешь, чтобы я не…

Денна остановилась и поставила на мостовую свой футляр с арфой, отозвавшийся гулким стуком. Ее лицо было убийственно серьезным.

– Поклянись!

Я бы, может, и не согласился, если бы не провел половину минувшей ночи, гоняясь за нею по городу в надежде выяснить именно это. А так я сначала подсматривал за ней, а потом еще и подслушивал… Поэтому сегодня я буквально обливался потом от сознания собственной вины.

– Честное слово! – сказал я. И, видя, что она смотрит на меня по‑прежнему встревоженно, добавил: – Ты что, мне не веришь? Хорошо, клянусь – если это тебя успокоит.

– А чем именно ты клянешься? – спросила она, мало‑помалу начиная по‑прежнему улыбаться. – Что для тебя достаточно важно, чтобы это помешало тебе нарушить слово?

– Своим именем и своей силой! – предложил я.

– Кто бы ты ни был, – сухо возразила она, – ты все же не Таборлин Великий!

– Своей правой рукой! – сказал я.

– Только одной? – переспросила Денна. Ее тон мало‑помалу снова становился игривым. Она взяла обе мои руки в свои и принялась их вертеть и осматривать, как будто приценивалась. – Левая мне нравится больше! – решила она. – Клянись левой!

– Ну как же так – левой? – усомнился я. – Кто же левой рукой клянется?

– Ну хорошо! – вздохнула она. – Клянись правой. Экий ты приверженец традиций!

– Клянусь, что не стану пытаться узнать, кто твой покровитель, – с горечью начал я. – Клянусь в этом своим именем и своей силой. Клянусь своей левой рукой. Клянусь переменчивой луной.

Денна смотрела на меня пристально, как будто не была уверена, не издеваюсь ли я.

– Ну ладно! – сказала она, пожав плечами, и снова взяла арфу. – Считай, что ты меня успокоил.

Мы пошли дальше, миновали западные ворота и очутились за городом. Наступившее между нами молчание затянулось, начиная становиться неловким.

Озабоченный нарастающим напряжением, я ляпнул первое, что пришло мне в голову:

– Ну что, не появились ли у тебя новые знакомые мужчины?

Денна хохотнула.

– Ой, ты сейчас говоришь совсем как мастер Ясень! Он все время об этом расспрашивает. Ему кажется, будто мои поклонники недостаточно хороши для меня.

Я был с этим как нельзя более согласен, но решил, что говорить это вслух будет неразумно.

– А про меня он что думает?

– Чего? – растерянно переспросила Денна. – А‑а! Про тебя он не знает. Зачем бы это ему?

Я попытался небрежно пожать плечами, но, видно, вышло неубедительно, потому что она расхохоталась.

– Бедный Квоут! Да я шучу. Я рассказываю ему только о тех, что бродят вокруг меня, пыхтя и принюхиваясь, словно собаки. А ты же не такой. Ты всегда был другим.

– Да, я всегда особенно гордился тем, что не пыхчу и не принюхиваюсь!

Денна дернула плечом и шутливо стукнула меня футляром арфы.

– Ну ты же понимаешь, что я имею в виду! Они приходят и уходят, ничего особенного не теряя и не выигрывая. А ты – как золото под слоем пыли, гонимой ветром. Может, мастер Ясень и думает, будто имеет право знать все обо мне и о моих личных делах, – она слегка насупилась. – Но это не так. Положим, кое‑что я ему открою, уж так и быть… Но на тебя, – она протянула руку и властно взяла меня за локоть, – сделка не распространяется! – сказала она почти свирепо. – Ты – мой. И только мой. Тобой я делиться не намерена.

Мимолетное напряжение миновало, и мы, смеясь и болтая о пустяках, зашагали по широкому тракту, что вел из Северена на запад. Меньше чем в километре за последним пригородным трактиром росла тихая рощица, в центре которой гнездился одинокий высокий серовик. Мы нашли это место, когда собирали землянику, и с тех пор оно стало одним из наших излюбленных укрытий от городского шума и смрада.

Денна села у основания серовика, прислонившись к нему спиной. Она достала из футляра арфу и поставила ее на колени. Юбка у нее задралась, обнажив ногу по самое дальше некуда. Денна посмотрела на меня, приподняла бровь и ухмыльнулась, словно точно знала, о чем я думаю.

– Недурная арфа, – непринужденно заметил я.

Она неизящно фыркнула.

Я сел, где стоял, удобно развалившись в высокой прохладной траве. Выдернув несколько стебельков, я принялся рассеянно заплетать их в косичку.

Честно говоря, мне было не по себе. Несмотря на то что в течение последнего времени мы немало времени проводили вместе, я еще никогда не слышал, чтобы Денна играла что‑то своего сочинения. Петь вместе нам случалось, и я знал, что голос у нее – как мед по теплому хлебу. Я знал, что пальцы у нее уверенные и что у нее есть чувство ритма истинного музыканта…

Однако написать песню – совсем не то же самое, что ее сыграть. А вдруг ее песня никуда не годится? И что я тогда ей скажу?

Денна коснулась пальцами струн, и страхи мои отошли в тень. Мне почему‑то всегда казалось чрезвычайно эротичным то, как женщина играет на арфе. Сначала она прошлась по всем струнам, от верхов к низам. Это звучало как перезвон колокольчиков, как журчание ручья по камням, как пение жаворонка в небе.

Она остановилась, подтянула струну. Попробовала, подтянула еще. Взяла ноту на полтона выше, взяла аккорд, резко, потом плавно, потом обернулась ко мне, нервно разминая пальцы.

– Ну что, готов?

– Ты великолепна! – сказал я.

Я увидел, как она слегка покраснела, потом откинула волосы на спину, чтобы скрыть свое смущение.

– Дурак! Я же даже еще ничего не сыграла.

– Ты все равно великолепна.

– Цыц!

Она взяла аккорд, дала ему утихнуть и негромко заиграла мелодию. В такт мелодии зазвучало вступление к песне. Меня удивило, что она выбрала такое традиционное начало. Удивило и порадовало. Старые пути всегда самые лучшие.

 

Послушайте скорбную песню мою,

Я вам о последнем герое спою,

Про то, как спустилась коварная мгла,

Про славного Ланре былые дела.

 

Немногим такая отвага дана –

Потеряно всё, жизнь, и честь, и жена,

Но он непреклонно преследовал цель,

Пошел против всех – и был предан в конце.

 

(Стихи в переводе Вадима Ингвалла Барановского)

Поначалу у меня захватило дух от ее голоса, потом – от ее музыки.

Но после первых десяти строк я был ошеломлен совсем по другой причине. Она пела о падении Мир Тариниэля. О предательстве Ланре. Это была та самая история, что я слышал от Скарпи в Тарбеане.

Но версия Денны была иной. В ее песне Ланре сделался трагической личностью, оклеветанным героем. Речи Селитоса оказались жестоки и безжалостны, Мир Тариниэль стал муравейником, не заслуживающим ничего, кроме очистительного пламени. Ланре был не предатель, но павший герой.

Многое зависит от того, на чем ты остановишься. Ее песня кончалась на том моменте, когда Селитос проклял Ланре. Это был идеальный конец для трагедии. В ее истории Ланре был оболган, не понят. А Селитос стал тираном, чудовищным безумцем, который сам вырвал себе глаз от ярости, что Ланре сумел его провести. Все это было ужасно, мучительно несправедливо.

И все же, несмотря на это, в песне были проблески красоты. Аккорды удачно подобраны. Слова красивые и запоминающиеся. Песня была очень свежа, и, хотя в ней хватало шероховатостей, я все же чувствовал ее очертания. Я видел, чем она может стать. Да, она будет влиять на умы. Люди будут петь ее и сто лет спустя.

Да вы ее, наверно, слышали. Ее почти все слышали. В конце концов она дала ей название «Песнь о семи печалях». Да‑да. Ее сложила Денна, и я был первым, кто слышал ее целиком, с начала до конца.

Когда последние ноты растаяли в воздухе, Денна опустила руки, не желая встречаться со мной глазами.

Я сидел на траве, молча и неподвижно.

Вам это, должно быть, непонятно, – я объясню вам то, что знает всякий музыкант. Когда поешь новую песню – всегда нервничаешь. Нет, более того. Спеть новую песню – это серьезное испытание. Это все равно как впервые раздеться перед новой возлюбленной. Это деликатный момент.

Надо было что‑нибудь сказать. Сделать комплимент. Высказать мнение. Пошутить. Соврать что‑нибудь. Все, что угодно, только не молчать.

Но я не был бы так ошеломлен, даже если бы она написала гимн, восхваляющий герцога Гибеи. Это потрясение было чересчур велико для меня. Я чувствовал себя свежевыскобленным пергаментом, как будто каждая нота ее песни была ударом ножа, соскребающим слово за словом, пока я не остался пустым и бессловесным.

Я тупо смотрел на свои руки. Они по‑прежнему сжимали недоплетенный венок из зеленой травы, который я принялся было вязать, когда началась песня. Это была широкая, плоская косица, которая уже начала сворачиваться в кольцо.

Не поднимая глаз, я услышал шелест юбок Денны – она шевельнулась. Надо было что‑то сказать. Я и так уже молчал слишком долго. В воздухе повисло слишком долгое молчание.

– Город назывался не Миринитель, – сказал я, глядя в землю. Это было не худшее, что я мог бы сказать. Но сказать следовало совсем не это.

Пауза.

– Что?

– Не Миринитель, – повторил я. – Город, который сжег Ланре, назывался Мир Тариниэль. Ты извини, что я тебе это говорю. Менять имена – тяжелая работа. Размер полетит в каждом третьем куплете…

Я сам удивился, как тихо я говорю, как плоско и безжизненно звучит мой собственный голос.

Я услышал, как она изумленно ахнула.

– Так ты уже слышал эту историю прежде?

Я поднял взгляд на Денну. Она смотрела на меня горящими глазами. Я кивнул, по‑прежнему чувствуя себя странно безжизненным. Пустым, точно выдолбленная тыква.

– Отчего ты выбрала для песни именно эту тему? – спросил я.

И этого тоже говорить не следовало. Мне до сих пор кажется, что, скажи я тогда именно то, что следовало, все обернулось бы иначе. Но даже теперь, после того как я размышлял об этом в течение многих лет, я не могу представить, что можно было сказать такого, чтобы все исправить.

Ее возбуждение мало‑помалу угасало.

– Я нашла ее вариант в одной старой книге, когда занималась генеалогическими изысканиями по просьбе своего покровителя, – ответила она. – Ее почти никто не помнит, идеальный сюжет для песни. Вряд ли мир нуждается в новой истории про Орена Велсайтера. Я никогда не добьюсь цели, повторяя то, что уже перепевали по сто раз другие музыканты.

Денна с любопытством взглянула на меня.

– Я‑то думала, что сумею удивить тебя чем‑то новеньким. Ни за что бы не подумала, что ты слышал о Ланре.

– Слышал, много лет назад, – оцепенело ответил я. – От старого сказителя в Тарбеане.

– Ну и везучий же ты!.. – Денна в замешательстве покачала головой. – Мне‑то пришлось собирать ее по кусочкам в сотне разных мест.

Она сделала примирительный жест.

– Точнее, нам с моим покровителем. Он мне помогал.

– С твоим покровителем… – повторил я. Когда она упомянула его, я ощутил проблеск эмоций. При том, что я чувствовал себя абсолютно опустошенным, злоба разлилась по моему нутру на удивление стремительно, как будто во мне костер разожгли.

Денна кивнула.

– Он себя воображает кем‑то вроде историка, – сказала она. – По‑моему, он метит на место при дворе. Он будет не первым, кому удалось войти в милость, пролив свет на судьбу чьего‑нибудь давно забытого героического предка. А может, он пытается найти героического предка самому себе… Это объяснило бы наши усиленные изыскания в старых генеалогиях.

Она поколебалась, кусая губы.

– По правде говоря, – сказала она, словно решившись сделать признание, – я сильно подозреваю, что песня эта предназначается для самого Алверона. Мастер Ясень намекал, что у него свои дела с маэром.

Она озорно усмехнулась.

– Кто знает? В тех кругах, где ты вращаешься, ты, быть может, уже встречался с моим покровителем, и даже не подозреваешь об этом.


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 139; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!