ТРИНАДЦАТЬ СВЯЩЕННЫХ РЕЛИКВИЙ 11 страница
Государственная библиотека, построенная в 1730 году, является одним из самых впечатляющих книгохранилищ в мире — не из-за размеров или великолепия здания, но из-за мистически волшебной красоты и экзотического происхождения ее коллекции редких книг от Авиценны до Зенона[49], которая уступает пальму первенства разве что Ватикану.
Меня водили туда несколько раз в далеком детстве, но я до сих пор отлично помню великолепную барочную архитектуру библиотечного здания и потрясающие пастельные львиные раструбы, украшающие величественный свод. И наконец, последнее, но самое удивительное в этом мире для ребенка — книжные шкафы, которые на самом деле оказались дверями, заставленными с обеих сторон книгами, которые распахивались, впуская вас в скрытые за ними кабинеты, в каждом из кото-
рых, помимо стенных книжных шкафов, находились большой стол со стульями и большие окна, выходящие во внутренний двор. В таких кабинетах ученые и студенты могли спрятаться от мира и часами работать в уединении. Именно такой кабинет и забронировал для нас Дакиан.
— Хорошая идея, — заверил меня Вольфганг, когда наша троица устроилась в кабинете. — Я не смог бы придумать ничего лучшего за такой короткий срок.
Обдумав ситуацию, я тоже согласилась, что, несмотря на известный риск, этот способ защиты манускриптов вполне внушает доверие. Даже если кто-то узнает, что они спрятаны там, то ему придется быстренько проверить в общей сложности — как сообщало объявление перед входом — около четырех миллионов единиц хранения: книг, фолиантов, манускриптов, карт, периодических изданий и инкунабул. А кроме того, ограниченное время публичного доступа в данное книгохранилище делало поиск и извлечение разрозненных страниц проектом колоссального размаха для любого искателя.
|
|
|
За десять минут мы заполнили формуляры заказов на несколько дюжин изданий, вручили их библиотекарям и дождались доставки заказанных книг. Когда мы остались одни, я начала вставлять листы моего наследства в книги, снимая их с кабинетных полок. Для пущей надежности я предложила после окончания наших трудов уничтожить бланки заказов, чтобы не осталось никакого списка.
— Но как же мы потом отыщем их? — возразил Вольфганг. — Чтобы методом проб и ошибок разыскать твой объемный манускрипт, расплывшийся по морю книг, множеству людей придется трудиться долгие годы!
— Как раз на это я и рассчитываю, — ответила я.
Не стоило упоминать лишний раз о моей фотографической памяти, но в принципе я знала, что способна месяца три помнить список из пятисот названий книг, в которые мы вложим листы манускрипта. Если мне не удастся вернуться сюда в течение этого времени, я запишу названия на бумаге, чтобы освежить память, а потом снова уничтожу список.
|
|
|
Сейчас более важными были знания Дакиана. Он уже сказал в сокровищнице, что скоро улетает обратно в Париж, поэтому наше собрание в библиотеке должно было стать последним на ближайшее время, а мне еще многое хотелось узнать до расставания с ним. Я вынуждена была делать два дела сразу: одной половиной мозга запоминать список книг, а второй — воспринимать рассказ Дакиана. Он присел возле окна, и я подтащила свой стул ближе к нему. Вольфганг стоял у двери, принимая очередные стопки книг. Он подносил их мне, продолжая следить за тем, чтобы нас никто не подслушивал. Начинив первую порцию томов сложенными листами манускрипта, я кивком предложила Дакиану возобновить рассказ.
— Я постараюсь осветить оба ваши вопроса, — начал он. — О тринадцати реликвиях, заинтересовавших Вольфганга, и о значении документов Пандоры, унаследованных Ариэль. Ответ на них покоится далеко отсюда, в уединенной части мира, редко посещаемой в наши дни, да к тому же и трудно постижимой. Когда-то этот регион славился высочайшей культурой. Но сейчас ее останки погребены под пылью веков. За него постоянно сражались великие мира сего, и его границы до сих пор остаются спорными. Однако некоторые на своем горьком опыте узнали, что народ этой необузданной и таинственной страны подобен диким, неприручаемым пантерам.
|
|
|
Он взглянул на меня темными глазами цвета морской волны.
— Я говорю о месте, которое, насколько я понимаю, вы оба посетите во время поездки в Россию. Поэтому очень удачно, что мы с вами сегодня встретились. Я один из немногих, кто может припомнить историю этого края и, что еще более важно, ее глубинное и скрытое значение. Ведь я сам родился там почти столетие назад.
— Вы родом из Центральной Азии? — удивленно сказала я.
— Да. И важной подсказкой является то, что в давние времена языком этого региона был санскрит. Позвольте мне дать вам более ясное представление о моей родине.
Дакиан вытащил из своей сумки кожаный рулончик, перевязанный замшевой тесемкой. Он развернул его и положил передо мной. Кожа выглядела такой хрупкой, что я побоялась трогать ее, и Дакиан сам осторожно расправил кусок кожи на столе. Вольфганг подошел к нам и уставился на странный раритет.
Это была старинная карта, тщательно прорисованная и вручную раскрашенная, но не имевшая никаких современных пограничных линий. На той карте, что я изучала сегодня целое утро, изображалась очень похожая местность, поэтому географически она показалась мне узнаваемой даже без дополнительных названий и пометок: Аральское и Каспийское моря, большие реки Амударья и Инд, горные хребты Гиндукуш, Памир и Гималаи. Непонятные пунктирные линии, возможно, обозначали основные туристические маршруты. Несколько кружочков отмечали географические особенности — парочку из них, типа горы Эверест, еще можно было узнать без дополнительной информации. Но остальные были практически неопознаваемы без привычных нам искусственных пограничных линий, обозначавших границы государств. Осознавая эти трудности, Дакиан развернул лоскут полупрозрачной ткани с отраженными на ней современными границами и наложил поверх старой карты, восстановив таким образом знакомые очертания отдельных стран и областей.
|
|
|
— За многовековую историю этим регионом владело слишком много разных народов, что, естественно, усложняет выявление важных мест, — пояснил он. — Кружочками на этой карте обозначены легендарные места, имеющие магическое значение, стоящее над политическими преобразованиями. Например, вот здесь…
Он показал на точку, где пальцевидный отросток Афганистана, вклиниваясь в горные районы Пакистана и российского Таджикистана, длинным коготком дотягивается до западной границы Китая.
— Разумеется, не случайно, — сказал Дакиан, — первые серьезные перевороты, возвестившие нам о вхождении в новую эру, произошли на этом особом мировом перекрестке. Уже в древности это уникальнейшее место напоминало своеобразный котел, в котором смешались культуры Востока и Запада, Севера и Юга, и поэтому оно заключает в себе великолепный земной микрокосм приближающейся новой эры.
— Но если новая эра будет волной, разрушающей стены и смешивающей культуры, — перебил его Вольфганг, — то я не понимаю ее связи с данной частью мира, особенно с Афганистаном, где кровавая, но несущественная война, развязанная Россией, вряд ли повлияла на какую-то цивилизацию, кроме ее собственной.
— Не такая уж несущественная, — возразил Дакиан. — Поворотный пункт был достигнут. Возможно, вы считаете совпадением, что лишь в феврале нынешнего года Советы отказались от этой злополучной десятилетней войны? Вывод войск пришелся как раз на дни весеннего равноденствия, когда солнце, как я уже говорил раньше, ступило на одну десятую долю градуса в дом Водолея — точно за одиннадцать лет и одиннадцать месяцев до законного начала новой эры, ожидаемого в две тысячи первом году.
— А я согласна с Вольфгангом, — сказала я Дакиану, начиняя листами очередной том. — Трудно представить, что войска, марширующие на родину с войны, которая не привела к победе, знаменуют собой некое эпохальное начало нового двухтысячелетнего цикла. Да и русские, кажется, склонны вернуться к их обычной жизни.
— И опять-таки никто из вас не задался ключевым вопросом: почему Советы вообще ввязались в эту войну? — Дакиан помолчал немного и продолжил: — Ответ прост. Они искали священный город, так же как и Гитлер полсотни лет тому назад.
Мы с Вольфгангом отвлеклись от начинки книг и уставились на Дакиана. В задумчивости постукивая пальцем по карте, он одарил нас еле уловимой улыбкой.
— Этот регион издавна изобиловал магическими городами, — сказал он. — Некоторые из них реально существовали, а другие относились к области домыслов и мифов, как, например, монгольский Шанду Хубилая — а по версии Кольриджа, Занаду Кубла Хана, — описанный Марко Поло. Или таинственный гималайский Шангри-ла: согласно легендам он появляется только однажды в каждом тысячелетии. Далее вспомним о самом западном крае Китая, районе Синьцзян: в двадцатых годах нынешнего столетия русский мистик Николай Рерих записал народные легенды, собранные им в Кашмире, китайском Синьцзяне и Тибете, о мифическом, затонувшем городе Шамбала, восточной версии Атлантиды. Считалось, что этот чудесный город в давние времена был поглощен землей, но что он поднимется вновь совсем скоро, знаменуя рождение новой эры.
Палец Дакиана уверенно скользил по карте, замирая в нужных точках, но глаза его были закрыты, словно он мысленно представлял все эти города. И хотя он признал, что пересказывал в основном мифы, они казались настолько реальными для него, что я тоже была очарована. С большим трудом мне удалось заставить себя сосредоточиться на документах, которые необходимо было спрятать.
— Тысячи лет буддисты верили, что затерянный город Агарти погребен в Непале, под горой Канченджанга — третьей высочайшей вершиной мира[50], чье название означает «пять священных сокровищ в снегах». Южнее второй высочайшей горной вершины, К2[51] — в спорной пограничной зоне, на которую претендуют Китай, Индия и Пакистан, — лежит еще один таинственный клад священных сокровищ и манускриптов. Первым на их поиски отправился в тысяча девятьсот первом году Алистер Кроули, собиратель загадочных легенд. Но самыми волшебными легендами в этом краю овеян находящийся на территории Таджикистана Памир с его пиком Сталина, ныне переименованным в пик Коммунизма. Его высота достигает почти семи с половиной тысяч метров, это высочайшая вершина в Советском Союзе. Иранские зороастрийцы считали эту гору главной осью некой энергетической сети, единой энергосистемы, соединяющей священные точки Европы и Средиземноморья, Ближнего Востока и Азии, и многие полагают, что данная ось является своеобразным переключателем, который может быть задействован только в определенных обстоятельствах, подобных тем, что складываются сейчас, на повороте к новой эре. Но самым интересным из всех этих священных мест был город, основанный Александром Македонским около трехсот тридцатого года до нашей эры вблизи нынешней русско-афганской границы. Согласно легенде тысячи лет назад на этом самом месте стоял город величайшей тайны и магии, последний из легендарных семи городов Соломона.
— Царя Соломона? — странным тоном сказал Вольфганг. — Разве такое возможно?
Он встал, тихо переговорил с библиотекарем, стоящим снаружи, закрыл обремененные книгами двери и опять устроился рядом со мной.
Я продолжала распихивать бумаги Пандоры по книгам, склонив голову, чтобы никто не видел моего лица. Понятно, что ссылка на Соломона была не случайным замечанием со стороны Дакиана, не более случайным, чем многочисленные намеки Сэма: соломонов узел, оставленный им на зеркале моей машины, анаграммы и телефонные номера, отсылающие меня к стихам Песни Песней. Изобилие подсказок, но на что все они намекают? Я чувствовала себя как ядерный реактор с критической массой. Мне явно требовалось какое-то космическое озарение, чтобы уловить общую нить многочисленных связей. Я передвинула готовую стопку книг Вольфгангу и приняла от него следующую.
— Эта часть мира мало ассоциируется с Соломоном, — согласился Дакиан. — Однако в честь его назван целый горный массив между долиной Инда и Афганистаном — Сулеймановы горы, расположенные чуть южнее предполагаемого затерянного города. И как раз там находится высокогорный кратер с его легендарным троном — takht-i-Suliman (Таргум Шейни), который, как полагали древние, образует другую ось, соединяющую небо и землю. Мифы о Соломоне зачастую перемешиваются с фактами: говорят, что его магической силе подчинялись стихии воды, земли, ветра и огня, что он понимал язык животных, пользовался услугами муравьев и пчел при строительстве Иерусалимского храма, а птицы и пэри создали для него в Центральной Азии волшебный город солнца, который так долго искал по разным странам Александр Великий. Когда Соломон, установив на волшебном ковре царский трон, отправился вместе с Билкис, царицей Сабы, в путешествие по созданным им городам, он заметил, что его спутница оборачивается назад, желая увидеть родные края. Тогда он приказал джинну выдолбить тот провал на вершине горы и доставить туда ее трон, чтобы перед царицей открылись все дали. Некий реальный takht-i-Suliman числился в отчете экспедиции, побывавшей в этом регионе в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году. В том же самом месте обнаружили развалины персидского огненного святилища, построенного во времена Александра. Поклонение огню является важным звеном нашей истории. Многое еще связывает Александра и Соломона, одной ногой увязших в истории, а другой — в мифологии: сведения о них можно обнаружить у индусов, буддистов, тантрических тибетцев, несторианских христиан и даже в священной книге ислама, Коране.
— Соломон и Александр упоминаются в Коране? — удивленно спросила я.
— Конечно, — подтвердил Дакиан. — Одна из интересующих Вольфганга реликвий описана в Коране. Миллионы лет назад с неба упал магический, светящийся зеленый камень. Приобщенный к тайнам персидских магов Сулейман, то бишь Соломон, носил, не снимая до самой смерти, перстень с таким камнем. Впоследствии Александр повсюду искал этот камень, дающий волшебную власть над небом и землей.
Я вновь начала набивать книги, продолжая слушать новую волшебную историю Дакиана.
КАМЕНЬ
Он родился в полночь в середине лета, в самые жаркие дни 356 года до нашей эры, в городе Пела, столице Македонии. И назвали его Александром.
До его рождения оракул Сивиллы предсказал, что скоро родится тот, кому суждено завоевать Азию в кровопролитных сражениях. Говорят, что с его первым младенческим криком великий храм Артемиды в Эфесе вдруг вспыхнул огнем и сгорел до основания. Маги Заратуштры, лицезревшие это сожжение, как сообщает нам Плутарх, рыдали и стенали от горя, бия себя в грудь и предсказывая закат великой персидской империи, который начался в тот самый час.
Олимпиада, мать Александра, принцесса Эпира, была жрицей, приобщенной к орфическим таинствам жизни и смерти. В тринадцать лет она встретилась с его отцом, Филиппом II Македонским, на острове Самофракия во время их посвящения в сумрачные дионисийские мистерии, устраиваемые в зимние месяцы. Через пять лет, когда Олимпиада уже была женой Филиппа, она стала ревностной участницей вакханалий, прославляющих бога вина Диониса. На родине этого бога, во Фракии, вакханок называли бассаридами из-за того, что наряд их состоял в основном из лисьих шкур, когда веселились они ночи напролет на холмах в диких плясках, пили неразбавленное вино и предавались безумствам в сексуальных и в кровавых оргиях. Одержимые этим богом, бассариды голыми руками ловили диких животных и зубами разрывали их на куски. В таком состоянии их называли менадами — неистовыми вакханками.
Олимпиада часто делила ложе с прорицающим змеем, огромным питоном, и эта привычка так сильно пугала ее мужа, что он на какое-то время отложил зачатие ребенка. Но наконец оракул сообщил Филиппу, что тот потеряет зрение, если будет подсматривать, как его жена совокупляется со священной рептилией, ибо поразит его мистическое событие, когда ее чрево будет открыто молнией громовержца Зевса и извергнется оттуда пламя, возвестив о скором рождении ребенка, который в свое время воспламенит Восток. Оракул сказал, что их брак должен завершиться во плоти. Их дитя объединит все земли и пробудит сокрытые в недрах силы драконов, ознаменовав начало новой эры.
Светловолосый и розовощекий красавец Александр отличался прекрасным телосложением, один глаз у него был серо-голубым, а второй — темно-карим. Он обладал томным взглядом, источал изо рта дивное, пряное благоухание, и все его тело соответствовало его горячей страстной натуре. Аристотель, учитель юного принца, посвятил его в тайны метафизики и персидских магов. Александр проявил небывалую для своего возраста мудрость. Его мать Олимпиада приобщила юношу к мистериям. Он стал быстроногим бегуном, превосходным всадником и искусным воином, и все в царстве его отца восхищались его талантами.
Но когда ему исполнилось восемнадцать лет, жизнь Александра круто изменилась. Его отец развелся с матерью, отправил ее в изгнание и женился на знатной македонской девушке Клеопатре, которая вскоре произвела на свет альтернативного наследника царского рода. Олимпиада, охваченная черной яростью, воспользовалась своими великолепными магическими способностями. Обманным путем она устроила так, что Филиппа убил один из его любовников, освободив трон для Александра. И после смерти отца двадцатилетний Александр стал царем Македонии.
Первым делом он покорил своих соседей, Иллирию и Фракию. Потом поджег мятежный город Фивы в Центральной Греции и поработил его жителей. На ионийском побережье— на месте современной Турции — уже почти два века страдали греческие города под гнетом персов. Александр вознамерился разбить персов и восстановить демократию, а в отдельных случаях — автономию в бывших греческих колониях. Его исходная миссия — разрушение двухсотлетнего владычества Персидской империи в восточном и западном мире — вскоре переросла в миссию мирового господства. А итоговой целью его жизни будет слияние с божественным потоком: он возжелает стать живым богом.
Войска Александра вошли в Азию через Фригию (ныне Анатолия в Центральной Турции) и вступили в город Гордий. В восьмом веке до нашей эры, за четыреста лет до Александра, оракул предсказал народу Фригии, что истинный царь придет через городские ворота и на его повозку опустится ворон. Пастух Гордий шел себе к этому городу с востока. Когда он оказался возле первого дома, предсказанный ворон уселся на ярмо его повозки, и вместе они вошли в город. Толпы радостных горожан проводили его в храм и возвели на царский престол. Как вскоре выяснилось, никому не удавалось развязать сложный узел, который скреплял хомут его повозки с оглоблями. Оракул возвестил, что развязавший этот узел станет владыкой всей Азии. И именно этот гордиев узел спустя четыре столетия разрубил Александр своим мечом.
Гордий женился на жрице Кибелы, великой божественной праматери всего творения со времен ледникового периода. Кибела родилась на горе Ида, той, что на ионийском берегу, с которой боги наблюдали за Троянской войной, но ее главный храм со священным метеорным черным камнем находился в Пессинунте, всего в дюжине миль от города Гордия. Через сто двадцать лет после смерти Александра эту скалу перевезли в Рим и поместили на Палатинском холме для защиты против Ганнибала во время Карфагенских войн. Наделенный могуществом фригийских богов, этот камень оставался там вплоть до времен Цезаря.
Гордий и его прорицательница жена усыновили наполовину смертного сына богини Кибелы, мальчика, названого Мидасом, поскольку он родился на горе Ида, как и его божественная матушка. Мидас стал вторым царем Фригии. Будучи юношей, Мидас в компании с кентавром Силеном, наставником бога Диониса, побывал в Гиперборее, волшебной стране «на спине у северного ветра», которую связывали с Полярной звездой и осью мира. По их возвращении Дионис наградил Мидаса тем, чего он пожелал. Мидас попросил бога сделать так, чтобы все, к чему он прикасался, превращалось в золото. И поныне реки, в которых он когда-то купался, остаются золотоносными.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 186; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!