Маяковский разговаривает с читателями 10 страница
Сложенья и деленья
И четкости отменной.
Снег падает устало,
Снежинки давят плечи,
Стихи – это кристаллы,
Кристаллы нашей речи.
1958
Ледоход
Не гусиным – лебединым
Напишу письмо пером,
Пусть бежит к тебе по льдинам
В половодье напролом.
Напишу – и брошу в воду
Лебединое перо –
По ночному ледоходу
Засияет серебро.
И в такую холодину
Разобрать не сможешь ты,
Лебедь это или льдина
Приплывет из темноты.
Приплывет перо на скалы,
Ледяное, как звезда,
Никогда ты не слыхала
Лебединой песни льда.
Никогда ты не слыхала
Лебединой песни льда.
В час, когда ночные скалы
Бьет весенняя вода.
1958
* * *
Вот солнце в лесной глухомани
Течет в ледяное окно.
И кажется – сыплют в тумане
С небес золотое пшено.
В лесу, возле каждой тропинки,
На жестком и рыхлом снегу
Рассыпаны эти крупинки,
И я их собрать не могу.
1958
Тропа
Тропа узка? Не спорю.
Извилиста? Зато
Она выходит к морю,
На горное плато.
Натыканы цветочки
Нездешней красоты
В пружинящие кочки,
В железные кусты.
Чрезмерно сыровата,
По мнению людей,
Набухла мокрой ватой
От слез или дождей.
Чего уж старомодней
Одежда ей дана,
Листвою прошлогодней
Засыпана она.
И хвои толстым слоем
Заглушены шаги,
И дышит все покоем,
Распадками тайги.
Вся выстланная мхами,
Безмолвие храня,
Тропа живет стихами
Со мной и для меня.
|
|
|
1958
* * *
Взад‑вперед между кручами
Ходит ветер колючий,
Раздвигая летучие
Темно‑желтые тучи.
А над ними высокое
Небо львиного цвета,
Гром, по‑волжскому окая,
Пробирается где‑то.
Знаки молнии розовой,
Как связиста петлицы,
Небо, полное грозами,
Хочет ливнем пролиться.
1958
Черский
Голый лес насквозь просвечен
Светом цвета янтаря,
Искалечен, изувечен
Жестким солнцем января.
Там деревьям надо виться
И на каменном полу
Подниматься и ложиться,
Изгибаться вслед теплу.
Он рукой ломает слезы,
А лицо – в рубцах тайги,
В пятнах от туберкулеза,
Недосыпа и цинги.
Он – Колумб, но не на юге,
Магеллан – без теплых стран.
Путь ему заносит вьюга
И слепит цветной туман.
Он весной достигнет цели
И наступит на хребты
В дни, когда молчат метели
И когда кричат цветы.
Он слабеет постепенно,
Побеждая боль и страх,
И комок кровавой пены
Пузырится на губах.
И, к нему склоняясь низко,
Ждет последних слов жена.
Что здесь далеко и близко –
Не поймет сейчас она.
То прощанье – завещанье,
Завещанье и приказ,
Клятвенное обещанье,
Обещанье в сей же час
Продолжать его деянья –
Карты, подвиг, дневники,
|
|
|
Перевалам дать названья
И притокам злой реки.
Ключ к природе не потерян,
Не напрасен гордый труд,
И рукой жены домерен
Героический маршрут.
Он достойно похоронен
На пустынном берегу.
Он лежит со славой вровень,
Побеждающий тайгу.
Он, поляк, он, царский ссыльный,
В платье, вытертом до дыр,
Изможденный и бессильный,
Открывает новый мир,
Где болотные просторы
Окружил багровый мох,
Где конические горы
Вулканических эпох.
1958
За брусникой
Посреди спрутообразных
Распластавшихся кустов,
Поперек ручьев алмазных,
Вдоль порфировых щитов,
Подгоняемые ветром,
Мы бредем в брусничный рай –
С четырех квадратных метров
По корзине собирай.
Привяжи повыше мету –
Телогрейку иль платок,
Чтоб тебя не съело лето,
Дальний Северо‑Восток.
Здесь не трудно, в самом деле,
Белым днем, а не впотьмах
Потеряться, как в метели,
В этих кочках и кустах.
1958
* * *
Гиганты детских лет,
Былые Гулливеры,
Я отыскал ваш след
У северной пещеры.
Разбужены чуть свет
Ревнителем равнины,
Варили свой обед
Ночные исполины.
В гранитном котелке,
А может быть, и чаше,
В порожистой реке
Заваривали кашу.
Кружился все сильней,
|
|
|
Сойдя с земных тропинок,
Весь миллион камней,
Как миллион крупинок.
1958
* * *
Огонь – кипрей! Огонь – заря!
Костер, внесенный в дом.
И только солнце января
Не смеет быть огнем.
Оно такое же, как встарь,
Внесенное в тайгу,
Оно похоже на янтарь,
Расплавленный в снегу.
А я – как муха в янтаре,
В чудовищной смоле,
Навеки в этом январе,
В прозрачной желтой мгле.
1958
Сестре
Ты – связь времен, судеб и рода,
Ты простодушна и щедра
И равнодушна, как природа,
Моя последняя сестра.
И встреча наша – только средство,
Предлог на миг, предлог на час
Вернуться вновь к залогам детства
Игрушкам, спрятанным от нас.
Мы оба сделались моложе.
Что время? Дым! И горе – дым!
И ты помолодела тоже,
И мне не страшно быть седым.
1958
Круговорот
По уши в соленой пене,
В водяной морской пыли,
Встанут волны на колени,
Поцелуют край земли.
Попрощались с берегами
И родной забыли дом…
Кем вернетесь вы? Снегами?
Или градом и дождем?
Нависающим туманом,
Крупнозвездною росой,
Неожиданным бураном
Над прибрежной полосой…
И в земном круговороте,
Хладнокровие храня,
Вы опять сюда придете,
Очевидно, без меня.
|
|
|
1958
Лунная ночь
Вода сверкает, как стеклярус,
Гремит, качается, и вот –
Как нож, втыкают в небо парус,
И лодка по морю плывет.
Нам не узнать при лунном свете,
Где небеса и где вода,
Куда закидывают сети,
Куда заводят невода.
Стекают с пальцев капли ртути,
И звезды, будто поплавки,
Ныряют средь вечерней мути
За полсажени от руки.
Я в море лодкой обозначу
Светящуюся борозду
И вместо рыбы наудачу
Из моря вытащу звезду.
1958
* * *
Это чайки с высоты
Низвергаются – и вскоре
Превращаются в цветы –
Лилии на сером море.
Ирисы у ног цветут,
Будто бабочки слетелись
На болотный наш уют,
Появиться здесь осмелясь.
На щеках блистает снег,
Яблоневый цвет блистает,
И не знает человек,
Отчего тот снег не тает.
1958
Приморский город
Предместье кажется седым
От чайных роз.
Иль это только белый дым
Отбросил паровоз?
Чуть задевая за карниз,
Здесь облака висят,
Как мраморный античный фриз
У входа в город‑сад.
Агавы зелень как костер,
Как будто сам Матисс
Велел – и сделался остер
Агавы каждый лист.
И синеватый дождь гремит,
И хлещет по щекам,
И, моря изменяя вид,
Мешает маякам.
А если дождь внесут в сады,
То каждый сад –
Как газированной воды
Пузырчатый каскад.
Как будто там горячий цех,
Тяжелые труды,
И вот расставлены для всех
Фонтанчики воды…
1958
* * *
Куда идут пути‑дороги!
Зачем мне хочется сейчас,
Не вытирая вовсе ноги,
Войти в чащобу, не стучась.
В тот лес, пейзажами набитый
И птичьей грубой воркотней,
Так невнимательно укрытой
Неразговорчивой листвой.
Меня бы там отобразило
Кривое зеркало ручья,
Чтоб всей лесной могучей силе
До гроба был покорен я.
И, может быть, для славы вящей
Невзрачных синеньких цветов
С опушек нашей русской чащи
Я проповедовать готов.
Я сам найду свои границы,
Не споря, собственно, ни с кем.
В искусстве незачем тесниться:
В искусстве места хватит всем.
1958
Виктору Гюго
В нетопленном театре холодно,
А я, от счастья ошалев,
Смотрю «Эрнани» в снежной Вологде,
Учусь растить любовь и гнев.
Ты – мальчик на церковном клиросе,
Сказали про тебя шутя,
И не сумел ты, дескать, вырасти,
Состарившееся дитя!
Пусть так. В волненьях поколения
Ты – символ доброго всегда,
Твой крупный детский почерк гения
Мы разбираем без труда.
1958
* * *
Я верю в предчувствия и приметы –
Науку из первых, ребяческих рук,
Я верю, как подобает поэту,
В ненадобность жертвы, в ненадобность мук.
Я верю, как подобает поэту,
В такое, что видеть не привелось,
В лучи тишины неизвестного света,
Пронизывающие насквозь.
Я верю: при косноязычье природы
Обмолвками молний показаны мне
Зигзаги путей в высоту небосвода
В покойной и праздничной тишине.
И будто всегда меня уносила
В уверенный сказочный этот полет
Молений и молний взаимная сила,
Подвального свода сломав небосвод.
1958
Слеза
Ты горячей, чем капля пота,
Внезапная моя слеза,
Когда бегущая работа
Осажена на тормоза.
И в размышленьях о бывалом,
И в сожаленьях о былом
Ты в блеске силы в мире малом
И мера слабости – в большом.
Ты можешь во мгновенье ока
С ресниц исчезнуть без следа.
Да, ты скупа, горька, жестока,
И ты – не влага, не вода.
Ты – линза для увеличенья
Невидимых доселе тел.
Ты – не примета огорченья,
А удивления предел.
1958
Ивы
Деревья надышались пылью
И поднимают шум чуть свет.
Лететь? На это нужны крылья,
А крыльев у деревьев нет.
Лишь плащ зеленый, запыленный
У каждой ивы на руке,
Пока дорогой раскаленной
Деревья движутся к реке.
И опускаясь на колени,
Речную воду жадно пьют.
И сами жадно ищут тени,
Приют на несколько минут.
Их листья скрючены и ломки,
Они качают головой,
Остановясь на самой кромке,
На линии береговой…
1958
До восхода
Еще на темном небе тлеют
Зари багровые остатки,
Но все светлеет и белеет
Вокруг брезентовой палатки.
Любое дерево ни слова
Еще со мною не сказало,
Еще ни доброго, ни злого
Природа мне не пожелала.
Но у природы наготове
Под тонкой сеткою тумана
И кровь тетеревиной брови,
Похожей издали на рану,
И гроздь брусники темно‑сизой,
Покрытая лиловой тенью,
И смутное дыханье бриза,
Меняющего направленье.
Разжаты пальцы белых лилий,
Которым нет уже запрета
Подобьем чайки белокрылой
Раскрыться и рвануться к свету.
И вместо облачка на синий
Простор, в пустынные высоты,
Как будто выступивший иней,
Лег след ночного самолета.
И мне понятно нетерпенье,
Какое сдерживают птицы,
Чье оглушительное пенье
Готово ливнями пролиться.
1958
Паук
Запутать муху в паутину
Еще жужжащей и живой,
Ломать ей кости, гнуть ей спину
И вешать книзу головой.
Ведь паутина – это крылья,
Остатки крыльев паука,
Его повисшая в бессилье
Тысячелапая рука.
И вместо неба – у застрехи
Капкан, растянутый в углу,
Его кровавые потехи
Над мертвой мухой на полу.
Кто сам он? Бабочка, иль муха,
Иль голубая стрекоза?
Чьего паук лишился слуха?
Чьи были у него глаза?
Он притворился мирно спящим,
Прилег в углу на чердаке.
И ненависть ко всем летящим
Живет навеки в пауке.
1958
* * *
Я знаю, в чем моя судьба:
Чтоб рвали камни ястреба
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 101; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!