Переводческая ситуация в 40-50-е гг.
Перед войной в СССР публикуются некоторые труды по теории перевода, в основном обобщения конкретного опыта художественного перевода, однако попытки выявить объективную лингвистическую основу процесса и результатов перевода еще не получили своего системного оформления. Среди лучших работ того времени преобладал критико-публицистический пафос, но на его волне уже отчетливо выявлялись важные закономерности в области перевода. В 1941 г. появляется знаменитая книга К. И. Чуковского «Высокое искусство», которая и до наших дней не утратила своей актуальности и популярности. Достоинство ее не только в остром анализе и разнообразии материала. Она привлекала и привлекает широкие слои читателей к проблемам перевода. Ни одному автору до этого не удавалось столь аргументированно и эмоционально показать культурную и общественную значимость профессии переводчика. Обе названные книги послужили симптомом грядущих перемен в восприятии переводческой деятельности, симптомом назревшей необходимости научно обобщить накопленный разнородный опыт.
Вместе с тем в 30-40-е гг. интенсивно развивается теория научно-технического и военного перевода в ее учебно-прикладном аспекте, в основном на материале немецкого и английского языков. Среди первых работ такого рода можно назвать два учебника для заочников: «Техника перевода научной и технической литературы с английского языка на русский» М. М. Морозова (М., 1932-1938) и «Теория и практика перевода немецкой научной и технической литературы на русский язык» (2-е изд., 1937-1941) А. В. Федорова. За ними на рубеже 30-40-х гг. последовал целый ряд аналогичных пособий. Во всех этих практических пособиях указывались типичные признаки научно-технических текстов и распространенные, также типичные лексические и грамматические соответствия. Правда, зачастую допустимость или недопустимость тех или иных соответствий подавалась в форме категорических утверждений и прямолинейных советов. Но все же это был шаг вперед. Освоение лингвистической основы именно этой разновидности текстов можно отметить как закономерный этап на пути формирования теории перевода, поскольку тексты такого рода легче всего поддаются формализации.
|
|
|
Военные годы обеспечили большую практику устного перевода, преимущественно с немецкого и на немецкий язык. Имена отдельных переводчиков, виртуозно владевших устным последовательным переводом, не забылись до сих пор.
После войны потребность в устном переводе, естественно, резко сократилась; этому способствовало постепенное создание «железного занавеса». В области художественного перевода пока действовали все те же законы: господствовал догматизм, с помощью подстрочника текст подвергался идеологической обработке и т. и. В опалу попадает Анна Ахматова — и не случайно именно в эти годы она переводит восточную поэзию.
|
|
|
В начале 50-х гг. вопросы перевода начинают активно обсуждаться в критических и научных статьях. Отчетливо намечается разграничение подхода к художественному переводу и всем прочим видам перевода, что приводит сначала к разграничению, а затем и к противопоставлению лингвистического и литературоведческого направлений в переводоведении. Попытки ученых предложить некую общую теоретическую основу, распространяющуюся на все виды текста, подвергаются жесточайшей общественной критике. Поистине новаторскими в этой связи можно назвать две работы: статью Я. И. Рецкера «О закономерных соответствиях при переводе на родной язык» (1950), где автор, в равной мере используя материал как художественных, так и нехудожественных текстов, устанавливает три основных типа лексико-семантических соответствий (эквиваленты, аналоги и адекватные замены); а также книгу А. В. Федорова «Введение в теорию перевода» (1953), написанную на материале художественного перевода, где автор однозначно высказывается в пользу лингвистического подхода. Однако в начале 50-х гг. это новаторство оценено не было, напротив, теория перевода заодно с лингвистикой попала в разряд «буржуазных» наук.
|
|
|
К середине 50-х гг., после смерти Сталина, гайки диктаторского режима чуть-чуть ослабляются, и это сразу благоприятно сказывается на развитии перевода. Постепенно снимается запрет с имен крупных западных писателей: Фолкнер, Хемингуэй, Моэм, Гессе и многие другие. Цензура и критика перестают возражать против использования в переводе просторечия, диалектальной окраски, ругательств, архаизмов. Таким образом, переводчикам открывается новое поле деятельности — и новые языковые ресурсы. Показателен в этом отношении успех в СССР романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи», переведенного Р. Райт-Ковалевой, которая блестяще воспроизвела молодежный жаргон подлинника, используя русский сленг рубежа 50-60-х гг.
Вместе с тем в середине 50-х гг. полемика по поводу подхода к переводу художественного текста разгорается с новой силой. В лингвистическом подходе, согласно которому художественный текст рассматривается как одна из языковых реализаций, видят угрозу свободе творчества. Аналогичные дискуссии ведутся в 50-е гг. и между французскими теоретиками перевода (Ж. Мунен — Э. Кари), но в СССР в духе того времени не допускается одновременное равноправное существование различных подходов, научный спор приобретает идеологическую окраску, вопрос ставится альтернативно: лингвистический подход вредит художественному методу социалистического реализма, литературоведческий способен его всесторонне воплощать.
|
|
|
На время верх одерживает литературоведческий подход. Он реализуется в принципах «реалистического перевода», которые сформулировал переводчик Иван Кашкин. Усматривая в изучении языковых средств опасность формализма, он предлагал концентрировать внимание на передаче образов как таковых . Отчасти такая позиция была связана с возникновением сопротивления господствовавшему до сих пор догматическому методу перевода, часто приводившему к буквализмам; но она же узаконивала волюнтаристский подход к подлиннику, в рамках которого могла осуществляться его идеологическая обработка. Так или иначе, Кашкин призывал переводчика не опираться на букву подлинника, а заглянуть в затекстовую реальность и, исходя из нее, написать свой текст. Кашкин продемонстрировал применение своего метода на практике, в частности в переводах Хемингуэя. Кстати говоря, для Хемингуэя, в произведениях которого за внешней простотой изложения кроется колоссальное психологическое напряжение, перевод исходя из затекстовой реальности, т. е. из ситуации, очень подходит; само появление такого метода перевода свидетельствовало о том, что авторский стиль — явление еще более сложное, чем виделось раньше. Почву для этого нового видения предоставляли и другие вновь открытые для русского читателя авторы: Фолкнер, Ремарк, Кафка и др.
Во второй половине 50-х гг. переводов художественных произведений становится больше, диапазон авторов — шире. С 1955 г. начинает издаваться журнал «Иностранная литература», специализирующийся на публикации переводов. Именно он на протяжении последующих десятилетий знакомит русского читателя как с новинками зарубежных литератур, так и с уже ставшими классикой произведениями крупнейших писателей XX в., имена которых до сих пор находились под запретом. «Степной волк» Г. Гессе, «Шум и ярость» Фолкнера и многие десятки других шедевров увидели свет на русском языке впервые в журнальном варианте, на страницах «Иностранной литературы». Журнал впервые начинает обращать внимание читателей на творчество талантливых переводчиков, публикуя на своих страницах краткие сведения о них. Возобновляется и издание серии «Всемирная литература», куда включаются теперь и книги до 1789 г. Оно было завершено в конце 70-х гг. и состояло теперь из 200 объемистых томов, снабженных фундаментальным научным комментарием.
Оживление деятельности переводчиков в 50-е гг. подкрепляется расцветом книгоиздательского дела. Качество изданий за все годы советской власти еще никогда не достигало такого высокого уровня.
СССР — Россия (60-90-е гг.).
К началу 60-х гг. противостояние литературоведов и лингвистов в подходе к переводу ослабевает и постепенно исчезает. Знаковый характер имело появление в 1962 г. сборника статей «Теория и критика перевода» под научной редакцией Б. А. Ларина. Б.А. Ларин в предисловии призывает строить теорию художественного перевода на двуединой основе наук о языке и о литературе.
В эти годы в СССР еще появляются серьезные труды, целиком построенные на литературоведческом подходе к перевесу, такие, как монография грузинского теоретика Г. Р. Гачечиладзе, но их становится все меньше и меньше. Развитие языкознания, а также попытки машинного перевода, начавшиеся еще в 50-е гг. и позволившие формализовать многие закономерности перевода, указывают на лингвистическую основу этого вида языковой деятельности и помогают выработать представление об общих, единых для любого типа текста закономерностях перевода. В России, как и в других странах, разрабатываются общие и частные проблемы перевода с привлечением понятий теории коммуникации, и — в последние годы — данных лингвистики текста. Донаучный период в переводоведении завершается, и эта наука постепенно обретает объективные основы.
Теоретические положения, разработанные советскими и российскими учеными последующих десятилетий XX в.: труды А. В. Федорова, Я. И. Рецкера, А. Д. Щвейцера, Л. С. Бархударова, М. Н. Комиссарова, В. С. Виноградова, Р. К. Миньяр-Белоручева и многих других, способствовали окончательному оформлению переводоведения как научной дисциплины.
Что касается перевода как практической деятельности, то на протяжении 70-90-х гг. он приобретает все большую культурную и общественную значимость. Искусство художественного перевода продолжает совершенствоваться. Этому способствует развитие культурных контактов; все меньше имен западных авторов остается под запретом. На рубеже 90-х гг. публикуются переводы книг, запрет на которые не смогла снять «оттепель» начала 60-х. Среди них, например, роман «Искра жизни» Э. М. Ремарка, запрещенный, очевидно, из-за той аналогии с жизнью заключенных в советских концлагерях, которую могло вызвать у читателей описание трагических перипетий узников Бухенвальда.
Переводчики-филологи обращаются к памятникам мировой литературы, которые из-за сложности их формы считались непереводимыми. Так, непреодолимым препятствием казались древние поэтические эпические формы, а также специфика средневековой поэзии. Как мы знаем, богатая традиция выработки аналоговых поэтических форм была связана лишь с античной поэзией. В 70-80-е гг. появляется древнеисландский эпос «Старшая Эдда» в переводе А. Корзуна, средневерхненемецкая эпическая поэма «Кудруна» в переводе Р. Френкель, «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха в переводе Л. Гинзбурга и др. Комментарии переводчиков к своим переводам обнаруживают серьезность и филологическую выверенность подхода к делу. Переводчики далеки от буквального копирования формальной специфики оригинала; при сохранении этой специфики они учитывают традиции воспринимающей литературы. Об этом красноречиво говорит выдержка из послесловия Р. Френкель к «Кудруне»: «...Размер кудруновой строфы — абсолютно чужой для русского слуха. Воспроизведенный буквально, он не может звучать поэтически. Значит, надо не рабски копировать, а найти нечто равноценное по впечатлению, которое оставляют четыре длинных стиха, распадающиеся на два полустишия каждый, в особенности же передать тяжелую „поступь" последнего полустишия, растянутого на шесть ударных слогов. В нашем переводе мы решили не менять счет ударений, а сменить лишь самый размер с двусложного на трехсложный и перейти в данном случае с ямба на амфибрахий в последнем, восьмом полустишии строфы».
Многие из уже известных и полюбившихся русскому читателю произведений переиздаются в новой редакции или переводятся заново. В 1983 г. в серии «Большой» «Литературных памятников» появляются, например, новые переводы сказок X. К. Андерсена, подготовленные Л.Ю.Брауде и И. П. Стребловой (правнучкой А. В. и Г. П. Ганзенов, выполнивших когда-то первый перевод сказок). Потребность в новом переводе художественного произведения объясняется обычно двумя причинами. С одной стороны, это свидетельствует об изменении критериев эквивалентности переведенного текста. В эти годы эквивалентность понимается как полноценность передачи художественного целого (в рамках концепции полноценности, сформулированной А. В. Федоровым), а большинство переводов первой половины XX в. этим критериям не соответствовали. С другой стороны, значительное художественное произведение обречено на множественность переводных версий, ибо каждая из них — неполна и каждая следующая позволяет больше приблизиться к пониманию великого оригинала.
Видимо, именно с последним обстоятельством связан феномен гиперпереводимости, особенно отчетливо проявившийся в конце XX в. Феномен этот заключается в чрезвычайной популярности некоторых авторов у переводчиков. Если учитывать переводы и предшествующих веков, то пальму первенства по количеству русских версий, наверное, следует отдать В. Шекспиру, в особенности его трагедии «Гамлет». Зато во второй половине XX в. безусловно лидирует австрийский поэт начала века Райнер Мария Рильке.
Несколько слов в завершение следует сказать о переводе 90-х гг. Собственно исторический анализ проводить еще рано — слишком близки от нас эти годы. Но о некоторых симптоматических явлениях надо упомянуть.
В начале 90-х гг. исчезают многочисленные цензурные барьеры, и переводчик волен переводить все, что он пожелает. Но вместе с цензурным гнетом исчезает и государственная издательская система, а быстро возникающие частные издательства ориентируются на прибыль. Поэтому наряду с шедеврами мировой литературы, не публиковавшимися ранее по цензурным соображениям и пользующимися спросом у взыскательных читателей, появляется в большом количестве массовая «бульварная», зачастую низкопробная литература — она призвана удовлетворить голод, накопившийся со времен краткого ее расцвета в период нэпа. Эротика, порнография, романы ужасов, фантастические романы, детективы заполоняют прилавки. При этом издатели меньше всего заботятся о качестве переводов. Переводы массовой литературы делаются в спешке и чрезвычайно низко оплачиваются. За них, как за источник дополнительного небольшого заработка, берутся люди любой профессии, мало-мальски знающие иностранный язык. Во многих издательствах исчезает институт редакторов, и тексты выпускаются в свет с чудовищными ошибками в русском языке. Те же издательства, которые пытаются ориентироваться на выпуск доброкачественных переводов как художественных произведений, так и книг в различных областях знаний, находятся в незавидном экономическом положении, проигрывая на рынке сбыта, и также вынуждены предлагать переводчикам лишь незначительную оплату их труда. Таким образом, следует признать, что социальный статус переводчика в российском обществе на сегодня чрезвычайно низок.
Общую картину переводной литературы в 90-е гг. осложняет и практика грантов и субсидий со стороны различных государств, заинтересованных в пропаганде произведений своих национальных литератур на российском книжном рынке. Это зачастую приводит к появлению в русском переводе книг, не отвечающих культурным запросам российского читателя и навязываемых ему как бы принудительно.
Однако, разумеется, у новой ситуации есть и позитивные стороны. Реальная потребность открытого общества в качественном переводе привела в конце 90-х гг. к широкомасштабной организации в России обучения переводчиков. Новой специальности «Перевод и переводоведение» начинают обучать в Санкт-Петербурге (в гораздо более широких масштабах, чем это делалось раньше), в Архангельске, Курске, Челябинске, Нижнем Новгороде, Владивостоке и во многих других российских городах. Меняются и программы обучения. Прежде всего это касается устного перевода, ведь устным переводчикам уже не надо теперь быть «бойцами идеологического фронта», и на первое место ставится профессиональная техника и профессиональная этика. Постепенно восстанавливаются, на разной основе, исчезнувшие было в начале 90-х творческие семинары молодых переводчиков художественной литературы. Появляются независимые от государства бюро переводов. Множество молодых ученых посвящают свои исследования проблемам теории перевода. На базе филологического факультета Санкт-Петербургского университета в 1999 г. была учреждена ежегодная международная научная конференция по переводоведению «Федоровские чтения», получившая свое название в честь первого отечественного переводоведа А. В. Федорова. Эта конференция проводится в октябре и пользуется неизменным успехом.
Остается надеяться, что новые поколения переводчиков и потребителей их труда совместно решат те нелегкие проблемы, которые породило новое состояние российского общества.
Основоположником современной российской теории перевода был Андрей Венедиктович Федоров (1906-1997 г.г.). Его труд - "Введение в теорию перевода" 1953 года.
Немаловажное значение имеет тот факт, что российское переводоведение исследует все типы перевода, включая сурдоперевод. Описываются различные аспекты письменного и устного информационного перевода (нехудожественный перевод). Например, публицистические произведения, переводы в области политики, бизнеса, права.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 713; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!