Глава 11. Встреча с немцами-колонистами

Юлия Крюденер и Анна Лион  

Евангелист

 

Об Иване Онищенко

 

 

ЧАСТЬ I. ПРОБУЖДЕНИЕ

 

Глава 1. Знакомство с Ваней

 

Весна 1848 года была на юге Украины особенно пышной, ранней. Все пробуждалось к жизни: и деревья, и травы, и животные, и дети.

 

Раннее утро. Русая голова Вани, шестнадцатилетнего юноши, приподнялась на подушке, голубые глаза беспокойно посмотрели на стенные часы, и юным, крепким движением он поднялся с кровати. Он помнил, что сегодня отец едет в Одессу на ярмарку, и что надо помочь ему собраться.

 

Отец был уже во дворе и выкатывал бричку.

 

— Ваня! - крикнул отец, с удовлетворением глядя на своего любимца, - какой хомут будем надевать?

 

— С нарытником, - горделиво сказал сын, уже неся к телеге вязаные шерстяные вожжи.

— Почисть бляхи, в город еду.

— Знаю, тато!

 

И вот отец Вани, Федор Онищенко, выходит к запряженной телеге в новом сюртуке, одевая сверху темно-синюю бекешу и чумацкий картуз с околышем и лакированным козырьком. Ваня любил видеть отца в таком наряде. Он напоминал ему генерала, которого мальчик когда-то видел на картинке. Подойдя

 

к одноконной, раскрашенной зеленым цветом, бричке, он уверенно взял из рук сына вожжи, снял картуз, посмотрел на небо и перекрестился свободной рукой. Затем легко вскочил на сиденье, и лошадь тронулась. Ваня, держась за сиденье, провожал отца до ворот.

У ворот отец остановил лошадь и, нагнувшись к сыну, ласково сказал:

 

— На Троицу, Ваня, тебе семнадцать. Что привезти тебе в подарок с ярмарки?

 

— Ничего, тато, не надо. А если привезете, то только такое, чтобы на всю жизнь оно было бы в памяти. Ведь семнадцать лет, это я уже так вырос! Один раз это бывает. Дякую вам!

Проводив глазами удаляющийся возок, Ваня закрыл новые ворота, недавно покрашенные голубой краской, прошел вглубь двора, где лежала копна свежескошенной травы, и лег на нее, вдыхая густой запах разнотравья.

 

Приходилось ли вам лежать на мягкой душистой траве или свежем сене и видеть перед собой вверху голубое небо, и, не будучи отягченным земной суетой, на некоторое время предаться его созерцанию? Все горечи земной жизни как бы исчезают, стушевываются, и на их место приходит что-то высокое, чистое

 

и бесконечно прекрасное. И кажется, что ты - в новом состоянии, в царстве правды, красоты и гармонии...

 

Это удивительное чувство и наполнило все существо юноши. Тонкой души мать, справедливый набожный отец, дорогая ему крестная тетя Катя, учительница школы их села Основы - все они вложили в него чувство поэтичности, сострадания ко всему живому, тяги к высоким мечтам. С этими мечтами он рос, с ними становился совершеннолетним. И ему хотелось не просто мечтать, ему хотелось жить самому такой жизнью: все любить, всем помогать, всех звать постоянно к высокому. Он слышал от мамы и тети Кати рассказы о Боге, о Его вечных обителях. Примитивные рассказы о невидимом, но сколько в них было красивого, светлого!

 

И особенно покоряли его уже немалопонятные ему рассказы, а ясные описания родителями жизни Иисуса Христа, так любившего людей, принявшего такое высокое участие в их судьбе, отдавшего Свою жизнь за право сказать, научить тому, о чем забыли люди, живя совсем не так, как заповедал Бог. И, может быть, в первый раз в своей жизни юноша, лежа лицом к бескрайним небесам, стал молиться, и молитва его была чистой и искренней, той самой, которую слышит Бог.

 

— Боже мой, - свободно говорил он, - как я хочу к Тебе! Как я хочу жить Тобой, знать Тебя, быть Твоим!.. - и слезы радости заполнили его молодые глаза, и ни перед кем ему не было стыдно за эти горячие слезы.

 

— Ва-а-ня! - послышался голос матери, искавшей его. Юноша легко поднялся

 

и вытер подолом рубахи мокрое от слез лицо. Мать увидела его и шла к нему, не понимая, что же произошло с ее любимым сыном.

 

— Мама, ты знаешь, где я был сейчас? Ты знаешь, мамочка, ты все у меня знаешь! Я сейчас был на небе, - улыбнулся он, - в тридесятом царстве! И как там хорошо, мама! Если бы на земле было так.

 

— На земле должно быть так, Ваня. «Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе», - так учил молиться Христос. Да ты ведь и сам знаешь молитву «Отче наш»! Вот, ты вырос, ты должен понять это, ты должен жить так, чтобы смог сказать об этом людям, - поспешно говорила женщина, любящим сердцем чующая в своем любимце необычную душу.

Глава 2. На ярмарке

 

Федор Петрович проехал один овраг, затем другой, и селение Основа скрылось из глаз. Смотрит он вперед на дорогу, а в ушах все звучат слова сына Вани: «А если привезете, то такое, чтобы на всю жизнь оно в памяти было». Что можно помнить всю жизнь? Все изнашивается, ржавеет, исчезает... Вечное только на небе», - думал Федор, шевеля вожжами.

 

Детей у него много, Иван старший. Тем он привезет гостинцев, матери на одежду, обувку на ноги. Это просто, да и радость им будет. А что Ивану?

 

Ничего не придумав, Федор стал размышлять о другом. Слева от дороги на Одессу Федор Петрович увидел знакомый поворот. В той стороне, на хуторе, не так и близко, жил его восьмидесятилетний любимый дед Тимофей. Отец и мать Федора умерли от холеры, когда мальчику было всего пять лет. И тогда попал он

 

к деду на хутор. Пятилетним он пас гусей, а когда подрос, стал пасти верблюдов. Дед был трудолюбивый и, как все много работающие люди, строгий, и мальчик мало видел от него ласки. Но справедливость деда, порядочность, уважение людей к нему определили любовь внука к деду. И Федор повернул лошадь к хутору.

 

Подъехав поближе, он увидел знакомые ему развесистые вербы у пруда, у гребли - добротный дом, пристройки.

 

Допоздна просидели Федор и дед за столом, и дед, в который уже раз, рассказывал ему о себе.

 

Еще в 1784 году, шестьдесят с лишним лет тому назад, отпущенный на свободу помещиком, пришел он сюда с семью дочерями, ведя подаренную корову, и поселился здесь. Спали на соломе. Первую зиму жили в курене, потом слепили мазанку, кормились коровкой.

 

— Я до работы был прилежный, знал и кузнечное, и плотничье дело, шорное и сапожное ремесло. Да вот и Ванька твой, - продолжал дед, - мой правнук, тоже лют до работы. Как-то посмотрел, как я латал сапог, а потом гляжу, он уже и сам начал понемногу шить.

 

И уже с гордостью в голосе хвалился старик, как он выстроил дом, соорудил сам ветряк, как торговал скотом и как его уважают во всей округе. Он показал натруженные руки:

 

— Все сами делали! Вот, бач, как от труда богач...

Федор заночевал у деда, а наутро, чуть свет, отправился дальше, в Одессу. Когда Федор приехал в город, ярмарка была в полном разгаре. Крутились

 

карусели, раскачивались качели, продавали квас, конфеты, пряники, яркие бусы, игрушки, дорогие товары.

 

Покупки жене, меньшим детям он сделал без промедления, даже скорее, чем предполагал, но просьба старшего сына не была удовлетворена. Все, что видел отец в величайшем многообразии на ярмарке, не было тем, что можно было

помнить всю жизнь. С грустью укладывал он покупки в бричку - не было радости удовлетворения от сделанного. Перед ним как бы стоял его старшин, уже помощник, и ожидающе смотрел на отца: «Что же вы, тато, привезли мне?»

 

Постоял Федор у брички, вздохнул и решил так и ехать домой, ничего не придумав. То, что он вез ему добротные сапоги, новый картуз, дорогой перочинный нож - все это не было тем, что хотел Ваня. Как в той сказке, что еще

 

в детстве рассказывала ему бабушка: аленький цветочек, желание младшей дочери, на ярмарке не продавался...

 

Федор сел в бричку, но уезжать почему-то не хотелось. Повинуясь внутреннему побуждению, он снял картуз и вслух проговорил, обращаясь к небу: «Господи, помоги мне, вразуми, пошли нужное и желаемое!»

 

Он тронул вожжами, отпустил их, и возок стал пробираться к выходу с площади, на которой была ярмарка. При выезде находился колодец, где приезжавшие поили лошадей и набирали воды в дорогу. Напоив коня, Федор остановился у кучки мужиков, о чем-то живо и серьезно разговаривавших.

 

«Может, новости какие узнаю», - подумал Федор и подошел к ним. По лицам и говору было понятно, что разговаривали крестьяне: русские и из немцев-колонистов. В руках одного из русских была книга, и о ней, видимо, был разговор.

 

Федор солидно поздоровался и попросил показать ему книгу. Ему беспрекословно подали, и он увидел, что это было Евангелие на русском языке. Федор немного знал грамоту и иногда читал у местного псаломщика Евангелие на древнеславянском, малопонятном ему языке. Евангелие на русском языке показалось ему чудом, откровением именно ему, Федору, и он безотчетливо расстегнул ворот рубашки и определенно положил книгу за пазуху. На удивленный взгляд крестьянина и протестующее движение он спросил:

 

— Сколько стоит эта книга?

 

— Эта вещь не продается, - строго сказал крестьянин, протягивая руку за книгой.

 

И то, что хозяин книги веско назвал ее вещью, придало Федору уверенности, что эта книга, эта вещь и есть то, о чем просил его Ваня, есть то, что может храниться у человека всю жизнь, служить человеку до самой смерти. По себе, по своему сердцу, по своей жизни в семье и в обществе Федор знал, как служили ему так просто выраженные в Евангелии заповеди и учение Христа о Боге и о жизни вечной. И решение ни за что не отдавать книгу, уплатить любую за нее цену полностью овладело им.

 

— Книгу я вам не отдам, я заплачу за нее столько, сколько вы скажете, - упрямо сказал он, не желая даже думать о недопустимости приобретения таким путем.

— Отдай мне мою книгу, - поднимая голос и гневаясь, сказал крестьянин, и в глазах его засверкала угроза. Он посмотрел на товарищей, ожидая от них поддержки и помощи в возвращении книги.

 

— Продай, продай мне книгу, - умоляюще говорил Федор, наглухо застегивая ворот сорочки. - Поймите меня, сыну моему, Ивану, на Троицу исполняется семнадцать лет. Он очень добрый и дитя Самого Бога. И он просил меня привезти ему с ярмарки то, что должно служить ему всю жизнь. И я долго не знал, и он не знает, что это такое. Я уже еду домой, и вот теперь узнал, что эта книга и есть то, что он так просил. Возьмите даже коня, я пешком пойду домой, - продолжал Федор, уже не отдавая отчета своим словам.

 

— Я сам ее, вот, достал у братьев, - сказал крестьянин, указывая на рыжего немца, - я сам хотел ее иметь вот уже столько лет.

 

— А этак тоже не хорошо делать, не no-Божьи это, взять и не отдавать, - укоризненно рассуждая, сказал другой крестьянин, степенно погладив бороду, - не одному тебе нужно Слово Божье.

 

Тогда один из немцев, подняв руку, сказал:

 

— Подождите, не ссорьтесь. Вот идут два наших брата, и они, наверное, могут вам помочь. Брат Иоганн никогда не отказывал.

 

К разговаривающим подошли два немца. Один из них, коренастый старик с подстриженной бородкой, и был Иоганн Бонекемпер, тогда уже известный благовестник Евангелия на юге России. Немцы переговорили на своем языке, и один из колонистов, расспросив у Федора кто он, откуда, перевел это миссионерам. Те внимательно смотрели на Федора, одобрительно кивая головами. А когда он с увлечением стал говорить, какой у него способный Ваня и как он будет читать всем в доме и в селе Евангелие, Бонекемпер вытащил из объемистого кармана Новый Завет на русском языке и подал его Онищенко. Федор крепко пожал немцу руку и низко ему поклонился.

 

— Хорошо, хорошо! - произнес Бонекемпер и, вытащив платок, протер заблестевшие слезой глаза.

 

Онищенко, расстегнув сорочку, вытащил оттуда Евангелие крестьянина и подал тому:

 

— Прости меня, брат мой, - тронутым печалью голосом сказал он, пряча свое Евангелие в боковой карман бекеши.

Тогда один из колонистов сказал Федору:

 

— Ты едешь, брат, в Основу. А мы рядом живем, в двенадцати верстах от тебя, в Рорбахе. Вот и поедем вместе. Мы с братьями поедем в моей повозке, а брат, - и он указал на Бонекемпера, - с его другом поедут с тобой. И по дороге побеседуете,

 

День склонился к вечеру, когда два возка покатили по степной дороге земли русской.

С каждым днем весна входила в свои права; стояли зелеными хлеба; стройными рядками поднимались на доброй земле юга Украины подсолнухи, кукуруза; желтизной блестела сурепка, яркой зеленью пестрело просяное поле. В небе, готовясь к ночи, звонко пели жаворонки. Медленно и низко пролетел коршун. И пьянящий воздух степи располагал к доброй беседе, к открытию сердца человека пред человеком. И когда сердца соприкоснулись с сокровенной тайной жизни, когда мысли обратились к святым словам Евангелия, а все существо устремилось к горнему, беседа вышла искренней, а потому интересной

 

и насыщенной.

Больше говорил на немецком языке Бонекемпер, а его друг-немец переводил

 

и разъяснял Федору Священное Писание. Федор слушал, смотрел в белесоватые, серьезные глаза добродушного немца, и ему хотелось, чтобы дорога длилась бесконечно. Немец по памяти пересказывал содержание Нагорной проповеди Иисуса Христа, а перед Федором проплывали святые примеры перед его же глазами: соль земли - и он глядел на тучные земли, дающие плоды и хлеб миру; и Отец, посылающий дождь всем без выбора; и солнце, так щедро отдающее свет и тепло всему творению Божьему; и птицы небесные, которые не сеют и не жнут и которых так питает Бог; и полевые цветы, так богато украшающие обочины степной дороги. И люди, дети Бога, сидя рядом

 

и трясясь по дороге, говорили о любви Божьей и жили ею.

«Какой я счастливый, какой я богатый!» - думал Федор, временами ощупывая

 

в кармане ту вещь, которая бессмертна, вечна, в которой все сказано, после чтения которой ни в чем не остается сомнения.

 

Была уже полночь, когда возки, миновав в темноте поворот на село Основу, подкатили к немецкой колонии Рорбах, которая длинным рядом добротных домов выстроилась вдоль дороги. У большого дома немец, ехавший на возке сзади Федора, остановился.

 

— Братья, здесь нас ждут. Давайте переночуем здесь. Господь привел нас к моему дому. А утром, - обратился он к Онищенко, - доберетесь до Основы.

 

Гостей в доме ждали еще с вечера, желающих послушать Бонекемпера оказалось много. Федор сидел в уголке. Речь благовестника была для него непонятна, но все то, что он слыхал от него в пути, просветленные лица слушающих, не такие, как при исполнении обычных дел, а какие-то новые, удивительные, заставляли воспринимать слова говорившего как-то по-особенному, и совсем не хотелось спать. Рассвет застал всех в доме бодрыми и радостными. Поистине слова, звучащие из Евангелия, есть сила, свет и жизнь.

 

Солнце поднималось уже над горизонтом. Жаворонок, опередив его, давно уже висел в воздухе, возвещая день, когда Федор выехал на дорогу, ведущую в Основу. Там ждала его семья, ждал Ваня, ждал труд хлебороба, кормильца земли...

Глава 3. Подарок

 

Подъезжая к своему двору, Федор увидел, что ворота открыты. Значит, ждут.

Во дворе его встретила жена, ласково и приветливо.

 

— А где Ваня? - спросил Федор, так как обыкновенно первым встречал его сын.

— Он, наверное, побежал к тете Кате рассказать ей свой сон. Видел он во сне, что ты привез ему в подарок ангела.

 

Федор ничего не сказал, но сердце его защемило. По приметам, видеть во сне ангела - это к большой радости и к большой скорби. Но приход сына заметно оживил его.

 

— Ну, тато, что ты привез мне? - заглядывая в лицо отца, весело сказал любимец семьи.

 

— Привез. Все, что просили, привез, - и, сдерживая себя, он стал вытаскивать подарки. - Вот, чоботы тебе хорошие, вот картуз, как у мужика, вот ножик складной, - и, не в силах сдерживаться и не давая времени сыну огорчиться, полез в карман бекеши и вытащил книжку.

 

— А вот и то, что ты просил, то, что на всю жизнь не забудется, - серьезно и торжественно окончил он, подавая сыну новенькое Евангелие.

 

— Тато! - только лишь и смог воскликнуть юноша, взяв книгу в руки и бережно раскрыв ее.

 

Отец и мать смотрели на лицо сына, склонившегося над Евангелием. На нем читали они и восторг, и радость, и надежду. И не могли не рассмотреть и ту грусть и скорбь, которая не может не отразиться на лице человека, задумывающегося над скорбями человечества, близко наблюдающего тяжелую жизнь людей в нелегком водовороте их жизни. «В мире будете иметь скорбь», - эти слова Иисуса взяты из самой жизни.

 

«Вот я и привез сыну ангела, - подумал Федор, вспомнив сон сына. - Будет он иметь радость, будет иметь он и скорбь. Но скорбь эта не уничтожит радости, а только сделает ее глубокой, ничем не нарушимой».

 

Повзрослевший уже не по годам юноша, много читавший книги под влиянием тети Кати, задававший множество вопросов, основным из которых стал вопрос о гом, как ему жить и как относиться к себе, к близким, к людям, как понимать мир, свою душу, Бога, вечность - искал ответ.

 

Отец малограмотный, читал мало. Мама, хоть и добрая и честная, но никогда не задумывалась над тем, что стало волновать его, выросшего юношу. Тетя Катя - умная, хорошая, она много чувствует и глубоко, а вот объяснить, выразить ему ей трудно. К тому же она учительница, постоянно занята работой, отдавая все детям.

И вот у него в руках подарок отца, подарок, который может быть с ним всю жизнь, Слово Бога, Писание святых людей, чистых сердцем, людей, видевших Бога...

 

Юноша стал читать и находил ответы на свои вопросы. Читать Евангелие без вопросов в самом себе трудно. Когда же есть вопросы, и они вопиют, требуют немедленного ответа, тогда читать вечную Книгу, отвечающую на все вопросы, - это наслаждение, потребность, счастье. И нет сил, могущих воспрепятствовать чтению в любых условиях, при любых обстоятельствах.

 

Днем, будучи уже помощником отца в ведении хозяйства, он все время был занят: в поле, по хозяйству в большой семье. Вечерами же и даже ночью он читал, вникая в себя, радовался и плакал... Плакал, когда видел себя, живущим не так, как должен жить, видел себя, побежденным пороками, самолюбием.

 

Дедушка, пасечник, отдал в распоряжение внука курень, где Иван вечерами, зажегши каганец из веревки в блюдце с постным маслом, читал часто до утра. Молодой организм превозмогал усталость, юноша вырастал, мужал, определялся.

 

Подарок был дорог, служил ему путеводной звездой. Отец и мать хотели создать своему сыну лучшие условия жизни и, чтобы он мог заниматься чтением, думали отдать свою комнату. Но юноша сказал, что хочет жить как все его меньшие братья и сестры, как все в доме: не выделяться, не жить лучше. Вместе

 

с тем, в нравственном отношении он хотел жить не как все.

 

Сверстники в селе у Ивана были, но он с ними теперь не знался. В школе, где он учился четыре года, он был общительным и живым мальчиком. Но с годами он все больше и больше видел в товарищах то, против чего восставало все его существо: неправду, леность, жестокость к животным и людям.

 

Около сельской лавки в крохотном старом домике жил старый еврей Мойша. Он был слаб ногами и плохо видел. И мальчики села часто жестоко издевались над ним: то напустят на него собак, то на его пути протянут веревку, чтобы он зацепился и упал. Иван поступал с этим старым человеком иначе. Он снимал перед ним картуз, переводил через улицу, защищал от собак. Молодой юноша старался развить в себе два противоположных принципа: в материальной жизни быть как все, в нравственной - не как все. За это сверстники часто смеялись над ним, называя монахом, аскетом, дикарем. Иван стал любить одиночество, любил бывать на природе, уходить в поле, рощу. Других это обозляло, его называли гордецом и нередко вслед ему летели камни. Теперь, читая Евангелие, Иван хорошо понимал и любил то место, где бес и бесноватом говорил Иисусу: «Не мучь меня!»

 

Иван окончательно отдался Господу и получил возрождение от Слова Божьего, став новым человеком.

Глава 4. Пост

 

С детства Иван чувствовал в себе непоколебимую веру в Бога. Как она в нем началась, когда зародилась в детской душе, разум которой еще только пробуждался? Кто это может сказать? Но Иван Онищенко определенно говорил и постоянно повторял, что вера в Бога поселилась в нем еще, когда он был маленьким и стоял с бабушкой на коленях перед иконой с лампадкой и повторял за нею слова молитвы: «Иже еси на небеси...»

 

В детстве душа, что чистая бумага, и все, что пишется на ней, остается на всю жизнь.

 

Человек, получивший возрождение через Слово Божье, познавший истину, применяет ее в своей жизни и несет собою эту истину в люди. Иван узнал радость жизни в Боге, понял себя, как брата людей. И ему очень хотелось, чтобы все, кто живет рядом, кто живет в родном селе, познали радость и серьезность жизни. Появилась потребность выходить в люди, нести им свет, который он увидел. Но для этого он чувствовал себя еще несовершенным, многое не испытавшим. Он всматривался в жизнь Иисуса Христа: каков путь Иисуса к совершенству? Как начинался?

 

И перед глазами Ивана встает Иисус, идущий в пустыню. Сорок дней Он в посте. Напоследок приступает к Нему сатана с искушениями. Иисус, пришедший для исполнения воли Отца небесного, отвергает предложения дьявола.

 

И Иван тоже хочет идти по пути Христа. Он определенно желает знать волю Божью по отношению к себе. И как Иисус постился сорок дней, так хотелось и Ивану. Но как он мог провести такое количество дней тайного поста и размышлений? Ведь он связан помощью отцу, большой семьей родителей, мамой, от которой трудно что-нибудь утаить. А если мать узнает о голодовке сына, как она воспримет это? А на полевых работах он будет в обществе, к тому же там нужна физическая сила, которую он, естественно, потеряет.

 

Но большое желание находит наилучшее решение.

 

На лето они вывозили пасеку в поле, в балки, цветущие медоносными травами. Дедушка был стар, и Иван попросил поставить там его, молодого. Вместе с уходом за пчелами он будет косить по балкам сено, стоговать его и возить домой. Это его удовлетворяло, и он переехал в поле с пчелами.

 

Первую ночь поста он провел молитвенно, только под утро уснув в своем курене. Двое последующих суток о пище он старался не думать, не торопясь осматривал ульи, много читал Евангелие и часто молился. На третий день он косил сено, а вечером решил принять немного пищи. Как бы то ни было, но нужно было работать, и он решил понемногу принимать пищу, да к тому же и жалко было родителей, понапрасну волновать их своей слабостью. Но что такое пост он определил себе строго и четко. Это есть усиленная ослаблением плоти духовная жизнь, это есть способ поставить плоть на свое место. Ведь, действительно, не

хлебом единым жив человек. Это есть активная, усиленная жизнь духа, это есть обуздание себя и способность управлять собой. При посте он дал себе завет - больше молчать. Только при крайней необходимости сказать несколько слов. В посте помышлять не о земном, а о горнем, вести себя все время молитвенно, находясь непрестанно как бы пред лицом Бога.

 

Пищу он принимал один раз в три дня. Меню было очень скромным: ломоть черного хлеба, несколько вареных картофелин с постным маслом и вареная свекла. Воду пил по кружке через день. Домой он ходил один раз в неделю, а в степь к нему из-за занятости никто не приходил. И это облегчало ему борение, облегчало получить победу.

 

Когда окончился пост, он был бодр и достаточно силен, чтобы содержать улья в порядке да и для других работ: он накосил сена, просушил его и сложил в четыре круглые скирды. Но радовало его теперь то, что он стал силен духом, он не страшился ничего, он был готов любить, страдать, отдавать тело свое для жизни духа. Он видел в себе готовность жить открыто, чисто, довольствуясь малым, делая все, что может и даже больше этого.

 

Домой с пасеки Иван пришел похудевшим, но чрезвычайно живым и обновленным. И странным ему показалось в доме обилие икон. В детстве мать приучала сына молиться иконам, но на чувствительную душу мальчика темные иконы наводили страх и щемящее чувство тоски. Его мысли и представления о Боге поднимались выше потолка, дальше стен. Не пройдя этапа поклонения иконам, Иван теперь уже поклонялся Богу, Который проявляет Себя во всем видимом творении.

 

Отец Ивана не был особенно набожным и крестился в силу положенного и принятого, следуя за истинным порывом души к Богу. После поездки на ярмарку, беседы с миссионером и ночи, проведенной в Рорбахе, он стал косо посматривать на нагромождение икон, и они тяготили его. Он видел увлечение сына Евангелием, которое сам подарил ему, радовался тому, что жизнь сына отличается от жизни его сверстников, но как он все понимает и воспринимает в своем сердце, как будет слагаться его жизнь, отец не знал. И как мог поручил это Богу, в Которого верил.

 

Иван еще не встречался с немцами, не знал их уставов и жизни. Oн шел своим путем, непосредственно разумея все по Евангелию, по-своему размышляя

 

о жизни. Он предложил убрать иконы из дому. Отец легко согласился, мать поплакала, но покорилась. Решено было иконы убрать, оставив только маленькую иконку в комнате бабушки и лампадку в углу большой комнаты - «великой хаты». Лампадка помнилась ему с раннего детства и всегда вызывала в мальчике благоговейное чувство огня жизни: «Огонь принес на землю».

 

Проведенный сорокадневный пост лег в основу всей жизни Ивана. Все сложные вопросы он решал в посте. Не ест и не пьет, пока не решится трудное.

И еще любил он мысль о посте, как о возможности поделиться хлебом с голодными. И во время поста всегда был бодр и даже весел. Эта привычка осталась его постоянной спутницей жизни.

 

Глава 5. Молитва

 

Иконы тщательно завернули в чистую мешковину и уложили в сарае, где хранились продукты и ценные хозяйственные предметы. Не хотелось оскорблять чувства верующих людей и навлекать на свою семью молвы, как о богохульниках. Даже оставленной лампадке и маленькой иконе придавалась роль защиты от молвы. Сначала Иван молился у лампады в углу большой комнаты. Но иногда во время молитвы туда заходили, и это нарушало молитвенное состояние. Читая Евангелие, он особенно полюбил слова Христа: не будьте как лицемеры, молящиеся на углах улиц. И избрал местом утренней и вечерней молитвы курень. Он стоял над оврагом, выходом на восток, как и летки ульев, которые тут находились.

 

Любимой его молитвой была молитва, которой Иисус Христос учил учеников на их просьбу научить их молиться, - молитва «Отче наш».

 

«Молясь, не говорите лишнего... ибо знает Отец ваш в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения», - читал он и понимал, что Бог всегда заботится и все дал человеку, только бери, только пользуйся, только не забывай, кто ты и что требует от тебя твой Спаситель для твоей же жизни и для блага людей. И молитва «Отче наш» - это восстановление в себе разумения кто для тебя Бог, в чем Его воля о тебе, как ты должен относиться к своей жизни и к людям. А так как это забывается, упускается, уходит на второй план, требуется постоянная молитва. И чем слабее ты, тем настоятельней должна быть твоя молитва.

 

Иван ложился спать поздно, читая перед сном Евангелие, однако просыпался он раньше всех в доме. Поднявшись, он умывался около колодца свежей водой и шел к своему любимому куреню на пасеку. Обычно солнце еще не поднималось,

 

и ему хотелось первому встретить его, но жаворонок всегда опережал его. Высоко в небе вился он, звеня песней, и уже оттуда видел и первым встречал раннее солнце.

 

Когда Иван вошел в курень, на краю неба показалось солнце. Он встал на колени и поднял голову к голубому небу. «Отче наш, сущий на небесах, - произнес он проникновенно и остановился, отдавшись неведомому, вездесущему Богу, Богу во всем и над всем. - Небеса небес не вмещают Его. Бог! Отец наш! Отец всех, Отче наш! Да святится имя Твое», - шел он дальше по канве с детства заученной молитвы. Имя Бога! Как должно оно быть свято в жизни, на устах, как надобно чтить Его! «Да приидет царствие Твое», - вслух, отчетливо произнесли уста. В жизни, во всем - правда и чистота, любовь ко всему. Быть совершенным, быть подлинным христианином. И над этим надобно трудиться. Царство это

усилием берется и приложившие усилие - восхищают его. Как же нужно трудиться!

 

Иван глубоко и свободно вздохнул и стал читать по памяти дальше: «Да будет воля Твоя, как на земле, так и на небе». Как в Тебе, так и во мне, как во всем у Тебя, так и на земле, во мне... воля Твоя. Моя воля малая должна быть отдана Тебе. Не моя, но Твоя да будет... Во всем в жизни - да будет воля Твоя».

 

Как хорошо и торжественно было Ивану стоять так, ощущать себя сыном Отца небесного, понимать Его, обращаться к Нему.

 

Солнце уже поднялось, когда Иван кончил молитву. С просветленным лицом,

 

с легким сердцем и твердой поступью быстро пришел он домой. Отец уже кончил впрягать в бричку лошадь. Он с матерью и детьми выезжал в поле на прополку подсолнуха. Надо было выехать пораньше, еще до восхода солнца, но жалко было рано будить детей. «Ничего, Бог даст, все сделаем», - думал Федор, проверяя подпругу лошади.

 

— Садись, Ваня, едем.

 

— Я покушаю в обед, - весело сказал Ваня матери, когда он увидел ее, роющейся в корзине, чтобы дать что-нибудь поесть сыну.

— Я рано никогда не ем.

— Ты где был так рано? - спросила мать.

 

— В курене, на пасеке, - ответил Ваня. - Хотите, я прочту стих Лермонтова? На прошлой неделе я выучил у тети Кати.

 

Бричка катилась по мягкой пыльной дороге. Младшие сестренки положили головы на старый сермяг и, несмотря на тряску, уснули. Мать посмотрела на сына и приготовилась слушать.

 

В минуту жизни трудную, Теснится ль в сердце грусть, Одну молитву чудную Твержу я наизусть.

 

Есть сила благодатная В созвучьи слов живых, И дышит непонятная Святая прелесть в них!

С души, как бремя, скатится Сомненье далеко...

 

И верится, и плачется, И так легко, легко...

 

Отец вполоборота глянул на сына и ничего не сказал. Сам Федор молился непременно каждый день утром и перед сном. Но молитва его была самая короткая. Раньше перед образом, теперь перед лампадкой. Войдя в комнату и закрыв дверь, он крестился и говорил только: «Господи!» Затем шел на работу

или ложился спать. И совесть никогда не мучила его за краткость обращения к Богу. Плохо было, когда он выпивал лишнее или ругал кого-то. Тогда он стоял перед лампадкой, а вот слова «Господи» - не было. Было только чувство вины и желание зарыдать...

 

Теперь вера сына, хотел того Федор или не хотел, радовала его. Всем своим существом он радовался сыну, вместе с тем с тоской чувствовал, что ангел приносит человеку и радость, и страдания, приносит и скорбь великую...

 

Глава 6. Единение со Христом

 

Читая Евангелие, Иван подолгу задумывался над словами Христа: «Пребудьте во Мне, и Я в вас» и «Я семь Лоза, а вы ветви». Как это быть в Нем? Как это Он в нас пребудет?

 

Мудрец древности Платон, выражает глубокую тоску по высшему существу, появление которого удовлетворило бы неудовлетворенное стремление человека

 

к свету. Эта тоска свойственна человеку вообще. Знал ее и Иван Онищенко. Не было у Ивана человека в своем селе или даже в семье, который мог бы силой своего слова, силой примера своей жизни дать ему силу идти вперед, спастись от пороков, спасти себя от смерти.

 

В детстве он ходил с матерью, реже с отцом, в церковь. Там был священник большого роста - отец Емельян, доброй души человек. Он казался Ване верхом совершенства и добродетели. И мальчику хотелось подражать батюшке во всем: и в походке, и в манерах, и в голосе. Но когда Ваня подрос и стал разбираться в пересудах людей, он много узнал о священнике такое, что очень ранило его душу.

 

Другой человек - его крестная, тетя Катя, была хорошей учительницей. Но подражать ей в чем-либо Ивану не хотелось. Он просто любил ее за мягкий характер, за знания, за то, что она была его крестной.

 

Значущей фигурой был прадед Тимофей - трудолюбивый, разбогатевший человек. Но быть похожим на него Иван не стремился. Он понимал, что богатство не делает человека лучшим. Отец Вани любил семью, детей, но был молчалив, замкнут. И мальчик сторонился отца. Мать была близка ему, но она его любила и только. А юноше всем своим существом хотелось иметь высокого друга, значительного человека, от которого можно было бы многому научиться. Но такого не было.

 

Была непомерная тяга к Богу. С детства, с юности он верил, устремлялся к небесам, но это было слишком высоко, слишком недосягаемо. Чаще всего от этого он унывал и даже плакал.

 

И вот, когда он получил подарок отца, он приобрел ангела - Евангелие. Его покорило открытие Иисусом Христом лица Отца небесного: «Я открыл имя Твое человекам». Бог евангельский, Отец был близок душе Ивана, покорил своей доступностью, близостью. Заповедь любви к своему Богу и подобная ей - к

ближнему своему - стала близкой Ивану. Он теперь жил ею. Быть совершенным, как Отец. Эта заповедь стала самой дорогой и насущной. Но как? Ведь Отец это Бог, это Дух. Его никто никогда не видел. Как же быть таким как Он? И на этот вопрос отвечает Сам Сын Божий, Иисус Христос: «Пребудьте во Мне, и Я в вас». Внимательно и много раз читает Иван слова учения Иисуса Христа, читает о Его жизни, поступках, о Его стремлении исполнить волю Отца Своего. Ивана поражает сопоставление Христа с Отцом: «Я и Отец одно». Он читает, как достигал этого Иисус. Хотя Он и Сын, однако с воплем и слезами во дни плоти своей достигал навыка в совершенном послушании.

 

Иисус Христос стал для Ивана совершенным примером. И этот пример действовал как живой, исполненный силой и действенности. Живой Христос стал для Ивана светом и жизнью. Христос открыл дверь жизни вечной: ,,Я семь путь и истина и жизнь». «Верующий в Меня не умрет». Иван познал единение с Богом через Иисуса Христа. Он размышлял так: «Теперь единение мое со Христом состоит в самом тесном и живом общении с Ним. Я всегда имею Его перед глазами и в сердце. Достигнув единения со Христом, я спокойно перенесу удары судьбы, устою против злого, ибо кто в состоянии теперь меня угнетать. И кто не будет охотно переносить страдание, тот не понял Христа. И, проникнутый любовью к Нему, я в то же самое время обращаю сердце мое к братьям, которых Он тесно связал со мной, за которых принес Себя в жертву».

 

И Иван понял, что единение со Христом, единение с Богом, это не только личное совершенствование. Живя на земле, люди не должны мучить ни себя, ни других. Они должны жить в мире и согласии. Тогда возможно счастье. Но люди не живут так. Они не ведают, что верно и что неверно, как надо и как не надо. А если и знают, то не делают это, подвергаясь соблазнам и обману. Да и откуда им знать это? Вот он узнал из Евангелия. А кто в их селе еще знает это? Иисус пришел, говорил, учил, пострадал, утвердил смертью правду. А кто теперь будет продолжать это дело? И внутренний голос ясно и определенно отвечал Ивану: «Ты понесешь эту весть людям. Ты должен быть светом, светящим в темном царстве. Ты должен быть глашатаем истины. А если и придется, не должен убояться положить жизнь за друзей своих, за всех людей, за истину». И Онищенко увидел, что уже скоро год, как он получил подарок от отца, год сам радуется ему и так изменился к лучшему. А другим об этом не сказал. Он знает истину и должен помочь людям познать ее.

 

Однажды в воскресный день он подошел к небольшой речке и наблюдал, как по воде плыли кучки сухих листьев и обломки веток. И как, ударившись о торчащий из воды камень, они разваливались и рассыпались. «Вот так и мир, и люди, которых несет река жизни. Не имея управления, они попадают на скалистые места, ударяются о камни и погибают. Ведь во всей Основе только у

одного меня есть Евангелие на русском языке. Это послал мне Бог и послал для спасения многих...»

 

В тот же вечер в старом церковном саду он долго сидел на скамье и напряженно думал. И вдруг как будто кто толкнул его. Молодой, красивый, в серой гимнастерке, в картузе с лакированным козырьком, он поднялся со скамьи, подтянул ремень, одернул гимнастерку и почти крикнул: «Иду! Иду проповедовать Христа!» Он был еще очень молод, но горящее сердце, беспокоящаяся о людях душа, сознание долга перед Богом звало его на подвиг души - возвещать благую весть о спасении. И он пошел...

 

Глава 7. Домашняя церковь

 

Была ранняя весна. На защищенных от северных ветров проталинах зеленело. Усадьба Федора Онищенко вся потемнела. Все казалось черным и старым, и только, просыхая на солнце, приобретало уютный и даже веселый вид.

 

В воскресное утро в большой комнате собралась вся семья Онищенко за длинным дощатым столом, покрытым новой клеенкой. Федор Петрович сел за стол первым, Около него сел старший сын Ваня. Далее по обе стороны стола сели шестеро сыновей и две дочери. В конце стола села мать с полуторогодовалой девочкой на руках. Отец тонкими ломтями нарезал хлеб и должен был первым взять ложку, что было обычным началом обеда. Но он медлил и, казалось, что-то выжидал.

 

Уславливались отец и сын или это шли события своим необъяснимым и удивительным чередом, но Иван поднялся и проникновенно сказал: «Будем молиться». С готовностью поднялся отец. Посматривая друг на друга, один за другим встали сыновья. Поднялись девочки, причем одна из них хмыкнула, а другая чувствительно толкнула ее локтем. И только мать осталась сидеть с девочкой на руках. Место между лавкой и столом было узкое, и подняться она не смогла. Тогда Иван поднял голову и звонким голосом произнес: «Боже наш, благослови нас принять пищу во имя Твое и во славу Твою. Аминь». Несколько голосов нестройно и непривычно отозвались ему. Отец серьезно и твердо сказал последним «Аминь», сел и, когда все сели, взял первым ложку. Обед начался.

 

Это была первая семейная молитва в доме Онищенко. Истинно верны слова: «Без слова приобретаемы были». Кушали молча. Все было необычным, но торжественным. Так себя эта семья еще никогда не чувствовала. На лице отца прослеживалось удовлетворение. Он молча благословлял сына. Когда обед закончился, отец не торопился подниматься. Снова поднялся Ваня. Все встали уже без приглашения, и Ваня снова молился: «Боже, благодарим Тебя за пищу. Благослови нас во всем. Аминь». Все ответили этим добрым, таким новым в этом доме словом «Аминь».

 

Отец не выходил из-за стола, продолжая сидеть. Все тоже оставались на своих местах. Ваня взял у матери ребенка и передал одной из сестер, а сам стал

с другой сестрой помогать матери убирать со стола посуду. Когда отодвинули лавки от стола, мать застелила стол новой праздничной скатертью. Ваня взял с подоконника Евангелие, развернул и благоговейно поцеловал. Когда он встал на колени и его примеру последовал отец, тогда и все дети встали на колени. Это было до слез трогательно. Вытер глаза отец, передником смахнула слезу мать, а Иван, раскрыв Евангелие, прочитал так отчетливо, чтобы поняли все дети: «Но Он сказал им следующую притчу: «Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяносто девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А нашед, возьмет ее на плечи свои с радостью; И пришед домой, созовет друзей и соседей и скажет им: порадуйтесь со мною, я нашел мою пропавшую овцу. Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии».

 

Он положил на стол книгу и обвел глазами все лица. Отец слегка побледнел, и глаза его стали более сосредоточенные. Он с детских лет был пастухом у дедушки Тимофея и столько видел удивительных происшествий с разными животными, случаев жестокости и сострадания. И в памяти вставало былое, далекое и печальное. Мать перевела всю притчу на своих деток, вспомнила, как ее шестой сынок пропал из дому, как его искали и сколько перестрадали, думая только о нем. А дети, каждый по-своему, но одинаково по силе жалели пропавшую овечку, представляя себе ночь, поиск, радовались находке: нашел, несет на плечах!

 

Иван знал свое сердце, и это давало ему способность понимать слушателей. Увидев как разбужены все, как работают сердца и мысли всех, он стал говорить, обращаясь к каждому. Еще раз, но уже своими словами пересказав прочитанное, он уподобил это людям и Иисусу Христу. Образно нарисовал картину любви, картину ухода человека от Пастыря, картину страданий и вдруг - спасение! Это кровь Иисуса Христа спасает нас и очищает от всякого греха. Это любовь Христа, отдавшего за нас жизнь Свою. Он умер и воскрес для нашего оправдания...

 

Федор с трудом сдерживался. Он живо вспомнил, как у него, когда он пас овечек у деда Тимофея, пропала из стада одна овечка. И как он ходил ее искать, как звал и как нашел, как нес и радовался. А когда Иван закончил говорить, Федор не мог сдерживаться более, упал на колени и рыдал, не имея сил что-либо сказать. Дети с сочувствием смотрели на отца. Двое старших плакали. Когда Федор, излив себя в молитве, умолк, Иван, взяв его за руку, сам стал горячо молиться, благодаря Бога за все, что совершается по Его воле.

 

С тех пор семья каждый вечер собиралась на молитву. Иван читал из Евангелия понятные всем места, дети спрашивали, он разъяснял. Стала заходить к ним тетя Катя и некоторые из соседей. Вскоре эти часы рассуждений, часы молитвы стали желанными. Так Иван познал сладость служения Богу

словом, добрым влиянием. Так образовалась первая церковь села Основы на юге Украины, домашняя церковь семьи Онищенко.

 

Глава 8. Зрелость

 

Тетя Катя, учительница села Основы, сестра матери Ивана Они-щенко, пользовалась большим уважением односельчан. Рано овдовев и не имея своих детей, она всю свою жизнь посвятила обучению детей и воспитанию у своих учеников душевных качеств. В этом она видела свое призвание. Всю же ласку и исключительную любовь она излила на своего племянника. Обладая богатой библиотекой, оставшейся от покойного мужа, она прочла лучшие из книг и приобщила к ним мальчика.

 

Ваня рано научился читать, а благодаря тете к шестнадцати годам он прочел греческих классиков, хорошо знал древнюю историю, жадно читал стихи, среди которых были и стихи, написанные тетей Катей. И теперешнее чтение Евангелия ложилось на уже хорошо подготовленную почву.

 

От Слова Божьего в семье Онищенко возгорелся духовный огонь. И тетя Катя тоже с жадностью пила живую воду, льющуюся чрез уста своего любимца, крестника Ивана. Но так же, как и Ивану, тете Кате хотелось расширить круг участников чтения Евангелия, вовлечь в этот круг многих людей своего села.

 

В селе имелась церковь, был и священник. Там по воскресным дням читалось Евангелие псаломщиком, болезненным Петром Васильевичем, но было оно на старославянском языке, читалось нараспев, сочетаясь с канонами службы, и мало кто понимал его. Регулярно посещая церковные службы, мало кто знал, в чем же состоит учение Христово. Благоговели пред именем Господним, а жили, как кому приходилось. Назревала необходимость знакомства мирян с Евангелием. И тетя Катя, посоветовавшись с отцом, матерью и сыном Онищенко, решила собирать людей на чтение в своем доме, где в большой комнате она постоянно проводила занятия с детьми. Чтобы не вызывать недобрых нареканий священника, чтение было назначено в воскресенье вечером, когда служба в церкви уже кончилась.

 

В пятницу учительница обошла многие хаты и пригласила на вечер в воскресенье собраться у нее и молодых, и старых. Зашла и к батюшке, пригласила и его. И, к ее удовлетворению, отец Емельян согласился прийти, хотя внимательный глаз тети Кати не мог не заметить беспокойства на бородатом лице.

 

В воскресенье к вечеру в доме тети Кати собралось довольно большое количество людей; много пришло молодых. Необычность чтения заинтересовала, да и развлечений в селе не было никаких.

 

Иван Онищенко, одетый в светлую рубаху, сидел в углу за длинным столом и серьезно разговаривал с почтенным лавочником. Вдоль стен на лавках сидели кто постарше. Молодые стояли, и тетя Катя выносила еще табуретки. Кто-то внес

длинную доску, чтобы соорудить лавку из табуреток. Отец, мать и старшие дети сидели против Ивана и торжественно, празднично ждали.

 

Последним пришел Емельян. Его усадили в принесенное из другой комнаты кресло.

 

— Ну что, Ваня, будем начинать? - спросила тетя Катя, видя, что больше и не вмещаются, да и пришли, наверное, кто собирался.

 

Иван, молодой, светло русый, поднялся и осмотрел всех. Никогда он еще не стоял перед таким собранием людей. Все смотрели на него. Взгляд его упал на старого священника, и неожиданно для себя он мягко, с почтением сказал:

 

— Отец Емельян, пожалуйста, попросите у Бога благословения на чтение Евангелия!

 

Тяжелым движением священник поднялся с кресла. Рука его слегка дрожала:

 

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь! - три раза сипловатым басом проговорил он. «Аминь», - хором отозвались ему дети, юноши и старики. Иван протянул батюшке Евангелие, а тот передал его Петру Васильевичу, псаломщику, сказав: «Читать псалом Давида «Благослови, душа моя, Господа». Псаломщик встал, откашлялся больной грудью и стал читать на непривычном ему русском языке. Дочитав до последнего стиха, он снова закашлялся и просяще посмотрел на тетю Катю, всегда сострадающую его недомоганию. Тетя Катя попросила у псаломщика передать ей Книгу, раскрыла ее на 5-ой главе Евангелия от Матфея и внятно, как в классе перед учениками, стала читать.

 

Голос немолодой учительницы звучал бодро. Иван внимал знакомым словам

и волновался, как будто слышал их впервые. Может, вот так звучал голос Иисуса Христа, когда Он говорил народу и смотрел на лица слушающих. Вот старик нагнул голову и задумчиво качает ею. Старуха подперла рукой подбородок, смотрит полузакрытыми глазами, и губы ее что-то шепчут. Молодая девушка всматривается в лицо тети Кати широко раскрытыми глазами, пальцы ее рук перебирают край повязанного на шею платка. Дети притихли, всматриваются в лица взрослых, понимая, что тетя Катя читает что-то необыкновенное.

 

Солнце уже заходило, и в комнате становилось темно. Галя, мать Ивана, принесла керосиновую лампу и поставила на стол. В небольшой для такого собрания людей комнате становилось душно, хотя низкая дверь была раскрыта настежь. Красноватое пламя лампы вытягивалось вверх, тени на стенах казались пляшущими и причудливыми. Все слушали как зачарованные, а тетя Катя продолжала читать, и ее голос, казалось, все крепчал и нарастал.

 

В кресле послышался стон. Учительница остановилась и беспокойно посмотрела в сторону отца Емельяна. Он сделал усилие и поднялся.

 

— Я устал. Целый день служба, а я уже стар. Пойду домой, а вы читайте, - добавил он, мягко посмотрев в сторону уважаемой им учительницы. Псаломщик

тоже поднялся, взял старого священника под локоть, и оба, попрощавшись наклоном головы, вышли из комнаты.

 

Учительница дочитала нагорную проповедь и, закрыв книгу, подала ее Ивану. Все зашевелились, послышались вздохи. Но никто уходить не собирался. Тогда поднялся Иван. Находясь под впечатлением прочитанного, он хотел рассказать это еще раз своими словами, своим сердцем. Но в душе возникло другое настоятельное требование. С этим требованием он шел в дальнейшем всю жизнь: указать людям открытый Христом путь спасения. Путь спасения от смерти, путь жизни вечной. Он решил говорить о всепрощающей милости Божьей

 

и о пролитой крови Христа на Голгофском кресте, чем Он принес спасение всему человечеству. В нем проснулся дар проповедника. И никем не наученный, самобытно, от Самого Духа Божия, он стал говорить:

 

— Дорогие мои соседи, мои братья и сестры! Господь благословил нас слушать Евангелие, Благую весть, принесенную на землю Сыном Бога, Иисусом Христом. Слава Ему!

 

Несколько человек набожно перекрестились. Люди, которые стояли, подошли поближе к говорящему. Все стали ждать, что скажет Ваня, которого знали, как замкнутого, несколько одинокого юношу, почти не играющего со сверстниками, не бывающего на вечеринках с их танцами, песнями и нередко драками.

 

А Иван продолжал:

 

— Прекрасно и совершенно создан Богом мир Его. Хозяин насадил виноградник, обнес его оградой, построил точило, поставил виноградарей, чтобы они возделывали его. Поручив им труд и все остальное, он на время отлучился. Так вот мы и есть те виноградари, которым поручено дело хозяином, нашим Богом. А как живем мы? Как трудимся? Чистые ли мы сердцем, чтобы узреть Бога? Являемся ли мы солью земли, осаливающей ее от порчи, от гниения? Свет ли мы миру? Прощаем ли мы друг другу ошибки или прегрешения? Братья ли мы друг другу или ненавистники и недруги? Молимся ли мы Богу с раскаянием в сердце или становимся на колени, а Он не слышит нас? Живем ли мы благоговейной жизнью или превратили ее в место плача и скрежета зубов? И храмы наши - храмы Бога или же вертепы разбойников? Виноват ли в этом кто-то или мы сами виноваты?

 

В душной комнате была абсолютная тишина. Казалось, невидимый Дух разбудил этих людей, и они, встревоженные, ждали, что же будет дальше. Иван продолжал:

 

— Я не имею право такими вопросами обвинять или осуждать вас. Я говорю это и себе. Эти вопросы дли размышления ко всем. И я знаю, что все мы хотим быть и солью, и светом. Хотим сами жить честно и любим, если кто так живет, без лжи, уважая других. Но мы, то есть наша душа, живет в теле, и дух и плоть

вечно воюют друг с другом. И Христос говорит: не живите телом, его интересами, живите духом, богатейте духом.

 

Иван видел, что внимание слушающих стало падать, видимо, потому, что он стал повторяться. Упирать на чувства он не хотел. Вызванная слеза может скоро высохнуть. Надо, чтобы сказанное было понято глубоко, чтобы осталось навсегда. Но где то слово?

 

— Дорогие братья и сестры, - стал он говорить то, что, как ему казалось, было важным в данный момент, - первое, это надо всем покаяться. А это значит признать, что мы живем не так, как надо. А жить как надо - это не ждать, чтобы тебе служили, а самому служить для спасения ближних. Иисус Христос служил каждому, Он мало спал, мало ел, Ему негде было преклонить голову, а Он служил. И не смущался, что Его не понимали и часто смеялись. Он знал, что такая о Нем воля Бога. Такая воля Бога и о каждом из нас. Христа гнали, били, плевали в Него и распяли. Он умер и воскрес, и живет в обителях Отца, а также и

 

в наших душах. Он для нас путь, истина и жизнь. Он утвердил Свое учение на Голгофе, вознесен до высот Отца небесного.

 

Все уже устали, было поздно. Дети со стариками стали расходиться. Тогда Иван снова обратился ко всем.

 

— А теперь давайте преклоним колени и все, кто как может, поблагодарим Господа за Его милость и любовь к нам, грешникам, за Его великое и Святое Слово.

 

Все преклонили колени и молились, кто как мог. А затем Иван сказал:

— Дорогие друзья! Хорошо, что вы пришли сегодня. Пусть вопросы, которые возникают в свете Евангелия, будут с вами. Многие из вас слушали впервые Евангелие на понятном языке. Приходите еще в воскресенье вечером, после церковных служб. Так, тетя Катя?

 

— Прошу всегда в мою хату, - тепло сказала учительница, провожая пришедших. А когда все ушли и они остались вдвоем, Иван сказал:

 

— Тетя Катя, где найти такое слово, чтобы оно разбивало духовный сон, чтобы будило, давало силы людям понять себя, оставить зло и идти по новому истинному пути?

 

— Не смущайся, Ваня. Чтение Евангелия само по себе такое слово. Только и тебе, и мне, и всем, кто берется читать Его, надо быть такими, какими хотим, чтобы были люди. Будешь сильным - и скажешь сильно. Будешь святым - свято и скажешь.

 

Когда Ваня выходил из калитки дома тети Кати, он столкнулся со своим другом Михаилом Ратушным. Тот тоже пришел на читку Евангелия, но уже в конце и стоял на дворе никем не замеченный.

 

— Здравствуй, Иван.

— Здравствуй, Миша.

— Пойдем вместе домой.

 

Глава 9. Друзья

 

К полуночи тучи разошлись, и небо очистилось. Луны не было, и только мерцали далекие звезды. Медленно пошли друзья по улице в сторону своих хат. Иван Онищенко и Михаил Ратушный были ровесниками. Иван научился рано читать и писать у своей тети. Родители же Михаила, бедные крестьяне, не могли отдать сына в школу, и он был неграмотный. Тяга же обоих юношей к истине, к Богу была одинаково сильная.

 

Когда Иван говорил, что Бог дал ему свет, а Михаилу разум, он, видимо, имел

 

в виду свою возможность читать (по пословице «Учение - свет»), а Михаил мог пользоваться только даром разума, которым отличался от своих сверстников. Когда Михаилу исполнилось 15 лет, родители отдали его в семью Онищенко, где Иван, научившийся у деда Тимофея сапожному ремеслу, обучал этому и своего приятеля. Юноши сблизились и стали друзьями, делясь сокровенными думами и желаниями. Иван много рассказывал Михаилу из прочитанного, и тот по праву считал его своим наставником.

 

Первым заговорил Ратушный.

 

— Слушал я эту первую в нашем селе читку Евангелия и вспоминал, когда мы ходили в Рорбах к немцу-штундисту. Помнишь, где мы сапожничали? У них тоже была такая читка. И они еще пели о Боге. Нам было тогда по шестнадцать, а теперь уже восемнадцать... Как ты решился? Я пришел к вам, когда отец Емельян уже уходил. Вы что, пригласили и его?

 

— Да, мы и его пригласили. Ты думаешь, для маскировки? Нет. Я не боюсь ничего. Но я не делал ничего такого, что противоречило бы общепринятому. Отец Емельян прочел молитву, а Евангелие читал Петр Васильевич, а потом тетя Катя. Ведь Евангелие все-таки. Но людей я не буду подбивать, чтобы они оставили церковь и иконы. Я хочу только разбудить в них любовь к истине, к Богу. Они сами не захотят часто ходить в церковь, имея часы чтения Евангелия на русском языке, и перестанут кланяться иконам. Нас назовут штун-дами и будут гнать, может, умертвят, но это все в свое время. Отца Емельяна мы пригласили, чтобы он увидел, что в этих вечерах нет крамолы. А будущее не в нашей воле.

 

— Не долго ты так продержишься, - расчетливо сказал Михаил, - ты ведь иконы в своем доме попрятал? Той лампадкой, что в комнате ты оставил, народ не обманешь. В селе говорят об этом.

 

— Я, Михаил, никого не хочу обманывать. Я любил лампадку с детских лет, пока ее оставил. Есть в Евангелии хорошие слова: «Боящийся не совершен в любви».

 

Минуту друзья шли молча. Подойдя к дому Ратушного, Ваня сказал:

— Хочу я, Миша, научить тебя грамоте. У тебя тогда крылья вырастут. Ты знаешь, у меня проснулась тяга нести Евангелие людям. Ведь они погибнут во тьме. Пьют водку, судятся, воюют - и все потому, что не ведают о Боге. Церковь должна как-то обуздывать. Но посмотри: пришел из церкви, напился, избил жену. Не читают они Евангелие, не знают, чему учил Иисус Христос, какой Он на деле.

 

А грамота свет дает. Я вижу и верю, что ты можешь быть проповедником, глашатаем правды. А вот как без грамоты?

— Мой отец, Ваня, говорит, что грамота только надмевает.

 

— Не та грамота, Миша, глупому вредна грамота. Но куда лучше поговорка: «Учение - свет, неучение - тьма!» Сколько я получил радости от прочитанного. Хорошая книга для меня всегда праздник. А чтение Евангелия?

 

— Спасибо тебе, Ваня, я стану учить буквы. Ты будешь моим учителем во всем.

— Учитель, Миша, у людей один - Иисус Христос. Мы же братья.

 

— Брат ты мой, - растроганно сказал Ратушный, обнял и крепко поцеловал друга. С тем и разошлись.

 

Глава 10. Первые угрозы

 

Чтение Евангелия в доме тети Кати, так хорошо начавшееся, продолжалось недолго. Постоянство чтений, все большее количество слушателей настораживало духовное руководство. До Онищенко доходили слухи об угрозах в их адрес. Говорилось, что могут учинить расправу над Иваном и даже поджечь. Не хотелось враждебности. Он не боялся, но глубоко понимал, что вражда нарушает дело проповеди чистого Евангелия, но он и не мог после чтения не выступать с призывом к покаянию, к перемене жизни. Никогда он не упоминал духовенство, не унижал православие, поклонение иконам. Он говорил, что всякий, призывающий имя Господа, спасется, что поклоняться нужно одному Богу, что всякий, кто искренне, всей душой обращается всей душой к высшей силе, как бы он ее не представлял, обращается к Богу единому. И понимал, что его проповедь должна быть направлена только на пробуждение к угождению Богу жизнью. Что определение, где же истина - придет с разумением жизни. За ним стали следить и духовенство, и исправник. Ничего опасного в нем не было: он не призывал к свержению царской власти, не подбивал народ оставить церковь. Он читал Евангелие Иисуса Христа и призывал людей жить по нему. Тете Кате, как учительнице, вежливо, но определенно сказали, чтобы они прекратили воскресные чтения среди православного народа.

 

Иван перестал помогать отцу по хозяйству и стал в основном сапожничать. В его комнате постоянно сидели крестьяне-заказчики, и он вел с ними беседы, читал Евангелие. Добрая молва о сапожнике разошлась по всей округе. Его так теперь и называли - евангелист Иван Онищенко.

Заказов было много. С ним работал и Михаил Ратушный. Перед ним постоянно была бумажка с очередной буквой, он прилежно учился грамоте.

 

Но долго сидеть на одном месте было не в натуре Ивана. Летом, когда дороги были сухие, он, оставив Михаила в Основе, брал сундучок с инструментами на плечи и отправлялся с Евангелием в окрестные хутора и села для работы и для проповеди Евангелия.

 

— Меня Бог послал, чтобы я шел и проповедовал из села в село, из хутора в хутор, из дома в дом, от сердца к сердцу, - говорил он.

 

Придя в село, он заходил в дом и предлагал свои услуги по сапожному делу. Сразу же люди узнавали о сапожнике и приносили обувь. Он чинил и читал им Евангелие, рассказывал, призывал души к спасению, призывал ко Христу распятому, к воскресшему и вечно живущему. Побыв в одном селе, он шел в другое, третье. Везде его любили, слушали, благодарили и снова приглашали. Еще не было мысли об общинах, о членстве. Была проповедь, было покаяние, слова Евангелия откладывались в души человеческие, как семя на добрую почву.

 

К осени Онищенко приходил в родное село, трудился дома и с радостью видел плоды посева. У него в тесной комнате люди не только слушали, но и спрашивали: что нам делать, чтобы спастись? И юноши, и старики, и сильные мужи. Многие рассказывали, как они не могут уже кланяться иконам, не могут целовать руки батюшки, как уже не пьют водку. Но жизнь их была колеблемая, нетвердая, как дети новорожденные они ждали и искали опоры.

 

Часто к Ивану приходили мысли о дальнейшем. Иисус Христос исполнил всякую правду и крестился. Крещение - это желание исполнения воли Божьей пробужденного к жизни человека. Это свидетельство перемены жизни - торжественно, благоговейно совершенное перед Богом и людьми. «Ибо так надлежит нам исполнить всякую правду», - сказал Иисус Христос.

 

Иван мало общался с немцами-колонистами. Его походы по селам пока ограничивались селениями украинцев, близких по крови людей. Отец его, Федор Петрович, был там несколько раз и рассказывал сыну о том, что слышал от них.

 

И это заинтересовало Ивана. «Слыхал я о крещении у немцев. Крестил Иоанн, крестился Иисус. Должны креститься и наши украинские люди», - думал Иван. Но как и у кого?

 

Как-то зашел к нему в сапожную сельский волостной старшина, заказал новые сапоги, посидел, а потом сказал:

 

— Немцы в Рорбахе все крестят своих. Не детей, как Господь повелел, и ни как делает то святая и непорочная православная церковь, а взрослых. И не хотят думать, что попирают имя Господне, а уверяют других, что Сам Господь Иисус Христос так поступал и заповедал другим так делать. Вот ты, Иван, в церковь не ходишь, иконы у себя снял. Правда, ты читаешь Евангелие, но ты стал на пагубный путь, не освященный церковью. Остерегайся, это я тебе говорю, любя

тебя и отца твоего, он мой погодок, друг мне... И паче, Иван, не вздумай и ты, как эти немцы-бусурмане, как-то там креститься, это грех. Ты ведь крещен в церкви еще невинным дитем. Есть закон о том, что перекрещивать из православия в другую веру сурово запрещается, что за это надлежит ссылка и каторга. Это я тебе говорю из добрых чувств, не хочу тебе зла. А про тебя наведывается знать исправник. Да разве шило в мешке утаишь?

 

Иван рассказал о разговоре со старшиной Ратушному. Михаил был человек иного склада. Понимая все так, как и его друг, он вел себя иначе. Он был рассудителен и осторожен. Не молясь дома иконам, он не снял их. Они продолжали висеть в углах его комнат. Не часто, но в церковь он ходил и перед алтарем клал крестное знамение. На рассказ Ивана он сказал:

 

— Мы нужны Богу для благовестия. Не думай, что я боюсь пострадать. Я готов, если придется, и жизнь отдать. Но во всем надо поступать благоразумно. И еще: нам нужно многое познать, многому научиться у знающих людей. Торопиться не нужно. Все в свое время. Мне вот еще и грамоте надо выучиться.

 

— А я так не могу, Миша. Вечная мысль, говоримая еще древними людьми: делай, что должно, и будь что будет. А будет всегда лучше, чем мы думаем. Время нужно не упустить. Самое ценное время для человека сейчас. Я жажду действовать. Я понимаю, что должен креститься, звать к этому людей, отца, маму - всех, кто страдает и рвется к свету. Ты не смущайся, что иногда я говорю вычурными словами, это все от книг. Трудно теперь перейти на золотой язык Евангелия.

 

Как самому близкому человеку рассказал Иван отцу о своем решении креститься. Но кто может это совершить? Как решить этот вопрос? Иван считается православным. За крещение грозит каторга. И тому, кого крестят, и тому, кто крестит. За себя Иван не боялся. Но кто может взяться крестить его? Где этот посланный Богом креститель? И, не имея возможности решить этот вопрос, отец с сыном решили поехать в Рорбах к немцам и посоветоваться с ними.

 

Глава 11. Встреча с немцами-колонистами

 

Ивану исполнилось 20 лет. Расцвет силы, молодости и добрых намерений. Долгие часы, проведенные молодым человеком среди книг тети Кати, расширяли круг его знаний и запросов. Многое, что он видел в жизни, не соответствовало тем идеалам, которые сложились у него по книгам и размышлениям. Но чтение и познание Евангелия сглаживало углы, производило примирение и помогало находить единство во всем.

 

В воскресенье Ваня с отцом ехали на зеленой одноколке в Рорбах к немцам. Они намечали побыть на их богослужении, а затем спросить совета о крещении Ивана.

— Я часто думаю, - заговорил отец, правя лошадью, - не посещать ли нам всей семьей воскресные собрания немцев? Они знают наш язык и поймут нас. Мы постепенно научимся их языку. Они читают Евангелие, поют, молятся. Ведь лучше на богослужении, не понимая языка, чем быть в православной церкви и выслушивать на родном языке чуждую своей душе евхаристию...

 

— Ты прав, отец. Но кто такие немцы по жизни в сравнении с тем, что исповедуют? Кто-то мне в мастерской рассказывал, что они и в Бога верят, а затем собираются и курят, блудят, пьют вино. Как же нам тогда быть с ними?

 

Вот и Рорбах. Одноколка проехала небольшой мостик через речушку и стала подниматься по мощеной булыжником дороге к селу. Дома стояли по обе стороны дороги, красуясь каменными фронтонами. Только одно большое здание стояло чуть в стороне. Это и был молитвенный дом всей округи. На улице было пусто. Все были в собрании. В просторном дворе молитвенного дома стояло много возков, колясок с запряженными лошадьми, которые мирно жевали подложенную им траву.

 

Федор въехал под тень высокой акации, тоже выпряг лошадь, привязал к коляске, задал овса и вместе с сыном, стараясь ступать тихо, вошли в здание с парадного крыльца.

 

С большим напряжением старались они слушать, что говорят, но не могли ничего понять, ибо все говорили и пели на немецком языке. Во время молитвы все стояли на коленях. В просторном зале рядами стояли длинные скамьи, окрашенные темной краской, вдали, около стены, высокая кафедра. На стенах, в рамках, висели изречения на немецком языке. Кто-то молился за кафедрой высоким голосом на немецком языке. Когда молитва окончилась, все поднялись с колен, сели на скамьи. Сели и Онищенко. На них никто не обратил внимания: посещение незнакомых людей здесь обычное явление. Пения хора не было. Он собирался только по большим праздникам. За кафедрой пастор что-то сказал, и все, раскрыв песенники, что-то запели, запели гладко и слаженно. Затем пастор читал из Евангелия о потерянной и найденной драхме и довольно долго разъяснял. Федор, вращаясь среди немцев, немного понимал, что говорили, и коротко, вполголоса переводил слышанное Ивану. Собрание длилось недолго. Снова пели, молились и окончили молитвой пастора.

 

Местные жители скоро разошлись, а Федор с сыном остались, ожидая, пока освободится пастор. К ним подошли два пожилых немца и спросили, откуда они.

 

— Мы приехали из Основы с сыном, хотим спросить, посоветоваться, - ответил Федор, вид которого, по-видимому, вызвал у немцев уважение. Подошел пастор и, узнав по какому поводу они приехали, почтительно сказал:

 

— Тогда приглашаю вас в свой дом на обед. Кстати, у нас сегодня много гостей из окрестных сел, и мы вместе пообедаем и посоветуемся.

Когда вошли в дом, хозяйка уже рассаживала гостей за большой стол, уставленный яствами. Хозяин представил немцам отца и сына Онищенко и произнес краткую молитву. Молитва, даже на языке, который не все знают, сразу сближает людей. Все, как есть, предстают пред лицо единого для всех Отца небесного. Ели спокойно, молча, общий стол не место для разговоров. После обеда все спели благодарственный псалом и поднялись, благодаря хозяйку. Хозяин пригласил всех в большой зал, обставленный простой, но добротной деревянной мебелью. Посреди стоял большой круглый стол. Гостей было более десяти человек. Когда все расселись по местам, хозяин дома, пастор церкви немецких колоний в округе Рорбаха, торжественно поднялся и стал говорить по-русски, поднимая руку вверх:

 

— О, слава Богу, как мы сегодня богаты, милые братья! Сегодня, как дар, у меня три брата Классен из лютеран, брат Тиссен с сыном - менониты, три брата - протестанты. И вот еще два брата Онищенко. О них мы уже все слыхали. Давайте попросим у Господа благословения!

 

После молитвы брат Шенейман сказал:

 

— Сегодня у нас русские гости. Времени у нас немного, надо отдохнуть всем перед вечерним служением, а многие ехали еще с ночи. Давайте посвятим наш час вопросу, с которым приехали. И все скажем наше мнение. Брат Онищенко, расскажи вашу нужду!

 

Федор посмотрел на сына, он был красноречивее его, но по возрасту он, Федор, старший.

— Дорогие господа! - обратился он к присутствующим. - Жила наша семья, как

 

и все православные в нашей Основе. Верили, как все, в Бога, ходили в церковь, говели, причащались, назывались христианами, но чему учил Христос и как верно и свято жить, мы не знали. Как все ели, пили, зло не считая злом, и от этого зла страдали и мучили один другого. А потом сыну моему, вот он, Ваня, ваш брат подарил Евангелие на русском языке. И Ваня духовно прозрел. И сейчас, подобно Иисусу Христу, хочет принять крещение. Понял он его очень просто: исполнить всякую правду. Мы хотели бы услышать от вас и разъяснение этого вопроса, и совета, кто и как может крестить его.

 

Сказав это, Федор умолк и посмотрел на сына. Он поднялся, окинул всех добрым взглядом и горячо заговорил:

 

— Дорогие братья! Всей душой я благодарю ваше братство за книгу Нового Завета, подаренную мне. Она раскрыла мне глаза, пробудила к новой жизни и теперь требует отдачи; я должен идти и проповедовать Евангелие. Иисус крестился и тогда пошел. Я должен поступить так же. Но кто совершит это? Вы можете, но это грозит вам высылкой, вы нужны здесь. Кто может, не опасаясь, сделать это? Наверное, только оттуда, издалека. Кто может прислать их? Только Бог! - и Иван поднял глаза кверху и сложил молитвенно руки.

После молитвы хозяин дома рассказал о своем пребывании в Базеле, об известной многим Базелевской миссии и сказал:

 

— Братья! Будем просить миссию приехать к нам. Но, - замедлил голос Шенейман, - кто приедет? Будем молиться и Бог укажет, кого вызвать на Его ниву. И, братья, будем помнить одно: это должно совершиться в тишине, в покое душ, будем благоразумны. Вы сами знаете русское духовенство... Бог укажет каждому, в чем благоразумие. А теперь, - обратился он к присутствующим, - кто устал, ему необходимо хотя бы час передохнуть. Пройдите в комнату отдыха, там жена все приготовила. А вы, Федор Петрович и Ваня, останьтесь еще со мной, я кратко расскажу вам то, что может интересовать вас. Да и у вас, наверное, есть вопросы.

 

И Шенейман рассказал Онищенко краткую историю возникновения и развития баптизма.

 

Впервые баптизм появился в 1609 году в Голландии. В Англию он проник в 1612 году. В 1630 годах Роджер Вильямс распространил баптизм в Америке. Он основал там небольшой штат Род-Эйланд, все жители которого первоначально примкнули к лому ученню. В Америке организовывались особые «цветные церкви» для негров. В 1845 году баптисты юга, сторонники рабства, отделились от баптистов севера и создали Южную баптистскую конвенцию.

 

В начале 19 века, баптизм возник в Германии (в 1834 году Онкен основал первую общину баптистов в Гамбурге) и в других европейских странах, но под влиянием различных течений в нем появились разные понятия в отношении обрядностей. Так, одни считали, что на служениях надо омывать ноги друг другу, другие это не принимали. Так же было и относительно соблюдения субботнего дня и крещения. Одни погружались в воду трижды, другие только один раз. Одни признавали возложение рук только на служителей, а вся церковь в этот момент только поднимала руки, другие считали, что возлагать руки нужно на каждого из крещенных и возлагать должен пресвитер. Одни преломляли хлеб только на две или три части, а затем принимающие сами отламывали себе кусочек, а другие ломали весь хлеб на мелкие части и потом раздавали. Как и теперь, так и тогда верующие часто говорили: я - Павлов, я - Аполлосов. А другие жили спокойно.

 

В 1849 году в Германии был создан Союз объединенных церквей крещенных христиан, что должно было предотвратить дальнейшее дробление и раскол. С целью объединить все евангельские исповедания в одно был создан так называемый Евангельский Альянс, который принимал живейшее участие в общеполезных делах, например, в уничтожении невольничества и торговли неграми. Участие Альянса сказывалось в миссионерских обществах, в распространении Библий.

 

— Евангелисты - это родственное баптистам течение, - убежденно закончил беседу пастор Шенейман. - Кто берет за основу познания веры учение Христа,

тот может даже не замечать различия между ними. Но кто придает значение обрядности, тот не может не видеть многих пунктов, по которым они разнятся. И это печально.

 

Через час Федор и сын ехали домой.

 

Солнце было уже низко над землей, в небе трепетал жаворонок. Теплое дыхание полей освежало лица и было наполнено ароматом и силой жизни.

 

— Мне понравилось у немцев, - сказал Федор, который был уже готов влиться

к этим людям, где был дух братства, порядочности и порядка.

 

— Да, неплохо было. Я ничего не могу сказать против них. Но видишь, тато, у каждого народа есть свой язык, свои обычаи и обряды. Мы выросли среди украинцев, у нас нет той добродушной чопорности, что так выражено у немцев. Нам, украинцам, надо свои хатки, свои часы чтений, свой язык. Скорее бы приехали и крестили, чтобы быстрее выйти на дорогу. Ax, тато, какие мы с тобой счастливые и богатые!

 

— Да-а, - задумчиво протянул отец, - богатые и счастливые. А ты не торопись, не торопись, все будет. А пока приедут, ты готовь себя. Помни слова Писания: «Вникай в себя и в учение. Так поступая, и себя спасешь и слушающих тебя».

 

Глава 12. Благовестник

 

Решение вопроса о крещении как-то сразу сделало Ивана Онищенко взрослым. Он почувствовал ответственность перед Богом, перед людьми и собой. Теперь его приглашали читать Евангелие в часовню, которые ввелись в

 

России еще при Петре I. Он читал Евангелие, разъяснял прочитанное и отвечал на вопросы. Он шел своим путем, черпая силы для разумения от Самого Бога. Когда он прочел Евангелие первый раз, перед ним раскрылся новый, поразительный мир. Он думал, что теперь он знает все. Но когда стал читать Евангелие еще и еще, стал углубляться, стал останавливаться перед непонятным для его разумения, он понял, что очень многого еще не знает. Но он бодро шел вперед, полюбив слова ап. Павла: «Кто любит Бога, тому дано знание от Него».

 

Aп. Павел, когда шел проповедовать в другие места, не мог допустить, чтобы он обременял других. Кто не трудится, тот да не ест. Когда он жил в семьях верующих, то вместе с ними занимался различным трудом, в том числе, изготавливал палатки. Так стал поступать и Иван. Его всюду звали, приглашали, обещали кормить и поить, только чтобы послушать о спасении. Но он в этом был тверд. И дома, и куда он ехал - везде трудился, делая сапожные работы, чтобы не только самому прокормиться, но и помочь другим.

 

Евангелие, появившись в Основе, зажгло огонь жажды Слова Божьего и в других селениях. Через немцев стали доставать Новый Завет и другие. Но какую пользу дает книга неграмотному человеку? И сапожная комната Онищенко

превратилась в часовню, где читалось Евангелие, и в школу, где немолодые уже люди учились грамоте и по слогам читали Евангелие.

 

Помощником и другом Ивана продолжал быть Миша Ратушный. Миша был разумным, деятельным юношей. Он любил своего друга, но то, что он был малограмотный, что не читал того, что прочел Иван, что не имел такого дара смелости, - все это вызывало в нем тайную зависть и скрытое недоброжелательство к другу. Он боролся с этим чувством, которое было, как он понимал, не от Бога, но пересилить его не мог. Нужна была большая работа над собой, а Михаил к ней еще не был готов.

 

Иван, чуткий и наблюдательный, заметил, что происходило в душе друга, и всячески старался помочь ему: и в грамотности, и в том, что читал сам, и Ратушный, постепенно преодолевая себя, активно помогал Ивану.

 

Миша долго не мог погасить в себе то, чему научился с детства в семье православного отца. Он ходил в церковь, молился заученными молитвами, говел и причащался.

 

По воскресным дням Иван иногда ходил в Рорбах на утренние молитвенные собрания немцев и там после собрания подолгу беседовал с ними. Одаренный и любознательный, хорошо разбиравшийся в Писании, много читавший исторические и в религиозном духе написанные книги, он вызывал у немцев удивление и глубокое уважение.

 

Пастору Шенейману очень хотелось поставить Ивана на проповедь, его не смущало, что юноша по убеждениям ближе подходит к евангелистам, к тому же сюда приходили слушать и украинцы, но Онищенко не был крещен. А поскольку пастор по убеждению был строг к церковным порядкам, то таким поставить его на проповедь он не мог.

 

Иван и не обижался, он сам хотел крещения, как определенной вехи в своей жизни, и понимал пастора. Немцы беседовали с ним охотно. Ивана очень интересовали чисто евангельские вопросы: как жить, как понимать некоторые положения, как относиться к некоторым явлениям жизни, т. е. учился понимать истину, суть жизни. Он знал, что Иисус ничего не упустил, сказал все что надо для спасения от греха и погибели, но многие места ему были не ясны, вызывали протест его, Иванова, разумения, и он спрашивал. Общего, единого ответа, как правило, не было, но все становились пищей для его последующих размышлений.

 

Из Рорбаха двенадцать верст он обычно шел пешком, размышляя, радуясь степным просторам, напевая слышанные им мелодии псалмов.

 

Время шло. Он чувствовал себя все более и более готовым к крещению, а вестей из Базеля все не было. Он верил, знал, что приедут, но знать день и час не мог. И он ждал, исполненный веры, надежды, любви.

Глава 13. Первое крещение на юге Украины

 

Наконец в Рорбах приехали из Базелевской миссии два миссионера. В Основу

 

к сапожнику приехал из Рорбаха пастор Шенейман и привез целый мешок товара для заказа обуви и радостно известил семью Федора о приезде братьев.

 

Миссионеры привезли такое решение миссии: крещение открыто не проводить, это вызовет протест законников (духовенства) России, и въезд миссии будет закрыт. Крестить негласно одного мужественного, молодого человека, горящего огнем для евангелизации.

 

Крестить кому бы то ни было в другую веру из православия в России было строго запрещено. Все крестятся в церкви младенцами и считаются православными. А распад веры в православии идет, появляются и зреют протестанты, рождается новое разумение жизни. Можно ли остановить поток воды, идущей с гор?

 

Крещенный должен стать крестителем, готовым взять на себя всю ответственность за совершаемое. Готовый, как зерно, лечь в землю, умереть и принести плод. Иван Онищенко сам добровольно, по собственному побуждению пошел на это. Можно ли ожидать кого другого? И Шенейман предложил, не откладывая, совершить это завтра, 28 мая, в реке Буг, в укромном заливе, который он хорошо знал, где совершали крещение немецкие братья. Совершить, когда стемнеет. Пусть от Ивана едут только отец, мать и младшая сестра Надя.

 

— А приезжайте к обеду. Братья побеседуют с Иваном, зададут ему вопросы, - сказал добрый немец, уезжая в Рорбах.

 

На другой день из Основы по направлению в Рорбах выехали дрожки, запряженные старой, но еще резвой лошадью. На дрожках сидели Федор Петрович с женой и Иван с сестрой Надей. К Шенейману приехали к обеду. В комнате сидели два миссионера из Базеля. Они поднялись, стали улыбаться. Этим заменяли незнание ими русского языка, чтобы сказать доброе слово. Федор сдержанно, но тепло протянул руку, которую те усердно и долго трясли. Затем подошел Иван, потом мать и дочка.

 

— Хорошо! - часто повторял один из них, через очки всматриваясь в открытое, умное лицо Ивана. Хозяйка пригласила всех к столу. Хозяин немного знал английский язык, на котором изъяснялся миссионер в очках, и служил всем переводчиком. Но имея впереди беседу, все ели молча, сосредоточенно, только глазами изучая друг друга. После обеда все пошли в другую, знакомую уже Федору и Ивану комнату с круглым столом. Хозяин помолился, и все сели.

 

Чтобы сблизить этих людей, собравшихся у него в такой день, хозяин обратился к англичанину в очках с просьбой поделиться с ними о своем крещении. Тот начал рассказывать. И хотя никто его сначала не мог понять, но по его топу, манере говорить задушевно, мягко и по немногим словам перевода все поняли, о чем шла речь. Этот уже немолодой человек рассказывал о своей

жизни: как он стал читать Евангелие, как он обратился, как принял крещение. Все это было в другой стране, в других условиях, но как это одинаково совершается в душах людей. Шенейман узнавал во всем свое обращение: и он так жил, так каялся и его также крестили в маленькой речке, притоке большого Рейна. Не мог удержаться и не рассказать о себе другой миссионер, швейцарец. Но у него была более суровая школа. Незаметно прошло время и стало темнеть.

 

— А теперь, брат, - сказал англичанин, - мы зададим вам несколько вопросов. Надеемся, что вы знакомились с историей развития баптизма?

 

— О да! - воскликнул Шенейман. - Я неоднократно рассказывал братьям, как все возникло и в Голландии, и в Германии.

 

— Вот и хорошо. Это важно. Но важнее все же, как вы понимаете само крещение?

 

Иван поднялся и, поощряемый глазами матери, стал рассказывать:

 

— Крещение я хочу принять так, как его принял Иисус Христос: «Ибо так надлежит нам исполнить всякую правду». Это не плотской нечистоты омытие, хотя может быть и как омытие. Вот я вхожу в воду старый, а выхожу новый, другой, чистый, готовый служить Богу чистой совестью.

 

— Верно, - сказал швейцарец, - верно, брат, говоришь.

 

— А как ты думаешь, Иван, - сказал Шенейман, - а если бы не креститься, что было бы? Можно ли так служить Богу?

 

— Нет, - твердо сказал Онищенко, - ведь Иисус Христос для нас образ совершенный. «Кто Мне служит, Мне да последует». Почему же я не должен так делать? Иоанн крестил в покаяние. И люди шли, крестились и становились новыми. И я должен веровать и креститься во имя Отца и Сына, и Святого Духа.

 

— Братья, - торжественно сказал англичанин, - брат Иван подготовлен для принятия крещения, и я со всей ответственностью перед Богом также готов совершить его.

 

Все встали на колени. В глазах Ивана показались слезы, но он сдержал себя и, вытирая лицо, стал молиться. Вытирал слезы отец, плакала мать. Молились по очереди все.

 

Когда стало темнеть, запрягли лошадей и поехали к речке. Впереди ехал Шенейман и с ним двое приезжих, за ними поодаль следовали дрожки Онищенко. Все молчали. Когда приехали к косогору у реки, было уже темно, но луна еще не всходила. Небо было чистое, звездное. Лошадей привязали к стоящим у воды развесистым вербам. Все подошли к реке и остановились. Мужчины сняли шапки, а Шенейман помолился на русском языке. Затем Ивану и Шенейману подали узелки с бельем. Все трое: Иван, миссионер-англичанин и Шенейман - встали за бричкой и, невольно торопясь, стали переодеваться. Швейцарец, Федор, мать и сестра стояли в ожидании и с волнением смотрели на воду. Самой реки видно не было. Берег у места крещения был песчаный и пологий. По бокам

росли камыши. В камышах кричала какая-то птица, квакали лягушки, иногда всплескивала большая рыба. Была тихая, теплая украинская ночь.

 

Необычно было видеть эти белые фигуры, входящие в воду. Но цель всем была известна, и все казалось до слез торжественно и... нормально. Вперед пошел пастор, который знал это место, за ним шел Иван, держа за руку грузного англичанина. Войдя в воду по грудь, Шенейман остановился, к нему подошли и остальные. Англичанин положил левую руку на сложенные на груди руки Ивана,

 

а правую положил на спину, сказав: «Крестится Иван Федорович Онищенко во имя Отца и Сына, и Святого Духа», - и трижды погрузил его в воду, запрокинув голову.

 

Переодевшись, все встали на молитву. Швейцарец помолился, вручая крещенного в руки Отца всемогущего. Теперь было все совершено, можно было громко разговаривать и даже петь, но все молчали. Каждый думал о совершившемся, переживал его по-своему. Но одно у всех было одинаково - удовлетворение.

 

Вместе доехали, до Рорбаха. У поворота на Основу сердечно распрощались. «С Богом!» - сказал один. «С Богом!» - ответили другие.

 

Глава 14. Миссионер

 

Для Ивана Онищенко началась новая жизнь. Совсем новая. И он глубоко призадумался о себе. Он теперь не просто Иван Онищенко, не просто личность, могущая жить для себя, он теперь слуга Бога. Он ответственен теперь не только за свою душу, но и за других людей. Познав истину сам, применив ее к своей жизни, он должен нести ее другим, чтобы и они познали, чтобы применили, чтобы жили ею.

 

Все, что он слышал от пастора, от братьев, которые крестили его, он вспоминал и записывал себе в тетрадь. Все должно быть уяснено, все должно быть на своем месте. Но это крохи по сравнению с тем, что надо взять извне. Можно много спросить, взять опыт Базеля, но это далеко. Связь с ними должна идти или через цензуру, или ждать, когда кто-нибудь приедет.

 

Иван весь отдался внутреннему голосу: надо быть в Боге, и все будет, как захочет Бог. Он этому твердо верил. Во-первых, он будет читать Евангелие людям где придется и куда пойдет его нога; будет проповедовать людям покаяние, перемену жизни в свете учения Христа, проповедовать веру в жизнь вечную. Покаявшихся он будет крестить в знак перемены жизни. Он будет способствовать обновившимся людям собираться в собрания, чтобы находить там поддержку, разъяснения, напоминания. Сам Иван будет жить не плотью, а духом. Жизнь его не должна быть соблазном, а, наоборот, добрым, святым примером. Он, при всей отдаче себя служению: своего времени, своего отдыха, - не должен есть хлеба, отнятого у страдальцев. Где он ни будет: дома ли, в селах ли, в пути - он должен трудиться своими руками. Ящик с сапожными

инструментами должен быть его ношей. Ноша эта непременно будет благо. «Ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко». Миссионер ли он? И какими являются труженники миссий, скажем, Базелевской? Или его миссия другая, самобытная, личная, трудовая? И он часто думал о своей миссии.

 

Глава 15. Базелевская миссия

 

Неожиданно Онищенко получил пакет с гербовыми печатями и марками. С волнением распечатав его, он увидел письмо от Базелевской миссии. Ничего не упоминая о крещении, братья послали ему несколько книжечек о деятельности миссии и указания о практической деятельности их миссионеров.

 

Базелевское общество евангельских миссий основано в 1815 году. Задачей его работы являлось обращение язычников в христианство. Все расходы на содержание миссионеров, печатание книг и на другие нужды оно покрывало из пожертвований на миссию. Общество имело у себя несколько миссионерских школ, где обучали грамоте и закону Божьему. В Базелевской миссии учился и Иоганн Бонекемпер, который потом пробыл двадцать четыре года пастором немецких колоний в России. Из них - добрую часть в Рорбахе. Там же трудился и сын его Карл, проработавший в России более десяти лет. В Базелевской миссии трудился и Заремба Ф., который до того был министром по особым делам Александра I. В Базель он попал, став евангелистом, отрекшись от службы у царя. В1823 году Заремба был направлен миссией на Кавказ для работы среди мусульман, где он пробыл до 1838 года. Базелевская миссия является одной из самой близких евангельскому учению. Большой заслугой миссии явилось распространение Священного Писания по всем странам, в том числе и в России.

 

---

Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 106; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!