Характеристика мотивов деятельности здоровых испытуемых
Вернуться к оглавлению
МОТИВАЦИЯ ПРИ ШИЗОФРЕНИИ
М.М. Коченов, В.В. Николаева
// М.: Изд-во Моск. Ун-та,1978. - 88 с.
| Рецензенты: доктор психологических наук Б. В. Зейгарник, кандидат психологических наук Л. В. Петренко Монография посвящена вопросам нарушений мотивации деятельности больных шизофренией простой вялотекущей формы. Приводятся данные экспериментального исследования мотивации, дается психологическая интерпретация известных клинических фактов, обсуждаются методологические вопросы изучения нарушений личности. Книга может представить интерес для психологов, психиатров, а также всех специалистов, занимающихся проблемами психологии личности. |
ПРЕДИСЛОВИЕ
Исследование личности в норме и патологии относится, безусловно, к числу наиболее сложных и актуальных проблем общей психологии и ее прикладных отраслей. В связи со все более ощутимым влиянием данных научной психологии на различные сферы общественной практики значение психологического изучения личности существенно увеличивается. В наши дни решение многих задач в области воспитания и обучения, профессиональной ориентации, повышения качества и эффективности трудовых процессов, создания современных технических устройств не может обойтись без глубокого знания и всестороннего учета так называемого личностного фактора. Не является исключением и медицинская практика, в особенности такие ее разделы, как диагностика некоторых заболеваний, психотерапия и трудотерапия, восстановление нарушенных психических процессов, социальная реадаптация больных.
Исторически наиболее тесные контакты установились у психологии с одной из отраслей медицины - психиатрией. Отношения и взаимовлияние психологии и психиатрии имеют длительную и сложную историю, но и сегодня мы не можем сказать, что между психологами и психиатрами достигнуто полное единство взглядов на природу психических нарушений. Сказанное, однако, не следует понимать как признание извечного и непреодолимого антагонизма психологов и психиатров в объяснении сущности наблюдаемых ими психопатологических явлений. Свидетельством существования реальных путей творчески продуктивных связей психологии и психиатрии могут служить работы ряда советских патопсихологов, и в первую очередь основоположника советской патопсихологической школы Б. В. Зейгарник.
Теоретическую основу современной отечественной патопсихологии и методологические принципы ее развития составляют фундаментальные положения общей психологии. Привнесение в сферу анализа психопатологических явлений общепсихологических идей является одной из главных особенностей патопсихологии. В настоящей работе, посвященной изучению некоторых особенностей психической деятельности больных одной из форм шизофрении, авторы стремились следовать этой научной традиции.
Авторы не имеют намерений психологизировать психиатрию, против чего справедливо выступали крупнейшие отечественные клиницисты. Замысел предлагаемой работы - показать возможности применения достижений психологической теории для уточнения содержания и структуры, психологической квалификации некоторых известных в клинике фактов. В этом отношении авторы в значительной степени руководствовались идеями выдающихся русских психопатологов С. С. Корсакова, В. М. Бехтерева и некоторых других о необходимости проникновения в психиатрическую клинику наиболее ценного из того, что накоплено в области психологии.
ГЛАВА I. О ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ ИЗУЧЕНИИ ЛИЧНОСТИ БОЛЬНЫХ ШИЗОФРЕНИЕЙ
С тех пор как в конце прошлого века Э. Крепелином была впервые описана dementia praecox (раннее слабоумие), в психиатрии и медицинской психологии не ослабевает интерес к одному из самых грозных и распространенных психических заболеваний - шизофрении. Не боясь преувеличения, можно сказать, что простое перечисление опубликованных в десятках стран статей и монографий, посвященных вопросам клиники, патогенеза, лечения шизофрении, составило бы внушительный фолиант.
Нет ни одного крупного течения или школы в психиатрии и медицинской психологии, не оставивших следа в изучении шизофрении. Конституционализм, психоморфологизм, феноменологизм, фрейдизм - вот далеко не полный перечень научных направлений, представители которых делали настойчивые попытки объяснить со своих методологических позиций наблюдаемые в клинике факты. Однако анализ изучаемых психопатологических явлений с точки зрения теории двух факторов - соотношения противопоставляемых друг другу элементов социального и биологического в психическом развитии человека делает сложившиеся в рамках этих научных школ представления о сущности нарушений личности при шизофрении ограниченными и односторонними.
В хоре разноречивых суждений, относящихся к узловым проблемам шизофрении, отчетливо звучит мысль, объединяющая всех исследователей, сколько-нибудь серьезно изучавших это заболевание: специфические нарушения личности больных являются одним из ведущих, центральных проявлений шизофрении. Аутистическую направленность, отрыв от реальной действительности, снижение активности, причудливость и противоречивость мотивации поведения называют крупнейшие клиницисты в числе характерных особенностей личности больных шизофренией.
Много тонких наблюдений нарушений личности больных шизофренией сделано отечественными психиатрами. «Шизофрению...,- пишет Д. С. Озерецковский, - характеризует совершенно особый тип процессуального течения с прогрессирующим распадом единства личности, нарастающими аутистическими тенденциями и неуклонным эмоциональным оскудением» [37, с. 27]. По мнению И. Ф. Случевского, основное нарушение психики при шизофрении - это «...наличие противоречивости, противоположности, несовместимости, проникающих как стержневое расстройство через все психические проявления больных шизофренией» [51, с. 141]. На структурную перестройку личности при шизофрении указывает А. М. Халецкий: «Не столько особенности отдельных симптомов или синдрома в целом, сколько эта перестройка личности с утратой собственной активности и чувством поглощения неведомой силой, вносящей в нее новые качества, … является одной из важнейших особенностей шизофрении» [58, с. 61]. По выразительному определению В. М. Банщикова и А. Г. Амбрумовой, «больные шизофренией отличаются неповторимым клиническим своеобразием, «иначеством» личности» [2, с. 41].
В проведенных под руководством А. В. Снежневского исследованиях [52, 54, 55] убедительно показано, что нарушения личности у больных шизофренией возникают уже в самом начале заболевания, иногда они даже предшествуют появлению продуктивной психопатологической симптоматики и обладают заметной независимостью характера и степени выраженности от других психопатологических нарушений. Последнее проявляется, в частности, и в том, что, возникнув, изменения личности могут быть стабильными, а темп их нарастания совсем необязательно соответствует общему темпу развития психопатологических расстройств.
Стремление глубже проникнуть в сущность наблюдаемых у больных шизофренией изменений личности привело многих психиатров и психологов, придерживающихся самых различных взглядов, в том числе откровенно механистических и биологизаторских, к попыткам связать характер и формы протекания болезненного процесса, развитие психопатологической симптоматики с влиянием преморбидной личности больного и тем самым преодолеть разрыв между изучением закономерностей психической деятельности здорового человека и причин возникновения в результате болезни новых свойств личности [1, 3, 12, 35, 48, 58]. В этой связи важное место в работах ряда психиатров занимает обсуждение вопросов о реакции личности на болезнь и возникновении так называемых неспецифических симптомов, являющихся продуктом действия «защитных сил» личности [40-42, 51, 58], компенсаторных личностных возможностей больных шизофренией, проявляющихся в процессе трудотерапии и психотерапии [34, 59].
Традиционная для психиатрии особенность изучения нарушений личности заключается в преобладании подробных описаний клинических феноменов над аналитическим исследованием их структуры и содержания. Попытки теоретической интерпретации наблюдаемых в клинике фактов нередко имеют эклектический характер и основаны на искусственном соединении понятий старой ассоциативной и попросту житейской психологии с некритически заимствованной терминологией модных, но иногда противоположных и даже взаимоисключающих концепций. Главный же недостаток в истолковании внутреннего содержания различных нарушений личности при шизофрении состоит, по нашему мнению, в недооценке некоторыми исследователями роли психологической теории в объяснении психопатологических явлений, в частности достижений современной отечественной психологии, разрабатывающей методологические принципы изучения психической деятельности человека и закономерностей формирования и развития личности. Именно по этой причине, как нам кажется, отдельные суждения о личности больных шизофренией несут на себе печать упрощенно физиологического понимания личностных свойств как прямого результата присущих индивиду особенностей высшей нервной деятельности. В подобных случаях нарушения личности, как и вся психопатологическая симптоматика вообще, выводятся непосредственно из самого болезненного процесса, точнее, даже из специфического для шизофрении поражения центральной нервной системы, которое и выдается некоторыми психиатрами за причину изменений личности. Вот что пишет по этому поводу В. В. Шостакович: «Психопатологическая симптоматика шизофрении не возникает как «deus exmachina», она является отражением тех патофизиологических механизмов, которые ее обусловливают...» [60, с. 94].
Трудно, однако, представить себе, что характерные для больных шизофренией аутизм, равнодушие к судьбам близких людей, затрудненность в общении с окружающими порождаются непосредственно мозговой патологией. Такое понимание природы нарушений личности при шизофрении находится в резком противоречии со многими интересными наблюдениями клиницистов. Невозможно в этой связи обойти молчанием описания случаев внезапного «чудесного» исцеления глубоко дефектных больных шизофренией под «влиянием императивной жизненной необходимости» [58, с. 60], внезапных перемен обстоятельств, эмоциональных потрясений и т. п. [58] или примеры столь же внезапно наступающих глубоких по степени восстановления психической деятельности предсмертных ремиссий [2]. Замечено также, что у людей, заболевших шизофренией после 30 лет, болезненный процесс протекает более благоприятно, а сами они долго сохраняют «реалистическую направленность», связь с окружающим миром [14]. Не менее важны данные о том, что больные шизофренией, осложненной эндокринными, инфекционными заболеваниями или хроническим алкоголизмом, отличаются обращенностью к жизни, относительно малой выраженностью типичных для шизофрении нарушений личности [14].
Как видно из приведенных примеров, шизофренический процесс, несмотря на специфическую интоксикацию и несомненное нарушение динамики мозговых процессов, не всегда приводит к глубоким и абсолютно необратимым изменениям личности. Более того, даже при далеко зашедшем деструктивном шизофреническом процессе, когда нарушения личности уже преобразили психический облик больного, казалось бы, до неузнаваемости, под влиянием жизненных обстоятельств возможно все-таки заметное восстановление личности. Бесполезно искать объяснение этим в высшей степени знаменательным фактам, замыкаясь в сфере анализа сугубо физиологических и патоморфологических явлений.
Нарушения в функционировании мозговых систем не сами собой продуцируют психопатологическую симптоматику, они создают новые условия психической деятельности больного человека. Как писал еще В. X. Кандинский, болезнь «...есть та же жизнь, текущая по тем же самым законам, как и жизнь нормальная, но только в измененных условиях» [18, с. 646]. Затрагивая материальный субстрат психической деятельности - мозг, болезнь способствует искажению у человека образа той действительности, в которой он живет и которая побуждает его к активности. Это и создает новое условие протекания психической деятельности, в процессе которой происходит постепенное, имеющее иногда длительную историю формирование патологических черт личности. Подход к изучению изменений личности психически больных людей как к процессу, отвечающему основным принципам формирования личности в норме, но протекающему в новых для субъекта условиях болезни, получил развитие в ряде работ отечественных патопсихологов [5, 15, 17, 20, 36]. Обнаружилась возможность исследовать с позиций концепции деятельности структуру и психологические механизмы ранее подвергавшихся только описанию психопатологических проявлений различных психических заболеваний. Экспериментальное психологическое изучение познавательной деятельности и нарушений личности больных позволяет, во-первых, выявить некоторые факты, недоступные простому наблюдению или традиционным клиническим методам, и, во-вторых, осмыслить полученные результаты в понятиях единой психологической концепции. Именно на этом пути следует искать перспективы дальнейшего взаимного обогащения психологии и психиатрии.
До недавнего времени в работах патопсихологов, изучавших деятельность больных шизофренией, основное внимание уделялось анализу нарушений ее операционного состава [15, 33, 41] и только в некоторых из них имеются указания на зависимость отдельных нарушений познавательной деятельности (в первую очередь мышления) от изменений ее мотивационных характеристик [15, 17]. Исследования, специально направленные на изучение содержания, строения, своеобразия изменений самих мотивов деятельности психически больных, были проведены у нас в стране, и результаты их опубликованы.
Если же говорить об исследовании специфики мотивов деятельности при шизофрении как форме нарушений личности, то этому вопросу в отечественной патопсихологической литературе уделяется пока незаслуженно мало внимания. Между тем хорошо известно, что изменения личности занимают в общей картине нарушений психической деятельности больных шизофренией не менее значительное место, чем особенности мышления или восприятия.
Указания на парадоксальность мотивации поведения больных шизофренией и отчасти связанное с ней существенное снижение их активности имеются в психиатрической литературе [62]. Но ни в одном из исследований клиницистов мы не находим удовлетворительного ответа на вопрос о механизме порождения парадоксальной мотивации и психологических процессов, придающих ей именно такой характер.
Необходимость обращения к более или менее детальному анализу строения мотивационной сферы больных шизофренией и функций мотивов их деятельности продиктована не только важностью этой проблемы в теоретическом отношении, но и практическими соображениями.
Повседневная клиническая и патопсихологическая практика требует тщательной квалификации нарушений личности больных шизофренией как для установления правильного диагноза, так и для решения вопросов прогноза и трудоустройства больных, их социальной реадаптации.
Настоящая работа не претендует на исследование всех встречающихся у больных шизофренией нарушений мотивационной сферы. Цель ее в другом. Мы хотели показать прежде всего принципиальную возможность построить исследование патологических изменений личности на фундаменте теоретических положений и взглядов, сложившихся в общей психологии и разрабатывающихся главным образом применительно к проблемам развития личности в норме. Поэтому мы рассматриваем только некоторые типичные для больных шизофренией личностные особенности и пытаемся показать, какое место в структуре шизофренического распада личности занимают нарушения мотивационной сферы, в частности, ее иерархического строения и двоякой функции мотивов - побудительной и смыслообразующей. Нас интересовало также, однородны ли нарушения мотивационной сферы у исследуемых больных или встречаются различные варианты и типы этих нарушений, в какой последовательности возникают по мере развития шизофренического дефекта изменения мотивации. Наконец, мы хотели выяснить, хотя бы отчасти, какие методические приемы могут быть использованы для изучения нарушений мотивации деятельности больных шизофренией. Последнее нам представляется особенно важным потому, что мы стремились проследить особенности мотивации не только в условиях лабораторного исследования, но и за стенами клиники, в обыденной жизни наших испытуемых.
В методологическом плане мы исходили из утвердившегося в советской психологии представления о личности как новообразовании, порожденном специфическими условиями жизни человека в обществе. Психологическую основу личности, как считает А. Н. Леонтьев, составляет совокупность иерархически организованных, определенным образом мотивированных деятельностей [30] .
Концепция деятельности уже несколько десятилетий разрабатывается советскими психологами. В работах А. Н. Леонтьева деятельность представлена как система процессов, обеспечивающих сознательное поведение человека, сформулированы четкие определения основных понятий этой концепции, вскрыты взаимосвязи входящих и структуру деятельности элементов.
«Мы называем деятельностью, - пишет А. Н. Леонтьев, - не всякий процесс. Этим термином мы обозначаем только такие процессы, которые, осуществляя то или иное отношение человека к миру, отвечают особой, соответствующей им потребности» [26, с. 506].
Но потребность выступает только как предпосылка деятельности, конкретное содержание и направленность которой определяются побуждающим ее предметом потребности. Этот предмет является мотивом деятельности.
Мотив реализуется системой действий, направленных на осознаваемые цели. Характерная особенность действия, отличающая его от деятельности, заключается в несовпадении его мотива и предмета, т. е. цели.
Изучая строение деятельности, А. Н. Леонтьев пришел к выделению несовпадающих понятий: «единиц сознания»- значения и смысла. Значение, по А. Н. Леонтьеву, - это то «...что открывается в предмете или явлении объективно - в системе объективных связей, отношений, взаимодействий» [26, с. 286-287]. Значения не создаются человеком, а усваиваются им в течение жизни. Вместе с тем они «...всегда сохраняют свой объективированный, как бы «надличный» характер» [27, с. 9].
Изменение мотивов деятельности при неизменности значения целей и действий меняет их личностный смысл, выражающий субъективное отношение к ним человека. «Смысл создается отражающимся в голове человека объективным отношением того, что побуждает его действовать, к тому, на что его действие направлено как на свой непосредственный результат. Другими словами, сознательный смысл выражает отношение мотива к цели» [26, с. 225].
Таким образом, А. Н. Леонтьеву удалось показать еще одну, кроме побудительной, функцию мотивов - функцию смыслообразования.
В полимотивированной деятельности человека функции побуждения и смыслообразования могут распределяться между разными мотивами. На этой основе и возникают специфические иерархические отношения между мотивами. Причем в мотивационной иерархии смыслообразующие мотивы всегда занимают более высокое место [30]. В жизни человека происходит постоянный процесс подчинения и переподчинения мотивов, в ходе которого «одни из них занимают место подчиняющих себе другие; и как бы возвышаются над ними; другие, наоборот, опускаются до положения подчиненных или даже вовсе утрачивают свою смыслообразующую функцию. Становление этого движения и выражает собой переход к связной системе личностных смыслов - к личности» [30, с. 72].
Обращаясь к изучению вызываемых психическим заболеванием нарушений личности, в частности мотивационной сферы личности, мы исходим из гипотезы, развиваемой Б.В.Зейгарник и ее учениками [6, 15-17, 20, 21], о том, что общие, принципиальные закономерности психической деятельности и здоровых, и больных людей едины, что и создает основание для сравнения особенностей личности и поведения тех и других.
Мы исследовали больных простой формой шизофрении с вялым течением. Выбор именно этой группы больных продиктован рядом причин:
1) простая форма шизофрении характеризуется значительными и типичными для данного заболевания изменениями личности;
2) позитивная психопатологическая симптоматика развивается у больных простой формой шизофрении крайне редко и имеет скудный отрывочный характер. Это позволяет исследовать изменения личности в наиболее «чистом виде»;
3) вялое течение заболевания у избранной группы больных дает возможность наиболее полно и последовательно проследить динамику интересующих нас нарушений личности; при грубо прогредиентном течении заболевания, когда первый же приступ болезни приводит к катастрофическому распаду личности, проследить картину таких изменений было бы невозможно;
4) отсутствие резко выраженного интеллектуального дефекта у исследованных нами больных позволяет с большей достоверностью квалифицировать наблюдавшиеся во время эксперимента нарушения как нарушения личности, в частности как изменения ее мотивационной сферы.
Основную массу обследованных больных составляли люди в возрасте от 20 до 40 лет; длительность заболевания - от 5 до 20 лет. Всего было обследовано 120 больных.
Образовательный уровень больных был различным, но ни у кого из них не было ниже семилетнего образования. Степень выраженности дефекта, хотя он и был однотипным у всех больных, неодинакова. В качестве критерия для оценки степени дефекта были использованы сведения о трудоспособности больных, взятые из историй болезни.
В психическом статусе исследованных больных наиболее резко выступали изменения личности. Эти изменения развивались непрерывно: возникая в пубертатном или юношеском возрасте, они постепенно нарастали, но ни у кого из больных к моменту исследования не достигали той грубой картины, которая характерна для так называемых конечных состояний при шизофрении. Наибольшие различия между больными можно было заметить на начальной стадии заболевания: у одних из них на первый план выступало постепенное сужение и снижение активности и инициативы, у других своеобразное заострение и искажение преморбидных особенностей личности.
У ряда больных наблюдались отрывочные неврозоподобные и ипохондрические симптомы, аффективные и психопатоподобные расстройства. Однако все эти нарушения постепенно ослабевали и на первый план выступали черты дефекта личности: вялость, апатия, сужение круга интересов, отгороженность и аутизм, эмоциональная уплощенность. Вместе с тем патопсихологическое исследование показало у этих больных достаточную сохранность интеллектуальных процессов. Имеющие место в ряде случаев нарушения мышления у больных не настолько глубоки, чтобы препятствовать выполнению заданий, которые мы собирались им предложить. Находясь в отделении, многие больные исследованной нами группы читали книги, играли в шахматы и домино, что также говорит об их достаточной интеллектуальной сохранности.
ГЛАВА II. МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
В ряде работ по патопсихологии [15-17, 45] излагаются принципы построения патопсихологического исследования психически больного человека. Одним из них является требование применения нескольких методических приемов для исследования каждого больного. «Построение экспериментально-психологического исследования, - отвечает Б. В. Зейгарник, - отличается от обычного психологического эксперимента еще одной особенностью: многообразием, большим количеством применяемых методик» [17, с. 28]. Подобная тактика исследования позволяет получить сведения о различных сторонах психической деятельности больного.
Для решения поставленных в работе задач нами был использован комплексный путь исследования больных. Это выразилось в сочетании специальных экспериментальных приемов, направленных на изучение мотивации поведения, с приемами опосредствованного изучения мотивации. Последние включали в себя наблюдение за поведением больных во время экспериментального исследования их познавательной деятельности и анализ жалоб больных. Полученные данные сопоставлялись с результатами клинической беседы с больным и историей болезни.
Преимущества комплексного исследования мы видим и том, что оно открывает возможность обнаружить широкий круг фактов, относящихся к особенностям мотивации поведения. Сравнительный анализ полученных данных позволяет вскрыть устойчивые закономерности нарушений мотивации и проследить динамику проявлений этих нарушений на различных этапах заболевания.
I. Клиническая беседа с больным была направлена на детальное выявление жалоб больных, их суждений о возможных причинах заболевания и его последствиях. В беседе специально выяснялся вопрос о том, как относится больной к пребыванию в больнице, лечению и предстоящей выписке, в чем он видит перспективу собственной жизни. Беседа носила регламентированный характер. Задаваемые вопросы были однотипными по содержанию. Изменения в беседе с больными возникали только в тех случаях, когда вследствие особенностей их психического состояния больные вяло и кратко отвечали на вопросы. Эти изменения состояли лишь в том, что экспериментатор задавал уточняющие вопросы, чтобы стимулировать больного к рассказу о своем состоянии. Таким образом, дополнительные вопросы изменяли не сущность беседы, а ее форму. Клиническая беседа предшествовала экспериментальному исследованию каждого больного.
II. Анализ жалоб проводился с учетом, во-первых, активности больного (обращалось внимание на характер рассказа больного: самостоятельно или после тщательного расспроса, подробно или кратко, с какой эмоциональной окраской он сообщает о своей болезни), во-вторых, основного содержания жалоб на соматическое состояние или на изменения психической деятельности.
III. В ходе исследования познавательной деятельности больных специально обращалось внимание на следующее:
1) отношение испытуемых к самому факту психологического исследования;
2) характер восприятия инструкций к заданиям;
3) отношение испытуемых к оценке качества их работы экспериментатором;
4) реакцию испытуемых на предложение прекратить работу;
5) оценку самим испытуемым качества своей работы;
6) целенаправленность действий испытуемых;
7) характер ошибок и отношения испытуемого к ошибкам;
8) общий темп работы.
При исследовании познавательной деятельности применялись методики, получившие широкое распространение в отечественной патопсихологии и психиатрии: классификация предметов, исключение предметов, метод пиктограмм, установление простых и сложных аналогий, складывание куба Линка, методика Кооса, объяснение переносного смысла пословиц, метод Выготского - Сахарова. Подробное описание перечисленных методик содержится в работах Б. В. Зейгарник [15, 17] и С. Я. Рубинштейн [45], поэтому мы ограничимся только их краткой характеристикой.
Метод классификации предметов направлен главным образом на исследование мыслительных операций обобщения и абстрагирования, а также целенаправленности мышления. Испытуемому предлагается 70 карточек с изображениями различных предметов, растений, живых существ, из которых нужно образовать несколько групп.
Методика исключения предметов предназначена для исследования процесса обобщения. Испытуемому предлагается набор карточек, на каждой из которых изображено по четыре предмета. Он должен объединить три предмета, дав им одно название, а четвертый - исключить.
Методика пиктограмм обычно применяется для исследования опосредствованного запоминания, но позволяет также получить материал для характеристики мышления больного (сохранности мыслительных операций, динамики и критичности мышления). Больному предлагается набор слов. Для запоминания каждого из них он должен что-нибудь нарисовать. В дальнейшем больному предъявляются его рисунки; глядя на них, он должен воспроизводить слова, предложенные для запоминания.
Методика установления простых или сложных аналогий используется для исследования понимания логических связей и отношений между понятиями. Испытуемому предлагается бланк, на котором отпечатан ряд задач, требующих установления аналогий. Например, при установлении простых аналогий в левой стороне бланка напечатано:
Испытуемый должен установить отношение между понятиями, аналогичное предложенному на образце в левой части бланка. Сложность задач варьируется.
Куб Линка применяется для исследования наглядно-действенного мышления, а также внимания, эмоциональной устойчивости. Испытуемому предлагается 27 деревянных кубиков размером 3X3 см, стороны которых окрашены в 3 разных цвета. Он должен сложить из них большой куб так, чтобы все его грани были одного цвета. Фиксируется время, которое потребовалось больному для выполнения работы, а также все ошибки.
Методика Кооса применяется (так же, как и куб Линка) для исследования наглядно-действенного мышления, внимания, праксиса. Испытуемому дают 16 одинаково раскрашенных кубиков и несколько карточек, на которых изображены различные по сочетанию цвета и формы орнаменты. Испытуемый должен сложить из кубиков по образцу орнаменты различной сложности.
Методика объяснения переносного смысла пословиц используется для исследования способности к абстрагированию, а также целенаправленности суждений. Экспериментатор называет последовательно ряд пословиц, переносный смысл которых должен объяснить больной.
Методика Выготского - Сахарова, направленная на исследование формирования искусственных понятий, широко известна в психологии, поэтому мы не будем специально останавливаться на ее описании.
Таким образом, все рассмотренные здесь методики направлены в первую очередь на выявление особенностей познавательной деятельности психически больных.
В советской психологии познавательная деятельность рассматривается как деятельность мотивированная, неразрывно связанная с потребностями человека. Поэтому применение методик исследования познавательной деятельности может служить и для изучения мотивации поведения в ситуации эксперимента, отношения больных исследованию.
Кроме того, ситуация экспериментально-психологического исследования познавательной деятельности может рассматриваться в качестве модели такой жизненной ситуации, в которой при соответствующей мотивации возможно возникновение целенаправленного поведения.
В инструкции, которую дает экспериментатор перед началом исследования, не содержится указания на конечную общую цель работы испытуемого. Поэтому внутренняя активность испытуемого проявляется прежде всего в том, чтобы сформировать представление о конечном результате своей работы и осознать его в качестве цели.
Для анализа использовались данные наблюдения за поведением больного во время исследования его познавательной деятельности, а также результаты выполнения им экспериментальных заданий.
IV. Был проведен специальный эксперимент, направленный на выявление особенностей мотивации деятельности больных в ситуации эксперимента.
Этот эксперимент, по нашему замыслу, должен моделировать такую жизненную ситуацию, в которой были заключены возможности для возникновения целенаправленной деятельности при наличии соответствующего отношения испытуемого к поставленной перед ним задаче. Для этого необходимо, чтобы поставленная перед испытуемым в эксперименте задача была осознана им в качестве цели, иными словами, необходимо, чтобы выполнение задания экспериментатора имело определенный личностный смысл для испытуемого, что возможно только при актуализации мотивов, адекватных ситуации.
При таком отношении к заданию испытуемый оказывается перед необходимостью выбирать именно те действия, которые наиболее целесообразны, наиболее «выгодны» с точки зрения достижения поставленной цели. В сознании испытуемого должна сложиться смысловая иерархия действий, способствующих достижению цели.
Испытуемым предлагалось выполнить в течение 7 мин. не менее трех из девяти заданий, которые, скорее всего, напоминают приемы проверки быстроты реакций и сообразительности. Для их выполнения не требуется никаких специальных навыков. Мы предлагали нарисовать 100 крестиков, выполнить 12 строчек корректурной пробы, 8 строчек счета по Крепелину, сложить один из орнаментов методики Кооса, построить «колодец» из спичек, сделать цепочку из канцелярских скрепок, решить три различные головоломки.
Взятые по отдельности, эти задания могут вызывать к себе самое различное отношение, представлять тот или иной интерес для испытуемого в зависимости от его привычек, склонностей, опыта. Кроме того, мы специально вводили и такие задания, выполнение которых носит чисто механический характер (например, рисование 100 крестиков) и которые вряд ли способны привлечь внимание взрослого человека. Отведенные испытуемому для работы 7 мин составляют приблизительно тот минимум времени, который позволяет при правильной оценка сложности работы и возможной продолжительности ее выполнения справиться с поставленной задачей.
Вместе с тем время, необходимое для выполнения определенного задания, не всегда находится в прямой зависимости от его сложности. Относительно большой объем работы в заданиях «корректурная проба» и «счет по Крепелину», несмотря на то, что для их выполнения необходимы лишь простейшие интеллектуальные навыки, требуют затраты большего количества времени, нежели то, которое тратится испытуемыми на более сложное действие - например, составление орнамента из кубиков Кооса. Если бы время эксперимента не было ограничено, следовало бы ожидать, что испытуемые буду выбирать те задания, выполнение которых представляет для них наибольший интерес.
Однако если действия испытуемого подчинены стремлению к поставленной цели, мотивированы желание справиться с задачей, неизбежно происходит переосмысление ситуации, и теперь смысл каждого задания определяется для испытуемого не тем, насколько выполнение этого задания приятно или интересно ему, а тем, на сколько выполнение его может способствовать достижению цели. Таким образом, совершенно непривлекательное в других условиях, задание может приобрести наибольший смысл для испытуемого и, наоборот, более интересное задание теряет смысл. Образование в сознании испытуемого подобной смысловой иерархии является отражением процесса формирования целенаправленной деятельности и говорит о том, что поставленная перед испытуемым цель способствует реализации актуализировавшегося мотива.
Чтобы определить отношение испытуемого к ситуации, обнаружить признаки складывающейся в его сознании смысловой иерархии, зафиксировать наличие целенаправленности в его действиях, мы были вынуждены, пользоваться косвенными индикаторами: ими служили данные наблюдения за поведением испытуемого во время работы, его высказывания по ходу эксперимента степень активности при выборе заданий (об этом мы судили, прежде всего, по количеству испробованных заданий). Кроме того, по окончании работы мы задавали испытуемым вопросы о том, чем они руководствовались три выборе заданий, хотелось ли бросить работу, не доведя ее до конца, было ли желание уложиться в отведенное время. Содержание ответов на эти вопросы мы также рассматривали в качестве показателей отношения испытуемого к эксперименту.
Экспериментальное исследование позволяет охарактеризовать состояние мотивационной сферы больных в относительно короткий промежуток времени, показать ту картину нарушений, которая уже сложилась к моменту исследования. Однако оно не в состоянии выявить той последовательности, в которой эти нарушения возникают и развиваются на, протяжении многих лет заболевания. Исследование динамики нарушений мотивационной сферы делается возможным на основе анализа историй болезни.
Изучение истории жизни, отразившейся в данных субъективного и объективного анамнеза больного, естественно, дает богатый материал для анализа особенностей развития и распада личности, в частности ее мотивационной сферы. Как правило, в историях болезни содержится несистематизированный биографический материал, поэтому для целей нашего исследования необходимо было иметь схему изучения истории жизни больного.
В основу такой схемы мы положили широко распространенное в советской психологии представление об основных видах человеческой деятельности: игровой, учебной и трудовой.
При изучении основных видов деятельности больного обращалось также внимание на содержание его интересов, увлечений, склонностей и характер взаимоотношений больного с окружающими его людьми в течение жизни (до заболевания и на разных этапах течения болезни)
ГЛАВА III. НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ МОТИВАЦИИ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Характеристика мотивов деятельности здоровых испытуемых
Одним из важнейших принципов патопсихологии как пограничной области знаний является изучение закономерностей распада психики в их сопоставлении с психической деятельностью здорового человека. С решением этой задачи связан и общий методический прием изучения, предполагающий исследование одними и теми же методами группы больных и психически здоровых испытуемых. В нашей работе мы следовали этому принципу.
С помощью описанных в предыдущей главе методов мы исследовали познавательную деятельность группы здоровых испытуемых. Нет необходимости подробно излагать результаты этого исследования, так как каждая использованная нами методика в свое время была изучена на норме. Результаты этого изучения однородны и совпадают с полученными другими исследователями данными [45].
Остановимся лишь на краткой характеристике отношения испытуемых к исследованию. Чрезвычайно важной особенностью поведения здоровых испытуемых при исследовании их познавательной деятельности является наличие специфического, резко выраженного интереса к исследованию. Многие авторы (Б. В. Зейгарник, В. Н. Мясищев) указывали, что отношение к выполняемой работе во время психологического исследования служит одним из показателей сохранности личности. Качество же работы испытуемого зависит не только от его мыслительных возможностей, но и от того, какими мотивами он руководствовался при выполнении тех или иных заданий. В основе отношений, складывающихся между экспериментатором и здоровым испытуемым, лежит тот факт, что экспериментатор - это человек, знающий решение задач, которые он предлагает, и в силу этого способный давать оценку интеллектуальным возможностям испытуемого. Поэтому замечания и указания экспериментатора приобретают для испытуемого глубокий смысл независимо от того, какие отношения существуют между этими людьми вне экспериментальной ситуации. Испытуемый не только стремится не пропустить ни одного слова экспериментатора, но даже по выражению лица пытается определить, как экспериментатор оценивает его работу, насколько сложными считает предлагаемые задания. Поэтому все разговоры во время исследования носят сугубо деловой характер. У нас не было случая, чтобы здоровый испытуемый начал посторонний разговор во время исследования.
Как и во всякой конкретной ситуации, в начале исследования, у испытуемого актуализируются различные мотивы, способные направлять его деятельность. В дальнейшем происходит выявление ведущего мотива, который на протяжении всего исследования придает однородный смысл отдельным действиям. Чаще всего в качестве мотивов у здоровых испытуемых выступает желание произвести благоприятное впечатление на экспериментатора, сохранить высокую самооценку, проверить свои возможности и т. п. Именно в силу действия этих мотивов здоровые испытуемые с большим старанием выполняют задания, требующие сообразительности, нежели задания, направленные на исследование памяти, так как издавна простительным считается иметь плохую память, но не плохой ум. Исследование познавательной деятельности актуализировало у всех испытуемых однотипное отношение к работе.
Специальный эксперимент, направленный на изучение мотивации деятельности, был также первоначально проведен с группой здоровых испытуемых. Было исследовано 40 человек в возрасте от 20 до 35 лет, большинство испытуемых имело высшее и среднее образование.
Приведем в качестве примеров протоколы исследования двух испытуемых.
1. Испытуемый Б., 22 года, студент.
Выслушав инструкцию, испытуемый спрашивает: «Можно пробовать, сколько угодно?», - сразу после сигнала экспериментатора принимается за «корректуру». Работает молча, спокойно. Выполнив первое задание, придвигает к себе коробку со скрепками, но тут же возвращает ее на место, берет «счет по Крепелину» и приступает к работе. Начиная с третьего ряда цифр, заметно убыстряет темп, начертание цифр становится менее разборчивым, допускает две ошибки, но не замечает их. Вслед за этим заданием принимается за «колодец» из спичек, заметив при этом: «Надо бы поторопиться». На выполнение трех заданий испытуемый затратил 6 мин 42 с. Затем испытуемый отвечал на вопросы экспериментатора.
Экспериментатор: «Чем вы руководствовались при выборе заданий?» Испытуемый: «Эти задания, которые я выбирал, надежнее. Головоломки я вообще делаю плохо, поэтому заранее отказался от них. Можно было делать и скрепки, это тоже надежно, но решил, что «колодец» все-таки легче. Надо было бы сто крестиков взять, даже хотел, но в спешке как-то упустил из вида, тем более, что я вначале прикинул, какие задания буду выполнять, и хотел взять скрепки. А первым делом я наметил корректуру и счет - эти задания похожи и казались мне простыми». Экспериментатор: «Было ли во время работы желание прекратить ее, не доведя до конца?» Испытуемый: «Пожалуй, нет. Правда, какую-то усталость я почувствовал еще во время второго задания, но все-таки решил работать дальше». Экспериментатор: «Хотелось ли уложиться в отведенное время?» Испытуемый: «Постепенно это желание нарастало, и к концу второго задания уже очень хотелось. Азарт какой-то появился, почувствовал, что медленно считаю и начал волноваться, решил побыстрее думать, лишь бы успеть. Возможно, я там и ошибался».
2. Испытуемая К., 28 лет, образование высшее.
Выслушав инструкцию, испытуемая говорит: «Так, одну минуточку, с мыслями собраться надо». После сигнала приступить к работе начинает рисовать сто крестиков. Выполнив это задание, пробует решить головоломку № 1, но уже через 10 с. оставляет ее со словами: «Не для меня эти задачи, конечно...» Берет спички, но тоже оставляет и говорит: «Спичек не хочу, лучше скрепки...» Работая, спрашивает: «Обязательно из всех делать?» Получив ответ, что необходимо сделать цепочку из всех имеющихся скрепок, продолжает работать, убыстрив темп. Через несколько секунд говорит: «Оказывается, это не такое уж простое дело. Думала, что быстро справлюсь с этим. Оказывается, нет!.. Господи!» Продолжает работать очень торопливо. Быстро берет «корректуру» со словами: «Теперь у меня времени мало, наверное, вообще уж ничего не осталось!» На выполнение трех заданий испытуемая затратила 8 мин 34 с.
Экспериментатор: «Чем вы руководствовались при выборе заданий?» Испытуемая: «Взяла сто крестиков - самое простое. Потом надоела механическая работа, хотелось чего-нибудь поинтереснее - взяла головоломку, но смотрю: Время идет, а ничего не получается. Это явно не для меня. Пришлось отказаться. Взяла скрепки - думала это просто, но они-то и отняли у меня основное время. Потом взяла «корректуру», ее можно быстро пробежать глазами, а от спичек я отказалась, потому что не было полной уверенности, что «колодец» не развалится». Экспериментатор: «Было ли во время работы желание прекратить ее, не доведя до конца?» Испытуемая: «Нет, не было. Правда, скрепки очень раздражали: и медленно работа движется, и царапаются они». Экспериментатор: «Хотелось ли уложиться в отведенное время?» Испытуемая: «Очень! К сожалению, не удалось».
Прежде всего, необходимо отметить, что все испытуемые с готовностью откликнулись на предложение принять участие в эксперименте, никому из них мы не объясняли цели эксперимента, поэтому каждый испытуемый мог истолковывать ее по-своему. Характерно, что многие испытуемые, соглашаясь выполнять задания экспериментатора, просили по окончании исследования объяснить, зачем все это нужно было делать; уже одно это как нам кажется, о заинтересованности испытуемых.
Перед началом работы испытуемые задавали много уточняющих вопросов, в основном касающихся условий предстоящей работы: можно ли самому следить за показаниями секундомера во время исследования, обязательно ли доводить до конца начатое задание, если оно не получается, или можно брать другое, сколько всего заданий можно пробовать и т. д. Показательно, что некоторые испытуемые задают вопросы о том, будет ли снижаться оценка их работы, если они перепробуют все задания или не смогут уложиться в отведенное время. Между тем в инструкции, полученной испытуемыми, ничего не говорится об оценке их работы, и содержание подобных вопросов указывает на то, что у испытуемых складывается отношение к эксперименту как некоторой проверке их возможностей.
Около половины испытуемых просят сделать небольшую паузу между окончанием инструкции и командой к началу работы, «чтобы получше сосредоточиться», как выразился один из них.
На всем протяжении исследования большинство испытуемых находятся в состоянии заметной эмоциональной напряженности, на что указывают некоторые высказывания испытуемых и особенности их поведения. Так, одна из испытуемых, едва приступив к работе, восклицает: «Ой, руки даже вспотели. Что же это такое?» Другая испытуемая, выслушав инструкцию, озабоченно замечает: «Боюсь, ничего не получится». Некоторые испытуемые стараются скрыть волнение, работают молча, но в их поведении заметна напряженность, иногда - скованность: у них дрожат руки, в случаях затруднений эти испытуемые краснеют, досадливо морщатся, излишне торопятся, иногда эта торопливость перерастает в суетливость. В ряде случаев испытуемые под влиянием неудач начинают сердиться, раздраженно отбрасывают задания. Эмоциональность реакций на все происходящее во время исследования сочетается у здоровых испытуемых с высокой активностью в работе.
Как уже говорилось, для выполнения предложенных заданий не требуется никаких специальных знаний или навыков, но в то же время для достижения поставленной цели необходима активная ориентировка в заданиях, так как, не попробовав выполнить задание, не всегда возможно достаточно верно определить, сколько времени уйдет на его выполнение. Поэтому степень заинтересованности в достижении поставленной цели в нашем опыте в значительной мере выражается в активном поиске целесообразных в данной ситуации действий.
Пробуя выполнить различные задания, испытуемый определяет среди них те, которые наиболее «выгодны» в условиях жесткого ограничения времени. С этой точки зрения можно выделить три основные формы поведения испытуемых во время исследования, которые мы условно обозначили как «плановое», «бесплановое» и «авантюрное».
Плановость в поведении выражается в том, что испытуемый заранее намечает те три задания, которые, по его мнению, позволяют добиться цели, и в дальнейшем во время работы придерживается этого плана, иногда в силу необходимости внося в него коррективы.
Испытуемые, поведение которых мы характеризуем как бесплановое, не заглядывали далеко вперед, а намечали для работы каждое последующее задание только после выполнения предыдущего. Конечно, между этими двумя вариантами поведения существует переходная форма - составление испытуемым неполного плана, который уточняется уже во время исследования. К этой группе относится, например, испытуемый П., который так рассказывает о своих намерениях, имевшихся до начала работы: «Первые два задания я наметил сразу, а о третьем решил пока не думать, не терять зря времени, так как у меня были сомнения сразу между несколькими заданиями. Решил, что потом придумаю». Эта промежуточная форма, разумеется, больше тяготеет плановому поведению.
Наконец, под «авантюрным» поведением мы подразумеваем те случаи, когда испытуемый начинает работу самых трудных заданий (головоломок), отдавая себе отчет, что гарантии успеха быть не может, но при возможном «везении» именно эти задания могут быть выполнены быстрее любых других. У представителей группы испытуемых несколько иное отношение к исследованию, чем у остальных. Они первоначально стремятся не только добиться цели, поставленной перед ними экспериментатором, но и получить от работы дополнительное удовлетворение, выполнив наиболее сложные и интересные задания. Однако почти никому из испытуемых не удается справиться с головоломками, поэтому тем, кто за них принимался, приходилось переключаться на другие задания, подчинив все свои усилия достижению основной цели. Это переключение со сложных и относительно более интересных заданий на простые и неинтересные, отказ от желания получить дополнительное удовлетворение, еще нагляднее показывает процесс постепенного подчинения действий испытуемых основной цели, которая и управляет их поведением.
Если учесть, что каждый испытуемый брал не менее трех заданий (в том случае, когда испытуемый не укладывался в отведенное время, мы прибавляли еще несколько минут, давая возможность каждому сделать третью пробу), то в среднем на одного испытуемого приходится 4,7 пробы, или 1,7 дополнительной пробы. Наиболее часто выбирались самые простые задания. Показательно, что простейшие среди них - рисование 100 крестиков - выбирали почти все испытуемые. Рациональный подход к работе, активный поиск наиболее «выгодных» для достижения главной цели заданий позволили 31 человеку из 40 испытуемых, т. е. более чем 75%, уложиться в отведенные 7 мин.
Отметим также, что и по достижении конечного результата испытуемые не теряют интереса к исследованию. Без указаний со стороны экспериментатора многие испытуемые пытаются выполнить те или иные задания, с которыми они в свое время не справились и от которых вынуждены были отказаться. Особенно это относится к головоломкам. Как правило, те, кто пытался, но не смог решить их, возвращаются к ним по окончании исследования и самостоятельно пытаются их выполнить или просят экспериментатора показать им решение. Следует отметить и качество выполнения заданий здоровыми испытуемыми. Как правило, никто из них стремится к особенно тщательному выполнению работ, довольствуясь качеством, дающим минимальное право считать задание выполненным. Этот факт лишний раз подтверждает полную подчиненность действий испытуемых поставленной цели. Для них имеет больший смысл посредственное, но быстрое выполнение заданий, так как два отлично выполненных задания все-таки, по условиям эксперимента, хуже, чем посредственно выполненные три задания. Интересные результаты дал опрос испытуемых по окончании работы.
Все испытуемые заявляют, что при выборе задании они руководствовались оценкой степени их сложности, пытаясь определить самые легкие, и выбирали именно их. Интересно, что в ответах многих испытуемых встречается одно и то же выражение, точно и лаконично характеризующее принцип выбора задания: «Чем легче, тем лучше».
Высказывания здоровых испытуемых о принципах выбора заданий имеют обобщенный характер, они относятся сразу ко всем заданиям, которые выполнил или пытался выполнить испытуемый, что и позволяет судить о наличии одного ведущего мотива действий.
Даже раскрывая отношения к различным заданиям, испытуемые приводят всего лишь варианты одного и того же принципа выбора. Мы не могли отметить у наших испытуемых ни одного случая, когда принцип выбора одного из заданий в корне отличался бы от принципа выбора остальных. Вместе с тем, отвечая на вопрос, некоторые испытуемые попутно сообщают, что, если бы условия эксперимента не были столь жесткими, они, конечно, выбрали бы головоломки или что-нибудь интереснее механического рисования крестиков.
На второй вопрос только один испытуемый из 40 ответил, что испытывал желание бросить работу, не доведя ее до конца, но возникновение этого желания он объяснил тем, что чувствовал очень сильное эмоциональное напряжение, растерялся, запутался в заданиях и был уверен, что все равно в 7 мин не уложится. Все же остальные испытуемые утверждали, что бросать работу, не доведя ее до конца, не хотели.
Однотипны были ответы испытуемых и на вопрос о том, хотелось ли им уложиться в отведенное время. Здесь следует отметить, что многие испытуемые не ограничивались просто утвердительными ответами, но рассказывали об испытанном во время исследования азарте, волнении. Наиболее частыми были ответы типа «Да, конечно!», «Да, очень хотелось!»
Характерно, что, отвечая на вопросы, рассказывая об испытанных во время исследования чувствах, некоторые испытуемые сами недоумевают по поводу своего эмоционального отношения к исследованию. Один из них, например, сказал: «Никогда не подозревал, что я настолько самолюбив, что буду волноваться из-за таких пустяков».
Таким образом, в ситуации эксперимента поведение здоровых испытуемых приобретает целенаправленный характер. Никто из испытуемых не остается безучастным к исследованию, конечная цель, обозначенная в инструкции, приобретает личностный смысл. Это происходит в результате актуализации в ситуации эксперимента мотивов, адекватных ей, достаточно сильных и устойчивых, среди которых можно выделить ведущий мотив, который и организует деятельность испытуемых.
Выделение ведущего мотива способствует образованию в сознании испытуемых четкой смысловой иерархии действий, направленных на достижение поставленной цели и включенных в деятельность. Принятие в качестве цели выполнение экспериментального задания характеризует до определенной степени общее состояние мотивационной сферы испытуемых, говорит о ее богатстве и пластичности.
 Мы поможем в написании ваших работ! |