РУСЬ ПЕРВОНАЧАЛЬНАЯ (IX -- СЕРЕДИНА X ВЕКА) 10 страница
развлекаясь, целый день. Если же позовут в Церковь, то мы позевываем,
чешемся, сонно потягиваемся и отвечаем: "Дождливо, холодно" или еще чем-либо
отговариваемся...
На игрищах нет ни крыши, ни защиты от ветра, но нередко и дождь идет,
дует ветер, метет метель, но мы ко всему этому относимся весело, увлекаясь
зрелищем, гибельным для наших душ.
А в церкви и крыша есть, и приятный воздух, но люди не хотят идти".
Все средства искусства были использованы церковью для утверждения своих
взглядов на жизнь и общественную структуру.
Ораторы убеждали аудиторию в том, что "властители бо от бога устроены",
что человек должен купить себе покорностью и смирением в этой жизни вечное
блаженство после смерти.
Художники изображали Страшный суд, когда, по фантастическим
предсказаниям пророков, восстанут из гробов все умершие за несколько
тысячелетий существования мира и бог начнет последний суд, определяя
праведников в рай, а грешников -- в ад, на бесконечные муки. Кисть художника
рисовала безобразных чертей, хватающих грешников и бросающих их в печь,
пронзающих крючьями, рвущих грязными когтями их тела...
Стройное пение и торжественное театрализованное богослужебное действие
должны были показать другой, праведный полюс христианского мира. Архитекторы
стремились вознести церковные здания над хижинами и хоромами так, чтобы
именно церкви создавали архитектурный ансамбль города.
|
|
|
Создавая свое искусство, церковь постоянно обрушивалась на светские
забавы и интересы: "Горе тем кто ждет вечера с его музыкой -- гуслями,
флейтами тамбуринами... тем, кто делает вид, что не знает, какой вред
приносят гусли, игры, танцы и пение".
Церковный проповедник порицает тех солидных горожан, которые внешне
благопристойны, но увлекаются игрой уличных артистов, танцами и песнями,
даже детей водят на пиры: "А спросите-ка этих бесстыдных старцев, как жили
пророки и апостолы? Или сколько было апостолов и пророков? Не знают они
этого и не ответят вам. А вот если речь зайдет о лошадях или о птицах, или о
чем-либо другом, то тут они -- философы, мудрецы!"
Одной из сильнейших церковных организаций были монастыри, игравшие
вообще очень важную роль в истории средневековых государств.
По идее монастырь -- добровольное братство людей, отрекшихся от семьи,
от обычной жизни и целиком посвятивших себя служению богу. На деле монастыри
были крупными землевладельцами-феодалами, владели селами, вели оптовую
торговлю, ссужали деньги под ростовщические проценты и всегда находились в
самой гуще жизни, принимая непосредственное участие в повседневной "суете
|
|
|
мирской", и в крупных политических событиях.
Игумены монастырей наравне с епископами выступали как дипломаты, судьи,
посредники.
В монастырях существовало резкое неравенство между бедняками без роду,
без племени и выходцами из боярской или купеческой среды.
Высшие церковные власти -- епископы и митрополит -- могли быть выбраны
только из среды монахов, которых, в отличие от обычных попов и дьяконов,
называли черным духовенством.
Некоторые центральные монастыри, вроде Киево-Печерского (основанного в
середине XI века), стали своего рода духовной академией, куда охотно
поступали сыновья крупных вельмож, стремившиеся сделать карьеру. В таких
монастырях были хорошие библиотеки; здесь велись летописи, сочинялись
проповеди, записывались внутренние монастырские события, прославлялись
монахи-"подвижники", "отшельники", "молчальники".
Богатая хозяйственная жизнь монастырей и наличие в них
аристократической прослойки, избавленной (как мы знаем по позднейшим данным)
от черной работы, заставляли администрацию принимать меры для создания такой
декоративной завесы, которая прикрыла бы собой классовую сущность монастыря
и отвлекла бы внимание горожан и крестьян. Такой завесой являлись
|
|
|
"блаженные", "юродивые" -- психически ненормальные, слабоумные или
искалеченные люди, недостатки которых беззастенчиво выставлялись напоказ
всем посетителям монастыря.
Сохранился рассказ об одном таком юродивом Иса-акии, жившем в Печерском
монастыре в 1060--1070-х годах. Он был "расслаблен телом и умом", его мучили
кошмарные видения, одет он был в недубленую козью ЩкУру; монастырские повара
издевались над его слабоумием и заставляли ловить ворон. Исаакий то собирал
Детей и одевал их в монашеские одежды, то босыми ногами становился на
горящую печь, то "поча по миру ходити, тако же уродом ся творя". Рассказ об
этом несчастном был введен в летопись, и автор-монах сознательно преподносит
читателю образ "божьего избранника".
К началу XIII века мы видим проявления антицерковных и антимонашеских
настроений. Смоленский поп Авраамий, славившийся начитанностью и
красноречием, обратил свою проповедь к очень широкому кругу горожан, среди
которых были и "малые", и "рукодельные", и рабы. Его учение было близко к
учению западноевропейских вальденсов, выступавших против духовенства.
Епископ и игумены судили Авраамия.
|
|
|
Русская церковь играла сложную и многогранную роль в истории Руси
XI--XIII веков. Несомненна польза церкви как организации, помогавшей
укреплению молодой русской государственности в эпоху бурного поступательного
развития феодализма. Несомненна и ее роль в развитии русской культуры, в
приобщении к культурным богатствам Византии, в распространении просвещения и
создании крупных литературных и художественных ценностей.
Но русский народ дорогой ценой заплатил за эту положительную сторону
деятельности церкви: тонкий яд религиозной идеологии проникал (глубже, чем в
языческую пору) во все разделы народной жизни, он притуплял классовую
борьбу, возрождал в новой ф°Р~ ме первобытные воззрения и на долгие века
закреплял в сознании людей идеи потустороннего мира, божественного
происхождения властей и провиденциализма, то есть представления о том, что
всеми судьбами людей всегда управляет божественная воля.
Русские люди не были так религиозны, как это пытаются изобразить
церковные историки, однако религиозная идеология во всеоружии всего
средневекового искусства была препятствием на пути к свободному
миропониманию.
ЯРОСЛАВ МУДРЫЙ И ЯРОСЛАВИЧИ
К началу XI века государство Киевская Русь насчитывало уже два столетия
своего существования. Оно прошло путь от одного из союзов славянских племен
к большой феодальной державе с разноплеменным населением, в котором
преобладали восточнославянские племена (вошедшие в эту державу полностью),
но находились также и летто-литовские прибалтийские племена и племена
финно-угорские.
Летописец Нестор в своем знаменитом введении к истории Руси перечислил
все славянские союзы племен, вошедшие в Русь, а затем дал перечень
иноязычных народов. Каждая единица в этом перечне, очевидно, тоже обозначает
устойчивый союз нескольких племен.
"А се суть инии языци, иже дань дають Руси:
Чудь [эстонцы и коми-зыряне]
Меря [финно-угорские племена по Клязьме
и Волге]
Весь [вепсы]
Мурома [финно-угорские племена на Нижней Оке]
Черемись [марийцы]
Мърдва
Пьрмь [коми-пермяки]
Печера [угорские племена северного Приуралья]
Ямь [часть финнов-суоми]
Литьва Зимегола [часть латышских племен]
Кърсь
Норома
Либь"
Общая территория всей державы была огромная. Ее периметр составлял
примерно 7 тысяч километров. Она простиралась от бассейна Вислы на западе до
Камы и Печоры на востоке; от Черного моря (устье Днепра) до Белого моря и
"Студеного моря" (Ледовитого океана). Половина этого необъятного
пространства представляла собой редкозаселенные леса Севера с их охотничьими
угодьями, но и освоенная земледельцами часть была достаточно обширна, и
управление всем государством было крайне затруднено. Если, например, на
Белоозере происходило какое-либо событие и киевскому князю нужно было
послать туда своих людей, то они прибывали на место не ранее чем через
три-четыре месяца после события. Дороги с гатями, мостами, разведанными
бродами еще только-только налаживались. Проехать из Киева в землю вятичей
"дорогой прямоезжею" считалось богатырским подвигом.
Государственное начало могло утверждаться только при условии опоры на
местную племенную знать, которая постепенно из "Соловьев-Разбойников"
превращалась частично в великокняжескую администрацию, не теряя своих,
идущих из первобытности прерогатив по отношению к соплеменникам.
Обширность территории порождала целый ряд обстоятельств, влиявших на
историческое развитие: во-первых, долгое время существовали значительные
резервы расширения земледельческого хозяйства; во-вторых, существовала
возможность широкой стихийной колонизации и ухода из феодальной зоны.
В-третьих, дальность расстояний облегчала независимую политику и
бесконтрольность местной власти.
Правительство князя Владимира, как мы видели, делало многое для
внедрения государственного начала: прокладывало дороги, боролось с
разбойниками, переселяло "лучших мужей" в стратегически опасную пограничную
зону. Одной из мер внедрения государственного начала (в характерной для
средневековья форме, когда государственное нередко сливалось с личным) было
размещение сыновей великого князя в крупных периферийных городах, бывших
племенных Центрах. Однако эта мера не помогла избавиться от местного
сепаратизма. Почти весь XI век -- время острых конфликтов, братоубийственных
усобиц, осложненных и внешними нашествиями, и крайней напряженностью
социальных отношений. Сразу же после смерти Владимира Святославича началась
десятилетняя усобица между его сыновьями, главным героем которой стал
Ярослав, старший сын великого князя.
Ярослав родился около 978 года или несколько позже. Его матерью была
гордая полоцкая княжна Рогнеда, отказавшая, по словам летописца, "робичичу"
Владимиру в своей руке и взятая им затем как военный трофей при разгроме
Полоцка. Ярослав еще в детстве охромел, и его потом поддразнивали "хромцом".
Повествование летописи о Ярославе (враждебное ему) начинается с 1014
года, последнего года княжения Владимира.
Ярослав жил в Новгороде и ежегодно собирал здесь дань -- 3 тысячи
гривен; тысячу гривен он оставлял на содержание своей дружины в Новгороде, а
две трети собранного посылал в столицу Руси. Таков был "урок", годовая
норма. Но, прожив много лет в отдаленном торговом городе с широкими
заморскими связями, Ярослав решил отказаться от выплаты этого "урока", чем
вызвал гнев отца, строго следившего за единством всех частей Руси и
заставлявшего в свое время новгородцев строить крепости для защиты от
печенегов далеко на юге. Владимир приказал мостить мосты, расчищать лесные
дороги на Новгород, но разболелся.
Ярослав же, оказывается, собирался вступить в настоящую войну с родным
отцом и нанял в Швеции большие отряды варягов. Женатый на дочери короля
Олафа, он имел прямые связи с варягами. Скандинавские саги, повествующие о
"конунге Ярислейфе" (Ярославе), называют имена варяжских предводителей --
Эймунда и Рагнара, приглашенных им в Новгород, и сообщают любопытные
подробности о договоре найма, о жадности и вероломстве варягов.
Наемники буйно и разгульно вели себя в русском городе: "И начаша варязи
насилие деяти на мужатых женах". Однажды августовской ночью 1015 года
новгородцы собрались и изрубили варягов-обидчиков во дворе Поромона. Князь
Ярослав "разгневася на гражаны", но не сразу обнаружил свой гнев. Он
заманил, "обольстил" тысячу славных воинов (возможно, бояр и воевод
новгородской тысячи) и изрубил их в отместку за варягов; часть горожан
бежала. К концу трагической ночи в Новгород прискакал гонец из Киева с
письмом к Ярославу от его сестры Предславы, извещавшей о том, что 15 июля
старый князь скончался, а между братьями уже возникла кровавая борьба за
престол.
Утро началось примирением Ярослава с новгородцами. Он собрал уцелевших
горожан на поле, открыл вече и обратился к нему с необычной речью: "О моя
любимая и честная дружина, которую я вчера в безумии своем изрубил! Смерть
их теперь никаким золотом нельзя искупить... Братья! Отец мой Владимир умер;
в Киеве княжит Святополк. Я хочу идти на него войной -- поддержите меня!"
Новгородцы выставили 3 тысячи воинов и двинулись с Ярославом к Клеву. Три
месяца простоял новгородский князь у Любеча на Днепре, где встретил его
Святополк, и уже поздней осенью решился напасть на брата. Битва под Любечем
была выиграна новгородским войском. Святополк бежал к печенегам, а Ярослав
торжественно вошел в Киев.
Войско его получило награды: смерды по одной гривне, старосты по десять
гривен, а новгородцы все получили по десять гривен серебра.
"И отпусти их всех домой, и дав им Правду, и Устав списав, тако рекшим
им: по сей грамоте ходите, якоже списах вам, такоже держите... А се есть
Правда Русская..."
Далее в летописи помещен текст "Русской Правды" XI века, первые статьи
которой, по всей вероятности, действительно связаны с обязательствами
Ярослава по отношению к новгородцам. На всех статьях первой части так
называемой "Русской Правды" лежит явный отпечаток описанных выше
новгородских событий в июле -- августе 1015 года. Юридический документ,
определяющий штрафы за различные преступления против личности, не менее
красочно, чем летопись, рисует нам город в условиях заполнения его праздными
наемниками, буянящими на улицах и в домах.
Город населен рыцарями и холопами; рыцари ездят верхом на конях,
вооружены мечами, копьями, щитами; холопы и челядинцы иногда вступают в
городскую драку, помогая своему господину, бьют жердями и батогами свободных
людей, а когда приходится туго, то ищут защиты в господских хоромах. А
иногда иной челядин, воспользовавшись случаем, скроется от господина во
дворе чужеземца.
В числе рыцарей, ради которых написан охраняющий их закон, есть и
прибывшие из Киевской земли "русины", и княжеские гриди, на которых шла
тысяча гривен новгородских даней, и купчины, по обычаю того времени,
очевидно, тоже перепоясанные мечами, и важные княжеские чиновники --
"ябедники" и мечники, следившие за сбором доходов и вершившие княжеский суд.
Закон заодно защищал и более широкие круги новгородского населения: тут
упомянуты и изгои, выходцы из общин, порвавшие связи с прошлым и еще не
нашедшие своего места в жизни, и просто "словене", жители обширной
Новгородской земли. Эти категории простого люда напоминают нам о покаянных
словах Ярослава на вече, когда результатом его призывов к братьям
новгородцам (и, очевидно, соответственных обещаний) была мобилизация
большого по тем временам трехтысячного войска, в составе которого оказались
даже простые смерды (может быть, "словены" "Русской Правды").
"Древнейшая Русская Правда", как и летопись под 1015--1016 годами,
рисует нам Новгород расколотым на две части, на два лагеря: к одному из них
принадлежит население Новгорода от боярина до изгоя, а к другому --
чужеземцы варяги и колбяги (жители Балтики). В городе происходят драки,
здесь угрожают обнаженными мечами, хватают чужих коней и ездят на них по
городу, берут чужое оружие, укрывают чужую челядь, выдирают усы и бороды,
рубят руки и ноги, убивают. Даже на пирах дерутся чашами и турьими рогами.
Все это очень хорошо дополняет рассказ летописца о варяжских насилиях в
городе.
Варяги и колбяги поставлены законом Ярослава в неполноправное
положение. Так, если обидчиком был новгородец, обиженный должен представить
двоих свидетелей, если же грубияном, толкнувшим новгородца, оказывался варяг
или колбяг, достаточно было одной клятвы обиженного новгородца.
Эти ограничения особенно явственны при сопоставлении "Краткой Правды"
XI века с "Пространной Правдой" XII века, где варяги уже уравнены с
остальными людьми. Только в отношении варягов и колбягов закон
предусматривает штраф за укрывательство чужого челядина. Особенно важно
отметить, что в подробном списке лиц, жизнь которых охраняется древним
обычаем кровной мести или высоким штрафом в 40 гривен, есть все слои
городского населения, указаны даже приезжие киевляне, но нет ни варягов, ни
колбягов, хотя эти чужеземцы и владели домами в Новгороде.
Самое начало "Ярославовой Правды" как бы возвращает нас к той
злополучной ночи, когда возмущенные горожане мстили варягам на "Поромони
дворе". "Русская Правда" узаконивает право на кровную месть:
"Убьеть муж мужа -- то мьстить брату (за) брата, или сынови (за) отца,
любо отцю (за) сына, или братучаду, любо сестрину сынови (племянникам.--
Б.Р.). Аще не будеть кто мьстя, то 40 гривен за голову; аще будеть русин,
любо гридин, любо купчина, любо ябетник, любо мечник, аще изгой будеть, любо
Словении, то 40 гривен положити за нь".
Предполагая обороняться в Новгороде от киевских отцовских дружин,
Ярослав заигрывал с наемными отрядами варягов, и не только не унимал их, но
даже зверски наказал новгородцев, творивших самовольный суд. Письмо княжны
Предславы изменило все -- перед Ярославом открылась возможность вмешаться в
начавшиеся усобицы: менялась роль варягов и отношение к ним Ярослава. Теперь
наемники должны были сами стремиться идти в поход на Киев, где они надеялись
на богатую добычу. Но Ярослав не мог отважиться на борьбу с коварным
полувизантийцем Святополком всего лишь с одной тысячей воинов, и к тому же
наемных, которые в решительный момент могли продать себя дороже другому
князю или, достаточно награбив, уйти домой, "за море".
В этих условиях Ярославу следовало опереться на какое-то более надежное
войско. Единственной возможностью был союз с Новгородом, с его боярством и
даже простыми людьми, а для этого нужно было дать какие-то гарантии,
оградить статьями княжего закона всех новгородцев от бесчинства варяжских
дружин Эймунда или иного конунга, которого судьба занесет в Новгород. Так
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 142; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!