СЕКРЕТНЫЙ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОТОКОЛ
[23 августа 1939 г.)
При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик* нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:
1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.
2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана.
Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.
Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.
3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.
|
|
|
4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.
Москва, 23 августа 1939 года
По уполномочию За Правительство
Правительства СССР: Германии:
В. Молотов Риббентроп
Печат. по сохранявшейся машинописной копии: АВП РФ, ф. 06, on . 1, я 8, д. 77, л. 1—2. Опубл. в сб. Год кризиса...— Т. 2.— С. 321.
Комментарии, подготовленные составителями документального сборника «Документы внешней политики СССР. Т. 22. Кн. 1. 1 января -31 августа 1939 г.» М., 1992.
Советско-германский договор о ненападении был подписан 23 августа 1939 г. Верховный Совет СССР и рейхстаг Германии ратифицировали его. Ратификация состоялась 31 августа 1939 г. Договор действовал до 22 июня 1941 г. и был разорван в результате нападения Германии на СССР.
Идея поворота в советско-германских отношениях была выдвинута немецкой стороной и явилась результатом сложившейся тогда в мире внешнеполитической Ситуации. Первоначально советская сторона относилась к германским инициативам с недоверием и неоднократно выражала подозрения в связи с необязательным, несвязывающим характером германских зондажей (Год кризиса...—Т. 1.—С. 482— 483; ADAP .— Serie D.— Bd. VI . S. 451—452, 497, 503, 506). Кроме того, зондажи осуществлялись на фоне шедших одновременно англо-франко-советских переговоров о политическом сотрудничестве, срыв которых являлся важной целью Берлина, что хорошо понимали в Москве. Тем не менее идея возможной формализации советско-германского сближения витала в воздухе и даже обсуждалась на Западе (New York Times.— 1939, 6 May ; FRUS .—1939.— SU.—P. 758—759).
|
|
|
Впервые прямое упоминание о договорах как о возможном виде закрепления советско-германских отношений содержалось в беседе Риббентропа с начальником правового отдела МИД Германии Ф. Гаусом 25 мая ( ADAP .— Serie D.— Bd. VI.— S. 1—3), последовавшей непосредственно после публичного заявления Чемберлена об англо-франко-советских переговорах (24 мая) и обсуждения этой проблемы на заседании британского кабинета. Однако на предварительных этапах контактов термин «договор» не применялся: беседы советского поверенного в делах в Германии Г. А. Астахова с руководителями германской внешней политики велись лишь в общей форме.
Однако уже в июне в порядке развития германских зондажей идея договора стала более подробно разрабатываться Ф. Шуленбургом после его встреч с В. М. Молотовым во время его поездок в Берлин ( ADAP .—Serie D.— Bd. VI.— S. 549—551,622, 706—707). Риббентроп в беседе с японским послом в Италии Сара-тори 16 июня упомянул о возможности заключения с СССР «пакта о ненападении» (ADAP.— Serie D.— Bd. VI .— S. 608). После этого предложение о заключении договора или «освежение» прежнего советско-германского договора о нейтралитете 1926 г. было введено в оборот. 26 июня 1939 г. Чиано в беседе с советским поверенным в делах Л. Б. Гельфандом упомянул о некоем «плане Шуленбурга», включавшем в числе прочего «пакт о ненападении», а 28 июня 1939 г. Шуленбург напомнил Молотову о договоре 1926 года. Однако из-за несовместимости антикоминтерновского пакта с этим договором, отмеченной Молотовым, и на этот раз тема не получила развития. Тогда немецкая сторона решила не форсировать события (ADAP.— Serie D.— Bd. VI — S 676—677, 680)
|
|
|
В непосредственные контакты идея договора была введена Германией, очевидно, под давлением наметившихся сдвигов в переговорах СССР с Англией и Францией, 25 июля 1939 г. согласившихся на ведение военных переговоров 26 июля 1939 г. Шнурре в беседе с Астаховым прямо заявил, что Германия готова «на деле доказать возможность договориться по любым вопросам, дать любые гарантии». Возможно, с целью усиления политического эффекта сразу после сообщения о выезде военных миссий Англии и Франции в Москву Риббентроп 2 августа 1939 г. принял Астахова, а Шнурре в беседе с Астаховым 3 августа 1939 г. еще раз настоятельно просил советскую сторону «конкретно наметить круг вопросов, которых желательно коснуться».
|
|
|
О том, насколько неясным для советской стороны был конечный исход переговоров с Германией, свидетельствует упорное нежелание Молотова говорить с Шуленбургом о заключении договора. Даже в беседе с ним 15 августа, когда немцы уже во всю говорили о «пакте», «договоре», В M Молотов вновь упоминает о полученном из итальянских источников, но практически не существовавшем «плане Шуленбурга». Фактически Молотов избрал этот «план» как предлог для изложения собственно советских требований (пакт о ненападении, гарантии нейтралитета Прибалтики, воздействие на Японию, экономическое соглашение). Но между тем в своих указаниях от 11 августа 1939 г. Астахову Молотов слово «переговоры» вычеркнул, заменив его на «разговоры» (АВП РФ, ф. 059, on I , п. 295, д. 2038, л. 105). Даже когда по указанию Гитлера Шуленбург 17 августа заявил о готовности пойти на все советские предложения, в том числе и на пакт сроком на 25 лет, Молотов в ответ предложил германской стороне изложить ее представления о пакте; в этой беседе он со своей стороны заявил, что в дополнение к пакту нужен еще и «протокол». Ответ последовал 19 августа. В тот же день Шуленбургу был вручен советский проект, который и лег в основу будущего договора.
Окончательное соглашение было достигнуто в ходе визита Риббентропа в Москву 23—24 августа 1939 г. Протокольные записи советской стороны о ходе этих переговоров в АВП РФ отсутствуют. Что касается немецких записей, то известно лишь об одном документе, составленном членом немецкой делегации А. Хенке. Он касается завершающей части бесед (ADAP. — Serie D. — Bd. VII . — S. 189 —191). Судя по имеющимся свидетельствам, наиболее острая фаза дискуссии имела место в ходе обсуждения вопроса о разграничении сфер интересов. После получения немецкой делегацией согласия от Гитлера на требования Сталина (ADAP — Serie D.— Bd. VIL— S. 184—185, 187) переговоры продолжились. Подписание документов состоялось в ночь с 23 на 24 августа.
При окончательном редактировании советского проекта договора Сталин отклонил формулировку Риббентропа о «германо-советской дружбе» (ШТ.— Bd. X .—S. 296); слова об укреплении мира «между народами» были заменены на «между СССР и Германией»; статья I не была изменена; в статье II была принята немецкая формулировка, снимавшая вопрос об утрате силы обязательств о ненападении в отношении "инициатора военных действий». Была принята формула о вступлении договора в силу не после ратификации, а сразу после подписания, что было крайне важно для Гитлера, завершавшего военные приготовления против Польши. Содержавшееся в советском проекте требование подписать политический Протокол как органическую часть договора было трансформировано в дополнительный секретный протокол. Ни в договоре, ни в протоколе не нашло отражения первоначальное советское требование содействия со стороны Германии урегулированию советско-японских отношений, что свидетельствовало о явном стремлении Сталина не осложнять заключение договора.
Договор и секретный протокол, а в дальнейшем договор от 28 сентября 1939 г. стали юридической и политической базой для дальнейшего развития советско-германских отношений вплоть до июня 1941 г. В постановлении Съезда народных депутатов СССР от 24 декабря 1989 г. было отмечено, что «содержание этого договора не расходилось с нормами международного права и договорной практикой государств, принятой для подобного рода урегулирований. Однако как при заключении договора, так н в процессе его ратификации скрывался тот факт, что одновременно с договором был подписан «секретный дополнительный протокол». В Постановлении было подтверждено, что договор потерял силу после нападения Германии на СССР.— 1—630, 657, 670, 680; 2—23, 52, 129.
Секретный дополнительный протокол к советско-германскому договору о ненападении был объектом острых споров в историографии послевоенного периода. Впервые о нем стало известно на Нюрнбергском процессе из выступления в марте 1946 г. (ШТ, Bd. X , S. 14—16, 302—305, 327; XL, S. 293—298) защитника P. Гесса и из письменного свидетельства бывшего заведующего правовым отделом МИД Германии Ф. Гауса. Однако эти показания, равно как и предъявленный текст копии протокола, не были приняты к рассмотрению Трибуналом, который ссылался на то, что оригинал протокола отсутствует, а защита уклонилась от объяснения источника получения копии. В действительности Трибунал руководствовался секретным соглашением четырех участников антигитлеровской коалиции, в соответствии с которым не допускалось обсуждение ряда вопросов, в том числе договора 1939 г. (ЦГАОР, фонд 7445, on. 2, л. 28). С тех пор советская сторона либо объявляла текст фальшивкой, либо ссылалась на отсутствие оригинала протокола как в немецких, так и в советских архивах.
В 1948 г. текст протокола был опубликован в США ( Nazi - Soviet Relations 1939—1941.— Wash ., 1948), затем в документальном сборнике «Акты германской внешней политики» ( ADAP .— Serie D.— Bd. VII .— S. 206—207). Источником публикации был один нз микрофильмов, на которые по указанию Риббентропа были засняты наиболее важные документы нз его личного архива (РА АА Bonn, Büro RAM, F. 1—19). Съемкн были начаты в 1943 г. после первых крупных бомбежек Берлина; всего было отснято около 10 000 стр. В 1945 г. фильмы были вывезены в Снлезию, затем в Тюрингию н подлежали уничтожению, однако сотрудник МИД Германии К. фон Леш передал их англо-американской поисковой группе. Фильмы были вывезены в Лондон, их содержание стало известно руководству Англнн н США (Public Record Office, Prent. 8/40). Оригинал протокола, остававшийся в Берлине, не сохранился. Тем не менее западная историография, опираясь на многочисленные архивные документы, в которых упоминался протокол, считала текст аутентичным.
Негативное отношение советской стороны к проблеме протокола оставалось неизменным до 1989 г. В декабре 1987 г. со стороны МИД СССР н ЦК КПСС быласделана попытка признать факт существования протокола, однако Политбюро ЦК КПСС отклонило ее, сославшись на отсутствие оригинала. В последующие годы эта позиция сохранялась (см. интервью А. А. Громыко журналу «Шпигель» № 27 в апреле 1989 г.).
Поворот стал возможным лишь к ходе работы комиссии Съезда народных депутатов СССР по политической и правовой оценке договора от 23 августа 1939 г.
Как сообщалось в «Вестнике МИД СССР» № 4 за 1990 г., эксперты пришли к выводу о достоверности копий на основании результатов проведенной в 1988 г. криминалистической экспертизы хранящегося в АВП РФ оригинала советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 г. н копии «секретного протокола» к нему с фотопленки из архива МИД ФРГ. Было установлено, что предъявленный на экспертизу русский текст копии «секретного протокола» содержит все общие и частные признаки пишущей машинки, на которой был отпечатан русский подлинник советско-германского договора о ненападении; каких-либо признаков подделки западногерманского фотоснимка «секретного протокола» анализом копии с него не обнаружено; подпись В. М. Молотова под «секретным протоколом» и сделанная им перед подписью рукописная запись соответствуют всем признакам почерка и подписи В. М. Молотова. При этом наиболее доказательной оказалась идентичность почерка, которым была выполнена надпись «По уполномочию Правительства СССР» на протоколе, с образцами почерка В. М. Молотова на других документах, поскольку известно, что гораздо легче подделать подпись, чем целую фразу.
Обнаруженная в архивах МИД РФ служебная записка (акт), фиксирующая передачу подлинников советско-германских «секретных протоколов» в апреле 1946 г. заместителем заведующего секретариатом В. М. Молотова в Совмине СССР Д. В. Смирновым старшему помощнику В. М. Молотова в МИД СССР Б. Ф. Подцеробу (В. М. Молотов в этот период являлся одновременно заместителем Председателя Совета Министров СССР и министром иностранных дел СССР), является свидетельством того факта, что подлинники секретных советско-германских договоренностей 1939 г. по крайней мере в 1946 г. были у советской стороны. В том же архивном деле, где хранится «акт Смирнова — Подцероба», подшиты заверенные машинописные копии пяти советско-германских «секретных протоколов» 1939 г. Хотя по своему внешнему виду эти документы существенно отличаются от имеющихся в архиве МИД ФРГ фотокопий, по содержанию они идентичны Советские машинописные копии были заверены В. Паниным, который работал тогда в аппарате Совнаркома СССР.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 157; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!