Корабль гурманов vs Бетонный линкор 23 страница
Заблудилась в реальностях, в образах, которыми пришлось быть… да их у меня немного… я и Клава… или теперь следует говорить – я, Клава и художница? Или были еще кто-то?… другие? Те, кого я почему-то не помню?
– Привет, – сказал человек, разогнавший тех, кто шел со стадиона. – Что же вы не вышли? Ваш биот долго не продержится…
Я попробовала ответить как можно более ровным голосом. Но не получилось, конечно:
– Не могу. Я заблудилась…
Человек молчал несколько секунд, потом присел на корточки рядом. Мигнул тусклый синий свет. Фонарик?
– Давно надо было батарейки поменять… меня Юра зовут.
Юра проводил ребят взглядом. Досада – главное чувство сегодняшнего дня. Вот же он был. Тот самый студент, который «вел» зомби. Тот, с которым надо договориться, чтобы он расставил камеры в удобных для съемки местах. Стоить это будет, конечно, немало, но прибыль легко покроет расходы.
Только теперь договориться не получится. Парень наверняка его запомнил…
Эх, не стоило встревать в веселье. Подумаешь, попрактиковались в стрельбе на изношенном биоте. Прав парень, хозяйке давно следовало присмотреть себе новую модель. Эта поистрепалась, гель подсох, и лицо стало сероватым… да и вообще…
Но словно что-то толкнуло Юру под локоть. Он не мог не встрять. Не мог пройти мимо. Почему-то весь день немым укором сквозь прутья решетки смотрели на него желтые ждущие глаза… Глаза зомби. Глаза в хлам изношенного биота в Доме-у-кладбища.
|
|
|
Меж тем непутевая хозяйка биооболочки и не подумала бросать поврежденное имущество. Юра увидел, как она попыталась приподняться.
Не веря глазам своим, он подошел ближе. Сказал:
– Привет. Что же вы не вышли?
– Не могу. Я заблудилась…
Юра достал фонарик, посветил. Женщина лежала ничком, правда, чуть развернувшись – это, видимо, когда пыталась встать, а сил не хватило. А может, не сил, каких-нибудь других ресурсов. В сущности, что мы знаем о биотах? Производство тщательно хранит свои главные секреты…
На спине, пониже правой лопатки, зияла страшенная рана, в которой матово блестел гель. Живой человек от такой раны скончался бы мгновенно. Но биоты прочнее людей.
Света фонарика едва хватало, чтобы рассмотреть подробности. А может, и хорошо, что подробностей не видно.
– Давно надо было батарейки поменять. Меня Юра зовут.
Темные губы шевельнулись:
– Нина…
Рука ее, лежащая вдоль тела, дрогнула. Юра поспешил предупредить:
– Вы лучше лежите, так меньше геля вытечет…
– А толку?
– Не знаю… точно не получается вернуться?
– Я думала, я это я.
Надо что-то делать. Кому-то звонить… В экстренную службу помощи? «Скорая» на биотов не выезжает.
|
|
|
– Плохо… Нина, а родня у вас есть?
– Нет. Верней, есть, но мы не поддерживаем отношений. Это дальняя родня, в другой локации…
– Плохо… а адрес? Адрес свой вы помните?
– Улица Старателей, четыре. Квартира шесть…
– Так, давайте, я сейчас машину подгоню… хотя нет. Долго. Так, минуту…
– Я ничего не чувствую. Это нормально?
«Если бы я работал на Производстве, то знал бы, нормально ли, – подумал Юра. – А ведь кое-кто работает… только в городе ли этот кто-то?»
Решение пришло мгновенно. Если Глебов даже не в городе, то он хотя бы посоветует, что делать…
– Не знаю… я сейчас позвоню одному человеку…
Глебов оказался в городе.
Он появился минут через десять, пешком, один. Правда, с небольшим чемоданчиком, украшенным черным крестом по центру. Кивнул Юре. Открыл чемоданчик. Натянул одну пару перчаток, Юре протянул другую. Пористой салфеткой принялся убирать растекшийся гель.
Юра с любопытством наблюдал за его действиями. Никогда раньше он не видел, чтобы биотов чинили. Чаще их просто заменяли. Отдавали на утилизацию старые образцы, приобретали в магазине, как новое платье, другие. Получше, покрасивей.
Редко кто ходит по улицам не в виде биооболочки, а своими, природой данными, ногами. Сейчас стильно и дорого одетый биот – это и признак вкуса, и показатель достатка…
|
|
|
– Вы не смотрите, что я делаю, – сказал Глебов Нине. – Могут возникнуть болевые ощущения.
Она едва заметно кивнула.
Глебов по телефону не задавал лишних вопросов. Узнал только, какие повреждения. Сейчас он тоже подробностями не интересовался. Спокойно, даже как-то неторопливо, подбирал трубочки и муфты, накладывал на полоски белой материи вязкий прозрачный клей… если это был клей. Изредка просил Юру что-то передать или подержать. Юра старался быть полезным. До него внезапно дошло, что они на самом деле сейчас спасают жизнь какой-то незнакомой потеряшки по имени Нина… которая, если подумать, может, вообще живет в другой локации… хотя адрес ведь она назвала.
Глебов продолжал что-то делать с раной. У него на лбу ярко горел свеженький диодный фонарик…
– Давайте машину подгоню. Я знаю ее адрес.
– Хорошо. Давайте поторопимся… и вызовите туда врачей.
– А вдруг она не там?
– Оформят ложный вызов. Не страшно.
Юра кивнул и поспешил назад, к стадиону. Машину он оставил на парковке для игроков и планировал забрать утром.
Глебов зачем-то сунул в салон большой деревянный ящик, который обнаружился подле биота, и винтовку. У винтовки оказался испорчен блок распознавания. Она не стреляла, потому что все человекоподобное на всякий случай считала человеком.
|
|
|
Юра торопливо завел мотор.
– Теперь мы успеем, – сказал работник «Зачистки» с заднего сиденья. Нина сидела рядом. Очень прямо, словно боялась потревожить настоящую рану. – Я ее подлатал, сколько-нибудь продержится.
– Улица Старателей, дом четыре, где это?
– Это совсем рядом. Она, наверное, домой шла. Так, Нина?
– Да.
– Вы разговаривайте, не молчите.
Голос у Глебова был ровный, но с легкой непонятной иронией. Словно он знал или догадывался о чем-то, о чем Юра еще не догадался.
– Что говорить?
– Ну, например… попробуйте предположить, как так получилось, что вы заблудились.
Юра увидел в зеркале, как Нина нахмурилась. Честно попыталась вспомнить что-то.
– Извините. Голова кружится. Я думала, что простудилась на крыше. Ничего не вспоминается. Это может быть отражением моего реального самочувствия?
Глебов только кивнул.
– А что вы делали на крыше? – спросил Юра.
– Я там рисую. Договорилась с председателем собрания, он дал мне неделю. У меня еще день есть в запасе. Оттуда вид очень хороший. И город как живой. И не видно секции стадиона. Знаете, там такая надстройка есть, она всю восточную часть обзора закрывает.
– Рисуете на заказ?
– Нет, для себя. Мне кажется, мои картинки мало кого могут заинтересовать. Они же простенькие. А деньги зарабатываю в офисе. Работаю офис-менеджером Клавой. Биота зовут Клава… она красивая, и я ее ненавижу.
– Потому что она красивая?
Фары выхватили табличку: «ул. Строителей, 3». Почти приехали.
– Она делает ненужные вещи. Перекладывает папочки, протирает полочки. Улыбается другим офисным биотам… и тем биотам, которые приходят в офис. Мне платят зарплату за то, что Клава красиво улыбается. Наверное, я ненавижу не ее, а себя. Когда я это она.
– Приехали, – перебил Юра.
Глебов, молчавший всю дорогу, помог Нине выйти. Машины «Скорой помощи» у дома не было. Нина достала из кармана ключи и протянула куда-то вперед, непонятно, кому. Глаза ее были полуприкрыты, и стояла она не твердо, будто пьяная.
Шепнула:
– Шестая…
Юра кивнул, но Глебов опередил его, забрал ключи. А потом и свой чемоданчик с заднего сиденья.
– Юра, присмотрите за биотом. Поднимайтесь потихоньку…
Правильно. Он же, кажется, сам врач… или был врачом. Неважно. Главное, Глебов знает, что делает.
Нина шла по лестнице, пошатываясь, и больше не отвечала на вопросы, как бы Юра ни пытался ее привести в чувство. Наверное, уже то хорошо, что она идет сама. А если бы пришлось нести ее на руках, было бы хуже…
Дверь в квартиру оказалась приоткрыта. Юра вошел и сразу словно нырнул в застоявшееся болото, состоящее из резкого запаха хвойного парфюма и вони общественной уборной.
Матовая дверь в ванную была открыта. Проходя, Юра заглянул туда, но ничего особенного не увидел. Спину Глебова только и край большой белой ванны, до половины заполненной бурой жидкостью. Кажется, источник запаха обнаружен…
Как-то ему до этого момента не приходило в голову, что если человек «ведет» биота сутки, а то и двое, то естественные необходимости все равно никуда не исчезают.
Он торопливо провел биота в комнату и замер на пороге, потому что не ожидал увидеть такое…
Свет включился, как только они переступили порог. Датчик среагировал на движение.
Да, Нина сказала – она рисует… но Юра почему-то думал, она рисует что-то небольшое, компактное… Одна из его подружек, например, вышивала крестиком. Очень красиво.
Свет вспыхнул, произведя эффект театральных софитов, неожиданно для зрителей явивших сцену с уже поднятым занавесом.
Вспыхнул, высветил десятки картин. Маленьких и больших. В основном – написанных маслом. Несколько портретов, один натюрморт с букетом сирени на окне. И очень много пейзажей. Все это были виды города. В солнечных лучах или в пасмурную погоду. Осенью или летом, вечером или днем. Летом или зимой. Пейзажи не были пустынны – там были люди. Дети, взрослые…
Город на картинах отличался от того, что сейчас продолжал жить снаружи. Чем-то непонятно неуловимым, хотя формально все здесь было так, как было там. Некоторые места Юра даже узнал. За один день при желании можно успеть увидеть очень много…
Вот набережная. А вот театральная площадь и городской театр, выстроенный в классическом стиле. А вот центральный сквер, и по нему торопится навстречу художнице девушка в синем платье с вырезом-лодочкой. Девушка улыбается, и кажется, что улыбается она лично Юре…
Юра огляделся.
Он даже не заметил, что в комнате помимо картин есть еще кушетка и два кресла, и стол у зашторенного окна. А на столе – вытертая клеенка, а на клеенке подставка и еще одна картина, незаконченная. На ней высокое мрачноватое здание, возвышающееся над прочими крышами грозно и мощно. Юра видел его, но только издали. Это старая католическая церковь на холме…
А что же…
Биот сидел – сидела? – в кресле, прикрыв глаза. Словно спала.
И сразу видно, что это действительно старенький уже, изношенный биот, и его вправду стоило поменять… только, наверное, у хозяйки было не так много денег. И она поэтому тянула, ждала, откладывала покупку.
То, что денег у нее немного, легко понять. Линялые шторки, мебель вся потертая, какая-то допотопная. Пол скрипит… да и сама квартирка – смех. Скворечник…
Юра потоптался посреди комнаты, рассматривая картины. Потом вернулся в ванную. Вдруг Глебову помощь нужна? Или вдруг хозяйке этой квартиры-галереи стало хуже… и «где же эти врачи? Хотя, наверное, им просто дольше ехать… мы же вправду оказались здесь очень быстро…»
Ванна была пуста, на дне только плескалось немного чистой воды. Раскрытый чемоданчик лежал на туалетном столике. В душевой кабинке шипела вода. Глебов обнаружился как раз там, возле этой кабинки. Френч его был расстегнут, рукава и серая водолазка вымокли, стали темными от воды.
Он оглянулся, словно почувствовал, что Юра у входа.
– Юра, подготовьте постель… и что-нибудь, чем ее укрыть. Я вколол стимуляторы и нейтралку на всякий случай. Хотя, судя по тому, сколько она времени тут провела, эмульсии в организме быть уже не должно… хотя… посмотрим. Может, в этом все дело.
– А что вы делаете? Она в сознании? Просто биот «остановился»…
– Не в сознании, что немудрено. А делаю… легкие гигиенические процедуры. Надо же смыть это… – Он кивнул на ванну.
Юра понял.
Вернулся в комнату. Отыскал в шкафу постельное белье и одеяло, расстелил на кушетке простыню с рисунком из васильков и ромашек. И почти сразу Глебов принес из ванной «пациентку». Юра первым делом увидел, что была она на своего биота внешне очень похожа. Невысокая, темные короткие волосы, челка до бровей. И круги под глазами. И впалые щеки. И…
Оценить фигуру потеряшки Юра не успел. Глебов ловко переложил ее на кушетку и укрыл простыней.
– Знаете, что мне во всем этом больше всего не нравится?
– Что?
– Сутки, минимум, она провела в ванне. Без еды, без движения… ну, почти без движения. И никакая служба не среагировала. Нигде никто не встревожился – а что с человеком случилось? А как она? Догадываетесь, чем бы все кончилось, если бы вы с ней случайно не встретились?
– Насколько я знаю, когда эмульсия полностью расщепляется в организме, контакт постепенно теряется, и потеряшка возвращается все равно. Только чаще всего с необратимыми изменениями в психике…
– Сутки. Или двое, – напомнил Глебов.
– Хотите сказать, в нее кто-то вливал эмульсию, когда она уже вела биота?
Глебов потер ладонями лицо и ничего не ответил. Потом неожиданно подошел к одной из картин, уставился на нее, как на откровение.
Это был небольшой, даже не вставленный в рамку картон, на котором смазанное пятно солнца падало в дым заката, плавилось в нем, растекалось вдоль горизонта. Еще там была набережная, скамейка, человек на скамейке и девушка в летнем пальто…
Человек, который был на картине, смертельно устал. Сил, чтобы драться дальше, у него не было… но у него была передышка, полчаса тишины. Полчаса, чтобы найти в себе те самые силы, без которых немыслима жизнь.
Человек, который смотрел на картину, его понимал. Но ничем не мог помочь – так бывает.
Всегда сложнее всего помогать самому себе.
Но тут в дверь зазвонили, и комната стала тесной – медиков на «Скорой» приехало трое.
– Привет, Жень, – словно бы и не удивившись, поприветствовал один из них Глебова.
– Привет, Володя.
– Что тут у нас…
– Я поставил нейтралку, витамины… четвертый комплекс еще. Собственно, это все, что я мог.
– Как вы ее нашли-то? – проворчала медсестра. Медсестра была биотом формации «профессионал за работой». Доктор биотом не был.
– Случайно, – вставил слово Юра. – Ее игроманы подстрелили у стадиона.
– Вот кому бы запретить ношение оружия…
– Ясно.
Сестра приладила под прическу стетоскоп. Второй санитар отошел к картинам – ему работы не нашлось.
– Сам как? – спросил у Глебова доктор Володя. – Давно тебя не видать.
– А то ты не знаешь?
– Без изменений?
– Без.
– А…
– Не начинай. Что там?
– Похоже на синдром Дарга. Надо смотреть, когда в себя придет. А так… витаминчики попить, свежим воздухом подышать… не знаешь, чего она вообще-то на биота села?
– Спрашивал. Сказала, не помнит. Но мне кажется, она в том состоянии ничего толкового и не ответила бы.
– Понимаю. Ну, мы поехали. Еще два вызова… если вдруг будут проблемы, звони.
– Конечно. Удачи.
Медики уехали.
Юра обратил внимание, что Глебов как-то слишком часто трет лицо и жмурится – так делают люди, борющиеся со сном.
– Вам бы тоже отдохнуть, – заметил он как бы между делом.
– Не выйдет. Надо еще до дома… Юр, приглядите за ней? Хотя бы до завтра? Завтра она немного придет в себя и…
– Понимаю, – растерянно сказал Юра. На завтра у него были совсем другие планы… – просто, я боюсь, плохая из меня сиделка. Если только нанять кого…
Глебов вновь повернулся к картине с закатом. Чем-то она его зацепила…
Юре стало совестно. Он сказал:
– Я побуду здесь. Пока она не проснется.
– Вот и славно…
Когда Глебов уехал, Юра подошел к той самой картине. Чтобы узнать изображенного на ней человека, долго всматриваться не пришлось. Почему-то ему захотелось отмотать время назад и вновь оказаться в Доме-у-кладбища. Что-то он не сделал, не сказал или не понял там и тогда. А сейчас и понимать, и делать уже и поздно, и глупо, и не получится. Или получится?
Он посмотрел на «отключенного» биота в кресле. А если бы он не прогнал заигравшихся студентов? Если бы ушел, посчитав, что хозяин биота давно уже покинул оболочку? Что, Нина так и осталась бы потеряшкой? Да нет, ерунда. Потеряшка – это временное состояние. Люди возвращаются.
«А тот зомби?» – возразил внутренний голос. Крыть было нечем. Юра устроился во втором кресле. Спать он не собирался. Думал просто посидеть, подумать… спланировать, может быть, завтрашний день. Но проснулся уже утром, оттого, что шея сильно затекла.
Сквозь шторы пробивался слабый свет. В доме было тихо, лишь тяжело дышала потеряшка Нина. В этом была неправильность. Юра присел рядом, тронул девушку за плечо. Она открыла глаза, но в них не было и тени сознания. Юра окликнул ее по имени – ответа, конечно, не последовало. Планы снова начали меняться…
Врач «Скорой» – совсем другой, не Володя, – равнодушно сказал:
– Ну, если не знаете, кому ее поручить, мы, конечно, заберем. Только если это последствия Дарга, то здесь не мы нужны. Могу сразу дать направление к психиатру. Но там тоже – поддерживающая терапия. Умереть не дадут, и то хорошо. Жалко. Красивые картинки. Она рисовала?
– А что это за синдром?
– Есть небольшой процент людей, у которых эмульсия не полностью выводится из организма, а, наоборот, постепенно накапливается, раз за разом все больше облегчая контакт с биотом. В конце концов ее становится столько, что для контакта новую порцию пить уже не надо. И более того, известен случай, когда человеку стали не нужны вообще никакие специальные приспособления. В такой ситуации очень легко стать потеряшкой и не успеть вернуться назад до того, как собственное тело умрет. Я удовлетворил ваше любопытство?
– Это не объясняет, почему она в таком состоянии…
– А вот это уже к ученым. Ну, всего хорошего!
И тогда, просидев почти час в ожидании чуда, Юра все-таки позвонил Глебову…
Дом был таким, каким Юре запомнился. Мрачноватый, краснокирпичный, викторианский. Глебов уже стоял на крыльце, курил.
Чувствуя себя крайне неловко, Юра вывел из машины кое-как одетую потеряшку. Собрать ее в дорогу оказалось той еще задачей: ему до этого дня ни разу не доводилось одевать полубесчувственных девушек…
– Вот… вы извините, что я ее вам, получается, подкинул. Просто врач сказал – ее в психбольницу направят. А у меня работа. И сроки… и уезжать скоро.
Глебов кивнул. От него пахло дымом и табаком. Молча подхватил Нину под локоть, повел к дому.
– Погодите, – крикнул Юра вслед. – Тут же вот… ящик ее и винтовка.
Он поспешно вытащил и поставил у крыльца Нинино имущество. Он не был уверен, слышал ли его Глебов.
Пожал плечами, вернулся к машине.
Уже открыв дверцу, обернулся, но дом стоял темный и пустой. Словно и не жилой. Надо было ехать, искать или того студента, или другое решение, альтернативное. Почему-то мысли упрямо возвращались к Дому-у-кладбища и его обитателям. Это было настоящим, а все остальное – затянувшейся бессмысленной игрой.
Не больница. Это я поняла почти сразу. Просторное светлое помещение, современное оборудование – а мебель какая-то домашняя, стулья с витыми спинками, «венские», кровать существенно больше тех, что стоят в больничных палатах…
И то, что ставить мне уколы оба раза приходил один и тот же человек…
На третий раз я его даже узнала. Я всегда помню тех, кого рисовала. А этого человека я рисовала с крыши. Нашла его случайно, увидела сквозь прицел моей нестреляющей винтовки…
Этюд я назвала «Полчаса тишины». Как будто бы у него впереди было сражение. Сейчас я написала бы другую картину и назвала бы ее «После боя». Только рука плохо слушалась, левая. И мысли текли медленно.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 167; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!