Литературное образование позднесоветского времени
Послеоттепельное политическое «подмораживание» не могло обойти стороной литературное образование, в котором вновь стало положено видеть средство не столько эстетического и интеллектуального развития школьника, сколько его идеологической индоктринации под видом «воспитания» – при том, что сама доктрина приобретала все более эклектический и размытый характер. Ежегодно выпускаемые Министерством просвещения программы по литературе призваны были в условиях постоянных изменений закрепить содержательное ядро литературного образования, по-прежнему нормируя не только общее количество часов на предмет, но и их количество на изучение каждой монографической или обзорной темы. Так, на изучение романа «Война и мир» и биографии его автора в 10-м, выпускном, классе в 1966 году отводились 24 часа, а на «Лучшие произведения современной советской литературы (по выбору учителя)» – в два раза меньше[36]. «Нормативный» характер этого документа доходил до того, что в нем определялись даже обязательные для изучения и чтения наизусть стихотворения поэтов.
Процесс внедрения нового, четвертого, поколения школьных учебников затянулся почти на десятилетие: связано это было еще и с тем, что литература в историко-литературном освещении изучалась теперь не два, а три года – с 8-го по 10 класс (в 1958–1964 годах с 9-го по 11 класс). Так, учебник для 8 класса под редакцией Николая Громова (долгое время сохранявший статус учебного пособия) вышел в 1968 году[37], несколько лет сосуществуя с почтенным учебником Флоринского. Через год вышел учебник (также в статусе пособия) для 9 класса под общей редакцией Бориса Бурсова[38]. Оба издания от их предшественников отличал не столько состав авторов (почти идентичный), сколько структура глав, в которых предписанные к изучению произведения выделялись в особый раздел, снабженный методическим аппаратом. Впрочем, в учебнике для 9 класса не было отдельной главы о Гончарове, а глава о Салтыкове-Щедрине (с разделом о «Господах Головлевых») появилась только к середине 1970-х. Сложности возникли, судя по всему, с учебником для выпускного, 10-го, класса: в 1972 году вышел новый учебник под редакцией Леонида Тимофеева (прежний претерпел 10 изданий с 1946-го по 1955 год). Однако в 1976-м его сменил учебник под общей редакцией Валентина Ковалева, который собрал команду из дюжины авторитетных советских литературоведов[39]. Состав монографических глав в обоих учебниках был почти идентичен (Горький, Блок, Есенин, Маяковский, Алексей Толстой, Шолохов, Островский, Фадеев, Твардовский), разве что различались названия обзорных глав да отсутствовала глава о Константине Треневе. Разница, надо полагать, как и в учебниках для других классов, заключалась в интерпретациях творчества советских классиков, из которых только Островский и Фадеев не попали в современные перечни обязательных для изучения авторов.
|
|
|
|
|
|
Таким образом, к середине 1970-х сложилась та схема, которой уже почти полвека придерживается отечественное литературное образование: 8 класс (при переходе на 11-летку – 9 класс) отдан под изучение литературы XVIII – первой трети XIX века (и отдельных произведений древнерусской литературы); 9 (позднее – 10) класс – второй и третьей третям XIX века; выпускной, 10-й (позднее – 11-й), класс отдается на изучение литературы рубежа XIX–XX и всего ХХ века – вплоть до современного литературного процесса, а также подготовке к выпускным экзаменам, что предполагает повтор всего школьного историко-литературного курса. При этом наиболее «стабилизированным» оказался курс первой трети XIX века: здесь почти никаких изменений с точки зрения обязательного перечня не было. Чуть более подвижным оказался ШК последующих историко-литературных периодов, но и здесь – до литературы периода Великой Отечественной войны – изменения были незначительными: вариативность касалась только изучения произведений последних десятилетий.
|
|
|
Важно отметить и то, что в ситуации кризиса самой советской идеологии в литературном образовании усиливались консервативно-охранительные тенденции, что соответствовало общим процессам, происходившим в послеоттепельный период, с его «поворотом» к национально окрашенным ценностям, вниманием к дореволюционному прошлому России и попытке заново «пересобрать» русскую национальную культуру. Особая роль здесь отводилась классике:
«Интеллигентская среда и массовый читатель разделяли уверенность в том, что именно классика способна дать ответы на вопросы и запросы, исходившие от противоположно ориентированных групп. Несменяемость авторитетов, составлявших классический пантеон, регулярность празднуемых юбилеев продуцировали смыслы, связанные с утешительной для власти идеей стабильности существующего порядка. Одновременно диссидентствующая часть советской интеллигенции черпала из произведений А.С. Пушкина, Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, А.И. Герцена поучительный опыт “тайной свободы”. В признании всеобщей значимости отечественной классики были солидарны тогда и традиционалисты, и “новаторы”»[40].
|
|
|
Развернувшаяся еще в середине 1960-х годов полемика вокруг социалистического реализма, вынуждающая его адептов бесконечно расширять границы этого «единственного метода советской литературы»[41], свидетельствовала на самом деле о кризисе соцреализма как нового типа искусства, претендовавшего, как это показал в ряде своих работ Евгений Добренко[42], на разрешение непримиримых противоречий эпохи модерна между «высоким» и «массовым», элитарным и эгалитарным искусством. Создание искусства, одновременно высокохудожественного и всенародного, привело к формированию усредненного советского канона, в основном «маловысокохудожественной» литературы. Преодоление этого кризиса многие видели в возвращении к домодерновой, классической литературе: «Практически нормативным стало понимание классики, согласно которому она – “совершенное”, не знающее спецификации читательских групп искусство»[43]. Иначе говоря, классика все больше начинала восприниматься в роли субститута литературы социалистического реализма: для одних – как ее образцовая предшественница, для других – как подлинник, на который ориентируется ущербная советская копия. Классика совмещала в себе признаки нормативной высокохудожественности, демократичности и общедоступности, в обязательном порядке сополагала «правдивое изображение действительности» с поиском «идеала», обладала не девальвирующимся с годами авторитетом, постоянно подкрепляемым всей мощью культурных, образовательных и идеологических институций.
Что касается советской литературы, из ее многообразия для освоения в рамках литературного образования выбиралось прежде всего то, что могло интерпретироваться как продолжение и обогащение традиций русской классики, задающей канон для подражания, однако не допускающее возможности его превзойти. Так, согласно формуле из учебника Флоринского 1970 года:
«Классическая литература – литература, достигшая высочайшей степени совершенства и выдержавшая испытание временем, сохраняющая значение бессмертного творческого примера для всех последующих писателей»[44].
При этом вершинные достижения русской классики в свою очередь были накрепко спаяны с реалистическим художественным методом: любые попытки отклониться от него, особенно авангардные, были под подозрением ибо воспринимались как попытки отказа от продолжения этих традиций. Поэтому из писателей, чье творчество начиналось еще до революции, выбирались те, кто более или менее мог рассматриваться в рамках (нео)реалистического направления, либо, как в случае с Блоком или Маяковским, те, чья эволюция могла быть описана как переход к реалистическому методу. В отношении последующих поколений авторов, особенно современных, «верность традициям реализма» становилось главным критерием права писателя рассматриваться в качестве наследника классических традиций. Так, эстетический пассеизм и аксиологический консерватизм выдвинули на первое место в официальной позднесоветской литературе писателей-«деревенщиков» (прежде всего Василия Белова и Валентина Распутина) и поэтов круга Вадима Кожинова (Николая Рубцова, Владимира Соколова), что не могло не найти своего отражения в списках имен и произведений, которые были рекомендованы для изучения на занятиях, посвященных современной литературе, откуда впоследствии, в постсоветский период, они перекочевали и в списки произведений, обязательных для изучения.
Безусловно, этот позднесоветский культ «классики» был реликтом ее культа в сталинский период, особенно во второй половине 1930-х – первой половине 1950-х годов. Так, известная дискуссия в Центральном доме литераторов «Классика и мы», организованная сторонниками новопочвеннической линии, чтобы дать бой «либеральным» силам, была проведена 21 декабря 1977 года, то есть в день рождения Сталина[45].
Применительно к литературному образованию насаждаемый культ «классики» позволял решать все более сложную проблему отбора произведений, обостряющуюся в условиях накопления текстов как текущей словесности, так и «возвращенной литературы», которая создавала серьезную конкуренцию произведениям ШК. Формирование читательских вкусов главным образом на материале классической литературы и произведений советских авторов, вырастающих из ее парадигмы, должно было заблокировать способность воспринимать любые новации, поскольку любые эксперименты интерпретировались как разрушительные для национальной культуры.
В целом можно сказать, что вся история «школьного канона» в России как дореволюционного, так и советского периода есть история его застывания; обновления, как правило, происходили исключительно через включение в него произведений современной литературы. Сами циклы застывания/обновления совпадали с политическими циклами «консервации» и «либерализации» общества и государства. Можно заметить и еще одну особенность: «сужение», или «замораживание», канона, как правило, инспирировалось от имени властных институций, наделенных соответствующими полномочиями, и обусловливалось в основном политико-идеологическими причинами. Обновление же, как правило, носило демократический характер и было вызвано давлением внешних обстоятельств – прежде всего демократизацией культуры и расширением категорий лиц, допущенных к получению образования.
[1] Русский язык и литература. Примерные программы среднего (полного) общего образования. 10–11 классы. Москва: Вентана–Граф, 2012.
[2] Владимир Путин выступил на проходящем в Москве Съезде родителей России (http://kremlin.ru/events/president/news/17469).
[3] Ланин Б. Программа по литературе: примерная или обязательная? // Новые знания. 2013. 22 января (http://novznania.ru/2013/01/программа-по-литературе-примерная-ил/#more-3946).
[4] Вот и один из самых яростных критиков программы, Всеволод Троицкий, не желает обсуждать концептуальных основ документа, сводя всю свою критику к перечислению якобы отсутствующих в нем имен и произведений: «Мы не ставим своей задачей детальное рассмотрение многочисленных изъянов, заложенных в этом позорном документе. Приглядимся лишь к одной его стороне: к списку авторов и произведений, допущенных для изучения в старших классах средней школы. Во время невежественного и воистину вражеского изъятия художественных текстов, предназначенных для изучения в школах России, такой подход очень важен» (Троицкий В. Подковерный русофобский экстремизм от Министерства образования (http://cprfspb.ru/9955.html)).
[5] Лемуткина М. Школьная литература по законам военного времени. Общественная палата приравняла перо к штыку // Московский комсомолец. 2015. 6 декабря (www.mk.ru/print/article/1346686/).
[6] Новоселова Е. Перевод с Достоевского. Чему учить школьников на уроках литературы. Интервью с Сергеем Зининым // Российская газета. 2015. 14 декабря (www.rg.ru/2015/12/15/zinin.html).
[7] См.: Künzli R. Kanon des Lernens // Göhlich M., Wulf Ch., Zifras J. (Hrsg.). Pädagogische Teorien des Lernens. Weinheim; Basel, 2007. S. 24–25.
[8] Вдовин А., Лейбов Р. Хрестоматийные тексты: русская поэзия и школьная практика XIX столетия // Acta Slavica Estonica IV. Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение, IХ. Хрестоматийные тексты: русская педагогическая практика XIX в. и поэтический канон / Под ред. А. Вдовина, Р. Лейбова. Тарту, 2013. С. 13.
[9] Там же. С. 19.
[10] См.: Балталон Ц. Пособие для литературных бесед и письменных работ. М., 1891.
[11] Стоюнин В. О преподавании русской литературы. СПб.: Типо-Литогр. и Фотот. П.И. Бабкина, 1898. С. 10.
[12] Богданова О., Леонов С., Чертов В. Методика преподавания литературы. Учебник для студентов педвузов / Под ред. О.Ю. Богдановой. М.: Академия, 1999. С. 53–54.
[13] См. в: Красный библиотекарь. Журнал библиотечной теории и практики. Орган Библиотечного отдела Главполитпросвета. 1924. № 1(4). С. 135–137.
[14] См.: Красный библиотекарь. 1924. № 7(10). С. 9.
[15] Подробнее об этом см.: Бирюков Б. «Цель вполне практическая. Только и всего…». Репрессированная книга: истоки явления. «Homo legens» // Человек читающий. Выпуск 2. М., 2000.
[16] Подробнее см.: Шамчикова В.М. Методические искания 20-х годов и актуальные проблемы современной методики преподавания литературы. Дисс. на соиск. уч. степени к.пед.наук по спец. 13.00.02 – теория и методика обучения литературе. М., 1995.
[17] Постановление ЦК ВКП(б) «О начальной и средней школе» от 5 сентября 1931 года // Педология. 1931. № 4(16). С. 3–8.
[18] Постановление ЦК ВКП(б) «Об учебниках для начальной и средней школы» // Справочник партийного работника. 1934. Вып. 8. С. 359–360.
[19] К программам ГУСа по языку и литературе. Методические проработки для всех классов девятилетки. М.: Работник просвещения, 1928. С. 26.
[20] Там же. С. 180.
[21] Содержательный анализ этих программ, в частности изменение их состава вплоть до названий конкретных стихотворений, с приложением подробных сопоставительных таблиц с 1890-го по 1939 год, то есть с досоветского до предвоенного времени, можно найти в диссертации: Malygin E. Literatur als Fach in der sowietischen Schule der 1920er und 1930er Jahre: Zur Bildung eines literarischen Kanons // Schriften aus der Fakultät Geistes- und Kulturwissenschaftender Otto-Fridrich-Universität Bamberg. Bamberg: University of Bamberg Press, 2012. Bd. 9.
[22] Мы работали со следующими изданиями: Абрамович Г., Головенченко Ф. Русская литература. Учебник для 8 класса средней школы. М.: ГосУчПедИз, 1935; Абрамович Г., Брайнина Б., Еголин А. Русская литература. Учебник для IX класса средней школы. Ч. 2. М.: Учпедгиз, 1936; Поляк Л., Тагер Е. Литература XX века. Учебник для 10 класса средней школы. М.: Гос. уч.-пед. изд-во Наркомпроса РСФСР, 1941.
[23] Пономарев Е. Чему учит учебник? Учебник по литературе в рамках советской школы // Нева. 2010. № 1. С. 210–211.
[24] Это следующие учебники: Поспелов Н., Шабловский П. Русская литература. Учебник для VIII класса средней школы. М.: Педгиз., 1939; Зерчанинов А., Райхин Д., Стражев В. Русская литература. Учебник для IX класса средней школы / Под ред. Н. Бродского. М.: Учпедлгиз, 1941; Тимофеев Л. Современная литература. Учебное пособие для 10 класса средней школы. М.: Гос. уч.-пед. изд-во Наркомпроса РСФСР, 1946.
[25] Пономарев Е. Указ. соч. С. 216.
[26] История канонизации Маяковского в первой половине 1930-х годов подробно освещена в главе «Вокруг “Вакансии поэта”» в: Флейшман Л. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. СПб.: Академический проект, 2005. С. 361–412.
[27] Впрочем, юбилей Горького заставил составителей программы еще в 1928 году расширить списки для всех классов (с пятого по девятый) дополнительными произведениями «основоположника советской литературы», которому на тот момент исполнилось всего 50 лет.
[28] Впрочем, это касалось только русских школ: в национальных школах не только республик СССР, но и РСФСР крупные и тяжелые для восприятия произведения русской классики либо изучались фрагментарно, либо заменялись другими. Так «Программа по русскому языку и литературе для нерусской неполной средней и средней школы» (М.: Наркомпрос РСФСР, 1937) «Войну и мир» советует заменить в 9 классе «Анной Карениной», а «Программа для нерусских школ РСФСР» в 10 классе предлагает избранные главы «Хаджи-Мурата» (М.: Наркомпрос РСФСР, 1942. С. 33).
[29] Об этом см., например: Бранденбергер Д. Национал-большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931–1956). СПб.: Академический проект, 2009.
[30] Флоринский С. Русская литература. Учебник для 8 класса средней школы. М.: ГосИздат, 1952.
[31] Деменьев А., Наумов Е., Плоткин Л. Русская советская литература. Л.; М.: ГУПИздат, 1951.
[32] Кроме того, во всех советских учебниках, в большинстве учебных изданий и в нормативных документах 1990–2000-х годов обязательно присутствует литература других народов СССР–РСФСР, чего не скажешь о большинстве учебников и пособий последних десятилетий.
[33] М.С. Распределение программного материала по литературе в IX, X и XI классах опытных школ, соединяющих обучение с производительным трудом // Литература в школе. 1958. № 6. С. 58–59.
[34] О проекте программ по литературе для V–VIII и IX–XI классов Министерства просвещения РСФСР и Академии педагогических наук // Литература в школе. 1959. № 6. С. 64–67.
[35] Фейн Г.Н. Научить читать – главная задача преподавания литературы в школе // Литература в школе. 1962. № 3. С. 61–64.
[36] Программа средней школы на 1966/1967 учебный год: Литература. М., 1966. С. 12, 16.
[37] Русская литература [Текст]. Учеб. пособие для восьмого класса средн. школы / Под ред. Н. Громова. М.: Просвещение, 1972.
[38] Качурин М., Мотольская Д., Шнеерсон М. Русская литература. Учебное пособие для 9 класса средней школы / Под ред. Б. Бурсова. М.: Просвещение, 1969.
[39] Русская советская литература / Под ред. В.А. Ковалева. М.: Просвещение, 1976.
[40] Разувалова А. Писатели-«деревенщики»: литература и консервативная идеология 1970-х годов. М.: Новое литературное обозрение, 2015. С. 183.
[41] О соцреализме как «открытой эстетической системе» см.: Лахузен Т. Соцреализм в поисках своих берегов: несколько исторических замечаний относительно «исторически открытой эстетической системы правдивого изображения жизни» // Соцреалистический канон. СПб.: Академический проект, 2000. С. 523–539.
[42] См., например: Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и эстетические предпосылки рецепции советской литературы. СПб.: Академический проект, 1997.
[43] Разувалова А. Указ. соч. С. 209.
[44] Флоринский С.М. Русская литература. М.: Просвещение, 1970. С. 425.
[45] Подробнее см.: Берг М., Липовецкий М. Мутации советскости и судьба советского либерализма в литературной критике семидесятых: 1970–1985 // История русской литературной критики / Под ред. Е. Добренко, Г. Тиханова. М.: Новое литературное обозрение, 2011. С. 490–495 и др.
- See more at: http://www.nlobooks.ru/node/7308#sthash.zFtoxrT4.dpuf
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 156; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!